Под солнцем правды

Сначала они несмело переглядываются, мама смотрит на меня. Грозно, холодно и непонимающе. Уверена, если бы в её методах воспитания было физическое насилие, я бы точно отхватила пощечину.

– Я выйду позвонить.

Генри спешно поднимается и выходит из-за стола, оставляя позади себя крайне опасное положение. Для меня. Он искренне уверен, что я буду молчать. Самодовольно, надменно. Мама наклоняется ко мне, и я чувствую угрожающие волны, что исходят от неё.

– Почему ты позволяешь себе так с ним говорить? – цедит она сквозь зубы, выгораживая его всем своим существованием. Мне тошно.

Я стыдливо молчу. Она не знает, а я не расскажу. Точно не сейчас, когда она уже решила выйти за него замуж, пускай более удачного момента уже и не будет. Я не смогу всё разрушить. Не для неё.

– Я выхожу за него замуж, и я хотела бы от тебя больше уважения.

Я вскипаю, пускай свое состояние мне всё же и получалось скрывать. Я научилась. Я вглядываюсь в её лицо, которое светилось беззаветной верой. Ему. Уважение. К нему. К животному. Я поднимаю на неё обессиленный взгляд и прикусываю губу. Слова вылетают наружу сами.

– Мам, он… – голос вялый, неуверенный. Мне страшно, и я тут же понимаю, что не осмелюсь.

– Что он? – её лицо, кажется, смягчается, но всё равно не располагает для подобного разговора. Нельзя, Эмбер. Ты никому об этом не скажешь. Она выжидающе смотрит на меня, словно искренне готова что-то услышать. Но я не готова рассказать. Нет.

Она устало вздыхает. Так, словно я и мои выходки ей уже порядком надоели.

– Эмберли, я уверена, что ты желаешь мне счастья. Я счастлива с ним.

Я медленно киваю. Я, разумеется, хочу. Ещё одно убеждение в том, что мне нужно молчать. Как бы сильно я ни хотела это рассказать. Нет. Она счастлива. И она этого заслуживает.

Глава 2

Ранний подъём на каникулах в этом году не входил в мои планы. Я мечтала о том, что летом мне наконец удастся выспаться, понежиться в кровати на шелковых простынях и совершенно ни о чем не думать. Мне казалось, я это заслужила. Здоровый сон в отсутствии утренних тренировок. Но сегодня, как только саднящая щека касается шелковой наволочки, я тут же открываю глаза. Через пару минут словно по щелчку пальцев в мою голову приходят события вчерашнего дня. Стычка возле школы, обезображенное лицо.

Я бросаю быстрый взгляд на часы – нет даже семи. Оставаться в кровати не было ни настроения, ни желания. Мне нужно пробежаться, проветрить голову. Мне отчаянно хотелось забыть, но вчерашнее – не очередной неприятный инцидент, который можно вычеркнуть из своей памяти. Она выходит за него замуж. Это навсегда.

Я нехотя поднимаюсь с кровати, босыми ногами ступая по мягкому ковру. Ворс слабо щекочет пятки, но эти ощущения не перебивают ломоту в теле. В ванной я первым делом гляжу в зеркало – на щеке огромный бордово-фиолетовый синяк, чужеродно смотрящийся на гладкой бледной коже. Я включаю прохладную воду и аккуратно умываю лицо. Сегодня танцы, а мамин Дольче Габанна я вернула ей ещё вчера. Ситуация безвыходная. Она узнает.

Легка на помине. Формально стучится в дверь спальни, и я страдальчески закатываю глаза. Мне не избежать расспросов. Я попалась. Моего ответа не требуется – дверь в спальню распахивается. Через открытую дверь ванной она прекрасно может меня видеть.

– Проснулась? – мама останавливается в дверях и прислонятся к косяку. Ещё в шелковой синей пижаме и совсем без макияжа, но всё равно свежая, отдохнувшая. – Ты вчера пользовалась моей косметикой? – она смотрит на моё лицо и тут же замолкает. – Ради всего святого, Эмберли Роуз, что с твоим лицом?

Я стыдливо молчу. Я так и не придумала, что ей сказать, а она ждёт, ждёт долго. Нависает надо мной и придирчиво оглядывает лицо. Пугающе близко. Чересчур. Она хмурится и недовольно сопит, скрещивая руки на груди.

– Кто это сделал? Быстро говори.

– Вчера я упала с лестницы, – спокойно произношу я, поднимая на неё глаза. Я не могу спрятать свою неуверенность и надеюсь только на то, что она её не заметит.

– Не ври мне, юная леди, – её голос ледяной, словно ветер на озере Мичиган в ноябре. Я должна сохранять самообладание так, как умеет это она.

– Я заезжала домой переодеться и спешила к тебе. Я побежала по лестнице, поскользнулась и упала, – я смотрю маме прямо в глаза. Преданно и невинно, как всегда. На удивление ей этого хватает. Она мне верит. На правду времени у неё нет.

– Господи боже, и почему ты мне не сказала? – мама обхватывает мой подбородок пальцами и поднимает его на себя. Вторую ладонь опускает на здоровую щеку, отчего я содрогаюсь. Было больно. И снаружи, и внутри. – А если бы сотрясение или нос сломала? – она пальцами трогает покалеченную сторону, и я резко отстраняюсь, не в силах более терпеть неприятные ощущения. – И как ты собралась идти с этим на танцы?

– Я замажу, – я виновато опускаю глаза, не в силах больше испытывать на себе мамин внимательный взгляд.

– Разумеется, мой Дольче Габанна хорошо перекрывает, – мамины губы растягиваются в снисходительной усмешке. – Умывайся. Оставлю крем в комнате.

Она оставляет меня одну в ванной, и я тут же зарываюсь пальцами в волосы. Отделалась я легко. Мама не была любительницей долгих разборок, если я была виновата. А я была виновата всегда. Ей хватало всего лишь пары слов, пары колких фраз, о резкости которых она даже не задумывалась, и я была повержена. Я сижу пару минут в ванной не в силах пошевелиться. Что это? Меня ещё не отпустило? Я вновь включаю воду и несколько раз брызгаю на лицо. Когда я возвращаюсь в комнату, обнаруживаю тональный крем на комоде. Щедро и благородно, а я даже не услышала. Сквозь боль наношу тон, чтобы не раздражать маму своим неприличным видом, после чего завершаю макияж полностью. «Внешний вид, Эмбер, это твоя визитная карточка. С генетикой тебе повезло. Постарайся поддерживать свою красоту». Выхожу из спальни. Бесшумно, опасливо.

– Совсем другое дело, – мама довольно кивает, как только я появляюсь на кухне. Удовлетворение и вкус победы. Ей вновь приятно на меня смотреть.

Я опускаюсь за стол. Она ставит передо мной тарелку с ароматным омлетом и садится напротив, начиная нервно вскрывать утреннюю почту. Завтрак перед пробежкой был очевидно не лучшей идеей, поэтому я лишь вожу яйцо по тарелке, увлеченно наблюдая за мамиными действиями. Содержание почты разнилось. Счета, реклама, деловые письма. Её рука резко останавливается на одном конверте. Мама аккуратно открывает его и достаёт оттуда сложенное втрое письмо. Её лицо резко меняется – из спокойного непоколебимого становится мрачным и тревожным. Я редко видела её такой – мама никогда не показывала свои эмоции. Я никогда не видела её плачущей или подавленной, казалось, хладнокровие было её врожденным состоянием.

– Что такое? – с любопытством интересуюсь я, но она холодно молчит.

Я приподнимаюсь и смотрю на конверт, но мама резко его убирает. Я могу увидеть только город отправителя. Чарльстон. Что же так заставило её волноваться и откуда у неё от меня тайны?

– Это от родственников? – с энтузиазмом спрашиваю я. Я не знаю, что натолкнуло меня на подобные мысли, но мне хотелось, чтобы это было правдой. Только эта страница моей жизни была для меня закрыта, только это она так тщательно от меня прятала.

Мама безучастно качает головой. Играет. Притворяется. Её это задело.

– Это неважно, абсолютно неважно, – сдавленно отвечает она.

– Почему ты мне никогда о них не рассказывала? – я не знаю, хожу ли я по тонкому льду или по острию ножа. Она точно не захочет говорить, и я не знаю, взорвется ли она сейчас или холодно оборвет все мои попытки что-то узнать.

– Эмберли, мы уже много раз об этом говорили, хватит, – устало просит она и убирает письмо в конверт, после чего засовывает его в один из кухонных ящиков. Я не удивлена. Она делает вид, что ничего не произошло. Такое поведение всегда имеет место.

Я закусываю губу и опускаю глаза в тарелку. Аппетита совсем нет, но, если я не поем, мама вновь разозлится.

– Поедешь в магазин? – она как ни в чем не бывало смотрит на меня и склоняет голову на бок. Ни следа растерянности и замешательства. Идеальна и спокойна, как всегда. Само совершенство.

Я безучастно пожимаю плечами, ожидая пока мама сама не расскажет мне о своих планах.

– Я пойду наберу ванну в гостевой. У меня не работает слив, завтра приедет сантехник и всё починит.

– Хорошо, – я безразлично качаю головой. Такие подробности не вызывают у меня интереса. Есть что-то поважнее ванной.

Мама уходит, продуманно прихватив с собой таинственное письмо. Все мысли о желанной пробежке вмиг улетучились, как и мысли о её замужестве. Я закусываю губу. Разумеется, она что-то скрывает. Я выкидываю омлет в мусорку, забрасываю сверху салфетками и спешу наверх. В конце коридора захлопывается дверь гостевой спальни, и я с облегчением выдыхаю. Это минут на сорок. Я успею. Лишь бы она не забрала его с собой.

Я захожу в её спальню аккуратно, боясь пошатнуть хрупкое равновесие царящей здесь атмосферы спокойствия. Она заметит сразу. Я спешно открываю все ящики её комода – пусто. Под кроватью тоже. В ящике туалетного столика ни намека на письмо. В ванную я не заглядываю – мама бы не стала прятать его туда. Я направляюсь в гардеробную. Десятки идеально отглаженных офисных платьев и блузок, столько же туфель на каблуках. Да, настоящий рай, пропитанный приторной Императрицей. Слишком сладкий и живой запах для неё. Непривычно. Я оглядываюсь. Коробка была только одна, на стеллаже с сумками. Я поднимаюсь на носочки и снимаю её с полки. Стопка писем, фотографии незнакомых мне людей – старые, слегка выгоревшие. Сегодняшнее письмо лежит наверху, я достаю его из конверта и опускаюсь на пуфик, чтобы прочитать.

"Привет, Кэрол. Как ты? Я не знаю, зачем спрашиваю, ведь время от времени я включаю интернет и смотрю, как ты поживаешь. Ты молодец. Надеюсь, всё и правда хорошо. Расскажи мне, как там Эмберли? Я видела вашу фотографию в новостях – просто красавица, настоящая Кларк. У нас всё хорошо, собираем урожай. Год хороший, поэтому мы продаем каждый день. Не хочешь приехать? У нас куча персиков, достаточно для того, чтобы закормить тебя пирогами. Я скучаю, Кэрол.

С любовью,

Джуд Кларк."

Всё внутри сжимается. Меня мутит. Она мне врала. Всю мою жизнь она говорила, что её семья, наша семья, не хочет нас видеть, но на самом деле они желали общения с ней. Со мной. Я смотрю на фото. Все старые, из её детства. Огромный дом на ферме. Мама – совсем ещё девчонка в светлом цветастом платье. Счастливая. Я пролистываю другие письма. Все похожего содержания – поздравления с праздниками, семейные истории, дежурные вопросы по поводу того, как мы поживаем. Все от Джуд Кларк. Это он или она? Мать или отец? Сестра или брат?

Я запихиваю всё обратно и выхожу из спальни. Ноги подкашиваются, в пальцах ощущается нервное покалывание. Меня немного потрясывает. Я знала, что здесь что-то не так, что она что-то скрывала, но очень не хотела в это верить. Она – образец идеального поведения, образец морали и нравственности. Врала. Я хотела с ними познакомиться, очень, но она этого не хотела. И почему? В их письмах веяло лишь теплотой и самыми трепетными нежными чувствами, мне не составило огромного труда им поверить. Но что-то неясное всё же шевелилось в груди. Я не могла не верить маме. Да, она врала, но она единственный член моей семьи, которого я когдалибо знала. Возможно, были причины. Но всё равно было больно.

Я иду в свою гардеробную и начинаю перебирать платья, чтобы отвлечься. Я не поеду в магазин, не хочу. Я нахожу его – красное атласное платье с завязками на спине, которое отдала мне Агнес. Улыбаюсь и примеряю его на себя. Оно выглядит волшебно. Моя более спортивная фигура выглядит так же выигрышно, как и тонкие изгибы тела Агнес, а яркорыжий цвет волос эффектно контрастирует с гладкой тканью. Я красуюсь перед зеркалом – несмотря на то, что такое мне совсем не свойственно, и не замечаю, как дверь в мою спальню распахивается. Я вижу отражение мамы в зеркале – потемневшие от воды медные волосы аккуратно лежали по обе стороны от лица, белоснежный махровый халат туго затянут на поясе.

– Что это на тебе надето? – она сердито хмурится и скрещивает руки перед собой.

Слишком открыто и вызывающе. Разумеется.

– Платье, которое мне нравится, – я пожимаю плечами. Такая смелость не была мне свойственна. Она – беспрекословный авторитет, единственное верное мнение. Но не сейчас. Возможно, мне стоило всё же показать свой голос.

– Иди переоденься, – её тон стальной, не терпящий возражений. Ждёт, угрожающе скрестив руки на груди.

– Нет, – я стараюсь быть невозмутимой и уверенной, но под её взглядом эта уверенность постепенно улетучивается. Я непременно пожалею, но попробовать стоило.

– Что? – она выгибает бровь и подходит ближе. Мне страшно лишь от одного её присутствия в такой близости.

– Я не буду переодеваться. Мне нравится это платье, я пойду в нем.

– Что ты себе позволяешь? – её голос становится ледяным. Она никогда не срывалась на крик, не скатывалась в агрессию или ярость так, чтобы это было заметно по голосу. Но тон, полный стального безразличия, казался мне ещё хуже.

– А ты?

Она смущается. Теряется, словно я наотмашь бью её по лицу. Никогда раньше я такого себе не позволяла.

– Что, прости? – она не то шепчет, не то хрипит.

Я набираю полные легкие воздуха. Пути назад нет. Сейчас или никогда

– Ты всю жизнь говорила мне, что эти люди не хотят общаться с тобой, с нами, а на самом деле они каждый месяц писали тебе письма, в которых спрашивали как у нас дела. Почему ты мне не говорила? – теперь скрещиваю руки я.

Склоняю голову на бок и жду. Хватит ли ей времени на то, чтобы придумать себе оправдание?

Её лицо меняется. Она растеряна. И зла, но зла не на меня. Мама облокачивается на комод и обессилено качает головой. В эту секунду она гораздо более уязвима, чем я.

– Эмберли, мы об этом уже говорили.

И всё? Я ожидала большего, мама. Я ожидала правды.

– Ты говорила. Ты всегда говорила мне одно и то же, но не рассказывала ничего о своем прошлом, о твоей, о нашей семье. Я не знаю абсолютно ничего о том, кто я есть.

– Ты моя дочь, – мама кивает, словно мне должно этого хватить.

Властно. Уверенно. Если сейчас начнётся игра на чувстве вины, я точно проиграю, это не моя сильная сторона. Но она не продолжает, зато продолжаю я. У меня есть выбор – закончить всё и больше её не тревожить, или добиться своего и узнать. Скрепя сердце я выбираю второе. Я знаю, что тебе больно, мама.

– Мне нужно больше. Мы всегда были вдвоем, потому что ты мне так говорила, но оказывается, недалеко живут родные люди, которых ты от меня скрывала.

Шаг за шагом. Аккуратно и без обвинений. Может это на неё подействует?

– Эмберли, это было в твоих интересах.

– Я так не думаю, – я разочарованно качаю головой. – Почему ты не говорила мне ничего о них?

Она пожимает плечами. Так, словно задумывается, но лицо её всё ещё спокойное, непробиваемое.

– Так было лучше для тебя. Оборвать все связи.

Я прыскаю со смеху.

– Не говори. Я сама узнаю. Я поеду туда, – от собственной смелости захватывает дух и я с интересом жду её реакции.

– Нет, – мама приходит в ярость и еле сдерживает свои гневные порывы, стирая все мои представления о её личности. Неужели она так умеет? Взгляд жесткий, приказывающий. Но нет, не сейчас. Я терпела достаточно.

– Да. Если ты не хочешь мне говорить, я узнаю их сама, – я иду обратно в свою спальню. Достаю дорожную сумку изпод кровати и начинаю хаотично скидывать туда вещи.

Мама залетает следом и угрожающе нависает надо мной.

– Ты никуда не поедешь, – строго произносит она, но по её тону понятно, что она совсем в себе не уверена.

Я резко прекращаю сборы и поворачиваюсь к ней. Поднимаю брови.

– Тогда расскажи мне всё. Расскажи мне правду, и я никуда не поеду, клянусь. Просто расскажи мне всё от начала до конца и я останусь, мам.

Она молчит. Впервые в жизни я не могу разгадать, в каком состоянии она находится. Печаль? Смятение? Растерянность? Ей точно не по себе и она не чувствует явного преимущества. Хотя бы раз в жизни мне удалось её одолеть.

– Так я и думала, – я холодно киваю. Чувств нет. Ни сожаления, ни печали. Равнодушие. – Спасибо за честность, мам.

Я вновь принимаюсь собирать вещи, после чего обхожу её и уверенно спускаюсь по лестнице вниз. Кровь стучит в висках, я впервые в жизни вытворяю что-то подобное.

– Эмбер, не надо, пожалуйста, – её голос предательски надламывается.

Впервые в жизни она показывает свою слабость и только за это я готова упасть ей в ноги, попросить за всё прощения и никуда не ехать. Но нет, я не могу. Я знаю, что будет после. Я так не сделаю. Я игнорирую её и выхожу из дома. Она не бежит за мной и не зовет обратно. Смирилась ли? Сажусь в машину и отъезжаю от дома. Сердце бешено колотится. Я правда это делаю. Я в восторге сама от себя. Я начинаю мчаться по шоссе из города. Включаю навигатор. Ехать около трёх часов. Всего лишь. К началу одиннадцатого должна быть на месте. Телефон разрывается от маминых звонков, но я не беру трубку. Слишком поздно.

Когда я проезжаю примерно половину пути, а звонки сменяются редкими смс, я начинаю жалеть. Я её задела. Обидела. Уехала. Я не должна была себя так вести, нет. Я ужасная дочь и она такого не заслужила. Я еду в Чарльстон, не зная, сколько времени я там проведу. Но сюда вернуться придётся. Вернуться в то, что я окончательно разрушила. Но отступить я уже не имею права. Я не могу вернуться, так я признаю её победу. Чувство опьянения собственной смелостью уже прошло и я начала думать как себя вести. Я не знаю адреса, я не знаю, как искать. Чарльстон —маленький ли город, и кто может там мне помочь? Джуд Кларк – кто это? Как я могу отыскать их дом?

Я мельком гляжу на экран – десять сообщений от мамы. Она просит меня вернуться. Обещает, что ни слова не скажет мне за мою выходку. Но я не могу. Я не вернусь, точно не сейчас. Крохотная битва за независимость уже выиграна.

Я пересекаю границу городка в начале одиннадцатого. Ничего примечательного – крохотный, даже меньше, чем я себе представляла. Солнечный, ухоженный и чистый, но полностью пропитанный атмосферой глубинки. Лавки с овощами и фруктами, магазинчики с выцветшими вывесками, малое количество людей на улицах. Я не была в подобных местах раньше – признаться честно, я и была знакома лишь с мегаполисами – ничего общего с истинным лицом Америки и её настоящей жизнью. Я останавливаюсь прямо посередине города. Я не знаю, куда двигаться дальше. Адрес с конвертов, к сожалению, в памяти не отпечатался. Почта. Я оглядываюсь и без труда нахожу почтовый офис на противоположной стороне улицы. Я вылезаю из машины. Воздух спертый, тяжелый, на улице словно градусов сто. Я бегу через дорогу и оказываюсь внутри – в маленьком светлом помещении, где еле-еле лениво работал кондиционер.

Светловолосая женщина лет пятидесяти, которая сидела в самом дальнем окошке, тоже работала без особого энтузиазма. Пальцы с скоростью черепахи отбивали равномерную дробь по старой клавиатуре.

– Вам помочь? – голос безучастный, измученный.

Я несусь к ней.

– Я… Я хотела бы узнать… – я медлю. Не знаю, как объяснить ей то, что мне нужно. Это незаконно, и возможно даже в глубинке следуют закону.

– Адреса не выдаём, – хмыкает женщина и переводит свои серые глаза обратно на жёлтый экран.

Крах. Её проницательность жестоко сбивает меня с толку. Я поднимаю брови и выдавливаю глупую непонимающую улыбку. Иногда срабатывает.

– Вы понимаете, тут такое дело…

– Нет-нет, мисс. Никаких адресов, – она строго смотрит на меня, недовольно поджимая губы. Я понимаю, что она непреклонна.

– Хорошо, спасибо, – я раздосадовано киваю и спешно покидаю здание.

Солнце слепит беспощадно. От горячего асфальта вздымается полупрозрачный пар, ни дуновения ветерка, ни крохотного намека на дождь. Ни людей на сухих пустынных улицах. Я следую обратно к машине. План нужно придумать получше. Я иду и чувствую, как подкашиваются ноги. Теплая жидкость течет из носа, и прежде чем перед глазами окончательно темнеет, я успею смахнуть её пальцами. Тёмнобордовый цвет крови пугающе сверкает на пальцах. Глухой удар и разрывающая головная боль. Последнее, что я чувствую.

Глава 3

Яркий свет яростно ударяет в глаза, как только я поднимаю тяжелые веки. Запах нашатыря, взявшийся непонятно откуда, забрался, казалось, под кожу. Голова точно лопнет. Я резко сажусь.

– Тише, тише, мисс. Аккуратнее, не нужно так резко, – перед взглядом всё расплывается. Проходит секунд тридцать, прежде чем два силуэта женщины в белом халате наконец сливаются в один. На вид лет сорок-сорок пять. Часть пшеничных волос с мягким рыжеватым отливом убрана заколкой сзади, на лице мягкая дружелюбная улыбка.

Я медленно киваю и зарываюсь пальцами в волосы. Макушка жутко ноет, я прикрываю глаза.

– Как Вы себя чувствуете? Звёздочки перед глазами, тошнит?

Я отрицательно качаю головой. Мне нужно скорее уйти, в больнице я чувствую себя наиболее уязвимой. Я не знаю, как быть здесь без неё. Без её безмолвной поддержки, без той уверенности, которую она излучала. Сколько в своей жизни я повидала больниц, но ни в одной из них я не чувствовала себя незащищённой. Мамы рядом нет и несмотря на то, что с ней было бы неоспоримо лучше, я не хочу, чтобы ей звонили.

– Мне пора идти, – я трогаю пол носками кроссовок и пытаюсь встать. Ощущение, словно я вот-вот уйду под землю. Я хватаюсь руками за кушетку и зажмуриваюсь.

– Мисс, Вы куда? – встревоженно интересуется женщина, крепко сжимая мои плечи. Резиновые перчатки неприятно грели кожу, я резко отстраняюсь.

– Меня ждут, – выдавливаю я и жадно глотаю ртом воздух.

– Мисс, мы обязаны позвонить Вашим родителям, чтобы они Вас забрали, – доктор серьёзно качает головой, но я замечаю в её глазах искреннюю обеспокоенность.

Я прикусываю губу. Ни за что.

– Моей мамы нет в городе. Я приехала в гости одна, – что-то слабо ноет в груди, и я всеми силами пытаюсь отогнать от себя это давно забытое чувство. Я не скучаю, и мне совсем её не «не хватает». Но это «что-то» ноет сильнее. Тоска.

Женщина удивляется, но кроме удивления я вижу в её глазах что-то ещё. Проблеск сомнения и неяркий огонёк надежды.

– К кому, мисс? Кому мы можем позвонить?

Имя вертится на языке, но я сомневаюсь. Знает ли она Джуд Кларк и может ли она мне помочь? Я закусываю губу.

– М… Джуд Кларк?

Лицо врача преображается, изумление прочно закрепляется на загорелой коже. Я хмурюсь. Она её точно знает, но её удивление было несоразмерно нашей встрече.

– Кем, если не секрет, она Вам приходится? – женщина спрашивает боязливо, вкрадчиво, словно опасается меня спугнуть.

Я пожимаю плечами. Я не могу предполагать. Скорее всего, это кто-то из маминых родителей, но по тем письмам мне это было непонятно.

– Меня зовут Эмбер. Эмберли Кларк, – произношу я в надежде на то, что моё имя что-то ей скажет.

И это работает. На её светло-карие глаза выступают блестящие слезинки. Она подносит ладонь к груди. Суховатые губы размыкаются, чтобы что-то вымолвить, но женщина не может этого сделать. Лишь долго смотрит на меня, вновь и вновь пытаясь впитать в свою память мой облик. От такой реакции я теряюсь. Неужели она и есть Джуд Кларк?

– Господи, – только и выдавливает женщина, обеспокоенно покачивая головой. – Милая, меня зовут Кэтрин. Я твоя тётя.

Я чувствую облегчение. Словно дождь прошёл после изнуряющей жары. Я нашла кого-то из семьи. Родного человека. Свою плоть и кровь. Я не могла представлять свою встречу с ними раньше, рисовать в голове картинки и образы. Я всю жизнь была уверена, что мама мне не позволит, но вот это произошло. В больничной палате, куда я загремела по собственной глупости.

– Тётя? – я не знаю, зачем переспрашиваю, но то сладостное ощущение на языке, когда я произносила эти слова, хотелось испытать ещё раз. Словно что-то тёплое разливается по моему телу.

–Да, – она улыбается. Искрящейся, нежной улыбкой, словно наша встреча принесла ей неимоверную радость, которую совсем не получается скрывать. – Как ты тут оказалась, детка? Кэрол всё тебе рассказала?

Я еле сдерживаю смешок. Рассказала, как же. Она спала и видела, как бы рассказать мне всю правду о моей семье. Но я лишь вежливо улыбаюсь в ответ.

– Я нашла письма от Джуд Кларк и приехала. Одна.

Кэтрин заносит руку и в воздухе очерчивает мой силуэт, словно жаждет ко мне прикоснуться. Улыбается вновь и складывает ладони в примирительном жесте. Она не скрывает радости. Полная мамина противоположность.

– Джуд моя мама. Наша с Кэрол мама. Она в курсе, что ты приехала?

Я качаю головой.

– Я позвоню ей и попрошу отвезти тебя домой, – Кэтрин мягко сжимает моё плечо, и резиновые перчатки уже кажутся мне не такими дурацкими. Я провожаю её взглядом – хрупкий силуэт скрывается за дверью в коридоре, и я остаюсь одна. Домой. Я достаю из сумочки телефон. Мама писала вновь, но я смахиваю всю стопку уведомлений влево. Не хочу. Не сейчас. Я чувствую, как из носа вновь течет кровь и беру со стола Кэтрин сухую салфетку. По белой бумаге вмиг растекаются бордовые узоры, я прикрываю глаза. Это не солнечный удар, я знаю.