Эмилия

Анатолий Барбур

Эмилия

Глава 1. Возвращение Эмилии

Эмилия, как оберег, прижимала к себе мирно спящего малыша, когда встретилась взглядом с Джоном. В омуте ее глаз было море чувств: любовь, радость и горькая тень сожаления, а на устах застыла усталая, но непоколебимая решимость.

Джон замер на пороге, будто пораженный громом. Сердце колотилось, выбивая барабанную дробь неверия. Невозможно! Это казалось иллюзией, призрачным видением, игрой света и тени. Но перед ним стояла она – Эмилия, живая, настоящая, с той самой, дразнящей загадкой, улыбкой, что когда-то навсегда пленила его душу.

– Эмилия? – прошептал он осипшим от потрясения голосом.

В ответ она лишь кивнула, и хрустальные слезинки задрожали на ресницах, как пойманные лучи солнца.

– Да, Джон, это я.

Тишина, густая и липкая, повисла в воздухе, как натянутая струна, готовая лопнуть от напряжения. Джон не мог пошевелиться, ноги как будто корнями приросли к полу, удерживая его на месте. Полтора года… Полтора года после того, как ее поглотила разгневанная пучина шторма, она стояла здесь, в его квартире, с младенцем на руках. Ребенком, которому на вид было немногим более полугода. Джон отказывался понимать, что происходит, как это вообще возможно.

Он сделал неуверенный шаг вперед, затем еще один, как бы боясь, что она исчезнет, как мираж. Она была так близко, но ощущение пропасти между ними душило его. Полтора года он жил с тяжкой ношей утраты, убежденный, что морская бездна поглотила ее навсегда.

– Можно войти? – прозвучал ее тихий, но твердый голос, вырывая его из оцепенения.

Джон застыл в дверях, не в силах отвести взгляд от этого воскресшего призрака прошлого.

– Да живая я, живая, не пугайся, – с легкой улыбкой произнесла она, пытаясь разрядить напряженную атмосферу. – Ты зайти-то мне предложишь? Или так и будем разглядывать друг друга в дверях?

В полном замешательстве он пробормотал приглашение, все еще отказываясь верить своим глазам.

– Как я выжила? – будто прочитав его мысли, спросила Эмилия, входя в квартиру. – Я обязательно тебе все расскажу.

Эмилия сделала шаг вперед, приближаясь к нему, но тут же остановилась, изучая его реакцию. Взгляд ее был полон мольбы и надежды.

– Нам нужно поговорить, Джон, – произнесла она тихо, опасаясь разбудить малыша.

Ее голос звучал чуть иначе, чем он помнил, с легкой хрипотцой и оттенком усталости.

Внезапно в сознании Джона всплыла кошмарная картина: Эмилия, тонущая в бушующем море. Огромные волны набрасывались на нее, беззащитную белокурую девушку, и она смотрела на них с немым ужасом. Тогда эти волны похитили ее у него, и он был уверен, что навсегда. А теперь она стоит перед ним. В его душе разразилась буря, по силе не уступающая той, что когда-то перевернула всю его жизнь, навсегда лишив, как он думал, любимого человека.

– Эмилия… – выдохнул он, все еще не веря своим глазам. – Но как?

Слова комком застряли в горле, не находя выхода. Мириады вопросов роились в голове, требовали ответа. Обнять ее, коснуться, убедиться, что это не химера, не игра измученного воображения… Но все, на что он оказался способен, – лишь это потрясенное восклицание, сорвавшееся с губ, как хрупкий лепесток, оторванный от цветка бурей.

Неожиданная гостья пересекла порог комнаты, и ее охватил огромный интерес. Взгляд непроизвольно зацепился за Наталию. Медленно Эмилия стала изучать ее: от изящной шеи, украшенной нитью скромных бус, до простых русских тапочек, контрастирующих с ее ухоженными ногами.

«С такой миловидной красотой его жены шансы вернуть Джона очень малы», – промелькнула мысль в ее голове. Но, собрав всю свою гордость, Эмилия высоко подняла голову, расправила плечи и произнесла фразу, расколовшую тишину комнаты подобно удару топора:

– Итак, любимый, это и есть твоя жена, Наташа?

«Любимый». «Жена». Джон, после этих двух слов, сразу почувствовал вину перед обоими женщинами, вспыхнув багровым румянцем, будто пойманный с поличным преступник. Он лишь растерянно пробормотал:

– Да, это она… Прости.

До этого момента Наталья находилась в оцепенении, зачарованная внезапным появлением незнакомки, слова которой, как плеть, хлестнули ее, разрывая нить раздумий. Мир вокруг пошатнулся, земля как будто ушла из-под ног, оставив ее в ледяной пустоте. Она не понимала, что происходит, но смутное предчувствие, липкое и холодное, как паутина, затянуло ее сердце, шепча о грядущих переменах, о которых она еще не смела и помыслить.

Наташа, оглушенная внезапностью, вопросительно взглянула на мужа. В глазах застывший немой вопрос, клубок боли и растерянности.

– Джон, кто эта женщина? – голос дрожал от волнения, срываясь в едва сдерживаемый шепот.

Джон, словно пробуждаясь от оцепенения, судорожно сглотнул и выдавил из себя:

– Это… Эмилия.

Имя – еще один удар хлыстом – обрушилось на Наталью. Мир, казавшийся таким прочным и надежным, рассыпался в прах. Чашка выскользнула из ослабевших пальцев, обжигающий чай разлился по скатерти, багровым пятном знаменуя хаос, ворвавшийся в их размеренную жизнь.

Эмилия, скользнув взглядом по пролитому чаю, одарила Джона лукавой улыбкой:

– Помнишь, Джон, тот лайнер? Наше знакомство началось с пролитого кофе. Это сама судьба подсказала, что у нас есть шанс начать все сначала.

Наталья, очнувшись от первого шока, прошептала:

– Но как… Я думала… Джон…

Вопрос застыл в воздухе, хрупкий и невысказанный. Эмилия лишь одарила ее загадочной улыбкой, подобной призрачной тени на лунной воде, скрывающей в себе тайну, готовую взорвать устоявшийся мир этого дома. Ледяной сквозняк предчувствия пробежал по спине Наташи: эта встреча – не случайность. Это вернулось эхо забытых дней, чтобы напомнить о себе и взыскать долг за отнятое у другой женщины счастье.

– Я знаю, – произнесла наконец Эмилия, и в голосе ее звенела сдержанная боль. – Это была ужасная трагедия. Я должна была умереть. Но, как видите, судьба распорядилась несколько иначе. Уж извините, что вторглась в вашу жизнь, полную идиллии.

В этот миг Наталья осознала: все изменилось. Прошлое вернулось из пепла, или, вернее будет сказано, из воды, напоминая о себе, и теперь им придется взглянуть в лицо его неприятным последствиям. Жизнь, какой она ее знала до этого момента, могла быть безвозвратно разрушена.

Она не могла оторвать взгляд от Эмилии, пытаясь ухватиться за реальность, убедиться, что это не призрак позднего раскаяния, сотканный тенями прошлого. Целая эпоха скорби, выжженная каленым железом на скрижалях сердца, и вот Эмилия, олицетворяя собой живое воплощение укора, стоит перед ней.

– Джон… Он… – Наташа осеклась, слова застряли в горле колючим комком, будто осколки разбитых надежд. Как озвучить предательство? Как сорвать вуаль с тайны, укрыть которую она поклялась ценой своей души? Тайны о том, что она, Наташа, заняла чужое место – у алтаря, в сердце, навеки принадлежавшем Эмилии.

Эмилия коснулась ее руки, и в этом прикосновении сквозила грусть и вселенское прощение.

– Я знаю, Наташа. Мне ведомо все о вашей жизни. Я уже побыла тенью, безмолвно следовавшей за вами издалека.

Комната утонула в тишине, вязкой и плотной, как смола. Вина ядовитым плющом охватила Наталью, сдавливая сердце ледяными тисками. Не злая судьба, а лишь ее собственные поступки привели ее на край этой бездны, где эхо прошлого грозило погрести под собой все настоящее. Ей казалось, что расплата за этот грех будет длиться вечно, и горечь ее навсегда останется на плечах непосильным бременем.

Джон, не в силах больше выносить эту гнетущую тишину, шагнул к жене и бережно сжал ее ладонь.

– Милая, – прошептал он, и в голосе его звучала мольба о понимании. – Я знаю, это удар. Но ты сильная, ты поймешь… Никто не виноват, пойми… Никто.

Наташа, сдерживая неудержимый поток слез, смотрела на Джона и Эмилию с растерянностью и острой, обжигающей болью в глазах. Ее мир перевернулся. Муж, которого она знала и любила, привел в их жизнь призрак из прошлого, способный разрушить некогда прочный, но ставший хрупким карточный домик их счастья.

Эмилия, видя их смятение, почувствовала, как пламя опаляет ее щеки.

– Простите меня, – прошептала она, почувствовав себя неловко в сложившейся ситуации. – Я не хотела причинять вам боль. И уж, тем более, никого не виню в случившемся.

– Да, Эмилия, – ответила Наташа, и в ее тихом голосе прозвучала уверенность. – Никто не виноват. Но мы очень хотим понять, что с тобой произошло. И для начала ты должна рассказать нам все. Как ты выжила?

Эмилия кивнула, понимая, что откладывать неизбежное бессмысленно. Она опустилась на диван и, покачивая спящего малыша, начала свой рассказ. Слова ее текли неспешно, окрашенные терпким привкусом пережитого ужаса. Она поведала о событиях той чудовищной ночи, о схватке со стихией, о нечеловеческой борьбе за жизнь и о чуде, позволившем ей избежать неминуемой гибели. Сердце ее сжималось при воспоминании об этой кошмарной буре. Голос приглушен, взгляд, полный тоски и невыразимой боли, был устремлен в пустоту, где до сих пор бушует шторм ее прошлого.

– Когда нас с Джоном разметало в разные стороны, меня подобрала спасательная шлюпка с закрытым верхом, – тихо произнесла она дрожащим голосом, а глаза были полны невыразимой боли. – Видимо, ее сорвало с креплений, когда лайнер пошел ко дну. Кроме меня, в ней находились трое матросов и двое пассажиров: парень и девушка. Мы были бессильны перед стихией, шлюпку швыряло и переворачивало волнами. Каждый раз я думала, что это конец… Но благодаря герметичному верху вода не проникала внутрь, и мы не утонули. Мы словно оказались в непробиваемой скорлупе.

Эмилия замолчала, борясь со слезами. Воспоминания о леденящем страхе, о безысходности, о прикосновениях холодной воды к лицу вновь нахлынули, лишая ее душевного равновесия.

Джон и Наташа, сами пережившие подобное, с мучительной ясностью представляли себе этот кошмар: ледяная пучина, ярость волн, полная неизвестность.

– Потом нас подобрали спасатели. Я… до сих пор не верю, что осталась жива, – прошептала Эмилия, сама удивляясь самому факту своего существования. Голос ее почти затих, казалось она ушла в себя. – Нас спасли, но… Джон…

Имя повисло в воздухе, недосказанное, полное невыносимой потери. Тишина в комнате стала почти осязаемой, давящей. Воспоминание Эмилии о ужасном шторме, который пережили все трое и оставил в их душах неизгладимый след, сейчас неожиданно объединило их. Наташа подошла к Эмилии и нежно взяла ее за руку, чувствуя, как дрожат ее пальцы. Джон молча смотрел на женщин, пытаясь представить себе все то, что им пришлось пережить. Он знал, что никакие слова не смогут облегчить их боль, но он также понимал, что Эмилии необходимо выговориться, поделиться своим горем.

Эмилия глубоко вздохнула, собираясь с силами. В глазах ее мелькнула решимость.

– После спасения меня отправили в больницу, – продолжила она. – Я долгое время не могла прийти в себя. Меня мучили кошмары, я боялась воды. Но я знала, что должна жить дальше, должна узнать, что случилось с Джоном.

Она замолчала, собираясь с духом.

– Я начала поиски. Обращалась в разные организации, писала запросы. Но все было безрезультатно. Никто не знал, что с ним случилось.

В голосе Эмилии зазвучала горечь.

– Мне говорили, что шансов нет, что его, скорее всего, унесло в море. Но я не могла поверить, не хотела верить. Я цеплялась за надежду, пусть и самую призрачную.

Она посмотрела на Джона, ее глаза наполнились слезами, как и глаза Наташи.

– И вот, спустя полтора года… я узнаю, что он жив. А я даже не знала. Все эти годы считала его погибшим, – этими словами она завершила свою исповедь.

В комнате повисла тяжелая пауза. Каждый из присутствующих переживал свою бурю эмоций. Наташа отпустила руку Эмилии и, вытерев слезы, посмотрела на Джона. В ее взгляде читались одновременно и радость, и боль, и чувство вины.

После короткой паузы Эмилия добавила:

– Ваша же история мне давно знакома, как старая мелодия, которую я заслушала до дыр. Я не раз завороженно просматривала телепередачу, посвященную вашему невероятному спасению. О, да, я знаю все: и историю необитаемого острова, и год, проведенный вами вдвоем, словно в клетке, сотканной из лазури и одиночества.

Джон и Наталья, затаив дыхание, словно ныряльщики, погрузились в омут изумления, пытаясь уложить в голове этот немыслимый кульбит судьбы.

Но одно им было ясно как день: воскресение Эмилии, словно зловещая комета, прочертило небосклон их упорядоченной жизни, грозя низвергнуть в пучину хаоса и сомнений.

Было бесспорно: река их жизней изменила русло навсегда. Призрак, сотканный из теней прошлого, восстал, чтобы переписать настоящее.

Джон замер, неподвижный, как изваяние, взгляд его окаменел на абстрактном пятне на стене. В голове бился навязчивый вопрос: как она нашла их? Он не осмеливался надеяться на ответ, но Эмилия, посмотрела ему в глаза и, будто украв мысли из его черепной коробки, произнесла слова, сорвавшиеся с глубин ее души.

– Найти вас оказалось проще простого, – прозвучало в тишине, и голос ее был спокоен. – Когда ваши лица сияют с глянцевых обложек и экранов, это было совсем нетрудно сделать.

Эмилия бросила на ребенка взгляд, пронзительный, как луч прожектора, взгляд, в котором было заметно погружение в бездонные глубины невысказанных чувств. Не отрывая этого зачарованного взгляда от малыша, она прошептала:

– Томми – вылитый ты, Джон.

Вопрос повис в воздухе трепещущей от неожиданности нотой, заполняя комнату густым маревом ожидания. Джон уже читал ответ в пляске теней в ее глазах, в уклончивой полуулыбке, застывшей на красивых губах.

– Почему? – пробормотал он, отчаянно пытаясь обуздать дрожь в голосе.

Медленно подняв голову, Эмилия встретила его взгляд, полный тихой печали и невысказанного удивления.

– Как это – почему? Ведь он так похож на своего отца. На тебя, Джонни. Вылитое твое отражение, как в зеркале.

Ее слова, словно хрустальный мост, изящно перекинулись через зияющую бездну между призрачным прошлым и зыбким настоящим, между ним и ею. Легкая улыбка озарила ее лицо, рассеивая плотную завесу недосказанности. В ее голосе звучала кристальная уверенность, заставлявшая Джона вслушиваться в каждое слово Эмилии, стремясь постичь глубины смысла сказанного.

Взгляд, которым она одарила маленького Томи, был полон нежности, но одновременно в нем сквозило недвусмысленное напоминание о связи, которую Джон, казалось, отчаянно пытался вычеркнуть из своей памяти. Ее ответ, простой и беспощадный, как удар колокола, обнажил правду, которую больше нельзя было игнорировать.

Джон осел в кресло, тело – безвольная марионетка, предавшаяся власти гравитации. Слова Эмилии, словно колокол, набатом гудели в черепной коробке, разрывая в клочья привычную тишину. Перед ним – Томми, мальчик с его глазами и до боли знакомыми чертами, кровинка его. Одновременно с радостью, вызывающей в душе теплые чувства, правда обрушилась лавиной, погребая под собой хрупкий мир, любовно выстроенный Джоном.

Если до этой ошеломительной вести будущее с Наташей казалось незыблемым, вымощенным светлыми надеждами, то теперь в душе разгорелась беспощадная битва. Два противоборствующих чувства терзали его, подталкивая к мучительному выбору: Наташа, любовь всей его жизни, или Эмилия, мать его сына, пробудившая незнакомое до этого момента чувство отцовского долга.

После изматывающих раздумий он принял решение. Он останется с Наташей, его якорем, его тихой гаванью. Но он также не оставит Томми сиротой при живом отце. Он станет тенью, оберегающей его издалека, протянет руку помощи Эмилии, чтобы их сын ни в чем не нуждался, искупая тем самым вину своего невольного неведения о его существовании.

Выбор сделан. Джон поднялся с кресла, словно груз прожитых лет вдруг снова оставил его плечи. Однако принятое решение не принесло ему полного облегчения, а лишь вырыло в душе зияющую пустоту. Компромисс. Он понимал, что ступил на зыбкую почву полумер, а компромиссы редко бывают удачными. Отныне он обречен ощущать себя призраком, существующим наполовину в одном мире, наполовину в другом.

Молчаливый обмен взглядами между супругами был пропитан тревогой, наподобие густого, терпкого аромата надвигающейся грозы. Слова Эмилии, острые, как осколки льда, пронзили сердце Наташи. Она кожей чувствовала смятение Джона, понимала тяжкий груз моральной дилеммы, раздавивший его. В глубине души Наташа уже смирилась с худшим – с потерей любимого, но крошечная искра надежды еще теплилась, отказываясь гаснуть.

Тишина в комнате пульсировала, густая и осязаемая, как саван, сотканный из невысказанных слов и затаенных страхов. Она напоминала о цепких объятиях прошлого, о тенях, которые плясали на стенах настоящего, отказываясь исчезнуть.

Наконец, чтобы разорвать эту вязкую, удушающую тишину, Джон задал вопрос Эмилии, который терзал его с момента ее появления, словно заноза, засевшая глубоко под кожей:

– Где вы сейчас живете с сыном?

– В Париже. Но как только я узнала, что ты жив и где находишься, я сразу прилетела в Нью-Йорк, – ответила Эмилия, в ее голосе звучала смесь надежды и отчаяния.

– Где ты остановилась?

– Пока нигде. Но я надеюсь… ты не прогонишь своего ребенка и его мать, женщину, которую когда-то любил всем сердцем и клялся в вечной верности?

Джон молчал, устремив взгляд в темное полотно окна, на мерцающие, как далекие, холодные звезды, огни ночного города. В его душе разгорался шторм противоречивых эмоций: удивление, растерянность и, что он не мог отрицать, – обжигающее чувство вины, словно клеймо, выжженное на сердце.

– С тех пор произошло… слишком много всего. Ты даже не представляешь, – наконец вымолвил он, отчаянно цепляясь за ускользающее спокойствие.

– Этим ты хочешь сказать… Ты разлюбил меня? – Голос Эмилии дрогнул, как тонкий лед под коварными лучами весеннего солнца, готовый вот-вот расколоться.

Джон закрыл глаза, будто от удара, оглушенный болью, отраженной в ее словах. Слова давались с мучительным трудом, каждый звук – как ржавый нож, вонзающийся в самое сердце, разрывая его на части. Он знал, что ложь лишь выстелет их путь к погибели, а правда – ледяной душ, обжигающий до костей, оставляя после себя лишь пустоту и холод.

– Я… Я люблю Наташу, – прошептал он, с трудом разжимая пересохшие губы, словно признаваясь в самом страшном, неискупимом грехе.

Новая тишина, разразившаяся после этих слов, была плотной, осязаемой, как густой туман. Эмилия замерла, словно статуя, высеченная из горя и отчаяния. В ее глазах плескалось море невыплаканных слез, разочарование чернило безысходность. «Люблю Наташу…» Эти слова, словно осколки зеркала, разлетелись вдребезги, уничтожив хрупкий мир ее надежд.

Джон не мог отвести взгляда от Наташи. В ее глазах, полных безмолвной мольбы, читался страх – дикий, животный страх потерять. Нить, протянувшаяся между ними, была прочнее стали, скрепляя их судьбы в единое целое. Он должен защитить ее. Во что бы то ни стало.

Внезапно Эмилия, словно уставшая от натянутой тишины, одним махом разрубила скопившееся напряжение, точно Гордиев узел:

– Раз мой приход, да и Томи тоже, вызывает лишь кислое выражение ваших лиц, пожалуй, нам здесь не место. Лучше будет, если мы уйдем. Напрасно я надеялась на твой теплый прием, Джонни.

Наталья сделала глубокий вдох, собираясь с силами. Напряжение в маленькой гостиной достигло своего пика. Джон, казалось, утонул в пучине противоречий, не в силах принять нужное решение. Он, как никогда, нуждался в поддержке. В этот момент в ней проснулась русская женщина, готовая сдержать натиск любой беды.

– Куда же ты пойдешь, Эмилия, с ребенком на руках, в такой час? – произнесла она спокойно, но в каждом слове звучала стальная решимость. – Оставайся. Здесь. А утром мы вместе решим, как нам быть дальше.

Наталья говорила ровно, стараясь унять бушующие внутри эмоции. Она видела, как Эмилия растеряна и подавлена, и понимала, что сейчас ей нужна помощь.

Эмилия лишь сухо поблагодарила, бросив на Джона испепеляющий взгляд, полный укора и горечи. В ее глазах он был виновен во всем, что с ней произошло. Наталья, наблюдая за этой безмолвной драмой, понимала, что ситуация в любой момент может выйти из-под контроля.

Она знала, что эта ночь будет долгой и трудной. Но она верила, что вместе они смогут найти выход из этого лабиринта страстей и обид. Решение должно быть найдено. Обязательно.

– Ты голодна? – словно невзначай поинтересовалась хозяйка дома, и этот вопрос, подобно легкому дуновению ветра, застал Эмилию, уставшую после долгой дороги, врасплох.

«Голодна ли я?» – вопрос прозвучал словно из другой реальности, чуждый и далекий. Эмилия не сразу сумела вынырнуть из омута своих мыслей, переключиться на приземленное. Вопрос повис в воздухе, прозрачный и невесомый, хотя терзающее чувство голода уже давно поселилось где-то в глубине. Лишь очнувшись, она осознала, что усталость и напряжение выжали из нее все соки, оставив лишь пустую оболочку. Бережно уложив задремавшего Тома на диван, Эмилия сдавленно призналась:

– Да, я хочу есть…

Между двумя женщинами непринужденно завязалась житейская беседа. Наташа с любопытством поинтересовалась рационом младенца. Эмилия с чувством подчеркнула неоценимую важность грудного вскармливания, отмечая с благодарностью, что природа оказалась благосклонна к ним в этом вопросе.

В то время как женщины обменивались любезностями, взгляд Джона, словно прикованный невидимой силой, не отрывался от крохотного существа, мирно спящего на диване. В этом взгляде таилось нечто большее, чем простое любопытство, – жажда разгадать сокровенную тайну появления новой жизни.

Эмилия, увидев, как внимательно Джон смотрит на сына, мысленно перенеслась на полтора года назад, в каюту лайнера, где и было заложено рождение этого крошечного и дорогого существа. Время пронеслось призрачным миражом, и леденящие душу воспоминания о кораблекрушении, о часах, проведенных в неумолимых объятиях океана, начали меркнуть, уступая место реальности.

Теперь она стояла в этой уютной гостиной, где тепло домашнего очага отчаянно боролось с холодом невысказанных слов. Наташа, с выражением сосредоточенной торжественности на лице, завершала сервировку стола, расставляя хрустальные бокалы и достав из потаенного места ставшим фамильным серебро, привезенное с необитаемого острова, найденное в заброшенном домике, словно сокровище, ждавшее своего часа. Джон, нежно укачивая проснувшегося малыша, пытался успокоить его первый услышанный им плач.

В комнате витала странная атмосфера: смешение радости встречи, неловкости и едва уловимого напряжения. Как будто тонкий лед недосказанности сковал сердца, сдерживая бурю чувств, готовых обрушиться.

Эмилия встретила взгляд Джона, и сердце ее обожгло невысказанной болью. Калейдоскоп воспоминаний закружил в голове: их любовь, выкованная в горниле испытаний. Ей невольно вспомнился тот животный ужас, который застыл в его глазах, когда разъяренная стихия, играючи, разверзла между ними бездну, похоронив под толщей воды последние минуты их мимолетного общения.

– Прости меня, Эми, – хрипло вырвалось у Джона, словно он сорвал голос, крича в бурю. – Прости за все… Пойми, прошу, нас с Наташей.

В глазах Эмилии виднелась бездонная печаль, старая как мир. С жестом, полным усталого сострадания, она накрыла его руку своей:

– Я понимаю. Все уже позади, родной. Мы живы. У нас есть Том… Это все, что имеет значение, – прошептала она, пытаясь утонуть в глубине его взгляда.

Но слова эти падали на лед отчуждения, как робкие лучи солнца на заснеженную вершину. Эмилия заметила, как Наташа украдкой смахивает слезы, терзаемая и виной, и желанием уберечь хрупкое равновесие между ними троими. Она чувствовала ее смятение, но не знала, как облегчить ее ношу. К тому же ей было необходимо решать свою проблему.

В потаенных уголках души Эмилия все еще теплила надежду, что рождение сына положит начало новой главе, перепишет их историю. Она лелеяла хрупкую мечту, что любовь-наваждение, толкнувшая Джона в объятия Наташи, со временем утихнет, схлынет, оставив после себя лишь песок сожаления, и он снова обратит свой взор к ней.

Эмилия набрала в грудь воздуха – обманчиво ровный вдох, призванный усмирить пляску нервной дрожи на кончиках пальцев. Вихрь сомнений закружился в голове, шепча о компромиссах, об отказе от задуманного. Но она одернула себя, как строптивого ребенка, напоминая, за что сражается. Мгновенная слабость отступила, сменившись стальной решимостью.

На кону лежала судьба, сотканная из нитей ее семьи, их будущего. Годы, что ждут впереди ее и сына, – все это зависело от решения, которое ей предстоит принять здесь и сейчас. Пришло время бороться за осколки былого счастья, за будущее, которое она мечтала подарить своему ребенку. Эмилии было жалко Наташу, но себя и своего ребенка она жалела больше.