Рассказы и повести

– За водой сходим, когда стемнеет.

Он вовремя заметил, что спички, лежащие в кармане гимнастёрки, размокли.

Егор тоже достал из своего кармана горсть спичек и развалившийся коробок,

– Вопрос. Чем фитили у бутылок будем зажигать?

Разложив спички на солнце, с нетерпением стали ждать, пока они просохнут, моля бога, чтобы они не понадобились сейчас.

До самого вечера ничего не случилось. Когда наступили сумерки, они допили остатки воды и Егор

трусцой поспешил к болту. Ему повезло, вода была вполне пригодна для питья, если не считать болотного запаха. Прежде вдоволь напившись, черпая воду пригоршнями, он заполнил фляжки и с наслаждением окунул голову в воду, наслаждаясь прохладой.

Спали по очереди рядом с окопом, раскатав шинели по траве. Утром на небе появились облака, и подул ветерок.

До обеда оставалось совсем немного, и они уже начали копаться в вещмешках, доставая сухой паёк, полученный накануне, как раздался рокот моторов.

Из леса, по дороге, со стороны Ельни медленно выполз танк. По угловатой форме башни и корпуса танка определили: «немецкий». Егор попробовал зажечь спичку, она сразу вспыхнула. Шмаков возбуждённо зашептал ему на ухо, словно опасаясь, что танкисты смогут его услышать,

– Делаем так, ты зажигаешь, я бросаю.

– Может гранату?

– Граната может не повредить танк в полной мере, а потом до дороги метров семь, сами можем попасть под взрыв.

Они все напряглись перед решающими действиями. Непросто в первом бою набраться смелости и вступить в противоборство с превосходящим по вооружению и численности противником, тем более с танком. Опыта по борьбе с танками не было никакого, тем более за первым танком показался второй, затем третий и четвёртый.

– Что будем делать? – Бориса Шмакова трясло, словно от сильного мороза, – Выступить против четырёх танков с бутылками и с винтовками – «полные кранты».

– Может, драпанём к лесу?

– Нет бесполезно, заметят, и им будет ничего не стоить расстрелять нас из пушки или пулемёта. Не успеем добежать. – Я, как старший, приказываю, сидим и не высовываемся.

– А что скажем командиру? Ведь, под трибунал попадём.

– Что, лучше щас погибнуть под гусеницами, чем подождать до трибунала? Проедут танки мимо, скроются в лесу, бросим гранаты, на взрывы прибегут наши, скажем, не смогли подбить.

На обсуждение времени не было, первый танк был совсем рядом. Земля задрожала, струйки песка стали стекать по стенкам окопа, как маленькие водопады. Бойцы опустились на дно окопа. Егор взглянул вверх, его лицо побелело, он толкнул товарища и показал на торчащие из окопа штыки винтовок. Снаружи их наверняка было легко заметить по отблеску солнечных лучей. У обоих в голове засела одна лишь мысль, только бы их не увидели.

По звуку мотора и по усиливающемуся дрожанию земли, они легко определили, когда мимо прошёл первый танк, затем второй, за ним третий и только с окопом поравнялся четвёртый танк, вдалеке, в стороне от дороги, по направлению движения танков раздался взрыв тяжёлого фугаса. Немец, высунувшийся по пояс из люка первого танка и наблюдавший за дорогой, сразу скрылся в танке, закрыв люк. Танк остановился и развернувшись объезжая другие повернул назад к лесу. Тот же манёвр совершил второй танк, затем третий.

Красноармейцы, сидящие в окопе, напряжённо ждали, «Неужели обнаружили?». Шум мотора и запах выхлопных газов, стоящего рядом танка наводил ужас на неопытных бойцов. Они готовы были выскочить из окопа и бежать.

В ожидании дальнейших событий прошло несколько минут. Они поняли, что с наружи что-то произошло. Егор набрался смелости и осторожно выглянул из окопа. Увидев, закрытые люки стоящего танка, понял, что его не обнаружат,

– Посмотри. Непонятно. Почему так?

Борис приподнялся над окопом. Два танка уже скрылись в лесу, откуда появились, третий был уже у самой опушки. С танком, стоящим у окопа, происходило что-то неладное. Мотор ревел, танк дёргался, видимо, пытаясь развернуться. Бойцы посмотрели друг на друга и без слов поняли, надо действовать. Егор зажёг фитиль бутылки и передал её Шмакову. Тот, выкрикнув «Держи, гад», бросил бутылку в танк, но она, ударившись о привязанный на броне брезент, упала рядом с танком, не разбившись. Егор зажёг вторую, на этот раз Борис угодил в башню, вспыхнуло пламя.

Они судорожно стали бросать в танк бутылку за бутылкой.

Когда открылся люк, и из него показалась голова в шлеме, они схватили винтовки и выстрелили несколько раз. Немец исчез в танке. Мотор заглох. Из-под танка выполз другой танкист, его комбинезон горел. Он стал кататься по земле, пытаясь сбить пламя. В окопе не стали ждать и застрелили его.

Раздался мощный взрыв внутри танка. Бойцы сели на дно окопа. Сразу же более мощный взрыв потряс воздух, на время их оглушив. Выждав некоторое время, они выглянули. Пламя полыхало, взлетая высоко вверх широким столбом. В небо поднимался столб чёрного дыма. Горящие осколки зажгли траву вокруг окопа. Они выскочили, забыв про гранаты на краю окопа и оставшиеся бутылки, и отбежали подальше от горящего танка. К их счастью трава горела недолго.

Со стороны большака из леса показалась цепь солдат во главе с командиром. Подбежав, они обступили, пожимали руки, обнимали Егора и его напарника. Большинство ещё не участвовало в боях, и для них было важно почувствовать, что они тоже смогут поступить также.

Взводный убрал наган в кобуру,

– Мужики! Вы молодцы! Вы герои! Немецкий танка уничтожили, – он увидел обгоревший труп и добавил, – И экипаж.

– Товарищ лейтенант, – Шмаков встал по стойке смирно, предварительно застегнув ворот гимнастёрки, – Выполняя Ваш приказ, нами, мной и рядовым Боголюбовым, был принят неравный бой с четырьмя немецкими танками, прорвавшими нашу оборону. Один танк и его экипаж уничтожены, остальные отступили в сторону леса. С нашей стороны погибших и раненых нет.

– Спасибо за геройскую службу. Вас обязательно представят к награде.

– Служим трудовому народу, – одновременно отчеканили герои.

«Ну, и Борис, как всё повернул, я бы так не смог. А, может быть он и прав», – Егора одолевало чувство вины и стыда за проявленную трусость.

Через несколько дней комиссар вручил им перед строем полка медали «За отвагу». Последние слова его выступления, «Пока есть такие герои нас не победить», утонули в троекратном «Ура».

Запретный плод

После смерти помещика Пантелеева имение перешло двум его дочерям. Сёстры привели усадьбу в порядок, наняли опытного управляющего и с толком распорядились принадлежащей им землёй и хозяйством.

С барынями из города приехала служанка Ульяна, молодая привлекательной наружности девушка, грамотная и рассудительная. Все дворовые заключили – «умная». Ульяна работала у помещиц за небольшое жалование, но в основном за кров над головой и питание. Окружающие говорили – «Видно сирота», и жалели её. Ульяна не была сиротой, в городе остались её больные престарелые родители и две сестрёнки, поэтому при любой оказии она отсылала им, что-то из своих сбережений.

Под праздничный перезвон колоколов из дверей церкви села Пантелеево выходил нарядно одетый народ, собравшийся на богослужение из окрестных деревень и усадеб. Многие из них держали в руках узелки или корзинки с яблоками, освещёнными в церкви. «Яблочный Спас» – один из немногих праздников и дней отдыха для крестьян в эту горячую летнюю страду.

По ступеням церковного крыльца спустились «некрасовские» барыни, одетые по моде и празднично.

Группа деревенских парней расположилась у ворот церковной ограды. Щелкая семечки, они, от нечего делать, разглядывали прихожан, изредка отпуская шуточки в сторону проходящих мимо деревенских девчат.

Лишь заметив в толпе выходящих из церкви помещиц, парни, уже не могли отвести от них глаз и зачарованно рассматривали атласные платья, облегающие складные фигуры барынь, замысловатые шляпки, маленькие зонтики, которые барыни держали над собой, одетые на руки нежно-розовые гипюровые перчатки.

Когда помещицы поравнялись с парнями, те сняли картузы и молча чинно поклонились. Барыни ответили лёгким еле заметным наклоном головы и остановились у своей коляски, тихо беседуя. К ним заспешила вышедшая из церкви горничная, тоже одетая по-городскому, но не так изыскано как барыни. В руке она держала маленькую корзиночку с низкими бортиками и высокой ручкой, в которой лежало несколько яблок малинового цвета. Парни мгновенно окружили её не давая пройти.

– Ульяна, – обратился к ней один из парней и протянул ей яблоко, – С праздником Вас.

Ульяна приняла подношение,

– Почему же не взять в такой день?.. Зачем отказывать, еже ли от души.

– И от нас прийми, – парни предложили по яблоку.

– Что ж, возьму пару штук для барынь.

– Откуды ж к нам забросило таку красавицу, из какого такого далёка?..

– Откуда?.. Откуда?.. Отсюда не видать, – Ульяна попыталась пройти, но парни её не пропустили.

– Не отпустим, покуды ни скажишь можны ль к тебе сватов засылать?.. Глянь на нас, какие хлопцы славные!..

– Сватов?.. Вы сначала грамоте выучитесь, да книжек прочтите, сколько я прочитала. Сватов!.. Деревенщина вы необразованная!..

– А, для чо нам орбазо…, – начал и запнулся один из парней, – Ну для чо нам грамыта?.. Нам лишь бы кнутом уметь махать да за плугом ходить. Вот я Иван Ковшов, живу обеспечено, хозяйство у нас справное, женюсь, батька половину обещал отдать. Чем я тибе не жаних?..

– Жених!?. От горшка два вершка.

– А мой рост можить в другое место пошёл.

– Видали мы твой другой рост и другое место, – произнёс один из парней из-за спин стоящих перед ним и добавил, – У бане!..

Раздался дружный хохот, от которого вздрогнули кони в упряжке. Ульяна не выдержала и фыркнула, прикрыв рот ладонью.

– У нас здеся граматного жаниха днём с огнём не найдешь, – вступил в разговор парень постарше, – Из граматных только батюшка, фельшер ды староста, так им уж о свадьбе поздно думыть, и жанатые усе. Хотя вот Фрол, он шибко граматный!.. Церкоуна-прихадскую школу закончил, усе церкоуные книги па памяти сказываить. Фрол, ну скажи шо-либа из церкоунаго, Фрол!.. Ну, Фрол!.. Скажи!..

Фрол, до этого не обращавший внимания на их болтовню, принял торжественный вид, перекрестился на церковь и стал произносить, словно с паперти, слово за словом, не запинаясь, стараясь говорить протяжно и басом,

– «…Благодарю Тя, пренебесный Царю, и всем телом и душею молю, хвалю, славлю, почитаю и превозношу Тя, яко сподобил еси мне, грешнаго, в день сей в Божественном сем Храме Божественную Твою и благоприятную, безкровную и словесную, Твоими священнослужительми о наших согрешениях Тебе принесённую и пожертую видети жертву, в воспоминание пречистых Страстей, преславного, Воскресения, на небеса Восшествия и страшнаго паки Пришествия Господа нашего Иисуса Христа ихже ради молю Тя: вся моя согрешения омый, очисти и прости, и даждь ми во вся дни живота моего поминати Твоя благодеяния и в чистой совести благодарения и мольбы Тебе приносити, Безначальному Отцу со Единородным Твоим Сыном и Всесвятым Благим и Животворящим Твоим Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь…».

Когда Фрол произнёс «аминь», притихшая молодёжь трижды перекрестилась.

Ульяна с интересом всматривалась в юношу на протяжении всей его речи, «Да, он выделяется из всех остальных и ростом и телосложением. Отрастающая бородка и усы ни сколько не портят его лица». С каждым словом молитвы, произносимым Фролом, на лице Ульяны отражалось всё большее удивление.

– Как же ты это всё смог выучить, нет никакой возможности для меня это всё запомнить? – Ульяна была в восторге.

– Дерявеншина!..Он то ж дерявеншина? – вставил своё слово Ковшов.

– Грамоту я легко освоил и читать навчился по печатаному, а книг кромя церковных у меня не было, вот и перечитывал их по многу раз. К запоминанию у меня, верно, способности большие, ну, и вывчил. Вот так, девица! – Фрол отвернулся и стал смотреть на раскрытые двери церкви.

– Уля, приходи к нам сядне в дяревню, на пасяделки. Это у Палашки, третий дом справа от колодезя. – предложил парень с торчащими из под картуза густыми рыжими волосами и покрытым веснушками лицом, – Ти прядешь?

– Это, где девки прядут да заунывно поют, а ребята молчат да семечки лузгают. Потом хозяйка шелухой дорогу стелет. Нет, упаси боже к вам ходить.

Фрол вдруг встрепенулся и направился к немного полноватой неказистого вида девушке, вышедшей из церкви,

– Марфуша, с праздником тябя! – и протянул ей яблоко.

– И тябя со Спасом Господним!

– Позволь рядом пройтись, – Фрол взял девушку за локоть.

– А, чаво няльзя, места многа.

И они пошли рука об руку под гору, болтая о всяких пустяках.

Ульяна, немного завидуя, смотрела в след уходящей паре:

– Повезло девушке, хороший, видно, парень ей достался, провожает до дома. Приятно!..

– До дому!?. Харашо, ежель Марфа успеить до дому к утрянний зорьки. Мы Фролку знаим!

– Не верю тебе, не похоже на него, что б так. Врёшь ты! – Ульяна презрительным взглядом обвела стоящего рядом Ковшова.

– Ни веришь? А, ты проверь!

Парни взялись за руки и стали водить вокруг Ульяны хоровод, приговаривая:

– Выбирай жаниха!.. Выбирай жаниха!..

– Жениха? Вы поухаживайте, подарками одарите, а потом и набивайтесь в женихи!

– Паженимси вот тода и будим ухаживать али охаживать, коль провинисься.

– Вот-вот, только на это и способны.

– Ульяна! – позвала одна из барынь.

– А усё ж приходи, третий дом справа, – парни расступились.

Дамы и горничная начали рассаживаться в небольшой лёгкой на вид коляске. Ульяна устроилась впереди управлять лошадью.

Коляска бесшумно покатилась по пыльной укатанной дороге к имению.

– Что, Ульяна, приглянулся ли кто из парней?

– Кто мне может из них приглянуться, – Ульяна неожиданно вспомнила Фрола и добавила, – Из деревенщины необразованной.

Кузнец Ефим, учитель и наставник Фрола в кузнечном деле, отлучился по спешному делу в ближайший город Холм.

Фрол управлялся в кузне один, выковывая по заданию кузнеца всевозможные необходимые в крестьянской жизни мелкие изделия.

Он гнул скобы, когда в кузню вошла барыня, одетая в мужской костюм и в сапоги с очень высокими голенищами и шпорами, волосы были спрятаны под высокой шляпкой с большим козырьком, в руке она держала хлыст. «Чучело», – невольно подумал Фрол, оглядев её одеяние.

– Где же Ефим?.. У меня к нему есть дело.

– Дядька Яфим в отъезди, будить ня скоро.

– А. ты, что ж тоже кузнец?

– Да могу кое-шо, но Вам лучче обратиться к дядьке Яфиму.

– Слушай, кузнец, ни найдётся ли у тебя подкова для моего коня? Не могу же я ехать в седле несколько вёрст на хромающем коне. Сможешь подковать? Я отблагодарю.

– Смагу ни в пярвой. Тольки подков нету, барыня… Магу выковать, еже ль жалаити?

– Выкуй, выкуй, будь добр.

Фрол вышел из кузни, подойдя к привязи, взялся за лодыжку спокойно стоящего жеребца и легонько похлопал по ней другой рукой. Жеребец послушно согнул ногу. Фрол снял мерку с копыта и вернулся в кузню. Порывшись в куче металла в углу, выбрал подходящую стальную полосу и положил на угли. Взявшись за меха начал раздувать огонь.

– Шли бы Вы на воздух, барыня, Здеся щас будить дымна и жарка.

– Ничего, ничего, мне интересно посмотреть, как работают кузнецы. Я этого ещё не видела.

– Сматритя, извольтя, тольки отступитя подале.

Через некоторое время полоса раскалилась добела. Фрол взял её щипцами и, положив на наковальню, с помощью небольшого, но увесистого молота, стал выделывать с нею всевозможные операции. Когда заготовка остывала, он клал её в горн и вновь разогревал. Удар за ударом и постепенно стала вырисовываться подкова с шипами, но только прямая.

Молодая барыня с интересом смотрела за работой Фрола, увлечённого своим привычным делом. Обнажённое до пояса его стройное крепкое тело, освещённое светом кузнечного горна лицо, длинные русые волосы, перетянутые вокруг головы шнурком, устремлённый в работу взгляд серых глаз, отражающих мерцание углей, вызвали в ней образ, какого – то греческого героя творящего некое таинство… Он уверенно и с лёгкостью управлялся с молотом. При каждом ударе мускулы играли на его спине…

Её вдруг охватило непреодолимое желание прижаться к этому телу, целовать эти волосы, эти серые глаза, эти губы… От возникшего вдруг волнения заныло в груди, стало трудно дышать, закружилась голова, и она вышла из кузницы… Долго стояла, вдыхая свежий воздух, пытаясь прийти в себя и понять, что же с ней происходит, но незнакомое до сих пор состояние и ощущение не проходило.

Тем временем Фрол согнул заготовку – получилась подкова. Вновь раскалив её, он пробил отверстия специальным пробойником, затем, захватив подкову щипцами, опустил в лохань с водой. Кузня сразу наполнилась паром. Когда подкова остыла, Фрол долго рассматривал её, держа на вытянутой руке. Он определённо был доволен своей работой.

Прихватив, ранее откованные специально для подков, гвозди, скребок и молоток Фрол вышел из кузни и, подойдя к жеребцу, проделал всё то, что делается в таких случаях. Зажав ногу жеребца между колен, очистил копыто и ловко приладил к нему подкову с помощью гвоздей и молотка, загнул вылезшие по краям копыта концы гвоздей в сторону подковы, тщательно проверив рукой, ни царапают ли. «Не дай бог будут торчать и повредят коню ноги при ходьбе или беге».

– Готово, барыня, можете ехать.

– Да, да, очень благодарна, – произнесла она в ответ, не совсем понимая слова кузнеца, сунула руку в карман брюк и протянула Фролу бумажный рубль, – Вот, возьмите за работу.

«Барыня кажись не в себе. Угорела видать с непривычки», – подумал Фрол, – Этаго многа, работа не стоить таго.

– Бери, бери, потом отработаешь. Передай Ефиму: пусть пришлёт тебя к нам в усадьбу, лошадей перековать и плуги починить. Ну, и другие работы найдутся. Обязательно передай.

Неуверенно, слегка пошатываясь, словно после выпитого вина, барыня подошла к коню и попыталась вставить ногу в стремя.

– Обопритись на меня, – предложил Фрол, протянув руку, но она резко отшатнулась от него,

– Нет! Не трогай меня!

– Как хотитя, Дело Ваше. Но вот так усё ж будет полегше, – и он подвёл жеребца к вкопанной рядом с кузницей скамейке.

Всё время по пути в усадьбу молодая женщина спрашивала себя: «Что со мной?.. Что для меня этот грубый некультурный и необразованный мужик, этот простой деревенский парень?.. Почему меня влечёт к нему?..», – спрашивала и не могла найти ответа.

Проведя беспокойную ночь, она уже с рассветом стояла у окна и ждала, ждала, ждала…, ждала появления кузнеца, не понимая, почему ей этого хочется, «Да, я хочу убедиться: такое ли впечатление произведёт он на меня, как и там в кузнице? Или это только результат действия угара и кузнечного жара?..».

Кузнец не появлялся. Она всё более волновалась, бродила по комнатам и всё ждала и ждала не в силах что-либо с собой поделать. Отказалась от завтрака. На вопрос «сестры» ответила, что-то невнятное. На что та обиделась и не разговаривала с ней до самого ужина.

Позвала конюха, чтобы узнать всё ли он приготовил кузнецу для работы и ни приступил ли он к работе.

Когда возвратился дядя Ефим, Фрол рассказал о приезде барыни, передав её просьбу, и протянул ему заработанный рубль.

– Оставь у себя, – Ефим раскурил трубку, сделал несколько глубоких затяжек, – Закончим спешные работы, дни за три, тогда и поедешь у Пантелеево.

Он стал, молча, расхаживать по кузнице, выдыхая клубы табачного дыма.

– Сделаем так. Заперёд съездишь у Холм, зайдешь у лавку к купцу Терентьеву, шо у сыраварни, заберешь жалезо да угля три куля, он усё подготовил. Платить не надыть, договорились расщитатца работой. А вот посля и паедишь. Ну, а на сядне… Усё, вольный сокол…

Всю следующую ночь, как и предыдущую, молодая барыня провела, мучаясь от напавшей на неё бессонницы.

Под утро природа взяла своё, сон сморил, и она открыла глаза только, когда горничная зазвенела посудой в гостиной, готовясь к завтраку.

Завтрак прошёл в молчании. Елена размышляла, вспоминая разговор с управляющим о неурожае, и не обратила внимания на душевное состояние «сестры». Та же решала « послать или не послать кого- то за кузнецом», но подумав, что вместо Фрола может приехать сам кузнец, оставила эту мысль.

Допив шоколад, Елена поспешила уйти, чтобы дать указания управляющему и работникам на сегодняшний день, попросив по пути:

– Машенька, придёт портниха, ты уж сама распорядись о фасоне платьев. Мерку сними с себя, наши размеры полностью совпадают, ну почти совпадают.

Мария стояла у окна и смотрела на аллею в ожидании, ни покажется ли тот, кто так взволновал её.

– Вы ожидаете гостей?.. Мария Николаевна, – обратив внимание на состояние барыни, произнесла Ульяна, прибирая со стола и устанавливая на поднос посуду.

– Нет, Уля, не ожидаю. А, впрочем… – Да. Должен приехать кузнец, но что-то нет его.

– Как нет. Уж с раннего утра в конюшне стучит.

Сердце Марии забилось, и она готова была броситься к двери, но сдержалась,

– Хорошо, – произнесла она дрожащим голосом, – Пойду, прогуляюсь по парку, что-то у меня голова разболелась.

Бродя по двору усадьбы, не решаясь подойти ближе, она издали наблюдала за воротами конюшни «А не появится ли Фрол». Кузнец то выходил из конюшни, то возвращался обратно. Занятый делом он совершенно не обращал на неё внимания.

Работы было много. Перековал двух коней, перед этим тщательно отбирая имеющиеся подковы фабричного изготовления, и, откладывая некоторые в сторону, говорил конюху: «Выброси». Снял поломанные лемеха, отобрал бороны с поломанными зубьями и сложил всё в телегу, отвезти для ремонта дяде Ефиму. Были и другие мелкие, скорее «пустяковые» для него работы.

Он припозднился и решил в ночь не ехать, а переночевать здесь на сене в углу конюшни, вдыхая с детства знакомый, нравившийся ему запах конского навоза. Предварительно загасив висящую на стене керосиновую лампу, он только – только приготовился увидеть первый сон, как услышал совсем рядом чьи – то осторожные шаги и сдержанное дыхание.

– Хто здеся!? – Фрол приподнялся и, сидя на сене, переспросил, – Хто? Каво ишшо черти носють по ночам, шоб людей будить?..

– Это я… – услышал он тихий ответ и сразу признал этот голос.

– Я усё изделал, шо смог из указанаво управляюшшим, кое – шо забрал для ремонту.

– «Шо ей надо от меня? Ни ведьма ль», – он вспомнил книгу писателя Гоголя, которую недавно прочитал.

Он перекрестился и сжал кулаки готовый дать отпор.

– Я знаю, – ответила она шёпотом и опустилась на колени рядом с ним.

Когда её руки нашли в темноте Фрола, он вздрогнул от неожиданности.

– Любимый я хочу быть твоей… Я твоя.

Страстные поцелуи горячих влажных губ покрыли его лицо и грудь. Какое-то время Фрол пытался отстраниться от незваной гостьи, но, ощутив близость женского тела, волнующее кровь жаркое дыхание, не совладал с собой. Природа взяла своё, и закружило его, и понесло над землёй растворившегося в объятьях той, о которой ранее и не ведал.

Фрол проснулся от кудахтанья кур, рывшихся в мякине рядом с конюшней. Через узкое оконце пробивался свет нового дня. Он приподнялся и взглянул на рядом лежащую женщину, словно пытаясь убедиться, что произошедшее это не сон. Солнечный лучик пробился сквозь покрытое паутиной стекло и осветил её лицо. В полумраке она казалась ещё красивее. «Почему выбрала меня? Не понять. Чудные эти господа, вечно вытворяють усякое такое», – он ещё раз со вниманием оглядел спящую и стал натягивать на себя рубаху.

– Какая я глупая… – Какая глупая… – девушка блаженно потянулась, – Я боялась этого, была уверена, что это противно и больно. В детстве слышала, как мама стонет и вскрикивает всякий раз, когда ночью отец заходит к ней в спальню. И решила: зачем, для чего нужен мужчина и муж, если приходится переносить такие страдания? Теперь я понимаю, отчего она стонала, – и Мария с любовью посмотрела в глаза юноше.

– Глупая. Нет, не глупая, а настоящая дура. Потерять столько лет счастливой жизни. А может быть, я тебя ждала, для тебя берегла себя?.. У тебя это уже было?.. Было ль?..

Фрол слегка покачал из стороны в сторону головой.

– Было, я чувствую было… Ну, и что ж, зато теперь ты мой. Мой?..

– Ваш, барыня.

– Ваш, барыня… – произнесла она, пытаясь сохранить его интонацию, – Меня Марией нарекли, Машей. Повтори: « Я твой, Маша»

Я Ваш… – Фрол замялся, – Я твой, Маша.

– У, какой ты. – и Мария прижалась к нему счастливая.

Фрол невольно вспомнил Марфу: -«Марфа совсем другая: не такая умная, не такая красивая. Дела… Ну, и дела… Шо-то будить…»