Скиталец. Лживые предания

– Как это вылечить? – обеспокоился Морен.

– Никак. – Она пожала плечами. – Рана затянется, со следующей луной само пройдёт.

– У нас нет на это времени, – бросил Истлав раздражённо. – Трогаемся! И так уж задержались, до рассвета всего ничего. Веди, проклятый. А ты, девка, по пути расскажешь, где и как искать цветок. Я сразу пойму, коли ты одно скажешь, а он другой дорогой поведёт. Неждан, держись подальше от него. Нечего ему слышать, что она скажет. А ты, Дарий, едь подле неё, на случай если удумает бежать.

«У нас обоих отличный слух», – уже спокойно подумал Морен. Он будто смирился с выпавшей ему участью и как-то присмирел внутри или, скорее, затаился.

Тронулись немедля. Куцик, дожидавшийся на луке седла, спорхнул и полетел впереди, не таясь. Тут и там мелькал он среди деревьев и листвы, будто указывал путь. Хоть полночь уже миновала, звёзды и луна ярко освещали мир, и лишь в лесу под пологом таилась кромешная тьма. Однако факелы никто не зажигал, опасаясь приманить чертей.

Пока Морен высматривал сквозь прорехи ветвей звёзды, по ним прокладывая путь, Истлав за его спиной расспрашивал русалку:

– Где искать цветок?

– На западе, под Собачьей звездой, в широком овраге. Там папоротник растёт.

– Были мы там, и прошлой ночью, и в прошлые года. Нет там цветка.

– Он абы кому не показывается. – Голос её дрожал от еле сдерживаемого гнева. – Кровь нужна.

– Что это значит?

– А я почём знаю? – Казалось, русалка теряла терпение. – Нет мне дела до того цветка. Я лишь разговоры других о нём слышала.

Морен вспомнил слова Тихона: «Цветок не то, чем кажется». Что это могло значить? Ему очень хотелось развернуться, спросить у русалки: любой ли папоротник, окроплённый кровью, в Купалью ночь зацветает закатным цветом? Или только тот, из оврага? И любая ли кровь сойдёт? Как много её надо? Но не стал выдавать, что слышит их, решил узнать позже.

– Какая кровь нужна, мёртвая или живая? – спросил вместо него Истлав. – И как много её нужно?

– Почём я знаю? – раздражённо повторила русалка. – Да и какая разница? У тебя и той и другой в избытке. Думаешь, я верю, будто живой меня отпустишь?

– Он слово дал, – вмешался Дарий. – Обещаю, я прослежу, чтоб слово своё он не нарушил. Да и Милан и Неждан свидетели, уж против троих он не пойдёт. Да и этот, в чёрном, за тебя вступится. Не боись, красавица.

Русалка словно не услышала его – смолчала. Но куда больше Морен подивился, что смолчал и Истлав, тем самым соглашаясь с Дарием. Неужто подыграть ему решил?

– А кто из вас старший? – полюбопытствовала вдруг русалка совсем иным тоном. Морен представил, как она запрокинула голову, чтобы взглянуть на Неждана. – И вы что же, близнецы?

– Я-я младший, – запинаясь и робея, ответил Милан. – И нет, мы погодки. А это ты на нас там, у реки, напала?

– Я, – без стеснения молвила та. – А что?

– Зачем? – подивился Милан.

– А вы нас зачем режете?

– Вы людей губите. В реку затаскиваете, топите, мучите. А порой и разум отнимаете.

– А кто меня, по-вашему, сгубил? Думаете, каждая девка на селе мечтает русалкой стать? Я вот замуж хотела, как и все.

– Почему ж не вышла? – наивно допытывался Милан.

Но русалка отчего-то замолчала. Морен легко мог представить, как поникли её плечи, как опустился взгляд на руки. Или, наоборот, вздёрнула подбородок, выпрямила спину и отвернулась, будто уязвлённая? С её характером вернее второе.

Куцик задержался на одной из веток и прокричал, разрывая тишину, окутавшую их:

– О смерти она не просила!

Морен поднял взгляд на птицу, давая понять, что не он это сказал, а она его голосом. Подставил руку, и Куцик опустился на неё, перебрался, цепляясь когтями, по ткани плаща на плечо. Воцарившаяся после тишина казалась теперь ещё более давящей.

Истлав вдруг подстегнул жеребца, поравнялся с Мореном, бросил:

– Не сам, так птица подслушивает?! Дальше я поведу. Коли не обманули, дорогу знаю.

И рванул вперёд, вымещая в ударе хлыста своё раздражение. Морен пробуравил ему спину взглядом, силясь понять, куда делись надменная холодность, с которой тот заходил в лес, и железное самообладание. Как рекой унесло, стоило русалку поймать. Но долго размышлять он не мог – Истлав гнал вперёд, и пришлось пустить лошадей рысью, дабы не отстать. Благо ума у Охотника хватило сбавить обороты, когда конь его едва не навернулся в неприметный овраг. Но видно было, что Истлав на взводе и терпение его как сорванная резьба – вроде держит в узде, да плохо.

Морен намеренно отстал, не желая ехать подле Истлава. Вскоре с ним поравнялся Милан и обратился к нему с детским любопытством:

– Откуда птица у тебя такая дивная?

– Заморская, – ответил Морен. – Сам не знаю, как её говорить обучили.

– А она только за твоим голосом повторяет или за любым может?

– За любым, только не по приказу. Сама болтает, когда и что вздумается. Я уж давно не пытаюсь пользу с того получить.

– А звать как?

– Куцик.

– Эй, Куцик, – позвал Милан. – За мной повторить можешь?

Куцик молчал, но повернул к нему голову, уставился жёлтым глазом.

– Скажи что-нибудь. Пожалуйста!

– Пожалуйста! – повторил Куцик его голосом.

И такой детский, щенячий восторг озарил лицо Милана, что Морен невольно улыбнулся. Ехавший неподалёку Неждан тоже восхищённо ахнул, позабыв даже про свой недуг, и оба наперебой начали упрашивать Куцика сказать ещё хоть слово. Тот угрюмо молчал, а затем и вовсе отвернулся. Милан расстроился было, но тут же начал расспрашивать, что тот ест, как за ним ухаживать и что он вообще умеет. Морен отвечал с охотой. И он, и Неждан ещё совсем дети, хоть по годам и взрослые. Вывести бы их живыми отсюда…

А Дарий меж тем пытался разговорить пленницу, ведя коня почти вплотную к ней:

– Как звать тебя, красавица?

Она смолчала.

– Ты уж как хочешь, но обращаться к тебе как-то надо. Имя всяко лучше, чем «русалка» или «проклятая».

– Руса, – сдалась та.

– Руса? – подивился Дарий. – Руслана, может?

Она прожгла его взглядом, а он примирительно улыбнулся.

– Руса так Руса. Кто ж тебе чудно́е имя такое дал? Неужто русалки?

Будто гордость её уязвили, вздёрнула девушка носик и не молвила ни слова. А Дарий рассмеялся.

– Гордая. Словно барыней в прошлом была, а не деревенской девкой.

– Тебе-то почём знать? – ядовито спросила она. – Может, и барыней.

– От леса этого за версту ни одного богатого двора. Если уж и барыней, то далеко заплыла ты.

– Хватит развлекать её разговорами, – оборвал их Истлав. – От голоса твоего даже птиц не слышно.

– Так я не её, я себя развлекаю, – не смутился Дарий. – От ваших мин кислых у меня аж вода в бурдюке тухнет.

«Как же разошёлся-то, стоило перед глазами девушке красивой появиться», – про себя подивился Морен, позабыв уже, что и с ним Дарий пытался разговор завязать. Только отвечал он сухо, вот и сдался тот быстро. А Руса хоть и стреляла злобно глазками, да нет-нет и мелькнёт усмешка во взгляде, дрогнут уголки губ, готовые улыбку выдать, и отвечала-то она с напускной неохотой, а не искренней. И чем дольше болтал Дарий, тем прямей и горделивей становилась осанка девушки, а из плеч уходило напряжение. Позабыла, что ль, кто именно её пленил?

И тут Морен запоздало вспомнил, что Истлав не сказал Дарию о его предательстве. Уж явно не пожалел, тогда почему же?

«Что-то у него на уме недоброе. И Михея не пытались искать даже – любым пожертвует, лишь бы достать цветок. На кой он ему?»

– Эй, Дарий, – обратился Морен к болтливому Охотнику. – Объясни хоть ты мне, зачем вам этот цветок? В Заречье болтали, он любое желание исполнить может.

– Верно, – с широкой ухмылкой произнёс Дарий. – Совершенно любое.

– И ты в это веришь?

– Я? Нет. – Он даже усмехнулся. – Но епархий Ерофим верит. А вот в то, что он может любое наше желание исполнить, я охотно верю.

– И какое у тебя желание? – кокетливо спросила русалка, прикрыв груди скрещёнными руками.

– Простое, красавица: деньги. Они любую дверь открыть могут, любую душу купить. А у Церкви, и епархия Ерофима особенно, денег этих в избытке.

– Так просто? – Руса казалась разочарованной.

– А сразу на ум не приходит, верно? – усмехнулся Дарий. – В том и секрет. Зачем сложности, если есть простое решение? Я лишь в достатке и покое хочу жить, большего мне не надо.

– Покой – это не про Охотников, – вставил слово Морен.

Дарий пожал плечами.

– Зато назавтра после такого похода мёд будет казаться слаще, чем вчера.

– Не всё в этой жизни можно купить за деньги, – насупилась Руса.

– Возможно. Но когда растёшь в нищете и борешься с собаками за каждый кусок хлеба, к деньгам начинаешь относиться иначе, нежели другие.

– Это… – раздался вдруг надломленный голос Неждана, – матушка?

Все тут же обернулись туда, куда смотрел и он. Но в чаще не было никого, а Неждан, и без того покрытый испариной, белел на глазах, словно жизнь уходила из тела. Взгляд его стал диким, как у охваченного страхом зверя. Дарий нахмурился и схватил за повод его лошадь, чтоб Неждан не думал и не смел кинуться в лес.

Милан, не менее испуганный, тоже вглядывался в синь меж тополей и сосен, но ничего не видел.

– Неждан, о чём ты? – спросил он, бледнея лицом от неясной тревоги.

– Там матушка в лесу! – срываясь до истерики, прокричал Неждан. – Откуда она здесь?! Мы должны помочь ей!

– Нет! – В тоне Истлава гремела угроза. – Это черти. Держи его, Дарий.

Истлав тоже глядел в чащобу, и ясно было – он что-то видит. Пристально всматривался он в неясные тени, хоть лицо его и оставалось неизменным, будто вырубленным из бруска. Но смотрел он совсем в другую сторону, нежели Неждан.

Морен огляделся, надеясь увидать чертей среди деревьев, – вдруг мелькнёт где-нибудь хвост, проскочит тень, вспыхнут огоньки глаз, – но меж сосен вдруг заметил женщину. Чахлую, исхудавшую до костей, с тонкими и спутанными космами, присыпанными сединой, словно пеплом. Или то и был пепел? Быть может, тусклый лунный свет? Она протянула к нему ослабевшие руки и позвала ласково:

– Морен.

Голос звучал, словно эхо, сразу отовсюду.

У неё не было лица – тёмная тень спадала на глаза, нос, губы. Ни чёрточки не разглядеть, и неясно даже, улыбается она или нет. Это и выдало морок – Морен не помнил её лица, лишь голос и болезненную худобу, вот черти и не смогли достать из его памяти давно стёршийся, позабытый образ.

Словно прочитав его мысли, женщина улыбнулась. Тень отступила, являя губы и хищную ухмылку. Последняя становилась всё шире и шире, уголки рта тянулись вверх, пока не разорвали щёки. Нижняя челюсть упала, лицо вытянулось, словно собачья пасть. Женщина ощерилась, являя острейшие клыки, средь которых юркнул длинный, как хвост ящерицы, язык. И глаза её вспыхнули алым.

А вот этот образ Морен уже помнил, только не так она умерла. И он отвернулся, теряя интерес к мороку, сотканному из его же кошмаров.

– Что-то увидел? – спросила Руса полушёпотом.

– Нет.

– Нельзя задерживаться, – прозвучал голос Истлава. – Пока стоим на месте, мы для них лёгкая добыча.

– Истлав прав, – вмешался Морен. – Близко они не подойдут. Не смотрите в чащу, не отходите от остальных, и всё будет хорошо. Это всего лишь морок.

– Истлав, – позвал вдруг Дарий, который, сощурившись, также всматривался в густой лес. – Ты сказал, Михей сгинул, верно?

– Так и есть.

Дарий смолчал. А Морен бросил взгляд туда, куда смотрел и он. И показалось ему, на миг мелькнула в темноте фигура – широкая, коренастая, мужская – и тут же пропала. Но как отличить морок от правды, а истину от лжи?

На кровных братьях, Неждане и Милане, всё ещё не было лица. Они переглядывались, Неждан жалобно, умоляюще смотрел то на Дария, то на Морена, ища у них помощи. Но те лишь могли пообещать ему, что верить нужно им, а не своим глазам.

Тронулись дальше. И снова смех зазвучал средь ветвей, накатывая, словно волны: то тише, то громче, то отступая, то накрывая. Лошади тоже нервничали от близости чертей: то и дело всхрапывали, а бока их подрагивали, как и уши. Всем было не по себе, и лишь присутствие рядом других успокаивало, прогоняло страх, словно огонь тьму. Никто не сговаривался о том, но всадники сбились кучнее, ступали так близко друг к другу, насколько позволяла тропа. Хотя какая тропа в этих местах? Один сплошной, непроходимый лес: кустарники, валуны, валежник да овраги.

Неумолимо светлело небо, но до рассвета ещё оставалось время.

Неждан рухнул с лошади, когда ничто не предвещало беды. Просто вдруг завалился и упал, как мешок, кобыле под ноги. Та встала на дыбы, заголосила, но Руса вцепилась в поводья и удержала, успокоила её, не дала затоптать парня. Истлав распахнул глаза, в ожидании беды уставился на Русу – ждал, что сейчас она хлестнёт лошадь и сбежит в лес, рванёт в чащу и скроется, воспользовавшись моментом. Он уже собирался крикнуть: «Держите её!», когда русалка сама спрыгнула на землю и склонилась над Нежданом даже раньше, чем перепуганный до смерти Милан.

Неждан часто, тяжело дышал, хватал воздух ртом. Тело его горело, словно печь, волосы налипли на лоб и шею, да и рубаха, выглядывающая из-под плаща, вся взмокла на груди. Ему явно было худо, теперь он даже глаза открыть не мог.

– Ну вот… – с тоской протянула Руса.

Ласково приподняла она его голову и уложила себе на колени.

– Что с ним? – бросил в раздражении Истлав, последним подведя коня к Неждану.

Дарий же поймал оставшуюся без всадника кобылу, дабы не дать ей сбежать в чащу. Морен настороженно осмотрелся, помня, что черти где-то неподалёку и всё ещё преследуют их. Он слушал, наблюдал, но пока не вмешивался.

Руса посмотрела на Милана и спросила:

– Кто его укусил?

– Твои и укусили, кто же ещё! – вспылил тот.

Взгляд у него был ошалелый, губы дрожали от тревоги.

– Да не то. – Руса подавила раздражение. – Как выглядела?

– Не запомнил я!

– Она под водой была, – вмешался Дарий. – Мы не видели.

Русалка удручённо тряхнула головой.

– Она зовёт его. Видать, думает, что он со мной. А лихорадка у него, потому что он зову противится. Крепкий парень – молчал, терпел, да только хуже от этого. Лучше б сразу ногу отняли. Теперь уж поздно. Его к воде надо. Коли сейчас к реке не сведём, до утра зачахнет. Чем дальше от неё, тем ему хуже.

– Ты просто хочешь вывести нас к своим! – выпалил Истлав.

Его трясло, и не было сомнений, что от гнева. Даже конь под ним нервничал, взбрыкивал, перебирал копытами, рвался с места – продолжить путь.

Руса вскинулась, вскочила на ноги, прокричала:

– Больно надо, сестёр губить!

– Мы и так уже задержались и потеряли время. Я не стану тратить его ещё и на мальчишку.

– Ну так и иди вперёд! – теперь уже вспыхнул Дарий: он прожигал Истлава взглядом, и конь под ним тоже занервничал, попытался отступить. – А я малого к воде сведу.

– Так и быть. Со мной пойдёшь, – бросил Истлав Морену.

Но тот упёрся.

– Нет. Сам управишься.

– И ты тоже, – приказал старшой Русе, словно не услышал Скитальца.

А русалка вдруг отступила к Морену, схватилась за его ногу, взмолилась шёпотом:

– Не оставляй меня с ним!

Морен диву давался, почему она его так боится? Не Дария, который её схватил, не его самого – того, кто убивал её сестёр, а именно Истлава? Но плясать под его дудку казалось уже оскорбительным.

– Сдались мы тебе, на склоки больше время тратим, – стоял на своём Морен. – Сам управишься, до оврага того всего ничего, пешком до утра поспеешь. Этим, – он кивнул в сторону братьев, – у реки куда опасней будет, чем тебе наедине с чертями.

– Я один на один с чертями не останусь! – беленился Истлав.

– Пустите меня с ними, я сёстрам скажу, чтоб освободили парня! – взмолилась Руса. – Путь я уже указала, до оврага почти довела, как цветок найти, рассказала. Без меня у реки они сгибнут!

– Ты пойдёшь со мной, девка, потому что твоя жизнь – единственная причина, по которой он ещё не всадил мне меч под рёбра.

– Я не убиваю людей, – отрезал Морен.

– Истлав, – словно одёрнув старшого, вмешался в их спор не менее разъярённый Дарий. – Руса дело говорит. Один я с русалками не справлюсь, а коли возьму её как заложницу, может, и отпустят парня в обмен на сестру. А с нами ты только время теряешь. Да и сёстры её от нас не отстанут, в любой момент напасть могут. Не сейчас, так на обратном пути. Морен же слово не тебе, а епархию дал. А если случится чего и ты не вернёшься из лесу, мы разнесём весть, что Скиталец на людей перешёл, своих убивает: Охотников, церковников. Не думаю, что ему охота без заработка остаться, в опале у Церкви. Всё же не простой люд ему платит – нет у них денег на его услуги, – а Церковь с наших заработков. Вот тебе и залог, что подле тебя останется и защищать будет. Всех такой расклад устроит?

Он пристально всмотрелся в глаза Морена, ожидая лишь его ответа.

– Уйдёшь сейчас, – добавил он, – и я найду, что шепнуть епархию, чтоб достатка тебя лишить.

Морен тихо хмыкнул. Умно Дарий придумал, не придерёшься. Обоих в щипцы взял и на каждого свою управу нашёл. Он встретился глазами с Истлавом и кивнул, признавая правоту Охотника.

– Меня устроит.

– Хорошо, – бросил Истлав сухо. – Идём. Русалка на тебе, Дарий.

И он вновь без жалости хлестнул жеребца кнутом, срывая с места. Морену пришлось пустить лошадь вскачь, чтобы нагнать его.

* * *

Михей плутал долго, очень долго. Казалось, он стёр ноги в кровь, потому что слышал противное чавканье на каждом шагу и ощущал то тёплую, то прохладную влагу в сапогах. Но продолжал идти, не чувствуя боли, – надо успеть, надо быть первым, опередить их. Они на лошадях, а он своим ходом, и всё, что может, – идти не останавливаясь. И наконец ноги и голоса вывели его к оврагу.

То была широкая низина, заросшая папоротником, как мхом. Колени уже подгибались от усталости, и Михей рухнул в неё, как подкошенный. Скатился кубарем, утонул лицом в тёмной листве, замер, тяжело дыша. Лицо приятно обожгла роса – прохладная, успокаивающая. Но голос, звучащий сразу отовсюду, заурчал вновь:

«Скорее, скорее! Нужно успеть, успеть. Солнце вот-вот взойдёт. Успеть, успеть…»

Порой Михею казалось, что голос не один – их десятки, и каждый произносит что-то своё или вторит другому. А порой он был уверен – голос тот один, просто звучит то здесь, то там, то тише, то громче, то весело, то настороженно. Вот и казалось, что их много, а он один.

Поднявшись на колени, Михей принялся раздвигать листву в поисках бутонов. Папоротник рос густо, высоко, закрывал его с головой. И вскоре он нашёл их – в самой сердцевине куста! Совсем маленькие, похожие на зелёные шишки. Только распустившихся среди них не было. Михей растерянно огляделся, и вдруг у него на глазах бутоны начали раскрываться. Медленно разворачивались лепестки, и каждый сиял, как горящий костёр! И покуда всё ярче вспыхивали цветки, земля словно исчезала в их свете. А под ней открывалось золото! Тысячи монет, колец, бус, браслетов и перстней, и всё сверкало солнечным жаром! У Михея перехватило дыхание. Но стоило ему потянуть руки, как наваждение исчезло. Золото пропало, а пальцы зачерпнули лишь сырую землю. И цветки все закрылись, как по мановению руки.

«Кровь, нужна кровь, кровь!» – вновь зашептал голос в голове.

Михей достал нож и разрезал ладонь, даже не смахнув приставшую землю. Не зная, что делать, он поднёс руку к папоротнику и окропил у самых корней. Кровь впиталась, но ничего не произошло. Ни цветки, ни золото не показались больше.

«Недостаточно, – зазвучало переливчато. – Недостаточно, недостаточно! Ещё нужно, ещё! Алой крови, чёрной крови…»

Чёрной крови? Что ж, он знал, где её взять.

* * *

Зашелестела, заколыхалась листва над головой, хотя тело не ощущало ветра, и раздался девичий смех. Дарий запрокинул голову, осмотрелся и разглядел в ветвях с дюжину красавиц. Нагие, кто с рыбьим хвостом, а кто без, они сидели прямо на деревьях, свесив ноги и плавники. Листья и предрассветный сумрак скрывали их от глаз, но сейчас речные девы не прятались и не таились, а сами раздвигали ветки, чтобы взглянуть на путников. Дарию стало не по себе – они стольких убили, а всё равно их так и осталось несметное множество. А ведь это лишь те, кто выбрался из воды им навстречу.

Когда шедшая впереди Руса раздвинула кусты бузины, глазам открылись спокойная заводь и русалки, ожидающие их. Казалось, нечисть была повсюду: они развалились на берегу, окунув плавники в воду, восседали на поваленных брёвнах, расчёсывали волосы друг другу на камнях… Те, что поскромнее, прятались в зарослях камыша или под тиной, выглядывая лишь украдкой, не в силах сдержать любопытства. Страшнее было видеть среди них мавок: девочек лет семи-девяти. Но все, как и говорил Истлав, были порочно прекрасны. Даже тронутые поволокой красные глаза и рыбьи плавники не портили их красы.

Дарий огляделся, посчитал девушек по головам и пришёл к выводу, что, если русалки нападут, спастись возможно лишь бегством. Но пока они глядели на непрошеных гостей скорее с любопытством и интересом, чем с ненавистью. Неужто Руса как-то передала им весточку, зачем приведёт к сёстрам Охотников?

– Давай его сюда, – махнула Руса рукой, подзывая к воде.

Дарий и Милан спустились на землю, осторожно сняли с седла так и не пришедшего в себя Неждана. Поддерживая его под руки, потащили к реке. Русалки, словно лягушки, метнулись от них в стороны, уступая дорогу. Многие скрылись под водой, но тут же вынырнули вновь, другие же – постарше, с тяжёлыми хвостами вместо ног – остались на своих местах, но следили настороженно. Дарий и Милан опустили Неждана на землю у реки, но Руса, схватив за ноги, подтащила его к воде. Сняла сапоги, размотала бинты и портянки, окунула стопы и промыла рану. Неждан судорожно вздохнул и словно успокоился – дыхание его выровнялось, грудь перестала вздыматься тяжело и часто.

– Варна! – позвала Руса.

С бревна грузно бросилась в воду черноволосая русалка. Подплыв к ним, она выбралась на берег, помогая себе сильными руками, – позади волочился тёмный, как озёрный ил, хвост. Ил же украшал её волосы и свисал по плечам. Черты лица у неё были острые, взгляд хищный, нос орлиный с лёгкой горбинкой. И всё равно она была красива, только иной, нежели Руса, красотой. Дарий узнал её – с ней они бились тогда, и это она отняла у него кинжал, чтобы разрезать сети.

Когда русалка подползла к Неждану, Милан схватился за меч. Дарий тоже положил руку на рукоять, но Варна одарила их тяжёлым взглядом исподлобья и наклонилась к Неждану.

– Сними с него чары, тогда они меня отпустят, – обратилась к ней Руса. – Я им обещала. Жизнь за жизнь. Моя жизнь за жизнь этого юноши.

– Хорошо. Честная сделка, раз привели тебя живой. – Варна вновь взглянула на Охотников и спросила строго: – А за Тихона кто ответит?

– Скиталец отомстит за него, – без запинки соврала Руса. – Он повёл того Охотника в Чёртов овраг.

Варна не сказала ни слова, но выглядела удовлетворённой. Склонившись над лицом Неждана, она убрала налипшую прядь волос с его лба, осмотрела внимательно. Спустилась к ноге и припала губами к ране, вонзила острые клыки. От её губ потекла струйка алой крови. Если она и пыталась избавить тело Неждана от отравы, то поглощала её вместе с его кровью. Милан дёрнулся, шагнул к ней, но Дарий остановил его.

По мере того как русалка напивалась крови, дыхание Неждана становилось всё ровнее. Закончив трапезу, Варна вернулась к его лицу и зашептала что-то очень похожее на напев. Коснулась окровавленными губами его губ, и он открыл глаза.

Увидел Варну перед собой, да так и отпрянул, бледнея от страха. Отполз подальше, вскочил на ноги, позабыв про рану, и схватился за меч. Но Варна усмехнулась и ушла под воду, только чёрный хвост поднял тучу брызг.

– Успокойся, всё хорошо! – Милан поймал Неждана за плечи, развернул к себе, осмотрел внимательно. И порывисто обнял.

Взгляд у Неждана был дикий, осоловевший, будто его резко вырвали из сна. Но румянец постепенно возвращался на щёки, а в крепких тисках брата тело его расслабилось и плечи опустились. Русалки – все те, кто был у реки, – спрятались под воду, а сидящие на деревьях зарылись поглубже в листву. Одна Руса осталась подле них, но Дарий продолжал чувствовать на себе десятки взглядов.

– Спасибо, красавица, – улыбнулся он. – Не проводишь нас?

Она закусила губу, сомневаясь.

– Только если вдоль реки.

– Вдоль реки не получится – нам в Чёртов овраг надо, к остальным.

– Зачем? Они там сгинут.

– Потому и надо, – тихо и серьёзно молвил Дарий.

Руса замялась, оглянулась на реку – туда, где скрылись её сёстры, – и покачала головой. Дарий не удивился такому ответу. Улыбнувшись, он махнул ей на прощание, бросил: «Бывай, красавица, ещё свидимся» и направился к лошадям. Братья уже ждали его в сёдлах, поспешив уйти подальше от реки. Неждан даже сапоги забыл, так и ходил босым, но рана его уже не кровоточила. Однако, подойдя к коню, Дарий замешкался, делая вид, что поправляет ремни. И когда позади раздался оклик Русы: «Стойте!», довольно ухмыльнулся.