Вампиры против книг

Анастасия Окада

Вампиры против книг

Глава 1. Дневник графа Алукарда

Я был так одинок без тебя,

Две тысячи лет, полных лишь уныния.

Разбуди меня и возьми – а я околдую тебя,

Моя вечная мечта и томящие меня ожидания!

Слова из песни "Back in Blood" группы The 69 Eyes

Ну здравствуй, ненавистный дневник! Помню, как безжалостно сжег тебя. На то у меня были причины. Поборов свои страхи, я снова пытаюсь зажить, как прежде, записывая ежедневно все события. Но вместо того, чтобы жить настоящим, радоваться каждому дню и делиться с тобой откровениями, я, пожалуй, растолкую тебе вот что: ты, дневник, чуть не довел меня до безумия, разом с тем убив сотню моих друзей и еще больше врагов. За врагов тебе спасибо, а вот друзей моих мог бы и поберечь. Но не ты, разумеется, а твое прошлое воплощение, которое я бережно хранил от чужих глаз, пряча там свои воспоминания. Так вот они безжалостно были уничтожены. Все мои слезы счастья и дни безмятежного веселья сгорели однажды, полыхая страницами моего дневника. И сегодня, убедившись, что мне больше не угрожает опасность, но все еще сомневаясь, стоит ли, я открываю твои свежепахнущие страницы и, изливая в них душу, раскрою тебе тайну: почему ты был сожжен, будто ведьма, преследуемая святой инквизицией. А дело было так:

Катар. Доха. 2017 год

Я пил свою Мэри. И коктейль, и женщину одновременно. Тогда еще была мода называть всех Мэри, и многие так и представлялись – «Я Мэри». Потому что если тебе повезло быть официанткой в баре, то вероятность прожить дольше остальных людей увеличивается. Так вот, эта Мэри наклонила шею, как полагается, и, запивая её разбавленную водкой кровь, я глядел на город. Жара была неимоверная, и хотя вампиры уже давно не умирают от солнечного света, мне казалось, что именно я сейчас сгорю. Высосав из неё до последней капли и отбросив на барную стойку, я утирал потёки с уголков губ, слушая, как другой посетитель бранится на меня:

– И кто меня теперь будет обслуживать?

Чёрт, я и не подумал о нём. Я ведь тоже посетитель, в конце концов. А полумёртвая барменша Мэри уже ни на что не годилась: даже жалобную книгу принести не могла. Она лежала на палящем солнце, а я, стоя в тени и утирая губы, немного жалел этого пухленького вампира, что имел несчастье заглянуть в захолустье по улице Ар-Раян. Такой низенький, в белоснежном тобе и с куфией на голове, прячет без надобности свои клыки. А прячет, потому что пить мусульманам запрещено в это время. Но он всё равно пришёл показать свои зубы красотке Мэри. Только вот я, румынский турист, по незнанию вонзил в неё по самые гланды свои наточенные клыки и теперь виновато выслушивал брань старого араба:

– Вот после Рамадана на каждого жителя будут выдавать аж по три Мэри! Как и положено. А сейчас что?

А сейчас, потупив глаза, я пошёл к уголку покупателя и, достав оттуда жалобную книгу, протянул её вампиру, что родился на свет ещё до Рождества Христова. Стоя, как неопытный молокосос, я глядел на окоченевшую Мэри, что окончательно отбросила коньки – прямо на стойке. Бар постепенно наполнялся посетителями, и, размахивая руками, они ругались на арабском, который я не мог понять, но догадывался о смысле. Оставшись без напитков, они уходили прочь, а старый, как сама планета Земля, низкорослый вампир с пузиком решил всё же написать жалобу управляющему отеля. Глядя на меня своими клыками, он показательно перелистнул страницы, и тут случилось то, чего ни я, ни он не ожидали. Вспыхнув пламенем, будто он какой-то шахид, вдруг взорвался и разлетелся на мелкие кусочки, которые, превращаясь в пепел, осыпали меня с ног до головы. От неожиданности я потерял сознание.

Запах нашатыря разбудил мои ноздри, и, глядя сразу троим докторам в глаза, я ответил:

– А! Что? Где я?

– Сколько видите пальцев?

– Восемь!

– Как Вас зовут?

– Граф Алукард.

– Плохо у Вас дела, Граф!

А дела были и вправду не очень. Докторов становилось всё больше, и их устрашающие голоса скребли мою голову, из которой не выходила ужасающая картина. Я пытался успокоить себя, ссылаясь на жару. Скорее всего, у меня снова запой и кровоголизм, а я перебрал чуток с Мэри. Потому, откинувшись на мягкую подушку, я доверил свою вампирскую жизнь врачу, который делал мне переливание. Скоро всё это закончится, и я поеду обратно домой. Полечу, точнее. Голова раскалывалась и кипела. Снова и снова, будто поставленное на повтор видео, я вспоминал, как толстенький старичок открывает жалобную книгу, его охватывает неимоверных размеров пламя, и он разрывается на части, не оставив на себе живого места. Я старался не думать, ведь всё это были галлюцинации. Вампиры бессмертны. Их не берут колья, зеркала, полынь и что там ещё детям в сказках читают. Мы бессмертны и точка! Мы живём уже бог знает сколько, совершенно ни от кого не прячась и в открытую пьём людскую кровь. У нас есть целые заводы, где, выращивая людей для различных целей: от рабочей силы до банально еды, мы не терпим нужды кого-то убивать. Ведь смерть человека уже давно не считается убийством. Нас семь миллиардов на планете, и больше не нужно, ведь мы не стареем, не умираем и не размножаемся. Люди для нас корм и прислуга. А я увлёкся Мэри. И, пытаясь скорее уснуть, я снова видел тот ужасающий взрыв, но убеждал себя, что получил солнечный удар.

Я открыл глаза и, разглядывая темноту, приходил в себя. Доктора уже не двоились, зато какой-то мерзкий клыкан светил мне прямо в лицо фонарём:

– Просыпайся, спящая красавица! Просыпайся и рассказывай.

– Вы кто?

– Я – твой срок, как минимум пятихатка в катарской тюрьме, если будешь и дальше молчать.

– Молчать о чём? Что я сделал? Где я?

– Ты укокошил почётного гражданина Государства Катар! Но меня интересует, как?

К слову, почётными назывались все граждане благодаря своему происхождению – они были вампирами. И с ужасом я снова стал вспоминать, как почётный пузатый араб взорвался прямо на моих глазах. Вспоминал я это без колебаний, но как сказать? Что я убил его жалобной книгой? Хотелось рассмеяться, но ситуация была не самой подходящей. Мой срок в пятьсот лет, с погонами полковника, неумолимо лупил мою чудесную голову об стол. Вцепившись рукой в шелковую шевелюру моих белоснежных локонов, он чуть не выбил мне клыки, и, отхаркиваясь кровью ему на пиджак, я промямлил:

– Я не убивал… я не убивал…

– А кто тогда? Официантку ты тоже не пил?

– Пил, пил! Но не убивал! Я не убивал.

Ему повезло, что в комнате для допросов, где меня, кстати, продержали достаточно долго, я не видел своего отражения. Вернувшись в номер отеля и увидев вывихнутую челюсть, я не узнал себя! Пробыв в тюрьме неделю, я обзавёлся огромными синяками под глазами. А главное, с головы были выдраны клоки моих шелковых волос, которые я только недавно выровнял в салоне. Полковник был настолько мерзким и обращался со мной, будто я человек. Я плакал и жалел про себя, что и вправду не знаю, как убить вампира. Этого бы я точно замучил.

– Давай так, по-доброму! Я не буду увеличивать срок до тысячи, а ты честно скажешь, зачем и как… – он сделал паузу, вдохнул, а потом заорал прямо в ухо так, что у меня лопнула перепонка, и я оглох. – ТЫ УБИЛ ВАМПИРА!!

Я чувствовал, как по шее стекла кровь с уха, и, пытаясь его успокоить, стуча зубами, говорил, как зашёл выпить, а потом этот дед захотел, да уже нечего было. Он ругался на древнем месопотамском наречии, а потом взорвался. Полковник продолжал меня душить, и, будь его воля, он убил бы меня там, в той комнате для допросов. Часы потеряли счёт, я умолял отпустить меня, и совесть моя чище платины, видит Аллах, не позволила бы мне солгать, будь я и вправду убийцей почётного гражданина. Думаете, я на такое способен? Да никогда! У меня было много врагов, но чтобы замыслить такое – значит предать вампирский род. Тем временем полковник колотил меня изо всех сил, ни капли не жалея – я отключился вновь.

Я лежал на ледяном каменном полу, отходя от своей Мэри, а оглохшее ухо понемногу заживало. Раз в день мне полагался стаканчик свиной крови, и, плюясь ею во все стороны, на третьи сутки я всё же привык её пить.

– Эй, брат? За что сидишь?

Напротив моей камеры, в заключении, находился отвратительно мерзкий вампир. И не потому, что он действительно был подлецом и криминальным дельцом, который явно что-то натворил. Не потому, что у него не было глаза и отсутствовали пальцы на руках. Не потому, что одной ногой он подпирал стену, а другая, как обрубок, торчала из-за решёток, вводя меня в состояние шока и отвращения. Он хватал обоими остатками своих недоразвитых рук стаканчик свиной крови и, жадно чмокая, глотал её понемногу, так что она сворачивалась у него в горле. Облизывая раздвоенным языком, словно змея свои клыки, он смотрел на меня с завистью, жадно желая, чтобы в моих жилах всё ещё кипела свежая Мэри. Он не знал, что Мэри скоропостижно скончалась, как и пузатенький араб. Приняв меня за глупого туриста, который торгует локсом (прахом мёртвых людей, вызывающим галлюцинации при вдыхании и запрещённым во всех странах), он свято надеялся, что я останусь здесь надолго. А я, не смело глядя ему в единственный глаз, мысленно рассказывал историю, которую он никогда не узнает. Эту историю я репетировал для полковника, надеясь, что он вот-вот придёт, извинится и отпустит меня домой.

Но все последующие дни я лишь давился свиной кровью. Я потерял счёт времени, и мне казалось, что я уже действительно сижу здесь лет сто, не меньше. Поэтому, когда полковник всё же явился, я подумал, что меня переводят в другую тюрьму. Но, к счастью, на помощь мне пришло румынское консульство, и, узнав о том, что их почётный гражданин в беде, они выслали делегацию дипломатов. В этот самый момент цепкие руки тюремных надзирателей схватили меня подмышки и выволокли прочь, оставляя гнить безглазого бедолагу. Меня прижали к стенке так, что я почувствовал себя картофелиной. Знаете, как в видео, где картошку варят в кожуре, а затем мнут и запекают в вафлю? Горяченькая, ароматная, с корочкой – вот и я был той самой вафлей. Я ощущал, как треснули кости и хрустнул череп. Кажется, они мне что-то сломали, гады такие. Я пожалуюсь на Вас президенту! Ах, черт, у Вас же в стране монархия. Ох, зачем я приехал туда, где нет ни Мэри, ни добрых копов с пончиками, ни личной камеры с интернетом! Вы все в каменном веке застряли, а горячий тур, который я ухватил за три копейки, не предполагал сафари в пустыне! Я буду жаловаться, добиваться справедливости и привлеку внимание мирового сообщества к тому беспределу, который творится в катарских тюрьмах. Но, кажется, в данный момент мне необходима помощь доброго доктора, ведь я чувствую, как у меня треснули ещё и ребра. Ей богу – отпустите!

Тесные наручники, которыми сковали мне кисти, врезались в кожу так сильно, что казалось, металл оттяпает мне руку, как лезвие топора. Я вздрогнул лишь от одной мысли о том, что могу лишиться конечностей и стать уродом. Это недопустимо – Вы нарушаете все права вампиров на мирную и спокойную вечную жизнь! Но их это не волновало: грубые и хамоватые палачи тащили меня за волосы, волоча коленями по полу, ведь идти я не мог от переломов и боли. Мне хотелось умереть. В этот момент всё было настолько невыносимо, что я забыл о проданной душе дьяволу, забыл, каким даром обладаю, забыл, что лишь одна капля свежей крови способна восстановить моё тело и исцелить сознание. А одна порция Кровавой Мэри могла дать столько сил и витаминов, что выдранные клоки сами отрастут. Я забыл, словно из моей головы выбили эту информацию и внушили, что у меня нет выбора. Чёрт, я даже забыл про трансерфинг реальности и многогранность вариантов. Вот таким уязвимым может стать вампир, если его хорошенько не накачать Мэри, чем, собственно, я и занимался в баре, но что-то пошло не так. Какая-то линия моей судьбы сошла с рельсов, и многогранность этого бесконечного мира повернулась ко мне задом, предлагая войти… кхм. Простите, это не из той оперы. Забудьте. Я сказал – забудьте! О чём я?

Тюремщики притащили меня в крошечную комнатушку, размером, наверное, с служебное помещение для швабр. Как в американских фильмах: я согнулся в темноте, принимая позу эмбриона, сплёвывая слюну и чувствуя, как кровь стекает по спине. Практически глухой на одно ухо, вонючий от недели, проведённой в карцере, и голодный, я с перепуганным взглядом, заплывшим от страха, смотрел на консула. Он держал портфель, а второй рукой закрывал лицо, чтобы не дышать моим смрадом страданий. За всю свою жизнь я не испытывал такого унижения, и чувство вины вновь охватило меня. Седой ёжик консула на макушке заиграл переливами под ярким светом одиноко торчащей лампочки с потолка, и когда он наклонился ко мне, я уловил тонкий аромат Boss. Лишь на мгновение в голове промелькнуло, что у меня такие же стоят в отеле, и я должен сейчас гулять по барам, а не находиться здесь! Но его хорошо поставленная речь и дипломатичный тон, годами отточенные в обличиях этой страны и дружественными связями с Румынией, напомнили мне, что я подлец и убийца. Совесть снова пожирала меня:

– Скажите честно, почётный Граф Алукард, Вы убили почётного катарского гражданина?

– Богом клянусь, Аллах мне свидетель, что нет! Я пил Мэри…

– Этот факт мы уже установили. Расскажите, как Вы осуществили взрыв?

– Я ничего не осуществлял, я пришёл выпить Мэри и немного перебрал…

– И? Вы испытывали чувство вины?

– Да, мне было стыдно, что после длительной борьбы с вредными привычками я снова…

– Вы страдали кровоголизмом?

– Увы.

– Это побудило Вас к убийству?

Мне было нечего им сказать. Убийцей я не был, и мстителем уж точно не являлся. Никаких доказательств и свидетелей. Я жалел, что Мэри уже мертва и не может ничего им сообщить, как и камеры слежения. Никаких попыток навредить вампиру и мотивов его убить не существовало, как и противопоказаний против меня. Они понимали, что ошиблись. Но сам факт возможности смерти вампира будоражил и страшил их настолько, что они были готовы вырвать из меня любое признание. Пусть даже ложное, но соответствующее их назойливой идее узнать правду. Я находился в таком шоке, что до конца не осознавал, в какую передрягу меня втянула судьба и какие последствия будут преследовать меня до конца этой жизни. Я не думал ни о чем, кроме Мэри. Инстинкты выживания переполняли мои извилины больше, чем здравый смысл. Словно какой-то человечишка, низшее создание, червь – я боялся неизвестности и даже смерти. Это было глупо, ведь вампиры не умирают уже столько лет, но об этом позже. Я скрючился от страха в этой кунсткамере пыток, потеряв надежду. Консул ушел прочь, так и не получив ожидаемого ответа. Тюремщики снова двинулись ко мне, прижали к стене и сняли наручники.

Да, меня отпустили. Даже предложили стаканчик второго позитивного. Вкус был такой, словно эту кровь собрали в немытой ржавом ведре, но мне было все равно. Каждая капля, проникая в мой иссохший желудок, восстанавливала силы и сращивала кости. Я выглядел так же помято, но то чувство безысходности, которое я испытывал все это время, стало покидать моё тело. Раны затягивались, ноющие клыки, как и прежде, ощущали тягу к безумию и желание поохотиться на какую-нибудь стройную девчонку. Здесь мне больше делать нечего – чао какао! Я пошёл прочь и, едва покинув здание городской эмиграционной тюрьмы, вышел на улицу. Сумеречный вечер и сорокаградусная жара ударили мне в лицо духотой. Я застыл на месте. Впереди простирался пустырь, чуть дальше начиналась Доха. Сотни такси, стоящие рядами и ожидающие дураков вроде меня, парились от жары, открыв настежь двери салонов. Я двинулся вперёд, но никто не побежал мне навстречу. Чертовы людишки! Вы для нас лишь обслуга и дань природы, которая уступила своё господство над всем сущим вампирам, властвующим над душами смертных. Клянусь, будь я у себя на родине, я бы отвинтил каждому глотку и иссушил бы Ваши тела до последней капли. Но, увы, мы не в Брашове, и мне более не хочется нарушать священный Рамадан у всех на виду. Запакуют ведь на месте и снова заставят пукать в той мерзкой и грязной камере, составляя компанию навечно осуждённому одноглазому Шизоглазу Хмури. Кстати, я мог бы поинтересоваться, за что этот бедолага сидит, но счёл себя избранным распятым Христом, не задающим подобные вопросы разбойникам по правую и левую сторону. Я мученик – воскресший и оживший, стою и выбираю такси. Толстые арабы боязливо поглядывали на меня, почётного гражданина Румынии, в то время как сами они были обыкновенной человечинкой. Хотелось пить.

Я подошёл к самому первому такси и стал торговаться. Правда, он по-английски не бум-бум, и я тоже, но важно было не то, сколько он хочет вытрясти из меня, а как быстро я смогу присесть и расслабить свои булочки. Давай, включай радио и не спеши давить на газ. Двери захлопнулись, и я удачно оказался на заднем сидении. В зеркале заднего вида отражалась тюрьма, и я лишь на секунду поймал себя на мысли, что вижу её не в последний раз. И тут же мои клыки вцепились в шею водителю, не успевшему даже одеть ремень безопасности. Его потная голова откинулась влево, и я жадно сосал подозрительно сладкую жидкость. Что ты ешь, Харрибо? Сколько тебе лет? Машины, стоящие рядом, тут же стали поспешно удирать со стоянки, оставив лишь нас. Если бы эти болваны не были такими глазастыми, я бы выпил до дна сладкого мальчика и, оставив его бездыханное тело, пересел бы в салон к другому. Но, увы, они оказались смекалистыми. Поймать бы их и выпотрошить. Но нельзя, нельзя в Рамадан проливать кровь кроликов.

Таксис долго приходил в себя после моего укуса, и затем мы ехали молча. Не знаю, сколько времени прошло: час или два. Я слушал Букадар и еще с полсотни известных турецких песен по радио, так что голова шла кругом. Мне не хватало Мэри. Нет, изломанные кости срослись, и я почувствовал себя гораздо увереннее. Но вот душу мою дурная кровь не излечит. Для души мне нужны ландыши, а их здесь нет – зато есть Мэри!

Наконец, мы доползли до отеля, и я отпустил раненного бедолагу доживать свои бренные дни. Вход с римскими колоннами проглотил меня целиком, и я оказался на рецепции: красные ковры, люстра, и улыбчивая девушка встретила меня, словно я её возлюбленный. Эта мерзость даже не произнесла ни слова о том, как я отвратительно выгляжу. Зайдя в свой номер, я случайно наткнулся на зеркало, и мой внешний вид в тот же миг поверг меня в ужас: волосы торчали в разные стороны, синяки под глазами. Я набрал номер рецепции и попросил отправить мне столько Мэри, сколько найдётся во всём отеле.

Через минут десять ко мне стучались, и по очереди заходили прекрасные девушки.

– Как тебя зовут, красотка?

– Мэри.

Она была такой хрупкой. Волосы аккуратно завязаны в пучок, и лишь пара прядей ниспадала с чёлки. Глаза голубые, как у меня. Нежная и ласковая рука гладила её бюст и принадлежала мне. Пальцами я водил узоры по её шее, а она мужественно смотрела смерти в глаза.

– Ты знаешь, что твоя жизнь ничего не стоит?

– Да иди ты к чёрту, я никакая не Мэри!

Я сжимал её череп руками, и он хрустел так, что от ужаса она вопила, умоляя убить её быстро. Но я не прощаю вранья. Один за другим, вырывая её пальцы, я разбрасывал их по полу, а она билась в конвульсиях. Вспомнив, как надо мной издевались в тюрьме, я вырвал её кисти, оставив её бороться за жизнь, и позвал следующую Мэри. Новая девушка ужаснулась увиденному: лгунья Мэри, держа перед собой обрубки рук, пыталась остановить фонтаном льющуюся кровь, а из её черепа частично выглядывал мозг.

– Ты Мэри?

– Что Вы с ней сделали?

– Я делаю, что хочу!

– Вы чудовища! Вы все чудовища! Вы все скоро…

Я не дал ей договорить, схватив за болтающуюся челюсть, я прибил её к стене с такой силой, что глазные яблоки повылезали, а позвоночник хрустнул – и она умерла. Чёрт, если так будет продолжаться и дальше, я не напьюсь вообще. И вот тут произошло самое страшное, что может случиться с такими выдающимися вампирами, как я. Мне снесло крышу. Не в прямом смысле, конечно, ведь снести крышу вампиру невозможно. Я смотрел на окровавленную лгунью, которая пряталась в простыне моей постели, делая её алой, и продолжала быстро терять кровь. Я схватил её еле живую, вцепился клыками в когда-то красивую шею и начал пить. Кровь была горькой. Так бывает, когда человек уже на грани жизни и смерти, не пытаясь бороться, предаётся забвению, и его дух покидает тело. Тогда-то и кровь становится мёртвой по сути. Когда-то давно мы боялись крови мертвецов. Но сегодня лишь немного пьянеем и сходим с ума. Это что-то вроде лёгкого кайфа – курения: за что не посадят, если не станешь продавать. Но ведь девушка была живой, когда я схватил её окровавленную голову с торчащим мозгом. Впрочем, теперь это было уже не важно, так как я вышел за дверь и, завидев около двухсот женщин с пульсирующими шеями, бросился за ними вдогонку. Зрелище было неимоверным: повсюду летели оторванные женские руки и другие части тел. Я нещадно разрывал их на куски, оставляя всё ещё живыми, припадал к их горлу и ловил тот самый кайф. Они визжали от агонии, а мне уже было плевать, какая из них Мэри. Я больше не спрашивал. Я просто шёл и топтал их клыками, а они расползались кто куда, пытаясь прожить хоть ещё минуту. В итоге по всей гостинице валялись окровавленные трупы, измазав белые потолки своей кровью. Отель стал похож на кинофильм Кубрика, который я очень люблю. Перепуганный владелец выбежал в холл и, завидев, как я уже взялся разделывать его горничную, вдруг начал угрожать полицией:

– Вы не имеете права! У нас Рамадан! Вы сошли с ума! Отпустите мою работницу немедленно!

И вправду, я забыл, что такие вечеринки в Катаре лучше не устраивать. Местные вампиры очень консервативны и набожны, хотя и сами не прочь повеселиться. Заглядывая милой горничной в глаза, где её душа нещадно трепещет, а вена на шее пульсирует от этого ещё пуще, я спугнул её, и она убежала прочь, скрываясь за окровавленными стенами. Я снова оглядел холл отеля: трупы, что оторванными конечностями возлежали на диванах, будто живые куклы. На люстру стекали чьи-то кишки.

– Простите за беспорядок, такого больше не повторится!

– Я высчитаю с Вас за клининг вдвойне. И за порчу имущества.

Под имуществом он имел в виду девиц, что я развесил словно гирлянды по коридорам. Вернувшись в свой номер и ожидая уборщицу, я отбросил в сторону окоченелый труп лживой Мэри, а её мёртвую подругу и вовсе вышвырнул за дверь. Сев на кровать и ощущая свежий солоноватый запах моих жертв, я включил телевизор и вдыхал его, словно благовония в мечети. А по ящику показывали сериал «Ходячие мертвецы». Иногда я люблю смотреть мыльные оперы про человеческую борьбу за выживание. Один из моих любимых жанров.

В дверь глухо постучали, и я откликнулся, что можно заходить. Щёлочка открылась, и в неё протиснулась хрупкая девушка.

– Заходи, дорогуша, я не кусаюсь!

Она вошла, вся разодетая резиновым костюмом и воняя хлоркой, и попросила меня выйти из комнаты. Я, как полагается вампиру высшего ранга, сказал ей, что ещё одно слово – и её труп придёт убирать хозяин отеля. Девушка рассыпалась извинениями и боязливо оставила мне свежее полотенце и меню на завтрак. Я продолжал сидеть на благоухающей простыни и смотреть мертвецов, а она соскребала кишки со стен.

– Не хотите ли глянуть меню на завтра?

Её голосок дрожал, а я, взяв в руки тоненькую книжицу, удивился, с каких пор в отелях завтрак печатают в трёх томах трилогии, и, швырнув в неё меню, выгнал прочь. И пускай моя комната пахла тухлыми разлагающимися телами, а на полу застыла кровь моих жертв, я благородно поступил с этой пищей, что махала передо мной своим тазом, совращая меня. Я, включив телевизор погромче, продолжил смотреть уже новости:

– …несколько смертей произошли на прошлой неделе при загадочных обстоятельствах. Далее журналист нашего канала в прямом эфире! Здравствуйте, Дэймон, что Вы можете нам рассказать?

– Здравствуйте, студия! Итак, я нахожусь у здания Белого Дома, где только что трагически погиб президент Соединённых Штатов Америки Граф Эванеско! Взрыв был замечен нашей съёмочной группой и…

Взрыв? Я смотрел на кадры по телеку и не мог поверить, что такой же клубок пламени видел собственными глазами буквально на прошлой неделе. Или больше? Неважно! Я был свидетелем точно такого происшествия, ну не с президентом, конечно, а с почётным гражданином Государства Катар, и меня считали виновным. А тут такое, прямо по новостям. А я, как будто и не при делах. И как только я так подумал, за дверью раздался стук, а затем двери сами вылетели из петель. В них снова стоял тот полковник, что пытал меня долгие недели и нещадно вырывал мои белоснежные локоны.

– Руки вверх, ни с места!

По телевизору снова показывали повтор взрыва американского президента, а меня, упаковав в наручники, оповестили, что всё сказанное мной будет использовано против меня.