Рассказы

– Скажите, – задумчиво произнесла Изабель, прервав оживлённую беседу собравшихся. – Я понимаю, что кажусь вам несколько наивной, но… Для документов ведь необходимы специальные бланки. Их надо где-то доставать…

– Это не наивный вопрос, мадемуазель де Лоранс, – быстро и чётко ответил другой доброволец из ОЗЕ – Арно.

Изабель плохо запомнила этого человека в свой первый визит к Мари и теперь, услышав его голос, подняла голову и посмотрела ему в лицо. Светловолосый Арно – уроженец Эльзаса – вместе с такой же светловолосой Изабель являл яркий контраст на фоне четырёх жгучих брюнетов и медно-рыжего Филиппа. Изабель не смогла сдержать лёгкой улыбки.

– На территории свободной зоны в разных местах работают несколько лабораторий по производству фальшивых бланков. От настоящих их может отличить разве что специалист высокого класса. Хотя бывает всякое. Безусловно, это риск. А нам, в Лионе, ещё и префект в помощь. Вы знали, что сам префект на нашей стороне и, с позволения сказать, активно прикрывает нашу деятельность?

– Но почему же тогда родственниц мсье Фавера?..

– Даже наш префект не всесилен. Время от времени в Лион наведываются овчарки из Виши. Хотя, если не судить слишком уж строго… Знаете, возможно, кому-то это покажется дикостью, но я всё равно скажу: демаркационная линия во многом спасла Францию…

– И то, что её сдали практически без боя? Это её спасло, Арно? Петен покрыл нас всех несмываемым позором.

– Перестань, Филипп!

– А кто, вы думаете, арестовывает евреев в оккупированной зоне, а здесь свозит в транзитные лагеря? Боши? Нет, французы! Французские полицейские!

– Я думаю, после войны будут говорить не только об этом, но и о том, сколько французов участвовало в деле Сопротивления и спасения.

– После войны…

Мари взглянула на Изабель. Ей неловко было, что в её присутствии вспыхнула эта кратковременная перепалка.

– Может, ты нам споёшь, Белла?

– О, да, мадемуазель де Лоранс, окажите милость! Я никак не попаду в вашу оперу. Просим, просим!

Изабель смутилась:

– Да, но я…

– Что-нибудь лёгкое из последней постановки.

Ей пришлось уступить. Мари села за рояль, и вскоре на разгорячённые сердца полились нежные звуки одной из любимых арий Изабель, так успешно открывшей весенний сезон старой лионской оперы.

На следующий день Клара прислала с Жеромом записку, в которой сообщалось, что настоятельница пансиона готова принимать девочек в возрасте от шести до шестнадцати лет, только не всех сразу, а по одной-две девочки и не чаще одного раза в неделю, чтобы не навлечь излишнего подозрения. Всё складывалось весьма удачно. Изабель передала эту добрую новость Мари и отправилась по данному Себастьяном адресу за новыми документами для Софи.

Дом, указанный на клочке бумаги, располагался в глубине длинного трабуля, связывающего собой улицу Св. Клемента с одним из старейших городских кварталов. Изабель редко приходилось путешествовать по городским лабиринтам, и поэтому на поиск нужной квартиры она потратила около часа, прежде чем, пройдя по безлюдному тёмному коридору, постучала в окрашенную синей краской дверь и услышала торопливую поступь хозяина и его шёпот:

– Кто там?

– Я от Себастьяна Бешама.

Дверь открылась, и Изабель впустили внутрь. Она увидела перед собой человека лет шестидесяти с добрым простым лицом.

– Вы новенькая? – спросил он, как только Изабель назвала своё имя. – Себястьян говорил мне о вас.

– Да, я недавно…

– Прошу вас, проходите.

Он провёл Изабель в небольшую комнату, больше походившую на адресное бюро, угол которой был отведён для фотографирования посетителей.

– Вот тут мы, так сказать, куём новые биографии, – сказал хозяин, следя за взглядом Изабель. – Прошу, садитесь. Себастьян прислал вас за готовыми документами?

– Право, я… я пришла немного не за тем…

– А зачем же?

– Мне нужны документы для девочки.

– Где эта девочка?

– У моей кузины в Эльене.

– Хорошо. Привозите её, я сделаю фотографию и изготовлю новые документы.

– Благодарю вас. Это будет… сколько-нибудь стоить?

– Что вы, мадемуазель! – мужчина развёл руками и рассмеялся. – Что вы! Мы все делаем одно дело. Это не услуга, это необходимость, наша обязанность! Если бы вы знали, сколько несчастных обрело здесь надежду… Вот здесь, в этой комнате. И я сам…

Изабель внимательно посмотрела на хозяина квартиры.

– Я приехал сюда из Бреста в сороковом. У меня ведь тоже новые документы.

– Вы… тоже еврей?

– Да. Но вам лучше не знать моего настоящего имени, вам вообще лучше многого не знать. Называйте меня так, как вам меня представили. Мишель Мартен, верно?

– Именно так.

– Ну вот. Раз уж вы пришли, возьмёте документы для Себастьяна?

– Да, конечно.

Мсье Мартен вынул из ящика письменного стола пачку карточек и, старательно завернув их в бумагу, передал Изабель.

– Скажите Себастьяну, что новые будут готовы не раньше чем через неделю.

– Хорошо.

– Вы можете привести вашу девочку завтра.

– Благодарю вас, я сообщу кузине.

Спустя два дня Изабель вновь сидела в уже знакомой ей комнате вместе с Кларой и Софи. Мсье Мартен сфотографировал малышку, и теперь они все вместе сочиняли ей новую биографию.

– Пусть у неё будет фамилия моего мужа, ведь мы всем говорим, что это его племянница, – тараторила Клара. – Софи де Морьяк, да, Софи де Морьяк. Пять лет, родилась в Тулузе, шатенка…

Мишель виртуозно переносил информацию на новенький бланк. «Вот уж никогда не думала, что мне суждено будет присутствовать при изготовлении фальшивых бумаг», – подумала Изабель.

– Скажите, мсье Мартен, – обратилась она к Мишелю, – как долго мы сможем беспрепятственно пользоваться покровительством префекта?

– Пока существует вишистский режим, мадемуазель.

– А вы полагаете?

– Всё может случиться. Наблюдательные люди склонны считать, что близится нечто страшное.

Изабель покосилась на Клару.

– Что именно?

– Пока я не могу сказать ничего определённого.

– Пожалуйста, расскажите, как там, в оккупированной зоне…

Мсье Мартен отложил документ в сторону и, помедлив мгновенье, ответил:

– Страшно и непонятно. Каждую минуту приходится ждать, что за тобой придут полицейские, арестуют и увезут неизвестно куда. Хотя известно, конечно. Для начала тебя везут, к примеру, в Дранси или Питивье… Один из этих кошмаров, о котором я знаю лишь понаслышке. Мне удалось уехать до начала всего этого ужаса, в то время, когда у евреев стали отбирать их имущество. Но одно дело – потерять имущество, а другое – жизнь.

Мишель подсел ближе к женщинам и добавил вполголоса, как если бы его мог услышать кто-то из посторонних:

– Сюда почти каждый день прибегают несчастные в поисках укрытия. Каждый раз они приносят с собой новые вести.

– А как же демаркационная линия?

– Всегда найдётся тот, кто рискнёт провести вас в обход всех постов. За разумную плату, конечно. А порой и за неразумную.

Мужчина тяжело вздохнул, но вскоре улыбнулся и, хлопнув себя по коленям, добавил почти весело:

– Ну, да ладно, дело в шляпе. Осталось прикрепить фотографию. Если мадемуазель сможет прийти за бумагой завтра, будет очень хорошо!

На следующий день Изабель забрала документ, а ещё через несколько дней привела к Мишелю четырёх испуганных худеньких девочек, вызволенных её соратниками из транзитного лагеря, чтобы потом с новыми бумагами отправить их в пансион под кров пожилой настоятельницы, не побоявшейся принять на свои плечи столь непростую обязанность.

5. Прозрение

Постепенно Изабель настолько привыкла к своей новой миссии, что начинала скучать, если несколько дней оставалась без дела. Однако такое затишье случалось крайне редко. Хорошо отлаженный механизм тайных коридоров спасения действовал безотказно, возвращая надежду и жизнь не только детям из транзитных лагерей, но и тем, кому удавалось пересекать демаркационную линию, вырвавшись из цепких когтей лютующей оккупации.

В целом события развивались довольно неплохо, особенно учитывая тот факт, что администрация Лиона в большинстве своём стояла на стороне ОЗЕ и прочих, кому небезразлична была судьба гонимых детей Израиля. К сожалению, львиная доля вишистского протектората не могла похвастать подобным благословением, отчего еврейские беженцы, целыми семьями прибывающие во Францию из разных концов Европы, безжалостно свозились в транзитные лагеря. Их несчастную компанию нередко разделяли лишённые своего гражданства французские евреи, совсем ещё недавно свято верившие в то, что правительство маршала Петена никогда не посягнёт на это их единственное и непогрешимое доселе право.

Изабель постаралась задействовать все свои связи, гарантировавшие беженцам до отправки их в Швейцарию и Испанию более или менее безопасный приют в пределах свободной зоны. Помимо Клары и настоятельницы женского пансиона в круг доверенных лиц Изабель вошли в основном представители лютеранской и католической церквей, а также её близкие и дальние родственники, живущие за пределами Лиона, среди которых активную позицию занимали приверженцы генерала де Голля.

Вышеперечисленные патриоты прятали изгнанников в своих домах до тех пор, пока последним не выпадал счастливый билет на переезд в более надёжное укрытие. К тому времени очередной статут лишил работы тех, кого обошли стороной несколько предыдущих, и Изабель искренне радовалась за мсье Бравински, который так вовремя успел покинуть Лион.

К началу мая на счету мадемуазель де Лоранс уже числились тридцать два ребёнка, спрятанных ею в разных уголках её тайной сети. Она завела на каждого краткое досье с указанием его подлинного имени и имён его родителей на тот счастливый случай, если разлучённым войной семьям когда-либо удастся встретиться. Изабель положила досье в жестяную коробку и спрятала в своём старинном детском тайничке в родительском саду. Мадам и мсье де Лоранс по-прежнему не были посвящены во все детали опасного предприятия, целиком и полностью поглотившего их дочь, однако, всякий раз, когда Изабель навещала их, она видела и чувствовала, что всё в доме пронизано отчаянным беспокойством за её судьбу. О чём бы ни говорили в семье де Лоранс, разговор неизменно сводился к еврейскому вопросу.

– Не понимаю, чем они думают. Отбирая у евреев предприятия, они и французов обрекают на безработицу.

– Евреи тоже французы, папа. Петен безжалостно уничтожает и рушит Францию.

– Петен не француз ли? Не понимаю.

– Стало быть, не француз. Поэтому каждый из нас сегодня должен делать то, что ему по силам, чтобы…

– Белла, дорогая, прошу тебя! Не каждый может понять, что ему по силам. Я так боюсь за тебя!

– Не надо бояться, мама. Мне ничто не угрожает.

После подобного рода реплик Изабель всегда направляла беседу в другое русло, и её инициативу обычно поддерживали.

– Вчера вновь повысили цены на продукты.

– О да. Слава Богу, мы не голодаем. Во многом благодаря тебе, дорогая! Ведь папины клиенты теперь так редко появляются. Кому нужен адвокат во время войны?

Примерно так проходили все воскресные обеды семьи де Лоранс. Но однажды Изабель решила прояснить ситуацию и, оставшись наедине с отцом, поведала ему о своём тайном списке.

– Обещай мне, что сохранишь его во что бы то ни стало. В этой коробке – детские жизни. Если вдруг… если вдруг мне не суждено будет дожить до конца войны, ты обязательно должен будешь всех разыскать. Я верю и знаю, что мы всё равно выстоим перед бошами, потому что у нас – человечность, а человечность охраняется Самим Богом!

Отец слушал не перебивая.

– Делай, что можешь, остальное сделает Бог, – заключил он, тяжело вздохнув. – Белла, я хотел тебе сказать…, наш дом открыт для них. Я понимаю, мы всегда на виду, здесь не так безопасно, возможно, но всё же… Я поговорю кое с кем из своих клиентов.

Так у Изабель появились новые союзники. И весьма кстати, поскольку из оккупированной зоны всё чаще стали поступать тревожные известия. Себастьяну сообщили, что в Польшу периодически отправляются товарные составы, вывозящие заключённых из Дранси и других лагерей. При этом лагеря тут же пополняются новыми людьми.

– Почему в Польшу? – не раз спрашивала Изабель, но её вопрос всякий раз повисал в воздухе. Никто из её окружения толком ничего не знал. Все понимали, что творится что-то неладное, и трудились не покладая рук.

Самой сложной задачей для Изабель было убедить детей в том, что они расстаются со своими родителями не навсегда. Она сама в это верила с трудом, а в конце июля эта вера угасла почти совершенно.

Всё началось с неожиданной встречи Изабель с маленьким мальчиком, на которого она натолкнулась в трабуле, возвращаясь от мсье Мартена с документами для очередной партии спасённых детей. Мальчик сидел, прижавшись спиной к тёмной стене и положив голову на руки. Изабель чуть тронула его за локоть, и ребёнок поднял голову.

– Добрый день, мадам, – сказал он.

– Уже вечер, малыш. Что ты делаешь здесь один?

– Жду папу.

– А где твой папа?

– Не знаю. Он сказал мне, чтобы я бежал сюда и ждал его здесь. Это ведь Лион?

– Лион. Ты откуда?

В сердце Изабель закралось подозрение.

– Из Парижа. Мы с папой должны были ехать куда-то на поезде, но папа что-то сказал полицейскому, и он позволил нам не ехать. Потом добрый мсье показывал нам дорогу, а потом другие полицейские погнались за нами и закричали «Стой!» Я слышал, как они стреляли в нас. Мы с папой побежали, но папа не может бегать так быстро, как я. Он устал и лёг на землю. Я говорил ему: «Папа, вставай!», а он сказал, чтобы я бежал в Лион и ждал его там.

Изабель присела рядом с мальчиком. Из его сбивчивого рассказа она поняла главную мысль: они с отцом бежали из зоны оккупации, сумели перейти демаркационную линию, но в свободной зоне столкнулись с патрулём, и отец, если он жив, теперь находится в руках вишистской милиции. Единственное, что ему было уготовано – это оказаться в одном из транзитных лагерей свободного юга, а потом – в Дранси.

– Вот что, малыш, – сказала Изабель, поднимая ребёнка, – сейчас мы пойдём ко мне домой, и я угощу тебя чаем с булочками. Ты любишь булочки?

– Да! А как же папа? Он найдёт меня?

– Найдёт. Ведь он велел тебе ждать его в Лионе, а не в трабуле. Идём.

И Изабель, взяв мальчика за руку, быстро зашагала к выходу из мрачного тоннеля.

Дома она выкупала и накормила своего маленького гостя, чему последний несказанно обрадовался. Было очевидно, что он долгое время был лишён этих простых радостей. После ужина мальчик рассказал Изабель, что его зовут Матье Шпигель, что он жил в центре Парижа с родителями и старшей сестрой, но однажды рано утром в их квартиру пришли полицейские и велели собирать вещи. Потом они посадили всех в машину и увезли на большой стадион. Там, по словам Матье, они пробыли несколько дней. Там же он потерял из виду мать и сестру. Отец объяснил их исчезновение болезнью обеих. Как-то поздним вечером он взял сына на руки и ушёл со стадиона. Подробностей этого ухода Изабель так и не смогла добиться. Единственное, что ей удалось понять, так это то, что им помог какой-то полицейский – один из тех, кто день и ночь зорко стерёг великое множество пленников. Потом был долгий путь по оккупированной территории, большей частью по ночам, вслед за отважным проводником, после чего, наконец, перед беглецами замаячили огни возможной свободы. Но когда они подходили к окрестностям Лиона, их настигли люди в форме. Остальное Изабель было известно. Что случилось с отцом – Матье не знал. Он бежал стремглав, как тот ему велел. На бегу он, правда, пару раз обернулся, но отца не увидел. В довершении рассказа мальчик вынул из кармана своей курточки небольшой лоскуток и, протянув его Изабель, спросил:

– Скажите, мадам, а здесь мне надо это носить?

На ладошке лежала вырезанная из жёлтой ткани звезда Давида с надписью «еврей». Изабель постаралась скрыть от ребёнка своё волнение.

– Нет, не надо, – ответила она, не отводя глаз от звезды.

– Вот хорошо! – воскликнул малыш. – А то я всегда боялся, что булавка раскроется и проткнёт мне сердце!

Изабель улыбнулась сквозь слёзы: как наивен был этот страх по сравнению с реальной опасностью, чёрной тучей нависшей над маленькой кудрявой головкой.

Изабель почти не надеялась, что отцу и сыну суждено будет когда-либо встретиться. Тем не менее, следующим утром она отправилась к Мишелю Мартену и сообщила ему всю информацию о найденном ею в трабуле ребёнке, которую Мишель незамедлительно передал другим сотрудникам ОЗЕ, посещавшим транзитные лагеря. В тот же день она попросила у Себастьяна разъяснений по поводу произошедшего в Париже. Себястьян располагал некоторыми сведениями, и то, что он сообщил, повергло Изабель в шок.

– Это была облава. Всех арестованных свезли на зимний велодром и продержали там несколько дней. Всех: женщин, мужчин, детей, стариков. Практически без еды и воды. И всё это сразу после Дня независимости! А потом развезли по лагерям вблизи Парижа.

– Но почему?..

– Почему? Ты спрашиваешь: почему? Изабель, это не первая облава, хотя и самая крупная, пожалуй. Мне сказали, многих евреев спрятали парижане, сорвав грандиозные планы бошей.

– Себастьян, скажи мне, кто арестовывал этих людей?

– Не догадываешься?

– Французская полиция?

– Она самая.

Наступила продолжительная пауза. Себастьян напряжённо всматривался в несущиеся по небу облака, он не решался поведать своей соратнице главную новость. Однако молчание затянулось, и оба чувствовали неловкость.

– В лагерях под Парижем они долго не задерживаются. Ты знаешь, куда их потом отправляют? – спросил Себастьян, не глядя на Изабель.

– Ты говорил, что в Польшу, в трудовые лагеря.

– Я так думал раньше…

– А теперь? Себастьян…

– Видишь ли…, в Польше нет никаких трудовых лагерей. И в гетто их тоже не свозят.

– Куда же?

– В Польше недалеко от городка Освенцим есть лагерь. Его построили ещё в сороковом для осуждённых и военнопленных. Печально известный лагерь… Его можно называть по-разному, но, пожалуй, самое подходящее название для него сегодня – это лагерь смерти.

Изабель вздрогнула.

– Ты хочешь сказать…

– Я хочу сказать, что у попавших туда людей практически нет шансов. В особенности у евреев и цыган.

– Их там… расстреливают?

– Нет. Их там душат газом в специальных камерах. А трупы потом сжигают в огромных печах.

Изабель не была готова к такому пояснению. Она поднялась и осталась стоять неподвижно, опершись рукою о спинку кресла, не в силах продолжать эти мучительные откровения.

– Откуда тебе это всё известно? Может быть, это ложь? – она с надеждой посмотрела Себастьяну в глаза. – Как ты можешь быть уверен?

– Эти сведения получены от польских партизан. Они знают наверняка. Арестованных с Вельдива, скорее всего, уже нет в живых. Рассказывать тебе дальше?

– Рассказывай.

Изабель удалось взять себя в руки.

– Есть мнение, что душегубка была построена специально для уничтожения евреев… Всех евреев Европы. Представляешь, Изабель? А в камере можно умертвить сразу несколько десятков людей за один раз. Известно, что из лагерей в Польшу сначала отправили взрослых, а потом детей, дня через три. И этот поток будет нескончаем.

Изабель вновь опустилась в кресло. Она была опустошена.

– И это делают люди…

– Да, люди, к сожалению. Пока они господствуют в оккупированной зоне. Представляешь, если вдруг они прорвутся сюда? Мы должны утроить свои силы. Кстати, где сейчас твой малыш?

– Я отвезла его к своим родителям. Мишель делает ему новые документы, а мой отец взялся придумывать новую биографию. Впрочем, это то, чем он занимается последний месяц: сочиняет новые биографии на любой возраст и вкус.

– Благослови его Бог!

6. Кардинальные изменения

Следующую неделю Изабель была сама не своя. В каждом новом документе, в каждом спасённом ребёнке ей виделся польский лагерь смерти. Мари старалась вывести подругу из оцепенения и, в конце концов, решила её побранить.

– Я понимаю, Мари, но дай мне время, – отвечала Изабель на её укоры.

– У нас нет этого времени, Белла, это реальность, в которой нам надо как-то жить. Кстати, о Матье: я нашла арабскую семью в Брине, готовую принять его и ещё одного мальчика. Отвезёшь их туда? Надо постараться распределить мальчишек по мусульманским семьям.

– Конечно, отвезу. Настоятельница пансиона просила передать, что сможет принять ещё пять девочек.

– Это хорошая новость.

Подобные диалоги случались между подругами ежедневно. Ежедневно появлялись новые гонимые войной беженцы и обсуждались новые пути их спасения. Регулярно пополнялась и тайная картотека Изабель, в которую она помещала все сведения о своих подопечных: их настоящие и вымышленные имена, адреса их приёмных семей, приютов, пансионов и школ. Помимо детей из транзитных лагерей, среди спасаемых бывали и взрослые, изредка целые семьи, поток которых увеличился в несколько крат после «весеннего ветра». С ними дела обстояли сложнее, но, к счастью, наряду с пополнением новоприбывших ширился и список их спасателей. И происходило это не только благодаря обычному человеколюбию, но и тому, что многие поддержавшие в своё время маршала Петена французы теперь отворачивались от него. Множился патриотизм уставших от военных невзгод людей. Многочисленные группы французских сопротивленцев, объединённые общими целями и стоящим во главе движения руководством, полнились новыми силами и новыми возможностями.

У Изабель же в начале августа появился очередной союзник из бывших клиентов её отца, которому мсье де Лоранс помог некогда выиграть крупную тяжбу. Этот почтенный господин имел в собственности гостиницу в предгорье Альп, приносившую ему до войны немалый доход. Теперь же его дела пришли в упадок, и после непродолжительных переговоров мсье Токма согласился поселить в своём шале еврейских беженцев. Последние прибывали в гостиницу с поддельными документами под видом ищущих спокойствия французов, остро нуждающихся в свежем горном воздухе. Крамольных подозрений эти постояльцы не вызывали в силу изолированности своего пристанища и неоценимой помощи со стороны лионской администрации. Одновременно гостиница могла принимать до сорока постояльцев, но, учитывая условия военного времени, желающих найти в ней приют оказалось не менее ста. Путь в этот альпийский уголок беглецам указывался разными ориентирами, среди которых заметную роль играл небезызвестный Союз израильтян Франции, возникший на волне вишистской политики и заменивший собой довоенные еврейские организации.

Союз худо ли бедно координировал действия добровольцев, связывая их в единую неразрывную сеть. Эта связь приобрела особенную ценность во второй половине августа после обрушения основной надежды спасаемых и спасающихся: Швейцарская Конфедерация по только ей одной известной причине закрыла свои границы для евреев. Все разом почувствовали, что для свободной зоны готовится тщательно продуманная западня.

Изабель и Мари узнали эту печальную новость от Филиппа во время очередного обсуждения своих насущных вопросов.

– Но как же так? Выходит, отныне у них один выход: прятаться здесь и ждать окончания войны.

– Слава Богу, рядом с нами Альпы, Мари. В горах всегда найдутся тайные тропы и проводник, готовый провести по ним беглецов.

– За разумную плату, конечно, а порой и за неразумную, – повторила Изабель слова Мишеля Мартена.

– О да, Изабель! Но мы стараемся найти проводника без платы. Сегодня Пьер хочет ехать в Швейцарию для налаживания новых контактов.

Пьер вернулся спустя несколько дней вполне довольный своей поездкой, открывшей перед группой Себастьяна Бешама не только новые пути спасения в обход пограничных постов, но и связи с надёжными пограничниками, отказавшимися соблюдать предписания своего руководства. Этой информации ждали не только люди Себастьяна, но и все, кто занимался спасением неугодных Рейху людей.

Однако одной надежды на поддельные документы и верных пограничников было мало. Все осознавали, что при малейшей оплошности на границе беглецов легко могли отослать обратно или передать в оккупированную зону. Поэтому основное внимание уделялось тайным альпийским коридорам. Легально через границу решено было переправлять лишь тех, у кого было больше шансов сойти за природных французов. Были, правда, и те, кто предпочёл вовсе не рисковать и переждать войну во Франции. Но как известно, время часто меняет наши планы.

В конце августа сорок второго в свободной зоне начались массовые облавы, поглотившие семь тысяч еврейских имён. Это заставило многих, намеревавшихся до конца войны не покидать Францию, пересмотреть своё решение. Те же, кому посчастливилось уцелеть во время облав, вереницей потянулись к Лиону, как к спасительному маяку во время смертельно опасного шторма. Гостиница мсье Токма трещала по швам. Хозяину пришлось приспособить под жильё все построенные рядом с ней амбары, гаражи и конюшни, но и этого порой бывало недостаточно.