Снежная королева

– Откройте! Откройте и не бойтесь – я принёс добрые вести!

Мари узнала голос молодого Дроссельмайера, накинула платьице и проворно открыла дверь. Перед ней стоял Щелкунчик с окровавленной саблей в правой руке и восковой свечой в левой. Увидев девочку, он опустился на колено и произнёс:

– О прекрасная дама! Это вы вдохнули в меня рыцарскую отвагу, вы дали моей руке силу сразить надменного врага, который осмелился насмехаться над вами. Коварный Мышиный король повержен! Не откажитесь, о прекрасная дама, принять этот знак победы из рук вашего верного, навеки преданного рыцаря.

С этими словами Щелкунчик ловко спустил с левой руки висевшие на ней семь золотых корон Мышиного короля и поднёс Мари, которая с удовольствием приняла этот подарок, а Щелкунчик поднялся и продолжил:

– Ах моя дорогая избавительница! Победив теперь моего врага, я мог бы показать вам много-много всяких чудес, если бы вы только согласились последовать за мной! Прошу вас, решайтесь и, пожалуйста, не бойтесь!

Кукольное королевство

Я думаю, дети, что любой из вас, ни минутки не задумываясь, последовал бы за честным добрым Щелкунчиком, у которого и в мыслях не было ничего дурного. Мари же, кроме того, знала, насколько он ей благодарен, и была убеждена, что сдержит слово и покажет много интересного, однако сказала:

– Я пойду с вами, господин Дроссельмайер, но только ненадолго: хотелось бы ещё поспать.

– Тогда мы пойдём самым коротким, хотя, может быть, и не самым лёгким путём, – пообещал Щелкунчик.

Он направился к громадному платяному шкафу, который стоял в прихожей, и Мари пошла за ним следом.

С удивлением девочка заметила, что дверцы шкафа, обычно запертые, теперь распахнуты настежь, так что видна отцовская дорожная лисья шуба и другие вещи. Щелкунчик ловко вскарабкался по выступам и резьбе шкафа и достал большую кисть, спускавшуюся на толстом шнурке позади шубы. Как только он дёрнул за эту кисть, из рукава шубы выдвинулась маленькая лесенка кедрового дерева.

– Не угодно ли подняться наверх? – предложил Щелкунчик.

Мари послушалась. Едва она пролезла через рукав и выглянула из воротника, как в глаза хлынул поток ослепительного света. Они очутились на благоухающей поляне, искрящейся, как драгоценные камни.

– Мы на Леденцовом лугу, – сказал Щелкунчик, – а теперь пройдём через ворота.

Оглядевшись, Мари увидела красивые ворота, возвышавшиеся в отдалении и, казалось, построенные из мрамора в белую и коричневую крапинку, но, подойдя ближе, с удивлением обнаружила, что это вовсе не мрамор, а засахаренный жареный миндаль и изюм. Щелкунчик пояснил, что эти ворота называются Миндально-Изюмными, а в народе их пренебрежительно прозвали воротами Голодных Студентов. Наверху ворот, в галерее из ячменного сахара, шесть одетых в красные куртки обезьян с удивительным искусством исполняли марш янычар, так что Мари, поглощённая звуками музыки, шла всё дальше и дальше по пёстрым ступеням, похожим на мраморные, но на самом деле выложенные из превосходно отшлифованных леденцов.

Вскоре до неё донеслись приятнейшие запахи, струящиеся из чудесной рощи, расстилавшейся по обеим сторонам дороги. Среди тёмной зелени ослепительно сверкали золотые и серебряные плоды, висевшие на ярко окрашенных, перевязанных лентами и букетами цветов ветвях, как будто здесь ждали гостей на весёлую свадьбу. И когда лёгкий ветерок доносил аромат апельсинов, ветки и листья начинали шуршать и шелестеть подобно бравурному маршу, и в такт этой музыке прыгали и плясали сверкающие огоньки.

– Ах, как здесь хорошо! – в восхищении воскликнула Мари.

– Мы находимся в Рождественском лесу! – пояснил Щелкунчик.

– Нельзя ли здесь побыть ещё немножко? – с мольбой в голосе попросила девочка.

Щелкунчик хлопнул в ладошки, и как из-под земли перед ними появились несколько пастушков и пастушек, охотников и охотниц. Все они были такие нежные и белые, что, казалось, состояли из чистого сахара.

Эти необыкновенные человечки принесли с собой хорошенькое креслице из чистого золота с подушкой из белой пастилы и вежливо предложили Мари присесть. Не успела она опуститься в него, как пастухи и пастушки принялись исполнять изящные балетные па, а охотники – трубить в рога. Закончив своё короткое выступление, они исчезли.

– Извините, – сказал Щелкунчик, – за столь жалкий танец, но это был наш механический балет: танцоры могут исполнять только одну композицию, а охотники – трубить. Не желаете ли продолжить прогулку?

– Ах, не извиняйтесь: всё было красиво и очень мне понравилось, – возразила Мари, следуя за Щелкунчиком.

Они шли вдоль нежно журчащего ручейка, из которого, казалось, и поднимаются эти восхитительные ароматы, наполнявшие всю рощу.

– Это Апельсиновый ручей, – объяснил Щелкунчик, – запах и вкус у него превосходный, но всё же его не сравнишь с Лимонадной рекой. И ручей, и река впадают в Миндальное озеро.

И действительно, скоро послышался шум воды, и Мари увидела широкую Лимонадную реку, гордо струившую свои светло-жёлтые воды между берегами, густо поросшими кустарником, сверкающим подобно изумрудам. От реки веяло какой-то необыкновенной освежающей прохладой, отчего легче дышалось и становилось спокойнее на сердце.

Тут же неподалёку медленно катились тёмно-жёлтые воды небольшой речушки, распространявшие восхитительный сладкий запах. На её берегах сидели хорошенькие детишки с удочками. Поймав маленькую толстенькую рыбку, ребёнок тут же её съедал. Подойдя поближе, Мари увидела, что рыбёшки выглядели совершенно как ломбардские орехи.

В некотором отдалении от этой речки расположилась деревушка. Все здания здесь были тёмно-коричневого цвета, с золотистыми крышами и пёстро раскрашенными, будто посыпанными цукатами и кусочками миндаля, стенами.

– Это село Имбирное, – пояснил Щелкунчик. – А расположено оно на Медовой реке. Жители там красивые, но весьма раздражительные от частых приступов зубной боли, поэтому мы сюда заходить не будем.

Через некоторое время они очутились перед дивным городком с разноцветными прозрачными домами, и Щелкунчик направился прямо к воротам. Из-за городских стен доносился многоголосый шум, и Мари увидела, как тысячи маленьких человечков осматривают и разгружают множество доверху нагруженных цветной бумагой и плитками шоколада повозок.

– Мы находимся в Карамельном городе, – сказал Щелкунчик, – а это пришёл транспорт из Бумажной провинции и Шоколадного города. Жилища местных бедняков недавно сильно пострадали от нашествия комариных войск, и потому они вынуждены покрывать свои дома бумагой и укреплять прочными плитками, которые им прислал Шоколадный правитель. К сожалению, мы не успеем осмотреть все города и деревни этого королевства, поэтому поторопимся в столицу!

Щелкунчик быстро зашагал вперёд, а Мари, сгорая от любопытства, последовала за ним.

Скоро повеяло чудным ароматом роз, и все окрестности как будто залило нежным розовым сиянием. Мари поняла, что это отблеск серебристо-розовых волн, что плескались и переливались неподалёку, издавая мелодичные звуки.

По этим чудным водам, которые образовали большое озеро, скользили горделивые кипенно-белые лебеди с золотыми ленточками на шее. Они поочерёдно распевали упоительные песни, а в розовых волнах плавали вверх и вниз, как будто танцуя, бриллиантовые рыбки.

– Ах! – воскликнула Мари. – Да ведь это то самое озеро, которое для меня когда-то хотел сделать крёстный, а девочка, что разговаривает с лебедями, – я.

Щелкунчик недоверчиво усмехнулся, чего Мари никогда раньше за ним не замечала, и пренебрежительно произнёс:

– Ну уж такую вещь дядюшка сделать точно не в состоянии, да и не столь она интересна, чтобы терять здесь время. Лучше поплывём через Розовое озеро к столице.

Столица

Щелкунчик снова хлопнул в ладошки. Розовое озеро тотчас заволновалось, волны с плеском подымались выше и выше, и Мари увидела, как издали приближается лодка в виде раковины, сверкающая разноцветными драгоценными камнями, которую несли по озеру два золоточешуйчатых дельфина.

На берег соскочили двенадцать хорошеньких арапчат в головных уборах и юбочках из разноцветных пёрышек колибри и осторожно перенесли в раковину сперва Мари, а потом Щелкунчика, и лодка тотчас же помчалась по озеру.

Какой же счастливой чувствовала себя Мари! Благоухающий цветами ветерок обдувал её раскрасневшие щёки, дельфины рассекали хрустальные волны, так что они поднимались сверкающими и искрящимися дугами, а когда ниспадали, то казалось, будто нежные серебристые голоса поют:

По Розовому озеруКто плывёт?Это наша фея!Мушки – «жу-жу!»Рыбки – «флип-флоп!»Лебеди – «ту-ру-ру-ру!»Птички – «цвик-цвик!»Волны, вы не засыпайте,Пойте, двигайтесь, играйте!Плывёт к нам наша фея.Ах, волны, поживее!Журчите, струитесь,Вперёд стремитесь!Клинг-кланг!

Но пение водяных струй, по-видимому, совершенно не нравилось двенадцати арапчатам, которые сидели в раковине сзади. Они так трясли своими зонтиками, что листья финиковой пальмы, из которых они были сплетены, издавали оглушительный треск. При этом арапчата отбивали ногами какой-то странный ритм и пели:

Флип-флап-флоп, флип-флап-флоп!Тип-тап-топ, тип-тап-топ!Нам никак нельзя молчать,Мы всегда должны кричать.Любы стук нам, треск и гром,Любо слышать шум кругом!Эй вы, рыбы, флип-флап-флоп!Эй вы, птицы, тип-тап-топ!Живо! Флип-флоп!Живо! Тип-топ!

– Эти арапчата – отличные ребята, – несколько смущённо заметил Щелкунчик, – но своим пением взбаламутили всё озеро.

И в самом деле над озером вскоре послышались громкие чудесные голоса, но Мари не обращала на них внимания, а смотрела в благоухающие розовые волны, из которых ей улыбалось лицо хорошенькой девочки.

– Вы только посмотрите, господин Дроссельмайер! Там, внизу, мне улыбается принцесса Пирлипата. Да посмотрите же наконец! – всплеснула руками Мари.

Но Щелкунчик, печально вздохнув, возразил:

– Это не принцесса Пирлипата, а вы и только вы; это ваш собственный прелестный образ так чудно улыбается из каждой розовой волны.

Мари от стеснения отвернулась и закрыла глаза, и в то же мгновение двенадцать арапчат вынесли её из раковины на берег. Девочка посмотрела по сторонам и поняла, что очутилась в небольшой рощице, почти такой же прекрасной, как Рождественский лес, – так всё в ней сверкало и искрилось. Особенно её поразили редкостные плоды на деревьях: они были не только удивительных цветов, но и пахли совсем по-особенному.

– Мы в Джемовом лесу, – сказал Щелкунчик, – а вот и столица.

Что за зрелище открылось перед Мари! Уж не знаю, дети, как и описать вам красоту и великолепие города, широко раскинувшегося на цветочном лугу. Не только стены и башни сверкали ярчайшими красками, но и сама форма построек была столь изысканна, что ничего подобного не найдёшь в целом свете, так как на крышах домов лежали искусно сплетённые венки, а башни обвивали зелёные гирлянды.

Когда они проходили через ворота, построенные из печенья и засахаренных фруктов, серебряные солдатики отдали им честь, а какой-то человечек в парчовом халате бросился на шею Щелкунчику и воскликнул:

– Добро пожаловать, дорогой принц, добро пожаловать в Конфетград!

Мари немало удивило, что столь почтенный господин называет молодого Дроссельмейера принцем, но тут она услышала целый хор тоненьких голосков, смех, шутки и пение, что не могла уже больше ни о чём думать и тотчас же спросила Щелкунчика, что это всё значит.

– О, ничего особенного! Конфетград – многолюдный и праздничный, здесь каждый день веселятся.

Через несколько шагов они очутились на большой базарной площади, представлявшей собой великолепнейшее зрелище. Все балконы и галереи домов были сделаны из резного леденца. В самом центре, как обелиск, возвышался облитый глазурью торт, а вокруг него четыре искусно сделанных фонтана били струями оршада, лимонада и других превосходных сладких напитков, а бассейны были наполнены кремом, который все желающие черпали ложками. Но лучше всего были хорошенькие человечки, тысячами толпившиеся здесь, кричавшие, смеявшиеся, шутившие и певшие, – они и поднимали тот весёлый гам, который Мари услышала ещё издали. Тут были разодетые кавалеры и дамы, армяне и греки, евреи и тирольцы, офицеры и солдаты, священники, пастухи и арлекины, – одним словом, люди всех племён и сословий, какие только бывают на свете.

В одном углу площади было особенно шумно; народ расступился, так как в это время проносили в паланкине Великого Могола, которого сопровождали девяносто три вельможи и семьсот невольников.

Так уж случилось, что в это же самое время на другом конце площади устраивали праздничное шествие рабочие рыбного цеха, и собралось их человек пятьсот.

К сожалению, турецкому султану тоже захотелось проехаться по базару с тремя тысячами янычар, и сюда же явилась религиозная процессия, которая с музыкой и песнопением «Возблагодарим могучее солнце» устремилась прямо к торту.

Тут поднялся невероятный крик и сумятица. Скоро раздались и стоны, так как один рабочий во время свалки отбил голову брамину, а Великого Могола чуть не задавил арлекин.

Шум становился всё неистовее, и уже пошли в ход палки, как вдруг человек в парчовом халате, который в воротах величал Щелкунчика принцем, вскарабкался на торт и, ударив три раза в звонкий колокол, трижды провозгласил:

– Кондитер! Кондитер! Кондитер!

Шум мгновенно стих, каждый постарался выбраться из свалки как мог, а потом, когда запруженные дороги освободились, испачканного Великого Могола очистили щёткой, насадили брамину голову, и веселье возобновилось.

– Кто такой Кондитер, господин Дроссельмайер? – спросила Мари.

– Кондитером здесь называют неведомую, но весьма грозную силу, про которую думают, что она может делать с людьми всё, что ей угодно; это рок, правящий этим маленьким весёлым народом, и они так его боятся, что при одном только упоминании о нём утихает даже самый сильный шум, как это вам сейчас доказал господин бургомистр. Все забывают о земных невзгодах, о сломанных рёбрах и синяках на лбу, углубляются в себя и думают: «Всё прах и суета, и что такое жизнь человеческая?»

Мари не могла удержаться от возгласа удивления и даже величайшего изумления, когда вдруг оказалась перед светившимся мягким розовым сиянием замком, над которым возвышались сотни воздушных башенок. Стены украшали роскошные букеты фиалок, нарциссов, тюльпанов и левкоев, сверкающие краски которых оттеняли ослепительно-розовым цветом белизну стены. Большой купол центрального здания, равно как и остроконечные крыши башен, был усеян тысячами сверкающих золотых и серебряных звёзд.

– Перед нами Марципановый замок, – сказал Щелкунчик.

Хотя Мари и была совершенно поглощена созерцанием волшебного дворца, однако от её внимания не ускользнуло, что на одной из больших башен отсутствовала крыша, и маленькие человечки, взобравшиеся на помосты из палочек корицы, по-видимому, собирались её восстанавливать.

Не дожидаясь расспросов, Щелкунчик продолжал:

– Не так давно этому прекрасному замку грозила страшная опасность, если не полное уничтожение. Случилось мимо проходить великану Сластёне, и он вмиг съел крышу одной башни и уже добрался до большого купола, но жители Конфетграда дали ему в виде выкупа четвёрть территории государства, в том числе значительную часть Джемового леса. Наевшись вволю, он убрался восвояси.

В это время раздалась приятная нежная музыка, ворота замка распахнулись, и оттуда вышли двенадцать маленьких пажей с зажжёнными палочками гвоздики в виде факелов в руках. Головы их были из цельных жемчужин, тело – из рубинов и изумрудов, а ножки – из чистого золота. За ними следом шли четыре дамы ростом приблизительно с куклу Клару, но необычайно стройные и изысканно одетые. Мари в ту же минуту поняла, что это настоящие принцессы. Они нежно обняли Щелкунчика и приветливо и радостно воскликнули:

– О принц, дорогой принц! Милый наш брат!

Щелкунчик, видимо, очень растрогался. Отерев слёзы на глазах, он схватил Мари за руку и с чувством воскликнул:

– Вот Мари Штальбаум, дочь высокочтимого доктора медицины и моя спасительница! Если бы она в решающую минуту не бросила свою туфельку, если бы не достала мне саблю отставного полковника, то меня загрыз бы проклятый Мышиный король и я лежал бы сейчас в гробу. Разве можно сравнить с ней Пирлипату по красоте, доброте и душевным качествам, хоть та и принцесса по рождению? Я утверждаю: нет, конечно нет!

Все четыре дамы тоже воскликнули «нет!» и бросились Мари на шею, со слезами восклицая:

– О благородная спасительница нашего возлюбленного брата, о дорогая госпожа Штальбаум!

Затем они повели Мари и Щелкунчика во внутренние покои замка, в зал со стенами из сверкающего разноцветного хрусталя. Больше всего понравились девочке хорошенькие маленькие стульчики, столики, комодики, шкафчики и прочая мебель, изготовленная из кедрового и красного дерева и украшенная золотыми цветами.

Принцессы усадили Мари и Щелкунчика рядом и, объявив, что сейчас сами приготовят обед, достали множество горшочков и мисочек из тончайшего японского фарфора, а также ложки, ножи, вилки, тёрки, кастрюли и другие кухонные принадлежности из золота и серебра. На десерт принесли великолепнейшие фрукты и сладости, каких Мари никогда в жизни и не видывала. Своими изящными белыми ручками принцессы принялись выжимать из фруктов сок, протирать сладкий миндаль и вообще так мило хозяйничать, что Мари сразу поняла: в кулинарии они разбираются и обед предстоит роскошный. Мари и сама знала толк в кондитерском искусстве, и ей очень захотелось принять участие в стряпне.

Как будто отгадав её тайное желание, самая красивая из сестёр Щелкунчика протянула ей маленькую золотую ступку и попросила:

– О дорогая спасительница нашего брата! Если тебя не затруднит, можешь потолочь этот сладкий миндаль!

Мари весело застучала пестиком, и ступка отозвалась так бодро и мелодично, что этот звук напомнил какую-то песенку.

Щелкунчик тем временем подробно рассказывал сёстрам о сражении своего войска с полчищами Мышиного короля; как потерпел поражение из-за трусости солдат; как затем Мышиный король непременно хотел его загрызть и как Мари поэтому пришлось пожертвовать многими из его подданных, состоявшими у неё на службе.

Во время этого рассказа Мари стало казаться, что его слова и даже стук её пестика становятся всё невнятнее и отдалённее, потом её глаза застлала лёгкая, словно облако, серебристая дымка, в которой таяли принцессы, пажи, Щелкунчик и даже она сама.

Какое-то странное пение, журчание и шелест раздавались где-то далеко-далеко… На вздымающихся волнах Мари поднималась всё выше и выше, выше и выше, выше и выше…

Счастливый конец

Раздалось «прр-пуфф!», и Мари полетела вниз с неимоверной высоты. Страшный толчок – и девочка открыла глаза. Оказывается, она лежит в своей кроватке, в комнате уже совсем светло, а перед ней стоит мама и укоризненно говорит:

– Ну разве можно так долго спать? Завтрак уже давно на столе!

Вы, конечно, догадались, мои внимательные слушатели, что Мари, устав от обилия чудес, заснула в зале Марципанового дворца и что арапчата, пажи или даже сами принцессы отнесли её домой и уложили в постель.

– Ах, мама, милая мамочка, куда меня только не водил сегодня ночью молодой господин Дроссельмайер! Какие диковины я видела!

И она начала рассказывать почти так же подробно, как я – вам. Мать слушала её с огромным удивлением, а когда Мари закончила, сказала:

– Тебе приснился сон, хоть и прекрасный, но всего лишь сон, так что выбрось всё из головы, моя милая Мари.

Мари не собиралась сдаваться и упорно твердила, что она всё это видела не во сне, а наяву. Тогда мать подвела её к шкафу с игрушками, вынула Щелкунчика, стоявшего, как всегда, на третьей полке, и сказала:

– Ну как ты можешь думать, глупая девочка, что эта деревянная нюрнбергская кукла может говорить и двигаться!

– Но, мамочка, – возразила Мари, – я ведь отлично знаю, что мой Щелкунчик – племянник крёстного Дроссельмайера, молодой господин Дроссельмайер из Нюрнберга.

Тут и герр Штальбаум, и его жена громко рассмеялись.

Едва сдерживая слёзы, Мари воскликнула:

– Ах, папочка, ты смеёшься над моим Щелкунчиком, а он очень хорошо о тебе отзывался. Когда мы пришли в Марципановый замок и он представлял меня принцессам, своим сёстрам, то назвал тебя высокочтимым.

Эти слова всех ещё больше развеселили. Присоединилась к остальным Луиза и даже Фриц. Тогда Мари побежала в соседнюю комнату, вынула из своей шкатулки семь корон Мышиного короля и протянула матери:

– Вот, посмотри, милая мама: эти короны подарил мне молодой Дроссельмайер на память о победе над войском Мышиного короля.

Фрау Штальбаум с изумлением рассматривала короны, искусно сделанные из какого-то неизвестного блестящего металла: казалось, они никак не могли быть сработаны человеческими руками. Доктор тоже не мог насмотреться на короны, а потом оба родителя очень серьёзно предложили дочери признаться, где она их взяла.

Но Мари настаивала на своём и продолжала утверждать, что её рассказ – чистая правда. Когда отец рассердился и назвал её маленькой лгуньей, она горько расплакалась и начала причитать:

– Бедная я бедная! Почему мне никто не верит?

Тут растворилась дверь, вошёл крёстный и воскликнул:

– Здравствуйте! Что случилось? Почему малышка Мари плачет?

Доктор Штальбаум рассказал ему обо всём и показал короны. Увидев их, крёстный рассмеялся и воскликнул:

– Вздор, всё вздор. Это те самые короны, которые я много лет носил на цепочке в виде брелока и подарил Мари в день рождения, когда ей было два года. Неужто не узнаёте?

Но ни доктор, ни его жена никак не могли ничего припомнить. Мари, увидев, что лица родителей снова подобрели, бросилась на шею крёстному и закричала:

– Крёстный, ты ведь всё знаешь: скажи же им, что мой Щелкунчик – твой племянник, молодой господин Дроссельмайер из Нюрнберга, и что это он подарил мне короны!

Но крёстный с очень серьёзным лицом пробормотал:

– Вздор, это вздор!

А доктор между тем поставил маленькую Мари перед собой и строго сказал:

– Послушай, дочка, забудь-ка ты лучше все эти фантазии и глупости. Если будешь упорствовать и стоять на своём, то я выброшу в окошко не только твоего Щелкунчика, но и все остальные игрушки.

Бедняжке Мари не оставили выбора, и ей пришлось молчать обо всём, что занимало все её мысли, – вы ведь понимаете, что совершенно невозможно забыть то чудесное и прекрасное, что она испытала. Да, уважаемый читатель, даже твой товарищ Фриц Штальбаум тотчас же отвернулся от своей сестры, когда она захотела рассказать о чарующей стране, где была так счастлива. Говорят, что он даже не раз бормотал сквозь зубы: «Ненормальная», – но я этому верю только наполовину, зная его выдержку и добрый нрав, но, однако, несомненно, что он больше не верил ничему из того, что рассказывала Мари, и потому на параде официально извинился перед своими гусарами за учинённую несправедливость, вместо срезанных кокард предложил им гораздо более красивые султаны из пушистых перьев и вновь разрешил играть походный марш. Но мы-то ведь лучше знаем, как вели себя гусары, когда их красные мундиры были испачканы мерзкими шариками.

Мари уже не пыталась рассказывать о своих приключениях, но в мыслях всё время возвращалась к образам чудесной волшебной страны. С волнением внимала она дивным звукам; вновь всё вспоминала и, вместо того чтобы играть, как прежде, теперь тихо и неподвижно сидела, замкнувшись в себе, и за это её бранили и называли маленькой мечтательницей.

Однажды крёстный Дроссельмайер чинил в доме сломанные часы. Мари сидела у шкафа с игрушками, глубоко погрузившись в свои мечты, и смотрела на Щелкунчика. Совершенно невольно у неё вырвалось: