Лунная тень 2. Тени и пламя

Супруга Александра задумчиво кивнула и принялась наблюдать за слугами, которые собирали фрукты на поляне в паре десятков шагов от них. Она старалась казаться расслабленной, но Эрфиан чувствовал ее напряжение. Медея пришла сюда не для того, чтобы принести ему накидку и отвар, и они оба это знали. Хотела поговорить с ним о клане? Об Александре? О наследнике? Вряд ли. Молчание затягивалось, и гость постепенно убеждался в том, что она ждет его вопроса. Вопроса, который, может статься, задавать не следует, но на попятную идти поздно.

– Прекрасная Авирона, моя создательница, хотела познакомиться с тобой, – заговорил Эрфиан. – Вы встретились в клане Вильгарда?

– Нет, – после паузы ответила Медея. – Мой визит к Викингу Вильгарду, да даруют ему боги долгую жизнь, лучшую супругу в двух мирах и много детей, был коротким. После этого я отправилась по делам.

– В соседний клан?

Сине-зеленые глаза вампирши оставались спокойными, как речная гладь в хорошую погоду.

– Верно, – подтвердила она. – Александр попросил меня передать Октавиану несколько писем. И, так как Кантара, моя бывшая служанка, осталась в деревне темных эльфов и получила белую мантию советника, я доставила письма лично.

– И часто ты доставляешь письма Октавиану лично?

Медея улыбнулась. Открыто и дерзко, так, как и положено улыбаться женщине, оставившей позади не одну и даже не двух соперниц в борьбе за место рядом с главой клана. Эрфиан уже в который раз подумал о том, что смелость этой женщины заслуживает уважения. Будь здесь ее отец, он бы ей гордился. Если верить рассказам Нави, он был тихим и спокойным существом, всегда отвечавшим вежливо на обращенные к нему вопросы, и никогда не вступал в борьбу за власть. Он находил способ получать желаемое без открытой борьбы. Тихой и спокойной водой лучше всего любоваться со стороны, не проверяя глубину скрывающегося под ней омута.

– В последнее время слишком часто, Великий. Признаться, роль почтового голубя мне порядком поднадоела. Вот только не знаю, как бы помягче сообщить об этом Октавиану…

– У тебя слишком много секретов от супруга для хорошей жены.

– Великий прав. Но женой я стала не так давно, и теперь обучаюсь нужным премудростям.

– Октавиан не ревнует тебя к Александру? Утешается мыслью о том, что стал твоим любовником до того, как ты разделила постель с главой клана?

Под внимательным взглядом Медеи Эрфиан сделал несколько глотков горячего вина. Давид готовил этот напиток по другому рецепту, делая его менее сладким и чуть более терпким, но угощение пришлось ему по душе.

– Мы не говорим об этом. Октавиан предпочитает жить сегодняшним днем. До обращения он был воином и получил бессмертие в зрелом возрасте. Такие вампиры не расстаются с прежними привычками, и характер тоже остался при нем.

– Я долго ломал голову над тем, почему он отказывается от моих приглашений на аудиенцию и не хочет общаться с Вильгардом. Сперва решил, что причина в несостоявшемся браке Гривальда и дочери Октавиана. Но одно дело – игнорировать главу другого клана. И совсем другое – хранителя, который скрепляет свои письма печатью служителя Равновесия. Вот тогда-то я впервые задумался о том, что происходящее – часть большого плана. И план этот слишком хитер. Октавиан умен, но мыслить на несколько шагов вперед неспособен. Для того, чтобы этому научиться, нужно иметь большой опыт полководца. Или советника по военным делам. Или много читать. Как моя госпожа. Обладай Октавиан хотя бы одним из перечисленных мной достоинств, он бы понял, как ловко ты его используешь.

Достав из широкого рукава платья миниатюрный кружевной веер, Медея раскрыла его и поднесла к лицу.

– Ему и вправду не помешает побольше читать, – сказала она, следя за тем, как Эрфиан пьет вино.

– Ты не предполагала, что я могу отказать беглецам? В будущем соседство вампиров и темных эльфов принесет много проблем.

– Ты бы не отказал им, Великий. У нас с тобой одна цель.

– Правда? И какая же?

– Мы оба жили в те времена, когда Орден представлял из себя шайку голодных диких вампиров. Темный мир – тот, который сегодня все знают – построили янтарные Жрецы. Они сделали это своими руками, с помощью магии и знаний. Женщины, имена которых стерли из исторических трактатов, завоевывали новые земли и вели за собой самую могущественную в двух мирах армию. Обращенные могут считать себя центром Вселенной, каратели могут говорить о всевластии, но если темных эльфов превратят в рабов, все мы обречены. – Она перевела дыхание. Ее щеки раскраснелись, глаза заблестели от подступивших к ним слез. Перемена в образе женщины, которая несла себя как королева и смотрела на мир чуть свысока, была такой разительной, что Эрфиан, пусть и ожидавший чего-то подобного, поставил опустевший кубок на землю и бросил на собеседницу удивленный взгляд. – Эру янтарных Жрецов не вернуть, да и вряд ли мы в этом нуждаемся. Но мы обязаны сделать все возможное для того, чтобы темные эльфы стали сильнее. Они помнят о своих корнях. Магия – в их крови. И в твоей тоже, не так, Великий? Теперь ты бессмертен, но ты был рожден темным эльфом. Твоя мать – одна из великих воительниц древности.

Слуги подняли доверху наполненные фруктами корзины и понесли в направлении кухни. Эрфиан вспомнил дни сбора урожая в деревне янтарных Жрецов, когда он, еще совсем ребенок, помогал остальным таскать туго набитые мешки, а за ужином Алин, его приемная мать, в награду приносила несколько персиков из сада Жреца. Тогда этот сад, место, созданное магией, в которое могли попасть только темные эльфы с голубой кровью, еще существовал. Персики были ароматными и сладкими, их сок тек по подбородку, когда Эрфиан вгрызался зубами в нежную мякоть. Когда кто-то говорил ему о мире и благоденствии, на языке вновь появлялся вкус тех фруктов, хотя прошла целая вечность. Не один десяток вечностей.

– Что об этом думает твой почтенный супруг?

– Мой почтенный супруг думает, что его сын слишком много общается со слугами, а для будущего правителя это унизительно. – Медея села прямо и положила руки на колени. Сейчас она казалась Эрфиану маленькой девочкой, которая просит у родителей разрешить ей присутствовать на празднике первого урожая и дождаться большого костра, который разожгут в полночь. – Если бы отец был жив… я хочу сказать, если бы он видел все это…

– Он был против могущества Ордена. Я могу его понять. Он был слишком умен и слишком хорошо знал историю для того, чтобы понимать, к чему это ведет. В этом и заключается твоя цель? Сделать темных эльфов сильнее?

Вампирша вновь посмотрела на него.

– Равно как и твоя, не так ли, Великий? Полагаю, ты не откажешься от союзника. – На ее губах промелькнула слабая улыбка. – Если, конечно, ты доверяешь союзникам-женщинам.

– В общении с женщинами я обычно преследую более приятные цели, моя госпожа. Что до союзников… боюсь, в этом качестве они могут быть очень опасными.

– Зато у них есть оружие, перед которым бессильны самые жестокие воины. – Медея поднялась. – Не смею дольше задерживать Великого. Салим просил передать, что ванна уже готова. Если тебе вновь понадобится собеседник, прикажи позвать меня. Я отложу все дела и приду развлечь дорогого гостя.

Глава 3

Фелот (побережье Красного моря)

Природа готовилась к зиме, погружаясь в спячку, но в Фелоте это время года мало чем отличалось от остальных. Разве что солнце было не таким жарким, а торговцы, прибывшие из северных земель, привозили более скудный товар. В остальном город на берегу моря с самой чистой в двух мирах водой продолжал жить привычной жизнью: здесь пили много вина, носили дорогую одежду и любили веселиться. Базар по-прежнему манил ароматами свежих фруктов, изысканных благовоний и чужеземных сладостей. Мастера продавали оружие, вампиры – украшения и светлых эльфиек-рабынь, а жрицы культа сладострастия из располагавшегося неподалеку храма – любовные зелья, вина и ткани. Последних в это утро возле прилавков было много. Как показалось Калилю, слишком много. Он недолюбливал этих созданий. То ли потому, что они, не владея магией, могли читать потаенные мысли незнакомцев, то ли потому, что наслаждались праздностью, нисколько этого не стесняясь, то ли потому, что непристойные предложения из уст служительниц Великой Богини – или, как чаще всего говорили сегодня, Великого Бога – ему здорово поднадоели.

Время от времени Калиль задумывался об этом, испытывая одновременно восторг, стыд и ужас, и понимал, что совсем не прочь принять одно из этих предложений. А, может, и не одно. Что-то особенное витало в воздухе Фелота из-за близости храма из лазурного камня. Что-то, чему нет названия ни в одном из языков мира, потому что богиня, которой поклонялись жрецы сладострастия, появилась на свет задолго до того, как люди придумали первый язык и научились ходить на двух ногах. И сегодня ей не нужен язык для бесед со своими детьми. Потому что за границами здравомыслия, там, где тает страх и рождается истинное счастье, слова никто не использует. Кто знает, возможно, они правы, и по-настоящему счастлив тот, кто постиг всю глубину безумия…

– Мой господин ищет что-то особенное? Платье для своей подруги, самой прекрасной женщины в двух мирах? Вино, отведав которое, она больше не посмотрит ни на одного мужчину и будет предана только тебе?

Легки на помине.

На жрице была короткая туника из темно-зеленого шелка, перехваченная на талии кожаным пояском. Шею украшал ритуальный медальон на тонкой бечевке, покоившийся в ложбинке между ключиц. Пышные локоны цвета воронова крыла свободно рассыпались по плечам. Кожа у женщины была смуглой, как у коренных жителей Фелота, а глаза – золотисто-карими. Поймав их взгляд, Калиль замер, как зачарованная жертва вампира.

– Я целитель, и я ищу травы, – наконец отозвался юноша.

– На моем прилавке ты найдешь такие травы, каких нет ни у одного торговца на этом базаре.

– Мне нужны соцветия солнечного лика… и порошок из молодых листьев лунной ягоды.

Подруга жрицы – или сестра, потому что их нельзя было отличить друг от друга – протянула Калилю два небольших мешочка из грубого льна.

– Пусть Великий Бог благословит того, кто получит от тебя эти лекарства, красивый незнакомец, – сказала она. – Две золотых монеты – и они твои.

Юноша отдал жрице деньги и протянул руку за товаром, но отдавать мешочки она не торопилась.

– Как тебя нарек отец?

– Он дал мне имя «Калиль».

– Калиль. Значит, ты приехал издалека, чужеземец. Что привело тебя в город на берегу моря с самой чистой в двух мирах водой?

– Я путешествую, моя госпожа.

Жрица расхохоталась.

– Меня зовут Велла, – представилась она. – А мою сестру, – кивнула она на вторую женщину, – Ювелла. Мы родились от одного лика луны. Такое редко встречается у жрецов сладострастия. Наша матушка, да дарует ей Великий Бог долгие и полные удовольствия дни, благословлена. Ты здоров, красив, хорошо одет, можешь заплатить за травы золотом, Калиль. Так почему же ты грустишь? Наш господин говорит, что грусть – страшный грех. К полудню мы продадим большую часть своего товара и вернемся в храм. Хочешь пойти с нами?

– Благодарю, но у меня есть дела, – покачал головой Калиль.

– Ты торопишься к своему другу, – заговорила Ювелла. – К существу, которое обязано тебе жизнью. А ты, в свою очередь, чувствуешь себя обязанным и думаешь, что должен и впредь сопровождать его. Нет ничего хуже, чем придуманный долг, Калиль. Особенно если исполнение долга печалит тебя и не дает расправить крылья.

Юноша посмотрел на льняные мешочки, которые жрица положила на прилавок.

– У меня нет выбора, – сказал он тихо. – Вампиры разрушили мою деревню, уничтожили все, чем я жил, убили всех, кто был мне дорог. И теперь я странник. Вечный скиталец, который что-то ищет.

Ювелла улыбнулась ему – тепло, по-матерински.

– Все мы ищем одного, Калиль. Любви. Мы скитаемся, не понимая, что Великий Бог спрятал любовь у нас внутри. Иногда нужно пройти половину мира для того, чтобы это понять. Может статься, твоя половина мира уже пройдена, и путь завершится в тот момент, когда ты преклонишь колени в нашем храме?

Калиль молчал, покусывая нижнюю губу. Боги знают, как он хотел уйти, но неведомая сила приковала его к месту.

– Иллария, – произнесла Ювелла негромко, и юноша, услышав это имя, дернулся, как от удара хлыстом по лицу. – Прекрасная Иллария с глазами цвета свежей весенней травы. Ты так и не посмел к ней приблизиться, опасаясь гнева ее отца. Ждал, ждал и ждал. Что же тебе принесло ожидание, Калиль? Помимо боли? Это не научило тебя главной истине, о которой говорят служители Великого Бога: единственный момент, ради которого стоит жить – это настоящее?

Базар шумел, покупатели и торговцы спорили, смеялись, кричали друг на друга на разных языках, солнце поднималось все выше и уже начало припекать всерьез, но Калиль, стоявший у прилавка жриц, не замечал ни базарного шума, ни солнца. Сейчас он не был спутником Лотара и вечным странником. Он был молодым эльфом из деревни Жреца Орлина, слишком скромным для того, чтобы подойти к младшей дочери первого советника Ирфина. Калиль наблюдал за Илларией, когда она слушала истории хранителя знаний по вечерам у костра, смотрел на нее на пирах. Другие девушки танцевали с воинами, виноделами и сыновьями из правящей семьи, а она сидела у стола и наблюдала за ними. Первый советник Ирфин был всецело поглощен беседой с Орлином или кем-то из гостей, но стоило кому-то бросить взгляд на Илларию, пусть бы и случайный – и его голова поворачивалась в направлении дочери. Смельчак мгновенно приходил в себя и одаривал вниманием другую эльфийку.

Разумеется, отец устроил бы ей выгодную партию. Он устроил выгодные партии всем своим дочерям, рожденным в законных браках. Оделия – та и вовсе вышла замуж за Тревиана, сына Жреца, эльфа с янтарными глазами. Лучше бы присматривал за остальными своими девками, которые появились на свет от служанок и простых эльфиек, зло думал Калиль, которые путаются даже с вампирами, как Лоиза. Но злиться он мог хоть до смены темных вех. Кому первый советник точно не отдал бы руку своей младшей дочери – так это сыну целителей, который с трудом умеет читать и писать. Совсем как у янтарных Жриц из давно разрушенной деревни. Мужа им выбирает отец, и они не смеют возразить. Калиль хранил свою тайну так свято, как мог. Думал об Илларии каждый раз, закрывая глаза, мысленно произносил ее имя. И испытал огромное облегчение, узнав, что после нападения вампиров она ушла целой и невредимой.

Если беглецы и вправду пошли к Луноликой Весте, хранительнице храмовых земель, то там она будет свободна. Не обязательно счастлива – темный эльф не может быть счастлив вдали от земли, на которой был рожден – но свободна. От глупых традиций, которые висят на тебе как кандалы, от мыслей об отцовской воле, которая священна для женщины от крови первых богов. Калиль понимал, что, скорее всего, обманывает себя, но тихий голос внутри подсказывал ему, что сердце зеленоглазой Илларии, дочери прекрасной Деи, которую лишил жизни Лотар, и чуть не поплатился за это собственной жизнью, свободно. Возможно, она ждет его, молодого эльфа из семьи целителей? Того, кто полюбил ее с первого взгляда – и продолжит любить до тех пор, пока Великая Тьма не заберет его душу?

– Уж лучше бы она умерла, – сказал он с нотками отчаяния в голосе.

– Только Великая Тьма решает, кто из нас закончит дни на этой земле, а чья жизнь продолжится, – сказала Велла. – Мы не властны над ее выбором. А, значит, и думать об этом не следует. Пойдем с нами, чужеземец Калиль. Ты будешь жить в храме и помогать нам. Познаешь все тайны, который Великий Бог открывает своим жрецам. Научишься готовить вина, благовония и любовные зелья. У тебя появятся новые друзья. Ты навсегда сохранишь в своем сердце зеленоглазую Илларию, но эти мысли не будут причинять тебе боль. Ты поймешь, как важно радоваться каждому дню просто потому, что ты открыл глаза, можешь поесть и выпить чистой воды. Ты узнаешь, что такое истинная любовь. Любовь, которая живет в сердце каждого из нас – и которая освещает наш путь.

– Да-да, – ответил Калиль. – Открой свое сердце. Вы часто это повторяете.

Ювелла взяла его за руку. Ее ладони были мягкими, а кожа – теплой, как парное молоко. Она чуть наклонилась вперед, и юноша почувствовал аромат розового масла, исходивший от волос жрицы.

– Много кто повторяет это, Калиль. И мало кто понимает, что на самом деле означают эти слова. В каждом живет страх. Мы боимся, что нам откажут. Боимся потерять то, что нам дорого. Великий Бог учит нас, что все события, и хорошие, и плохие, происходят для того, чтобы мы поднялись над суетой этого мира и заглянули в себя. Расставание с женщиной таит в себе сладкое предвкушение встречи с другой. Ты еще не знаешь ее, но она уже ждет тебя, хотя ваши пути до сих пор не сошлись. Все, что происходит в этом мире, обусловлено любовью.

– Даже убийство вампирами эльфов из моей деревни? – горько усмехнулся юноша.

– Иногда наше сердце закрыто на сотню замков, и нам нужно пережить потрясение для того, чтобы проснуться и открыть глаза. Может, зеленоглазая Иллария – не та женщина, которая предназначена тебе, чужеземец Калиль? Может, ты еще не встретил свою единственную? – Ювелла подняла брови, и ее лицо осветила слабая улыбка. – Впрочем, кто сказал, что ты должен ограничиваться одной женщиной?

Калиль вновь потянулся за льняными мешочками, за которые успел заплатить, но убрал руку. Слова жрицы посеяли в его душе семена сомнения. Впервые после ухода из деревни он задумался о том, что уже отдал Лотару свой долг – долг целителя, спасающего жизни. Что теперь держит его рядом с существом, которое не так давно было обыкновенным темным эльфом, а теперь, если верить Сновидцу Диту, стало жрецом могущественной древней богини, забывшей свое имя и называющей себя Охотницей? Он не испытывал дружеской привязанности к Лотару. По правде говоря, он его боялся, хотя Дит Сновидец пугал его куда больше. Это опасное путешествие, и оно не принесет ему ничего хорошего. Лотар убегает от мужа женщины, которую он убил, и сомнений в том, что месть первого советника Ирфина свершится, у Калиля не было.

Так зачем же ты идешь за этим существом, глупый мальчик? Не потому ли, что твой отец оставил мир живых, когда ты встретил четвертую весну, а мать слишком сильно тебя опекала, и ты не научился самостоятельности? Не потому ли, что ты хотел быть рядом с кем-то взрослым, сильным, решительным, имеющим цель? Если так, то выбор ты сделал дурной. И расплатишься за это сполна.

– Как же можно сомневаться в могуществе Великого Бога? – всплеснула руками Велла. – Пойдем с нами, чужеземец Калиль! Никто в здравом уме не откажется от того, чтобы провести хотя бы несколько дней в храме из лазурного камня. А потом, может статься, ты примешь обеты и станешь жрецом… мы будем любить тебя как брата.

– И не только как брата, – добавила Ювелла.

Калиль ожидал, что они рассмеются в один голос, но жрицы оставались серьезными.

– А… что я буду делать в храме? – недоверчиво спросил он.

– У нас много работы, – ответила Ювелла. – Найдешь то, что придется тебе по душе. Сбор фруктов, приготовление вин, благовоний и любовных зелий, шитье. А еще мы делаем украшения и свечи. Ты говорил, что ты целитель. Мы обучим тебя особым рецептам снадобий, которые снимают любую хворь. Страдающие люди и темные существа приходят в лазурный храм со всей округи, и мы помогаем им. Великий Бог учит нас, что нет ничего более священного, чем спасение жизни.

– У нас есть деньги, – вновь вступила в разговор Велла. – Главная жрица Махаат – одна из самых богатых и влиятельных женщин Фелота. Ты не будешь ни в чем нуждаться. Получишь собственную комнату в храме, горячую еду, красивую одежду, мягкую постель.

– В которой, конечно же, никогда не будешь спать в одиночестве, – закончила Ювелла.

Калиль уже почти принял свое решение и открыл рот для того, чтобы задать следующий вопрос, но с его губ не сорвалось ни звука. К прилавку жриц подошла пара. Или, если говорить точнее, спутники. Мужчина и девушка. Темные волосы девушки, одетой в длинную тунику из нежно-розового шелка, были заплетены в толстую косу, на ее голове красовалась изящная тиара, украшенная мелким жемчугом. Рядом с ней мужчина в простой одежде, которую в Фелоте носили разве что слуги, казался оборванцем. Калиль заморгал, пытаясь прогнать наваждение, но морок не рассеивался. Красавицу, которая, судя по тунике и украшениям, принадлежала к семье одного из самых богатых торговцев города, если не к семье патриция, сопровождал Ирфин.

Его волосы отросли чуть ли не до лопаток, он похудел, но осанка по-прежнему была гордой и немного надменной – в деревне первого советника всегда узнавали даже со спины. Ирфин держал за плечом мешок, в котором, конечно же, были покупки девушки в шелковой тунике. Во имя всех богов, что он делает в Фелоте?.. Да еще и сопровождает богатую девку в таком виде? Может, у него закончились деньги, и он решил наняться к кому-то слугой? Эта мысль рассмешила Калиля, но следом пришла другая. Он столкнулся нос к носу с первым советником. Сейчас Ирфин схватит его за горло и не отпустит до тех пор, пока не узнает, где скрывается Лотар.

Ювелла улыбнулась покупателям.

– Господин и госпожа ищут что-то особенное?

– Нам нужно мало для ламп и благовония для гостевой комнаты, – сказал Ирфин.

Темно-синие глаза, взгляд которых не приводил в ужас разве что Орлина, женщин и детей первого советника, бесстрастно скользнул по лицу Калиля… а потом Ирфин отвернулся и вновь посмотрел на жриц.

– Восхвалим Великого Бога за его дары, – отозвалась Велла. – Сегодня утром мы приготовили свежее масло для ламп.

С этими словами она взяла с прилавка крохотную плошку, закрытую плотной тканью, и протянула ее девушке. Та вдохнула аромат масла и довольно заулыбалась.

– И правда, совсем свежее! Кажется, я еще никогда не видела такого свежего масла для ламп. Отец будет доволен!

– Твой почтенный батюшка знает толк в масле для ламп, – закивала Ювелла. – Ты прекрасна как цветок, раскрывающий свои лепестки лишь в ночь полной луны, когда воздух наполнен любовью и магией, дитя… Кто из благородных господ этого города имеет счастье называть тебя дочерью?

– Торговец Кловис, – ответила девушка, улыбнувшись.

Она была очень молода, вряд ли встретила пятнадцатую весну. И насчет ее красоты жрица нисколько не преувеличила. Судя по чертам лица незнакомки, ее мать была темнокожей. Родилась в далекой стране, где солнце светит круглый год. На ум Калилю пришло сравнение с трепетным олененком, отличающимся от своих собратьев: слишком чудной, слишком необычный. Такая красота раскрывается лишь в тот момент, когда девочка превращается в девушку.

– Ах, Кловис! – просияла Велла. – Почему же ты сразу не сказала, дитя? Храм задолжал ему больше тридцати золотых монет! Прошу, убери деньги, – продолжила она, заметив, что девушка снимает с пояса мешочек-кошелек. – Я не посмею взять с тебя плату. Сколько кувшинов с маслом хочет получить твой батюшка?

Оцепенение наконец-то отпустило Калиля, и он бросился наутек. Ирфин даже не оглянулся – он изучал выставленные на прилавке товары. Юноша не знал, что нашло на первого советника, и почему он посмотрел на него как на чужака – и не хотел знать. Важно было другое: он жив, за горло, и следовало как можно скорее уносить ноги.

– Эй, смотри куда прешь!

Женщина с коротко остриженными светлыми волосами возмущенно оттолкнула налетевшего на нее Калиля. Он замедлил шаг и остановился.

– Прошу прощения, моя госпожа.

– На твоем месте я бы не носилась так по базару, эльфенок. Неровен час, один из стражников патриция надерет тебе уши за нарушение порядка.

Калиль поднял глаза на женщину. Сперва он принял ее за человека, но теперь понял, что перед ним светлая эльфийка. И волосы у нее были не просто светлыми, а цвета белого эльфийского золота, а глаза – голубыми. Принцесса? На базаре в Фелоте?.. Юноша оглядел эльфийку снова, на этот раз, более внимательно. Никаких туник, никаких платьев. Воинское облачение: черная кожа. На поясе женщины висели ножны с парными клинками. Она стояла, прислонившись к каменной стене дома, и небрежно вертела между пальцев медную монету. Такие местные представители власти давали тем, кто хотел принести на базар свои товары. Чем же она торгует? Глупый вопрос. Если воин пришел на базар в таком виде, то ответ может быть только один: это наемник.

– Извините, ваше высочество, – пролепетал Калиль.

– Беги дальше, эльфенок, – снисходительно рассмеялась женщина. – Но если ты хочешь купить мои клинки, можешь задержаться. Обсудим цену.

– Благодарю, ваше высочество, но в воинах я не нуждаюсь.

– Что за глупое имя – Калиль? Или там, откуда ты родом, детей называли в честь проклятых богов?

Юноша вспыхнул. Мерзавка подслушала его разговор со жрицами!

– Мое имя переводится с древнего языка как «легкий»[Имя «Калиль» можно перевести с арамейского как «легкий» и как «проклятый». Корень обоих слов звучит одинаково, разница лишь в написании]! – обиженно заявил он.