Скиталец. Лживые предания

– О нет… – выдохнул Морен, понимая, что наделал.

Стиснув челюсти, Истлав рванул клинок вверх, вспарывая живот проклятого до самой грудины.

Тихон взревел бешено, с надломом – крик его разрывал на части сердце и душу. Он повалился боком на бревно, и из вспоротого брюха в воду хлынули кишки, измаранные чёрной кровью, будто рыбу выпотрошили; только Тихон оставался жив, пытаясь удержать нутро дрожащими руками, пока кровь его темнила воду. Истлав же убрал меч в ножны, прыгнул в озеро и поплыл к берегу. Хвост водяного ещё бился, обещая зашибить Охотника, но на глазах слабел. Едва Истлав выбрался на сушу, как Морен оказался перед ним и со всего маху ударил кулаком. Лишь в последний момент тот успел увернуться, выхватив меч. А Морен и не убирал свой, со всей силы он ударил оружием снизу вверх. Истлав выставил клинок, но Скиталец просто выбил меч из его рук.

– Чёрт бы вас побрал! – крикнул Морен в сердцах.

Вид у Истлава был испуганный: лицо обескровлено, глаза выпучены и смотрят дико. Он будто сам не верил в то, что сотворил, да и Морен едва мог поверить в увиденное. Но растерянность на лице Охотника сменилась холодной решимостью, когда Скиталец прижал его к дереву и приставил лезвие к горлу. Лишь на миг глаза распахнулись шире, а губы сжались в тонкую нить. Совладав с собой, Охотник поднял руки и произнёс с достоинством:

– Убери меч, проклятый.

Морена же трясло от ярости.

– Его кровь на твоих руках!

– Думаешь, я стану сожалеть об этом? Ты заблуждаешься.

Тихон выл за спиной Морена, стенал от боли, как в горячке. От его мучений сердце ныло открытой раной.

– Добей его, – приказал Истлав, глядя прямо в глаза Скитальца. – А когда покинем лес, я сообщу отцу Ерофиму и архиерею о твоём предательстве.

– Кто сказал, что ты выберешься отсюда живым?

Морен стиснул зубы и чуть надавил на его горло. Недостаточно, чтобы пустить кровь, но кадык Охотника дёрнулся, выдавая страх. Жаль, что каменная маска лица не дрогнула, хоть в глазах и читалось сомнение. Неужто взвешивал: решится Скиталец или нет?

Тихон умолк. Морен боялся обернуться, боялся увидеть, что тот уже не дышит. Может, в самом деле стоило добить его, оборвать мучения, а не тешить себя надеждой, что чёрная кровь затянет рану от разреза, которым иных проклятых он умерщвлял много лет? Скрежетнув зубами, Морен отвёл меч и замахнулся, вкладывая всю силу в удар. Клинок вошёл в кору до середины лезвия, а Истлав лишь вздрогнул, никак более не выдав страха. Морен вырвал меч и, тяжело дыша, воззрился на Охотника.

И как теперь быть?..

Раздался плеск. Затем ещё один, другой, третий, словно град пошёл в безоблачную ночь. И тут над рекой и островом разнёсся девичий вопль. Ему вторил другой, ещё и ещё, и вот уже десятки голосов выли и стенали от скорбной боли. Морен и Истлав огляделись, но лишь рябь растекалась кругами по озёрной глади, пока нечто невидимое, прячущееся от глаз, не утащило на дно тело водяного. Чёрная вода забурлила, вспенилась, и Морен понял, что нужно убираться отсюда.

– Что это?

Самообладание подвело Истлава. Голос его дрогнул, кровь отлила от лица. Он вертелся на месте, силясь найти, разглядеть, увидать наконец тех, кто оплакивал покойного, но голоса, казалось, звучали отовсюду сразу и одновременно – у него в голове.

– Ты же сам сказал, – холодно отчеканил Морен, пристально смотря на воду. – В этом лесу жил древний и сильный проклятый, который подчинил себе русалок. Тихон собирал и опекал дочерей с Сумеречных лет. Ты их отца убил, теперь пожинай, что посеял.

Велико было желание бросить его здесь на растерзание речным девам, но Морен недолго обдумывал сей план. Совесть не позволила бы, да и кто сказал, что его русалки отпустят подобру-поздорову? Обвинят ведь, что не уберёг водяного. И, чёрт возьми, будут правы!

Куцик издал пронзительный клич, описал дугу над озером и попытался сесть на плечо Морена, но тот замахал рукой, не дав ему опуститься, и прокричал:

– Улетай прочь отсюда!

К счастью, тот послушался – взмахнул крыльями и развернулся в сторону Тишьи. А Морен перехватил меч крепче.

Русалки вылезли из воды сразу огромной стаей – десятки лиц показались над озером, руки потянулись, как колосья, девушки выползали на берег подобно чешуйчатым гадам. Некоторые волочили за собой хвосты, другие, оказавшись на земле, тут же вставали на ноги и кидались на мужчин, выставив когти. Морен встречал их мечом и разрубал без жалости надвое. Истлав бился рядом и резал без разбору тех, до кого мог дотянуться. Но русалки кишели повсюду, подбирались даже со стороны Тишьи – выныривали из зарослей, выползали из-под корней, словно ящерицы, цеплялись за ноги и одежды. Каждой, что хватала Морена, он отрубал кисть, а кому-то удалось снести и голову.

В других обстоятельствах он бы испытал к ним жалость, но сейчас глаза его горели алым, как у речных дев, а их глаза и когти обещали расправу. В пылу бойни Морен спина к спине столкнулся с Истлавом, так близко их теснили. Но Охотник выругался: «Не мешайся!» и пнул со всей дури подвернувшуюся под ноги русалку по лицу. Та взвизгнула, откинувшись на бок, и тут же её сёстры впились в ногу Истлава с двух сторон, вот только прокусить не успели – Морен подоспел и вонзил меч в затылок одной из них, а вторая отшатнулась сама.

Раненые, но неубитые уходили в озеро, и на их место тут же выползали новые. С такой толпой им никогда не справиться, Морен это хорошо понимал. Сил рубить и убивать с удара им хватало, но выдохнутся они куда скорее. Одна из русалок замахнулась на них сизым хвостом и обязательно бы сшибла с ног, однако Морен успел присесть и дёрнуть Истлава за плащ вниз. Тяжёлый хвост махнул над их головами. Истлав вскинул меч и резанул по нему, разрывая плавник. Проклятая взвыла от боли, развернулась и ударила когтями, словно кошка. На щеке Истлава остались кровавые полосы. Но в следующий миг он наступил русалке на опорную руку и вонзил меч в спину.

Морен же пытался отойти подальше. Разглядев удобное дерево, накренившееся над водой, он взбежал по его стволу, чтоб оказаться повыше. Русалок это не остановило – одни начали взбираться следом, другие тянули к нему руки из воды. Но Морен лишь желал выиграть время. Зацепившись сгибом локтя за сук, чтоб не упасть, он мечом срезал пояс с сумками. Раздавил в кулаке все до одного бутыльки, которые мог нащупать. Некогда было вспоминать, что где находилось, но среди них хранились большая горсть соли и отвары против нечисти – это самое главное. Когда подобравшаяся русалка схватила его за ногу, он вырвал стопу и бросил сумки в озеро.

Ядрёная смесь соли, отваров, масел и трав ушла под воду. Русалки тут же метнулись от неё прочь. Поднялись волны и туча брызг от взметнувшихся хвостов, а следом раздался вой, и все те русалки, что скрывались на дне, выскочили на берег – обожжённые, с отваливающейся лоскутами кожей. Даже раненые тащили за собой обрубки конечностей или сестёр, что не могли помочь себе сами. Русалки плакали, стенали, выли, но упрямо ползли на сушу, подальше от отравленной воды. А там их встречал и добивал взмыленный, раскрасневшийся от боя Истлав.

Морен хотел было прыгнуть в воду, чтоб спастись от тех, кто карабкался за ним по стволу, но передумал. Он не жалел себя, сражаясь с нечистью, однако погибнуть от собственных отваров будет глупо. Вместо этого он направил на ближайшую деву спрятанный в рукаве арбалет и выстрелил. Маленькая стрела попала в глаз, и русалка свалилась с дерева, держась за лицо. Следующую он встретил уже мечом. Другая подползла снизу, таки схватила его за ногу и дёрнула прежде, чем он отбился. Потеряв равновесие, Морен полетел в озеро, но в последний момент ухватился за ствол, обронив меч. Тот, на его счастье, рухнул в кусты рогоза. А русалка уже обвила тело Морена руками, повиснув на нём, как любовница. Но как только ладони её забрались под плащ, она взвизгнула и разжала хватку, рухнув в озеро: железные пластины обожгли её обнажённую кожу. Морен опустился на руках, раскачался, насколько мог, и прыгнул. Приземлился на самом краю пологого берега, ноги не нашли достаточной опоры, влажная земля провалилась под его весом, и Морен бы рухнул в озеро, если б Истлав не поймал его за локоть и не дёрнул на себя.

Скрипнул древесный ствол. Морен толкнул Истлава в грудь, и спрыгнувшие сверху русалки не попали на них. Лишь одна повисла на Скитальце, но тот перекинул её через плечо в воду. Больше она не всплыла. Со временем скрытая речная протока вымоет из озера отраву, но пока… это было их с Истлавом оружие.

Истлав от удара отступил на несколько шагов, запнулся обо что-то и упал на спину. Русалки тут же навалились сверху, оплели его со всех сторон. Когти их рвали одежду, стараясь добраться до мягкой плоти, зубы впивались в руки и ноги. Лишь крепкая кожа запахнутого плаща не давала им прокусить до мяса и пустить кровь. Истлав расшвыривал и отпинывал их от себя. Может, русалки и были сильнее простых смертных девушек, однако не тяжелее, разве что те из них, кто обзавёлся хвостом. Но эти выползли перед Мореном и преградили ему путь к Охотнику, глядя враждебно и зло. Вряд ли проклятые давали ему шанс уйти, скорее позволяли сёстрам насладиться пиром. Из оружия при нём остался только арбалет, да и тот без стрел – запасы утонули вместе с поясом. Что ж ему, голыми руками их рвать?! Меч и то казался милосерднее.

Однако Морен уже был готов пойти на это, когда Истлава вдруг накрыла рыбацкая сеть. Русалки тут же взвизгнули, начали метаться и рваться прочь, позабыв о добыче, а в тех местах, где сеть касалась обнажённой кожи, та покрывалась волдырями. Словно из ниоткуда выскочил Дарий, пнул в живот ближайшую к себе русалку, ударил мечом другую. Ему не хватало сил, как Морену, перерубать их напополам, но брюхо он ей вспорол. Визг, крики, шипение, рычание и стоны стояли над островом плотной стеной и до этого, однако когда в бойню ворвался третий, проклятые вконец обезумели.

Позабыв про Морена, старшие русалки кинулись кто к Дарию, кто к Истлаву, чтобы освободить сестёр, но сеть жгла и их руки, не давая разорвать путы. Морен же поспешил к зарослям рогоза, быстро нашёл меч, подхватил его и бросился к Истлаву. Сорвал с него сеть и, ударив с разворота, перерезал горло старшей русалке, потянувшей к нему руки. Истлав отпихнул от себя воющих от боли девок, пырнул одну из них в бок кинжалом, который как-то извернулся вынуть из-за пояса. Морен помог ему подняться, и снова они встали спина к спине, но теперь уже добровольно.

Дарий подобрал отброшенную сеть, огляделся и накинул её на молодую двуногую русалку, подбежавшую к нему. Да не просто накинул, а ещё и завернул в неё и толкнул шипящую, брыкающуюся девку в ивовый подлесок. Сёстры тут же кинулись к ней на выручку, но Дарий отбивался от них мечом, и весьма успешно. Истлав бросился к нему, расчищая путь рубящими ударами, встал рядом. Морену ничего не оставалось, как последовать его примеру. Сражаться втроём, прикрывая тылы друг друга, оказалось куда как проще. Теперь уже ни одна проклятая не могла до них дотянуться.

Раненых русалок становилось всё больше, а уйти в озеро залечить раны они не могли, но упрямо утаскивали убитых сестёр в реку, даже если приходилось тащить их через весь остров. Готовых и желающих сражаться оставалось всё меньше. Наконец они замерли, переглянулись и, не сговариваясь, ушли прочь. Одна за другой русалки уползали к Тишье и скрывались в ней, пока на острове не остались лишь они трое… Да пленённая проклятая, которую сёстры так и не смогли отбить.

Едва отдышавшись, Дарий убрал меч и подошёл к ней. Раздвинул руками переломанные кусты, подтянул к себе сеть и русалку в ней. Проклятая тут же забилась с новой силой, то отдёргивая руки, то снова пытаясь выпутаться, пока Дарий неспешно и осторожно высвобождал её из оков.

Морен встал позади, разглядывая пленённую. Если б не глаза, вспыхивающие алым, и третье веко, что белёсой шторкой отодвигалось в сторону, когда она моргала, один в один простая девушка. Стройное тело не скрывала одежда, лишь длинные спутанные космы ржаного цвета. Мокрые волосы липли к коже и почти не прятали высокие молочного цвета груди, что так и манили к себе взгляд. Однако Морен смотрел на пока ещё короткие, но уже заострённые ногти, на плавники меж пальцев ног и на темнеющую у ступней и икр, покрытую пятнами зелёной чешуи кожу. Недавно обратившаяся, русалка ещё не успела измениться под речную жизнь, как её сёстры.

Девушка плотно сжимала колени, чтобы хоть как-то прикрыться от мужских глаз, и взирала на них испуганно и гневно, будто искры сверкали в очах. Обратив внимание на цвет волос, на россыпь веснушек, сияющих на бледном лице, на пухлые губы и общее сходство, Морен сделал вывод, что перед ним сестра Арфеньи. Сходилось всё, даже срок, когда она обратилась. Подивившись такому совпадению, Морен смолчал, что узнал её. В конце концов, её потому и пленили, что обратилась недавно и ещё не вошла в силу, а яркие волосы привлекали взгляд. Но жалость к ней, жившая в нём и ранее, затопила сердце новой волной.

Русалка смотрела на них затравленно, враждебно, точно лиса в силках: и знает, что выхода нет, и живой не дастся. Даже когда сеть сняли, она лишь отползла к ближайшему дереву, ткнулась спиной в ствол, да так и замерла. Грудь её вздымалась тяжело и часто, а Морен гадал, с какой целью её поймали и что теперь её ждёт.

– Молодец, – похвалил вдруг Истлав, сухо кивая Дарию. – Я сообщу епархию, что ты с честью и достоинством исполнил свой долг.

Дарий не выглядел довольным, но выдавил кривую улыбку.

– Рад служить, – произнёс он точно с насмешкой.

Истлав прикрыл глаза, пытаясь отдышаться. Видно было: бой ему дался тяжелее всех, видать, подводил уж возраст, да и вряд ли он всю свою жизнь махал мечом, как другие Охотники. Пот градом бежал по его лицу и шее. Морен встретился глазами с Дарием, и тот подивился, с какой лютостью и неприязнью глянул на него Скиталец.

– Зачем она тебе? – кивнул Морен на девушку, замершую от страха и дрожащую, как в ознобе.

Дарий открыл было рот, но ответ дал Истлав:

– Она выведет нас к цветку.

– Я же сказал, что знаю дорогу, – процедил Морен сквозь зубы.

– Веры тебе больше нет.

– А вы у меня уже поперёк горла.

Он оглядел Охотников и сказал просто:

– Я сваливаю. С вами мне не по пути. Ищите цветок хоть до утра, хоть до своей смерти, мне плевать. Я возвращаюсь в деревню. Никакое золото не стоит той крови, что вы уже пролили и ещё прольёте.

Не убирая меч, он направился прочь, когда в спину ему вдруг прилетело:

– Стой.

Морен оглянулся через плечо. Истлав, дождавшись его внимания, достал из-за пояса нож. Подошёл к русалке, схватил её за волосы и поставил на ноги. Проклятая зашипела, оскалила острые зубы, захныкала от беспомощности и злости, запрокинула голову, хватаясь за его руку. Но когда Охотник прижал её спиной к себе и приставил нож к горлу, затихла, только впилась в Истлава настороженным взглядом.

А Морен похолодел внутри, однако спросил отстранённо:

– И что же ты задумал?

– Она путь, может, и не знает, да и ты обмануть можешь, но вместе уж точно выведете. Я тебя не отпускал. Не хочешь оказаться на плахе как предатель – выведи нас к цветку и сохрани нам жизнь.

Морен развернулся, кивнул с видимым безразличием на девушку.

– А она тут при чём? Думаешь, меня смерть проклятой разжалобит? Я убиваю таких, как она.

– Я уже видел иное и по глазам вижу, что ты лжёшь. Я мог бы пытать тебя, чтоб выведать, где цветок, но от живого проку больше. К тому же я хорошо разбираюсь в людях, да и тебя узнать успел. С тобой надёжнее пытать тех, из-за кого сердце разрывается от жалости.

– Ты свои фантазии с реальностью перепутал.

– Что ж, проверим.

Отпустив волосы русалки, он перехватил её тело поперёк груди, прижал к себе крепче. Тяжёлая мужская ладонь легла на девичьи прелести, стиснула одну из них с грубой жадностью. Лезвие ножа опустилось ниже, и Истлав без жалости полоснул кожу на груди, отрезав лоскут. Хлынула чёрная кровь, а русалка захныкала от боли и страха. Дарий стоял ни жив ни мёртв, бледный, растерянный, не понимающий, что происходит, но старшому не перечил. Только крепче сжал меч, готовый ударить, если придётся. Кого именно – Морен знать не хотел. А Истлав надрезал кожу ещё раз и потянул, отрывая, новый лоскут. И всё это время внимательно наблюдал за Мореном. Когда тот дёрнулся в ответ на девичьи всхлипы, довольная ухмылка тронула тонкие губы Истлава и пропала без следа.

– Она проклятая, – сказал он спокойно. – Умирать будет долго и выдержать может много, да только времени у нас лишь до рассвета. Решай. Нас двое, да и на людей пойти у тебя кишка тонка, это я уже усвоил. Поможешь нам – отпустим девку. Уйдёшь – замучим, но выведаем, что надо, и лишь затем убьём.

– Я вам и так что хотите расскажу! – закричала русалка.

Но Истлав вновь схватил её за волосы и встряхнул, как кошку.

– Молчи! Ты упустила шанс искупить грех. Он – ещё нет.

«Это ещё что за бредни?!» – мысленно взбеленился Морен, но в руках себя удержал. Глянул на горизонт – до рассвета оставалось едва ли несколько часов, размышлять времени нет. И понадеявшись, что Тихон был прав и треклятый цветок сгубит Истлава, как только отыщут его, кивнул.

Старший Охотник пихнул тихо плачущую русалку Дарию, и тот поймал её в объятия.

– Свяжи её. По ногам, как скотину, чтоб сбежать не могла. Где Неждан и Милан?

– Я оставил их на берегу. Неждан ранен, но не смертельно.

Дарий, всё ещё бледный, смотрел почему-то на Морена. Осторожно и бережно он приобнял русалку за плечи, словно простую девушку. Но когда та попыталась отстраниться, силой удержал подле.

Истлав кивнул, приняв к сведению.

– Как с этой закончишь, дай сигнал, чтобы нашли нас.

– А Михей где?

– Сгинул.

И с таким безразличием было это сказано, что Морена вновь затрясло от злости.

Но он убрал меч от греха подальше в ножны и уверенно пошёл прочь, бросив им на пути:

– Потом её свяжете. Нужно уйти как можно дальше от реки и увести остальных.

– Это ещё зачем? – удивился Дарий. – Мы уж дали русалкам отпор, больше не сунутся.

– Они лишь отступили. Залижут раны, отрастят новые конечности, соберутся с силами и вернутся, тем более у вас их сестра. Они нас и в лесу в покое не оставят, но хоть искать дольше будут.

«А ещё без Тихона их больше некому сдерживать. Теперь этот лес действительно опасен», – добавил про себя Морен, решив, что, как только выберется, расскажет в Заречье, что близ Русальего леса теперь жить никому нельзя.

Однако русалку всё же связали, прежде чем подвести к реке. Закончив с путами, Дарий передал её Морену и, к удивлению последнего, поджёг припасённый заранее пучок полыни. Морен зажмурился, когда едкий дым ударил по глазам, да и русалка, которую он держал за локоть, попыталась отодвинуться. А Дарий рассмеялся, опережая их широкими шагами, и оглянулся через плечо:

– Что, не по нраву тебе моя травка, красавица?

Она сверкнула на него глазами, будто обещая расправу, но Дарий лишь усмехнулся. А Морен только сейчас заметил, что русалка уже и не плакала. Прекратила, едва Истлав отпустил её: то ли притворялась, то ли боялась его сильнее прочих.

Морен надеялся, что Истлав уйдёт вперёд, вслед за Дарием, но тот кивком головы наказал Скитальцу идти вторым, а сам замыкал шествие, удерживая ладонь на рукояти меча. Поняв его замысел, Морен не сдвинулся с места, а снял плащ и накинул его на плечи девушки. На её удивлённый взгляд и тихое хмыканье Истлава не ответил, потянул пленницу за собой под локоть.

Когда вышли к реке и Дарий первый ступил на скрытый под водой камень, Истлав спросил:

– Как нашёл путь?

– Я когда к острову прискакал, тут русалки кишмя кишели, а сюда не подплывали даже; остров окружили, а здесь брешь оставили. Ну я и подумал тогда, что под водой что-то есть.

Истлав удовлетворённо хмыкнул.

То ли не оправились ещё русалки после бойни, то ли сухая полынь чадила нещадно, но никто не предпринял попыток утащить пленённую под воду. А на том берегу, у прогоревшего костра, их уже ждали Неждан и Милан. И, к огромному удивлению Морена, последний держал в поводу его гнедую лошадь, на луке седла которой сидел нахохленный Куцик.

Неждан и Милан во все глаза смотрели на девушку, она же одарила их лишь презрительным взглядом. Пока Дарий вводил младших в курс дела, Морен осмотрел следы у костра, желая понять, куда сгинул Михей, но вокруг уже так натоптали, что надежды оказались тщетны. Приняв повод из рук Милана, Морен поблагодарил его за то, что отыскал лошадь, однако тот покачал головой:

– Сама из лесу вышла. Прям так, с птицей. Чудна́я она у тебя – твоим голосом лошадь понукала: «Вперёд, вперёд!» Мы так напугались, думал, богу душу отдам.

– Одной лошади не хватает, – посчитал Дарий. – Иль Михей вместе с конём сгинул?

– Коня своего он сам зарубил, – пояснил Истлав, взбираясь на жеребца, привязанного и спрятанного им же до сей поры в ивовых зарослях. – На нас черти напали. Их тут как собак на псарне. Осторожней будьте.

– Как лес близ деревень, так обязательно черти, – бросил Дарий с досадой. – Другой напасти, что ли, нет?

– Ты предпочёл бы волколака?

Дарий покачал головой, горько усмехаясь.

– Нет. Но резать их не так жалко, как красавиц русалок.

– А почему русалки так красивы, тебе в голову не приходило? – В голосе Истлава клокотала злоба. – Они порождение порока и пороком же соблазняют мужчин. Красота их – оружие!

Морен слушал разговор вполуха. Подведя русалку к своей лошади, он ослабил путы на её ногах, чтоб не свалилась. Предложил ей взобраться первой и даже подставил плечо и руку, чтоб подсадить. Но когда девушка поставила ногу в стремя и попыталась перекинуть вторую через седло, Истлав вдруг обернулся к ним, и желваки его заиграли от ярости.

– Нет! – проревел он, стегнув жеребца кнутом. Тот заржал недовольно, вскинулся, но Истлав осадил его, туго натянув поводья. – Срамная девка! – прокричал он. – Разведя ноги, одной верхом не позволю ехать! Милан, забери её у него. С тобой поедет. И плащ отними, пусть, коли стыда не ведает, позором своим насладится.

Милан покраснел как маков цвет, даже уши его запылали. Дарий усмехнулся, сжалился над ним и предложил забрать русалку себе. Та, озлобленная таким обращением, сбросила себя с лошади, на которую так и не забралась, и упала в руки Морена, как тюк. Тот удержал её, но плащ отнимать не стал, прожёг Истлава взглядом. Тогда русалка сама вывернулась из одёжки, оставив ту в руках Морена. К Дарию не пошла, выбрала Неждана. Тот так удивился, что даже ладонь не подал – сама она взобралась в седло и села впереди него полубоком. Плотно сомкнула колени и вцепилась в конскую гриву, гордо выпрямив спину. Лошадь под ней нервничала, бока её мелко подрагивали, выдавая страх перед проклятой. А Дарий рассмеялся.

– Свалишься, красавица. Он тебя даже обнять не решится, вон как руки дрожат. Чем я тебе не мил?

– От тебя крапивой несёт.

Лицо у неё при том было такое, словно назойливый жук над ухом жужжит.

А Морен лишь сейчас обратил внимание, что выглядит Неждан неважно. Его и в самом деле точно лихорадило – так сильно дрожали руки, – и шея покрылась испариной. Щёки зарумянились, глаза и те блестели, как от недуга. Неужто рана настолько сильная? Как бы не загноилась. Окинув его взглядом, Морен не заметил у него серьёзных травм, но бинты вполне могли быть скрыты под одеждой, а кровь смыло рекой – волосы у парней до сих пор завивались от влаги. Вспомнив о таящейся в лесу напасти, Морен сунул руку в седельные сумки и извлёк оттуда бутыльки с отваром марьянника. Всего четыре, как раз должно хватить на всех.

– Стойте, – сказал Морен как можно громче, привлекая к себе всё внимание. – У меня есть отвар, который вам лучше выпить. Он защитит от чертей.

– Из чего он? – полюбопытствовал Дарий.

– Из марьянника.

Он первым подвёл коня к Морену, принял из его рук отвар и не раздумывая выпил. Его примеру последовал Милан. Истлав не спешил, наблюдал внимательно, видать, ждал, когда выпьют все. Или изначально не собирался ничего брать из его рук – поди разбери. Последним бутылёк взял Неждан, неуклюже вскрыл дрожащими руками, глотнул – и его тут же вывернуло наизнанку, как до того Морена.

Он едва не свалился с лошади – русалка удержала за ворот, – так сильно его нутро отторгало отвар. Остальные смотрели на то во все глаза. И лишь когда Неждана отпустило, русалка тихо спросила, повернувшись к Морену:

– Из чего твое зелье?

– Соцветия да листья… иван-да-марьи.

– Нельзя его ему, его русалка укусила.

– Что он теперь, обратится? – хмыкнул Дарий.

Русалка фыркнула оскорблённо:

– Нет, но она теперь власть над ним имеет. Что ни прикажет – всё сделает. И по ночам к воде тянуть будет.

Повисла тишина. Неждан выглядел обескровленным, напуганным, ярко-голубые глаза горели на бледном лице. И лишь русалка не казалась встревоженной, сидела столь же гордо, задрав подбородок.