Творец

Он оставил меня с тарелкой веганских пирожных и спутанными мыслями, и я еще долго смотрел ему вслед, прежде чем понял – именно такого наставника я ждал всю свою жизнь, даже если он старый, спятивший самодур.

Глава 5

С того дня, когда я последний раз видел бритоголового, прошло уже больше двух недель. Я впал в окончательный творческий загул. Рисовал больше прежнего и уж совсем какую-то несусветицу, которая на самом деле и раньше приходила мне в голову, но отчего-то не была мною доселе создана. На моих полотнах оживали малиновые лисицы, летающие рыбы и небесные бабы (хотя бабами этих сдобнотелых красавиц назвать было бы кощунством). Во всем многообразии моих несказанных творений, я нащупывал некую хрустально-хрупкую комбинацию. Все они были самостоятельны и обособлены и в то же время являли некое единое, лоскутное полотно. Соединялись его части таинственным образом, неясным до поры и мне самому. Словно некие прозрачные нити опоясывали все мои работы, протягивая каждую из них, как очередную отдельную единицу меж волнительно-незримого, но вполне реального утока [7]

Самым чудным в этой творческой вакханалии было то, что прежде я не мог обходиться без модели. Если мне не удавалось ее отыскать, то я рисовал анатомических уродов, полагаясь на пособия для художников. Но Барчай [8] в этой непростой задачи помогал мне мало, так как был сурово реалистичен и, пожалуй, даже груб. Теперь же образы простые и ясные, но совершенно небывалые приходили ко мне во снах и наяву. Я видел их в зеркальном отражении заместо своей небритой физиономии, когда чистил утром зубы, они преследовали меня по дороги в магазин, нависали своими розовыми ликами, когда я пил вечерний чай (если конечно я про него не забывал). За эти две недели я настолько привык к ним, что мне стало казаться, будто я никогда не бываю один.

Как-то ко мне завалилась поддатая Галя, укорив за то, что я, дескать, совсем забыл старую подругу. Не получив от меня вразумительных отговорок, она стянула подобие платья и повалилась на постель с призывным воплем: «Бери меня, я вся твоя!»

Вспомнив, что у меня действительно давненько не было так называемой романтики, я уже было собрался воспользоваться Галькиным предложением. Но в этот момент прямо на стене, у которой стоял мой диван, возник лик очередной полупрозрачной девы, удивленно таращащейся на развалившуюся Галю.

Заниматься столь интимным делом при свидетелях было бы затруднительно (я все-таки не эксгибиционист). Поэтому я наплел своей заброшенной подруге, что, мол, простыл и отвратительно себя чувствую, и как мужик я сегодня абсолютно несостоятелен. Бормоча себе под нос непечатные выражения, Галя удалилась, хлопнув дверью.

– Ну вот! – укорил я свое видение. – Лишила меня маленькой мужской радости. И не стыдно тебе?

Видение зарозовелось, а потом помутнело и в конец исчезло. Тогда-то я и решил отправиться в кафе на Казанской, чтобы разыскать там моего полоумного, но весьма респектабельного, престарелого друга – единственного человека, которому можно было нажаловаться на бесцеремонные видения, лишающие мою жизнь, какой бы то ни было интимности. Но ни его, ни Настеньки в тот вечер я не застал. Придя на следующее утро, я снова никого из них не увидел. Так я стал ходить туда каждый день, но ни бритоголовый, ни его внучка не появлялись. Я поинтересовался у официантов, куда запропастилась их красивая белокурая коллега. Оказалось она в отпуске. Уехала с дедом в Карелию.

– Чего, зацепила? – спросил молодой конопатый парнишка, наливая мне чай. – Лучше оставь ты эту затею. Странная она девчонка, нашим братом вообще не интересуется. Время только потеряешь.

– Спасибо за совет, – бесцветно поблагодарил я, выскребая последнюю мелочь из своих карманов.

В своем творческом одурении я как-то не заметил, что все заработанные на русалке деньги улетучились, а нового заказчика пока не предвиделось.

«Хорошо бы он нашелся сам, как это всегда и бывало», – подумал я, потягивая чай с чабрецом в уже полюбившейся маленькой кафешке, где я продолжал неустанно трудиться, делая зарисовки посетителей.

Глава 6

Из творческого запоя, в который я уходил все больше, меня вывели друзья, пригласив выпить по стаканчику крепкого. Кирилл получил большой госзаказ и на радостях решил отметить это с приятелями по цеху. Тут же и для меня нашлась работенка, не то чтобы интересная, но в моем финансовом положении весьма своевременная.

Бар, в который нас потащил Кира, отличался гламурной притязательностью, непомерно раздутым ценником на алкоголь и большим количеством наксерокопированных одиноких девиц с нарочито гипертрафированными губами. Одна из таких «красоток», завидев приодетого сегодня Сеню, развернула весь свой отягощенный бюстом торс в нашу сторону и принялась гипнотизировать моего друга своими водянистыми рыбьими глазами. Сенька был парень не промах и, конечно, сразу отметил столь очевидный маневр здешней Сирены, но до поры до времени делал вид, что не замечает ее внимания.

– Ты не мог выбрать местечко поскромнее, – укорял он Киру, – на что мне прикажешь местную рыбу ловить, у меня-то госзаказа нету.

– Ой, Сеня, не стони, – отмахивался Кирилл, – лови на то же, что и всегда, не прогадаешь.

– Да, Сень, не прибедняйся, – не сдержался и я, прекрасно зная, что деньги для охмурения прекрасного пола Сеньки никогда не были нужны. – Расскажи лучше, что там твоя Венера, изваял уже, наконец?

– Какой там, – отмахнулся он, тайком наблюдая за грудастой дивой. – Почти уже все доделал, осталось, так сказать, последний лоск навести, и тут вспылила моя Венера. Не хочу, говорит, тебе похабник этакий-разэтакий больше позировать, и все тут. А заказчик, между прочим, ждет.

– Ну и доделай без нее, если заказчик ждет, – вставил Кира, листая меню.

– Да понятное дело, но это уже не то будет.

– А от чего она вспылила-то? – поинтересовался я.

– Да кто их баб разберет.

– Сеня, да все ж ясно как белый день, – комментировал ситуацию Кира, – все знают, что ты ходок еще тот. Она, видать, только потому тебе позировать и согласилась, что думала у нее – крысы канцелярской, небывалое эротическое приключение в храме искусств приключится. А ты, поди, ее и пальцем не тронул. Вот она и разобиделась.

– Ты в своем уме! – возмутился Сеня. – Ты ее пятую точку видел? Я же не виноват, что под рубинсовские вкусы моего заказчика, подошла только наша кафедральная секретарша. Ну ладно, обильность форм при определенном настрое не помеха. Но у нее, как назло, еще и штакетник с прорехами и весьма значительными, я вам скажу.

– Чего с прорехами? – не понял я.

– Зубов маловато, – пояснил Сеня.

– Женщины, Сеня, могут простить тебе даже похабность, но не безразличие, – резонно заметил наш женоненавистник.

– Откуда такие тонкие познания женской натуры, ты – железный человек?

– Я не железный, – отрицал Кира. – Ну, по крайней мере, не всегда, – он хитровато улыбнулся. – Я про это точно знаю, от того, что сам к ним, как правило, равнодушен, за это они меня и не любят.

– Ой, ну все! – не выдержал я. – Мы сюда, что о бабах пришли болтать? Расскажи лучше, что за работа тебе подвернулась, – обратился я к Кире.

– Работа как работа, ниче особенного. Надо понаделать хренову тучу наградных статуэток на какой-то там государственный конкурс, а сроки поджимают. Я слеплю, форму там сделаю, а ты мне отливать поможешь.

– Отлично, мне как раз деньги нужны, – порадовался я, – а чего платят?

– Хорошо платят, останешься доволен, но сроки очень сжатые, надо будет поторопиться.

Нам, наконец, принесли выбранную Кирой выпивку, и мы ударили стаканами за успех мероприятия. Пили самозабвенно, гуляли размашисто, Кира обчистил парня за соседним столом в карты, которые странным образом возникли будто бы ниоткуда. Сеня беспардонно обхаживал заинтересовавшуюся им красотку. А я чувствовал, что непозволительно быстро хмелею от всего этого разгула и непристойного безобразия.

На третьем часу кутежа Кира вконец упился и мы с Сеней вызвали ему такси (благо он заранее отдал мне свой бумажник, утверждая, что я кажусь ему самым адекватным). Усадив пьяного друга и виновника попойки в машину, мы с Сенькой вернулись к столику, где меня ждал не очень приятный сюрприз. Помимо размалеванной Сениной подруги, на нашем диване сидела еще одна разухабистая дивчина с ярко-крашенными губами-варениками. От нее разило джином и вишневыми сигариллами, а еще отвратительно приторными духами. От всего этого «великолепия» меня стошнило прямо ей на юбку. Хотя, если быть честным, я думал, что юбку девушка одеть как раз таки забыла, а то блестящее нечто, что она теперь поливала пивом, пытаясь отмыться от моего ужина, было продолжением майки.

Ее подруга предательски хихикала, стараясь держаться от обмаранной неудачницы подальше. Сеня смотрел на меня укоризненно.

– Эх, Ви, – шепнул он мне, отводя несостоявшуюся светскую львицу в уборную.

– Твой друг классный, – сообщила мне его новая пассия, оставшись со мной наедине, – никогда не встречала такого галантного кавалера, думала, про них только в книжках пишут.

– Угу, – буркнул я, пряча лицо в салфетку.

– Что, все еще тошнит?

– У твоей подруги очень резкие духи, – попытался оправдаться я.

– Да ладно, не парься, меня саму частенько от нее мутит.

Мы просидели в ожидании Сени долгих пятнадцать минут. Бедная девушка аж вся извелась и уже была готова пойти на поиски потенциального любовника, но я попытался ее удержать, предложив выбрать что-нибудь из меню. Я догадывался о причине Сениной задержки и всячески старался избежать маячащего скандала, но не я один был способен на догадки.

– Нет, малыш, не пытайся меня одурачить, я не пятиклассница вроде, – заявила она, поднимаясь во весь свой непозволительный рост и направляясь в сторону уборной нетрезвым, но весьма уверенным шагом.

Над нашим задорным и, быть может, не в меру пристойным для этого места вечером, нависала черная грозовая туча. Я опрокинул невесть какую по счету рюмку водки и принялся смиренно ждать развязки.

Она оказалась неожиданной. Не успели еще осыпаться все блестки с ночных фей, барманы не спешили превращаться в ящеров, а пиво в воду, когда на пороге нашего ночного неонового храма порока появились не слишком церемонные и очень стремительные люди в черном. Они так настойчиво попросили всех оставаться на местах, что вряд ли кто-то решился бы не выполнить их приказа.

«Как банально и пошло», – подумал я как раз в тот момент, когда мой пропавший немолодой знакомец присел рядом на диван.

– Скучаешь? – невозмутимо спросил он.

– Да как сказать…, – ответил я, страдальчески наблюдая, как разворачивается «маски-шоу».

– Мне думается, нам стоит избежать этой щекотливой, я бы даже сказал унизительной ситуации, – проговорил Олег Владимирович, брезгливо морща нос, кода омоновцы, стали утаскивать особенно распоясавшихся парней и девиц в холл.

– Называйте вещи своими именами, ситуация – дрянь. Сейчас начнут шмонать всех подряд. Просидим тут часов до пяти, и это в лучшем случае.

– Я тебе о том и толкую. Нам в этом сыр-боре участвовать совершенно ни к чему, – тихо проговорил он, вынимая что-то маленькое из жилетного кармана.

Это его движение заметил омоновец, что стоял в противоположном от нас углу. И вот моментально сработавшая цепная реакция, уже привлекла к нам внимание еще двух хранителей порядка. Но Олег Владимирович меня удивил. Быстрым, отточенным движением он начертал в воздухе подобие двери, стареньким огрызком обычного графитного карандаша.

Отворив эту нарисованную дверь, он впихнул меня в узкий проем, шмыгнул за мной, и резко дернув за ручку, закрыл проход прямо перед носом осоловевшего омоновца.

Я даже не представляю, что там могло начаться после нашего таинственного исчезновения. Подозреваю, что клуб закроют, навесив обвинение в распылении галлюциногенов прямо в зале.

Но не судьба третьесортного клуба волновала меня в эту минуту. Я был абсолютно убежден, что все происходящее явь! Вот только была она очень уж неправдоподобной.

От поразительной нереальности событий мне сделалось дурно. Я даже не успел осознать, что загадочный маг и волшебник в замшевом жилете и клетчатых твидовых брюках перенес меня в мою же мастерскую. Волны тяжелой, удушливой черноты поминутно накрывали меня, я барахтался в них, как утопленник, безуспешно пытаясь понять, что же произошло. В конце концов меня накрыла спасительная бессознательность.

Глава 7

Очнулся я, по-видимому, довольно скоро. За окном был кобальтовый вечер. Олег Владимирович сидел на единственном стуле и с интересом наблюдал мою реакцию.

– Только не говорите мне, что клуба и всего такого не было, – простонал я слабым голосом.

– Я и не собирался. Но впредь я рекомендовал бы тебе выбирать места поприличней. Хотя конечно, дело молодое…

– Со мной был друг – Сеня.

– О-о-о, не изволь беспокоиться, твой любвеобильный приятель сейчас в гостях у госпожи Бовари, – промурлыкал Олег Владимирович, пряча в усах лукавую улыбку.

– Откуда вы знаете?

– Просто видел, как они выходили как раз в тот момент, когда я пытался попасть внутрь.

– А что вы сами-то делали в столь злачном месте в столь не ранний час, позвольте спросить?

– Тебя искал, – просто ответил он.

– Так, ладно, – сказал я, вставая с дивана, на который меня заботливо уложили, – как вы это провернули? – я изобразил руками нечто неопределенное. – Если все, что я видел, не было сном, то это же просто магия какая-то! Волшебство!

– Пожалуй, что и волшебство, – согласился мой спаситель.

– Но это же невозможно! Такого просто не бывает!

– А синие Псоглавцы бывают, а вот этакие нимфетки с васильковыми крылами и цветами вместо волос? – он взял в руки одну из последних зарисовок, валяющихся на столе.

– Это всего лишь мои фантазии, они существуют только на бумаге.

– Так ли это? – мой собеседник вперил в меня колкий немигающий взгляд, и я почувствовал себя в эту минуту пергаментно-прозрачным.

Мне стало ясно, что этот с виду мягкий, дурашливый Санта, читает меня как открытую книгу. Да это и немудрено, ведь вся моя душа расписана в этой пыльной комнате весьма красочно, наглядно и безжалостно подробно. Чудаковатые, неземные женщины и мужчины, мифические потусторонние животные, нелепая ассиметричная архитектура и запредельные пейзажи, в которых обитал весь мой разнообразный паноптикум, как нельзя лучше иллюстрировали мой внутренний мир.

– Искусство – это всегда душевный стриптиз, – озвучил мои мысли Олег Владимирович. – Но тебе абсолютно нечего стесняться, твоя душа красива и даже поразительно чиста, как это не странно.

– Ой, давайте без моральных оценок, – грубо отрезал я, чувствуя, что вот-вот раскисну. – Как вы сделали эту дверь?

– Нарисовал, – проговорил Олег Владимирович так спокойно, будто речь шла о походе в соседнюю булочную.

– Вы надо мной издеваетесь? – страдальчески вопрошал я, уже начиная понимать, что не добьюсь удобоваримых разъяснений.

– Отнюдь, мой друг, отнюдь! Я скорее поражаюсь твоей несообразительности. Хотя гусеницы в бабочек тоже не без труда превращаются, – сказал он шепотом совсем уж непонятное, затем встал и принялся разгребать заваленный планшетами угол моей мастерской. – А вот он! – воскликнул мой чудаковатый друг, доставая Псоглавца, – Очаровательный пес! Жду, жду с нетерпением знакомства с ним и со многими другими, созданными тобой персонажами. Ты ведь не станешь отрицать, что сначала он тоже был просто нарисован, как и та дверь, через которую мы ушли из клуба. Ты его нарисовал, а через какое-то время увидел на улице города, так?

– Так, – согласился я, начиная понимать, куда он клонит.

– Ты верно думаешь, что я тебя тут мистификациями балую? А я скажу, что это, пожалуй, и есть настоящее волшебство, истинно правдивое и чистое в своей простоте. Оно совершается ежедневно, сотнями людей, не осознающих что творят его. Эта простая и порой незримая магия оставляет след на всем, к чему они прикасаются, не только своей рукой, но и мыслью.

– Вы что же, волшебник?

– Я всего лишь человек, способный творить. Но творить для мне почти то же, что и колдовать. На самом деле, многие люди могут делать то же самое, – проговорил он вкрадчиво, установив на свободный мольберт, ожидающего чуда Псоглавца.

– Сомневаюсь я в этом. Для большинства людей ваша магия запредельна и недоступна.

– О-о-о, – усмехнулся мой собеседник. – Магия общедоступна как и русский язык. Скажи, многие владеют им в совершенстве?

– Ну, я точно не владею.

– Что же тебе помешало овладеть им?

– Не знаю даже, – я глуповато поскреб свой давно не стриженый затылок, – наверное, упорства не хватало, видимо, я лентяй.

– Я бы так не сказал, – проговорил Олег Владимирович, обводя мою заваленную работами комнату смеющимся взглядом. – Думаю, сухие правила грамматики были тебе просто недостаточно интересны. Этот принцип работает абсолютно во всем. Все, к чему мы испытываем интерес, стойкий и неподдельный, искренний интерес, рано или поздно поддается нашему упорному натиску и раскрывается во всей свое первозданной сути. Так же и с магией. Желание постичь ее природу и нацеленность на результат – вот все, что требуется для сотворения чуда. Ну и, конечно, вера, здесь она имеет огромное значение. Если в существование грамотных людей пока еще верят, то с волшебниками дела обстоят иначе, – Олег Владимирович резко встал, и стул издал надрывный протяжный стон, выведший меня из трансового состояния.

– Что нам стоит дом построить – нарисуем, будем жить, – проговорил я старинную присказку, осмысливая ее по-новому. – Олег Владимирович, я – не вы. Я так не сумею.

– Ты уже это делаешь. И нас не так уж и много отличает друг от друга. Я лишь осознаю и контролирую все процессы, только и всего.

– Действительно, какая малость, – брызнул я саркастически, – научите?

– Боюсь научить этому нельзя, – неожиданно печально изрек мой новый друг. – Магия осваивается исключительно опытным путем, а передать можно лишь знания. Но и они не несут особой пользы, если не отягощены чувственным опытом. Все что я могу для тебя сделать – это быть рядом, когда мир вокруг тебя начнет трансформироваться, расширяясь и выходя за пределы твоего разума. Слушай мои советы, Витя, и делай по-своему, – добавил Олег Владимирович, направляясь к двери.

В этот момент я вдруг отчетливо понял – вот оно, то место, в котором окончательно рвется ткань моего бытия.

Глава 8

Он ушел, оставив меня в зыбком, туманном состоянии. Сидя на стуле, том самом стуле, на котором возвышалась его могучая фигура, я отстраненно наблюдал, как сквозь белесую муть моего сознания начинают проступать ясные, почти телесные образы. Как с треском рушится оттесняемый ими прежний, не лишенный лирики, но все же мрачный мир.

Вдруг я неожиданно резко вскочил, напуганный сомнительными видениями новой радужной дали. Так сильно устрашил меня отрыв от реальности, что я стал пятиться в глубины прошлого, пока не наткнулся на старое, детское воспоминание о родителях. Оно было столь гнусно-коричневым, неаппетитным, по сравнению с многообещающими миражами будущего, что я вновь отдался плавному, тягучему течению вперед к неизвестному.

Так я посидел до глубокой ночи, витая в сказочных, сотворенных мною же дальних-далях. Затем встал, надел парку, затянул в хвост отросшие волосы и вышел в ночь. Она была энигматически-притягательная, пронзительно-чистая и морозная. Скамейки в моем пустынном дворе искрились под толстыми снежными пуховиками. Я расчистил одну и уселся, словно на трон. Посидел так какое-то время, вдыхая крупицы волшебной пыли, роящиеся в зимнем тихом воздухе, потом встал и пошел вдоль Фонтанки в сторону Марсова поля.

Ночь радовала удивительной тишиной и мягкостью, не питерской совсем, а скорее деревенской. Редкие случайные прохожие были осторожно-плавными, словно бы скользящими в чужой, незнакомой им реальности, небо – глубоко-синим, снег – пронзительно-белым, деревья – графично-четкими и совершенными.

На Марсовом поле меня ожидала еще одна приятность – отсутствовали завсегдатаи, греющиеся у вечного огня по ночам. Прямо на промерзшей земле сидела всего одна девчонка в старомодном пальто. Она зябко тянула тоненькие руки к огню. Пальто ей было маловато, и я обратил внимание на изящные, чуть удлиненные запястья, поражающие неестественной бледностью. Девушка услышала, как хрустит снег под моими ногами, и обернулась.

– Пришли погреться? – проговорила она тоненьким голосом.

Я кивнул, не в силах вымолвить ни слова. Краски ее лица поразили меня в этот зимний вечер как солнечный удар. Она же, трогательно улыбалась, а взгляд выражал сострадание, так смотрят на душевнобольных. А я, по-видимому, им и был до сегодняшнего дня, но вот теперь чувствовал, что начинал излечиваться.

– Вам нехорошо? – задала мне еще один вопрос ночная собеседница.

– Напротив, – ответил я, наконец.

– Если вы замерзли, лучше подойти поближе, – посоветовала незнакомка.

Я подошел и уселся рядом, нагло наслаждаясь ее бело-розовым очарованием. Она не была красавицей, но поразительная хрупкость и нежность в этом странном непропорционально-милом лице, абсолютно обескураживали меня. Я впервые видел столь открытый, не таящийся и мечтательно-любопытный взгляд непомерно огромных фиолетовых глаз. Бледное лицо сердечком помимо удивительных очей украшал кремово-розовый ротик и румяные щечки. Она улыбнулась, и улыбка эта оказалась тоже совершенно неординарной – нижняя губа ее была пухлее верхней и очаровательно выпячивалась, а на щеках намечались две аккуратные ямочки.

– Ты выглядишь очень замерзшей, – сказал я, продолжая обшаривать ее взглядом.

– Так и есть, – призналась она.

Я резко встал и стянул с себя парку. А затем ловко поднял прекрасную незнакомку на ноги, оборачивая своей теплушкой.

– Но так вы сами замерзните! – воскликнула она, все же кутаясь в мою куртку.

– Пустяки, – заверил ее я, – у меня свитер теплый.

– Спасибо, – пропела девушка стеснительно, и у меня зашуршало под ложечкой от ее колокольного голоса.

– Почему ты греешься здесь? – задал я мучивший меня неудобный вопрос. – Ты не похожа на бродяжку. На метро опоздала что ли?

– Я потерялась, – призналась она шепотом.

Эта ее беспомощность придавала ей еще больше хрупкости и очарования, и я решился сделать ей предложение:

– Мой дом здесь недалеко, если ты действительно сильно замерзла, я могу предложить тебе горячего чая или даже согревающий душ.

– В самом деле? – заискивающе спросила она, запахивая голыми руками мою куртку.

– Конечно, – ответил я машинально, думая в эту минуту о том, что нечто подобное уже видел – в тот день, когда вышел на улицу за провиантом и встретил своего Псоглавца.

Странное чувство продолжало держать меня в плену, пока неземное создание приближалось ко мне почти вплотную. Я встрепенулся, когда она приподнялась на цыпочки, желая лучше разглядеть мое лицо. Только тогда я заметил, что ее необыкновенные глаза были не просто того редчайшего, мифического цвета, о котором сложено немало легенд, но еще и обрамлялись тонким золотистым ободком, словно были готовы вспыхнуть в любое мгновение.

Я замер как удав в ожидании того, что должно было произойти. Но моя ночная фея, похоже, уже разглядела все, что ей требовалось. Она отстранилась на шаг, и огненная оторочка ее зрачков, странным образом потухла, оставляя слабое золотистое свечение.

– Я приму ваше предложение, – сказала она, опуская глаза, и протянула мне руку.

Я стиснул ее совершенно обледеневшие крошечные пальцы своими руками и попытался согреть дыханием. Меня не отпускала мысль, что эта девчонка очень уж странная (как и все, что в последнее время со мной происходило), но невероятно притягательная в своей безмятежной наивности.

Так и не выпустив ее маленькой руки, я довел эльфоподобное создание до своей конуры. Помог снять мою куртку и ее тонкое, потертое пальто, размотал широкий вязаный шарф, присел на корточки и стащил замшевые ботики. Она же стояла тихая и слабо дышащая, послушно позволяя проделывать с нею все эти манипуляции.

У меня мелькнула в голове идиотская мысль: была бы она столь же безропотно-покорна, если бы я продолжал планомерно снимать с нее все, во что она облачилась – розовое платье в синий цветочек, малиновые колготки, отчего-то разного цвета носки?

Разозлившись на себя за эту похабную мысль, я сбросил собственные ботинки и, буркнув, что уборная прямо, пошел в комнату ставить чайник.

Я не мог понять, от чего меня раздосадовала эта, в сущности, невинная мысль, ведь в действительности я не собирался проделывать ничего такого. Видимо, все дело было в ней, сам ее доверительный облик, не допускал не то чтобы гнусных действий, но даже и непристойных мыслей в ее адрес. О ней можно было думать лишь возвышенно-романтично и только.