Рассказы

В сентябре удалось переправить в Швейцарию первую нелегальную группу и, судя по полученным с той стороны сведениям, переправка эта прошла удачно.

Особое внимание Изабель уделяла разрозненным семьям. Она зорко следила за тем, чтобы по возможности ей сообщались точные швейцарские адреса тех, кому благополучно удавалось пересечь границу и немедленно вносила изменения в свой каталог, хранящийся в тайнике родительского сада. Однако благополучно пересекать границу удавалось не всем. С болью в сердце Изабель узнала, что двух женщин, отправленных ею в Швейцарию, пограничники задержали, и судьба их отныне неизвестна.

– Это не твоя вина, – успокаивал Себастьян мятущуюся в переживаниях Изабель, – они сами пожелали переходить легально.

– Да, да…, – соглашалась Изабель. – И не наша вина, что на посту не оказалось нужного пограничника.

– Сколько сейчас в твоём списке детей?

– Сорок один, не считая тех, кого приёмные семьи увезли в Испанию.

– Значит, мы сможем постепенно переправить их через Альпы. Восемь групп по пять-шесть человек. Как ты думаешь?

– Возможно.

– Причём часть из них мы оставим в альпийских деревнях у пастухов.

– Это не опасно?

– Не опаснее, чем находиться здесь.

Спустя некоторое время данный план начал воплощаться в жизнь, и всё бы шло сносно, если бы среди ясного неба однажды не грянул гром.

Одиннадцатое ноября сорок второго года никак не должно было отличаться от других ноябрьских дней. В лионской опере полным ходом шли репетиции очередной премьеры, Изабель давала уроки вокала Жану-Пьеру, обдумывая попутно новые комбинации своей подпольной деятельности, моросил дождь, и директор грозил всех уволить из-за перепалок с Шантеном… Трагическую новость этого обычного, казалось бы, дня Изабель узнала под вечер, по дороге домой.

Отпустив машину, она неспешно шла по опустевшей улице, старательно избегая редких прохожих. Глядя на тёмные окна аптеки уехавшего из Лиона мсье Фавера, Изабель замедлила шаг, с болью в сердце вспомнив безобразную сцену ареста сестры и племянницы последнего. Она не сразу услышала чьи-то быстрые шаги и заметила съёжившуюся фигуру, поравнявшуюся с ней.

– Мадемуазель де Лоранс…

Обернувшись, Изабель увидела рядом с собой Гюстава – самого юного члена группы Себастьяна Бешама, давно мечтавшего присоединиться к боевому отряду, успешно действовавшему на территории Прованс-Альп-Кот-д’Азюр, но Себастьян удерживал его, поскольку Гюстав был незаменим в Лионе.

– Знаете, что случилось сегодня? – спросил Гюстав, склонившись над ухом Изабель.

– Нет, – ответила она насторожившись.

– Боши перешли демаркационную линию. Свободной зоны больше не существует.

Изабель показалось, что она неверно поняла и попросила Гюстава повторить сказанное.

– Мы оккупированы, мадемуазель де Лоранс.

– И что…, что теперь?

– Себастьян просит всех собраться немедленно у мадемуазель Кортес. Изменения будут кардинальными.

7. Жизнь в новых условиях

Как ни заигрывай с врагом, он рано или поздно тебя проглотит. На какие бы уступки перед третьим Рейхом ни шло правительство Виши, в глазах Германии они были ничтожны. Ей не нужна была часть Франции, но вся Франция, целиком и полностью находящаяся во власти адской машины, намеревавшейся в итоге смешать её с прахом.

Однако свет ещё брезжил, ибо немцы не тронули итальянскую зону и позволили даже своим союзникам несколько расширить зону влияния, распространившуюся, в том числе и на Лион. Это гарантировало сопротивленцам некоторую свободу, однако, не искушая судьбу, они предпочли уйти в глубокое подполье. На нелегальном положении оказалась ОЗЕ, и вывоз детей из транзитных лагерей стал невозможен. Худшим было то, что Лион, несмотря на присутствие в нём итальянцев, превратился в центр немецкого гестапо, которое хоть и не в полную силу, но довольно жёстко пресекало любую подозрительную активность.

– Итальянцы мешают бошам разгуляться, и префект всё ещё на нашей стороне, но нам нужны дополнительные лаборатории: возможно, очень скоро мы прекратим получать бланки из префектуры. Лаборатории Мишеля Мартена скоро станет недостаточно, а нам надо готовиться к тому, что поток беженцев увеличится в разы. Понадобятся дополнительные связи и убежища, – констатировал Себастьян Бешам.

– И всё это под носом у немцев, – вздохнула Изабель.

– Да, и всё это под носом у немцев. У кого-нибудь есть соображения по этому поводу?

– Мадам Бертье может принять десять человек в больнице, четверых я вчера отвёз в доминиканский монастырь, они могут взять ещё двоих. Человек тридцать мы развезли по деревням. Себастьян, привлечение новых связей становится опасным.

– Я знаю, Жермен. Вчера мы вновь встречались с архиепископом, он делает всё, что может, но его возможности тоже не безграничны. Что лютеранская церковь, Изабель?

– Там почти в каждой семье есть беженцы, в основном иностранцы. Пастор хочет организовать ещё один приют. Мы сможем перевезти туда детей из приёмных семей. Человек двадцать, полагаю, приют сможет вместить.

Этот второй приют предполагалось открыть за городом в соседней коммуне в пустующем особняке одного из прихожан. Особняк не был рассчитан на большое количество постояльцев, – впрочем, как и первый приют, открытый зимой в пригороде Лиона – тем не менее, укрыв в себе несчастных сирот, эти два приюта позволили спасти и некоторых взрослых, принявших на себя роль воспитателей и обслуживающего персонала. Как долго ещё можно будет обманывать оккупантов – никто не знал, и потому любая мало-мальская возможность была на вес золота.

Не менее ценными были и новые помощники. Порой они находились неожиданно, как бы невзначай. Так, однажды одна из сотрудниц церковного приюта сообщила Изабель, что встретила в городе свою знакомую, приехавшую в Лион из Бельгии по поддельным документам. Вся её семья была арестована, ей самой чудом удалось бежать, и теперь она желает спасать других.

Изабель тут же отправилась по данному ей адресу. Беглянка снимала комнату в рабочем квартале Лиона. Квартирная хозяйка, крайне недоверчивая и неприветливая дама, проводила Изабель до двери комнаты своей постоялицы и, пристально оглядев изысканный наряд гостьи, буркнула что-то неразборчивое и неспешно удалилась. Изабель знала, что приехавшая была хорошей портнихой, и потому явилась к ней под видом клиентки с отрезом материи в руках.

– Добрый день, мадам Ниве, я к вам от мадам…, – и Изабель назвала имя сотрудницы приюта.

Дама сразу поняла, в чём дело и поспешно пригласила Изабель в комнату, намеренно громко заведя разговор о её заказе на тот случай, если кто-то из досужих соседей решит их подслушать. Портниха принялась снимать с Изабель мерки, перемежая громкую речь тихими комментариями.

– Мне хотелось бы хоть чем-то быть полезной, – шептала она, – я сама вырвалась из ада. Мои родители, брат, сестра, тётя – все увезены в Польшу. Но как я могу помочь? Может, начну шить одежду? Ведь у многих, кто скрывается здесь, почти ничего нет.

– Не беспокойтесь об этом, им помогают по мере сил, – раздавался в ответ шёпот Изабель. – Вы можете делать другое. Скажите, к вам часто приходят новые клиентки?

– Сейчас, во время войны?.. Нет, не часто. В основном меня просят перешить что-нибудь для детей.

– Возможно, к вам станут обращаться люди в поисках убежища. Чтобы не вызывать подозрений, станут обращаться только женщины. Вы будете снабжать их нужными адресами. Адреса буду приносить я или кто-нибудь из моих знакомых. Они будут называть моё имя. Возможно, кто-то из ваших редких клиенток тоже сможет нам помочь. Только будьте осторожны.

Отныне адрес мадам Ниве стал известен в широких кругах. Его, как и адреса других сопротивленцев и членов ОЗЕ, сообщал еврейским беженцам Всеобщий Союз израильтян Франции, а порой эти адреса передавались из уст в уста. В помощь Мишелю Мартену в Лионе к концу декабря действовали уже две подпольные лаборатории, выпускавшие поддельные документы и продуктовые карточки. Из мусульманской среды сопротивленцы получали фальшивые свидетельства о рождении, большей частью, для мальчиков и мужчин, от католической – фальшивые свидетельства о крещении, и от всех вместе – кров для обездоленных. Отправки в Швейцарию хоть и очень медленно, но шли своим чередом, чаще всего, тайными тропами во главе с проводниками. Правда, зимой они были весьма затруднительными и опасными, и не только по причине рыскавших повсюду немецких солдат: на одной из основных троп случился обвал, и Себастьян, не желая останавливать процесс, отважился отправить несколько человек легально через границу, возложив попечение о них на верных делу пограничников.

Изабель частенько наведывалась в детские приюты и гостиницу мсье Токма. Все свои более или менее ценные вещи она теперь старалась обменивать на продукты для родных и беженцев. Так поступали все сопротивленцы. На небольших железнодорожных станциях вблизи Лиона такой обмен шёл весьма бойко, и за хорошую вещь можно было легко выручить хлеб или картофель, редко – мясо. Весь обмен совершался доверенными лицами, которых Изабель называла интендантами. Иногда она сама отвозила ценные вещи Кларе, и та меняла их в своей деревне. В один из таких дней на перроне пригородного вокзальчика Изабель натолкнулась на незнакомца, всем своим видом являвшего принадлежность к тем, кого Изабель со своими соратниками уже более года прятала от посторонних глаз. Она научилась различать их в толпе если не по внешности, то по выражению испуганных глаз и мятущемуся взгляду. Изабель попыталась догнать мужчину, но так, чтобы не привлечь внимания прохожих, в особенности разгуливавших по перрону итальянских патрульных. Идя следом за незнакомцем, она увидела, как у того выпал из кармана смятый клочок бумаги и, воспользовавшись этим, окликнула мужчину:

– Мсье, постойте, вы потеряли…

Незнакомец на мгновенье обернулся, но тут же ускорил шаг, стараясь скрыться от преследовавшей его Изабель.

– Мсье, прошу вас, не бойтесь, остановитесь! Мне нужно с вами поговорить, я могу вам помочь.

Последние слова Изабель произнесла, не боясь быть услышанной.

Беглец остановился и боязливо посмотрел на приблизившуюся к нему молодую женщину:

– Чего вы хотите? Кто вы? Что вам нужно?

– Не бойтесь меня, – переводя дыхание, ответила Изабель, протягивая незнакомцу сложенный вчетверо плотный лист бумаги. Мужчина бережно взял его и быстро сунул в карман куртки.

– Я могу вам помочь, – повторила Изабель, многозначительно глядя несчастному в глаза. – Сейчас мы поедем в Лион, и там я поселю вас у хороших людей, у них вы будете в безопасности.

Незнакомец вопросительно посмотрел на Изабель, не понимая до конца, почему та желает ему помочь и так убедительно его в этом заверяет. Было очевидно, что мужчина устал сопротивляться и скрываться. Поколебавшись немного, он последовал за ней без дополнительных расспросов, доверившись ей, как ребёнок. Они добрались до Лиона без приключений и по приезде сразу направились в гостиницу мсье Токма, который смог найти для нового постояльца спокойный тёплый уголок.

Спустя несколько дней Изабель навестила своего нового знакомого. Его звали Шломо Зельман. Тремя месяцами ранее он был арестован в Тулузе и отправлен в Ривзальт, откуда ему удалось благополучно бежать, однако, один из патриотов Петена его предал, и Шломо в итоге оказался в Дранси, но вновь решился на побег. На этот раз с ним бежали ещё двое заключённых, судьба же улыбнулась одному Шломо. Спустя два месяца блужданий по оккупированной территории беглец попал в пригород Лиона, желая попытать счастье в итальянской зоне, и, будучи на полпути туда, встретил Изабель.

– Я безмерно благодарен вам, мадемуазель, – говорил Шломо, держа за руку свою спасительницу, – вы даже не представляете, какое дело вы делаете для всех нас.

– О, если бы нас было больше, – вздыхала в ответ Изабель. – Я хочу просить вас рассказать мне о Дранси. Я много раз слышала об этом лагере, но никто толком не может мне сказать, что там происходит…

– Лучше, мадемуазель, вам о нём ничего не знать, – сказал Шломо, прислонившись к стене и потупив взгляд. – Здесь дело даже не в ужасных условиях, холоде и голоде – всё это можно пережить. Дело в неизвестности, которую переносить куда сложнее. Никто не знает, что ждёт его там, куда суждено ему отправиться следующим поездом.

– Вы о Польше?

– Да, никто этого не знает.

Изабель отвернулась – она знала, что ждёт этих людей в Польше.

– А… ваши родные?..

– Я потерял их во время августовской облавы. Не знаю даже, что с ними теперь стало. Тот клочок бумаги, который вы мне вернули на станции – фотография моих детей. Всё, что у меня осталось…

Изабель захотелось как-то утешить несчастного и, поколебавшись немного, она быстро произнесла, удивляясь собственной решимости:

– Знаете, Шломо, я отправлю вас в Швейцарию, как отправила уже многих до вас. А после войны мы будем вместе искать ваших родных. Чудеса случаются, и я всем сердцем в них верю.

– Нет, нет, мадемуазель, помогите мне лучше добраться до Испании. Я хочу присоединиться к еврейским отрядам, я хочу воевать!

***

Себастьян, узнав о намерениях Изабель, пришёл в ужас.

– И как ты собираешься делать ему документы? Его имя написано у него на лице!

– Будем надеяться, что патрульные не смогут его прочесть, – спокойно ответила Изабель. – Попробуем его как следует загримировать. Ты забыл, где я служу?

– Да здесь бессилен самый искусный грим!

– А вот и нет. Наш гримёр творит чудеса.

– Он в деле?

– Нет, но мы можем его привлечь, его услуги были бы нам очень кстати.

– Это небезопасно, Изабель.

– Можно подумать, всё, что мы делали до сих пор, было безопасно. Я верю, что он пройдёт.

Через три дня Изабель, поработав над внешностью Шломо, сделала ему новые документы на имя Фернандо де Кастильо и отправила его к испанской границе. Спустя какое-то время она получила известие о том, что он благополучно добрался до нужного места.

8. Новые горизонты

К началу сорок третьего года на счету Изабель числилось больше сотни спасённых жизней. Но скольких ещё предстояло ей спасти… А оккупанты наступали сопротивленцам на пятки: к прошлогодним августовским облавам добавилась облава январская, учинённая в Марселе.

– Тысячи арестованных и депортированных! Тысячи! Мы ничего не успеваем! – громовым голосом сокрушался Филипп, меряя гостиную широкими шагами. – Хватают и евреев, и сопротивленцев! Они хотят связать нам руки!

– Тише, тише, Филипп, мой дом не на опушке леса.

– Прости, Мари.

– Криком ничего не добьёшься. Каковы наши дальнейшие действия?

– Дальнейшие действия? – раздался голос вошедшего в квартиру Себастьяна. – Сейчас я вам скажу.

– Изволь.

– Вы не слышали, что произошло сегодня утром на улице Св. Катрины?

– А что произошло на улице Св. Катрины?

– Конечно, он не был эталоном честности и самоотверженности, поговаривали даже, что порой он сотрудничал с нацистами и Виши. Тем не менее без него нам будет сложнее решать свои вопросы, потому что мы были связаны с истинными патриотами его народа – теми, которые нас не предавали.

– О чём ты? Нельзя ли объяснить яснее?

– Яснее? Сегодня утром были арестованы руководители Всеобщего Союза Израильтян. Все, подчистую! Изъяты фальшивые документы и всё конфисковано.

Мари и Изабель ахнули.

– Им надо было уйти в подполье, как сделали другие. Во Франции столько еврейских организаций, и все они действуют подпольно! Неужели Союз так доверился Петену? На что он рассчитывал?

– Не знаю, на что он рассчитывал.

– А что итальянцы? Почему они не воспрепятствовали аресту? Ведь в Ницце они даже синагогу не тронули.

– Ох, сдаётся мне, что всё это предприятие дурно пахнет…

– О чём ты, Филипп?

– Нам надо искать новые связи.

– Возможно, стоит немного подождать?

– У меня есть идея получше, – Себастьян обвёл взглядом собравшихся и, помедлив немного, обратился к хозяйке явочной квартиры, в задумчивости сидевшей у окна, занавешенного тёмными портьерами:

– Неужели тебе совсем нечего нам сказать, Мари?

Все посмотрели на маленькую корсиканку, и она, подняв глаза, ответила сдержанно и спокойно:

– Почему же? Мне есть что сказать. Но, думаю, будет лучше, если ты сам всё объяснишь, Себастьян.

– Всегда приходится всё брать на себя.

Высокая фигура Себастьяна возвышалась перед сидящими как вандомская колонна, приковывая к себе удивлённые взгляды сопротивленцев, с нетерпением ожидавших развязки возникшей интриги.

– Дело в том, что дядя Мари вступил в ряды итальянской армии и ныне находится в их зоне.

– Это кузен мамы, она позавчера известила меня об этом, – добавила Мари, пристально глядя на Изабель.

– Данное обстоятельство открывает перед нами новые перспективы. Мари попытается связаться с дядюшкой, вполне вероятно, что у нас появится очередной союзник. Если всё выйдет хорошо, я предлагаю Мари на время перебраться в Гренобль.

– В Гренобль! – молчавшая до той поры Изабель отчаянно всплеснула руками. – Но вы лишаете меня верной помощницы и подруги! На кого ещё я смогу так полагаться в своём деле?

– Ты не одна, Изабель. Не бойся, ты прекрасно справляешься со своими делами. А Мари нужна нам там.

– Но ведь в итальянской зоне и без того хватает добровольцев. Нам всем известно, что итальянцы очень лояльны к евреям. Мы знаем, сколько несчастных нашли там свой приют. Итальянцы даже в облавах не участвуют. Там евреи в безопасности.

– Позволь мне кое-что объяснить тебе, – Себастьян сел рядом с Изабель. Его мягкий голос звучал убедительно, приводя мысли Изабель в обычный стройный порядок. – Видишь ли, боюсь, это не навсегда.

– Что именно?

– Итальянцы здесь не навсегда.

– Откуда такое сомнение?

– Есть кое-какая информация… Как бы хорошо ни было там евреям сейчас, никто не возьмётся гарантировать, что их дальнейшее пребывание в зоне всегда будет безоблачным. Нам нужны свои люди в этом тылу для налаживания ещё одного канала переправки. И переправка эта должна быть организована как можно быстрее, а дядя Мари играет далеко не последнюю скрипку. Так, кажется, говорят у вас в опере?

– Так, скорее, говорят в оркестровой яме Шантена…

– Ну, хорошо.

– Опера…, – пробормотала Изабель. – Она лишится своего яркого контральто, если ты уедешь, Мари.

– Это только до конца войны. И потом, что такое моё контральто в сравнении с человеческими жизнями, Белла! Ты ведь тоже своё сопрано не пожалеешь.

– Не пожалею…

На налаживание контакта с дядей у Мари ушло не менее двух недель, после чего она покинула оперу и благополучно перебралась к итальянцам. Но не в Гренобль, как изначально предполагал Себастьян, а на Корсику, ибо оттуда перспектива открытия нового пути спасения просматривалась куда более чётко.

Мсье де Барден рвал на себе последние волосы: труппа теряла свои ведущие голоса один за другим. Однако шла война, и отъезд Мари не вызвал особенных кривотолков, ибо мнимая его причина выглядела вполне убедительно: в столь тяжёлое для всех время мадемуазель Кортес вынуждена вернуться к своей семье.

Изабель продолжала трудиться, не жалея сил. Она находила новые каналы для сокрытия страждущих, приток которых в окрестности Лиона возрастал в геометрической прогрессии. Новые пути открывались в основном с подачи верных знакомых, таких как мадам Ниве, которая сумела наладить целую сеть, идущую порой далеко за пределы Прованса. Проще всего было распределять по этой сети детей – они легко могли сойти за обычных французских сирот, в которых теперь, впрочем, как и всегда, во Франции не было недостатка. Также у Изабель не было недостатка и в помощниках, с которыми время от времени сводил её Себастьян. Однажды она попросила познакомить её с другими членами ОЗЕ, на что Себастьян ответил, что на этот счёт у него есть своё особое видение.

– Я предпочёл бы, чтобы ты знала как можно меньше людей из ОЗЕ да и из самого Сопротивления тоже, – сказал он. – Это обезопасит тебя и других в случае провала.

– И ты убеждён, что немцы поверят мне, что я почти ни с кем не знакома?

– Будем на это уповать, Изабель. Ты ведь понимаешь, что движение очень мощно, всех узнать всё равно не получится. Иногда лучше действовать обособленно от других. Я лично знаю тех, кто спасает еврейских беженцев практически в одиночку. Недалеко от нас в Изьё есть приют. С тех пор как боши вторглись в свободную зону, одна женщина прячет в нём десятки детей. С ней только её муж и несколько добровольцев. Кстати, Изабель…

Себастьян выдержал многозначительную паузу и, посмотрев внимательно на свою собеседницу, нерешительно произнёс:

– Как ты думаешь, могла бы ты теперь целиком взять на себя работу по сокрытию и переправке евреев? Вместо меня…

– То есть? А ты?..

Недоумение Изабель граничило с паникой.

– Я хочу всецело посвятить себя делу Сопротивления.

– Бороться с оружием в руках?

– Именно так. От нас тоже во многом зависит, как скоро Франция будет очищена от нацистов. Мы не можем сидеть сложа руки и ждать союзников.

Изабель не ответила. Она не знала, что сказать и как реагировать на столь нелепое, как ей казалось, предложение, и в итоге ограничилась обычным в подобных ситуациях вопросом:

– Почему я?

– Потому что тебе я могу доверить эту работу безоговорочно. Не бойся, я буду рядом. И ещё… Прости, Изабель, но мне кажется, что тебе пора переехать поближе к свежему воздуху. Ты выглядишь очень уставшей…

Изабель не нашлась, что ответить на эту реплику. Она действительно выглядела очень уставшей в последнее время. Она побледнела и, как ей казалось, постарела, однако, никак не думала, что эти перемены стали заметны её окружению.

– Прости, я хотел сказать…, нет, нет, это совсем не то…, – сконфузился Себастьян в ответ на молчание Изабель. – Я имел в виду…, что если ты снимешь небольшой дом в предместье Лиона?.. Небольшой, одиноко стоящий дом, который позволил бы тебе безопасно укрывать беглецов?

– Как та дама из Изьё?

– Ну… не вполне так, конечно.

Изабель прерывисто вздохнула. Она и сама не раз уже задумывалась над тем, что её квартира в центре Лиона совсем не похожа на конспиративное жильё, в котором время от времени можно оставлять на ночлег ищущих приюта людей. Она вспомнила, как не единожды ей приходилась под покровом ночи провожать того или иного несчастного в более надёжное укрытие, расположенное в глубине глухого трабуля или на окраине города, чтобы случайный соседский взгляд не обнаружил у дома оперной певицы подозрительную тень. Не могла Изабель рисковать и в родительском особняке. Поразмыслив немного, она отыскала небольшой дом в спокойном и почти безлюдном местечке далеко от Оперы и оживлённых кварталов, куда вскоре и перебралась. На вопросы удивлённых соседей и коллег Изабель ответила просто, сославшись на плохое самочувствие, и все с ней согласились, подтвердив, что мадемуазель де Лоранс действительно нуждается в покое и свежем воздухе.

Новое место обитания Изабель немного походило на деревенское подворье с домом и амбаром, который решено было немедленно приспособить под временное жилище. Особенно радовал Изабель большой, вырытый под амбаром, подвал, где во время облавы легко могли укрыться человек десять – двенадцать. Его тщательно замаскировали, и Изабель приготовилась к встрече первых постояльцев. Её теперешний адрес попадал в руки беглецов посредством всё той же разветвлённой сети многочисленных помощников и посредников.

Изабель давно уже привыкла к неожиданным гостям и связанной с ними суете, но никак не могла привыкнуть к чужим страданиям и слезам, опустошающим её собственную душу. «Если хочешь искренне помочь человеку – будь готова примерить на себя его боль», – сказал как-то своей дочери мсье де Лоранс, и теперь Изабель несла с собой эти слова как знамя. Однако порой ей казалось, что эта боль однажды сломит её саму, и тогда, взяв велосипед, Изабель ехала к Альпам и успокаивала свою душу горячими беседами с Богом. После таких прогулок она обычно находила в своём амбаре новых пришельцев. Чаще всего это были беглецы – одиночки. Иногда дом Изабель служил перевалочным пунктом для тех, кто пробирался к границе самостоятельно с фальшивыми документами на руках. Но в основном на заветный огонёк тянулись те, у кого не было ничего, кроме слабой надежды на чудо. И Изабель делала для них всё, что было в её силах: приносила документы, кормила и ободряла.

Порой ей приходилось сталкиваться с совершенно непредвиденными обстоятельствами. Так, однажды в её доме скончалась молодая женщина, и Изабель вынуждена была среди ночи мчаться к Себастьяну и просить его о помощи. Они похоронили несчастную в ближайшей рощице, а её осиротевшую дочь позже забрали с собой другие беженцы. После этого случая Изабель решила обзавестись верной делу спасения компаньонкой. Она уговорила одну еврейскую девушку, очень похожую на француженку, стать её помощницей, и та согласилась. Девушка неплохо знала польский, а Изабель – немецкий, поэтому вдвоём они могли худо ли бедно объясняться с беглецами, совсем не говорящими по-французски. Но и этих языков порой бывало недостаточно.