21 день

Перевожу неодобрительный взгляд на судно, а потом вновь на женщину, которая в этот момент полоскала полотенце в воде.

– Я сам доковыляю, спасибо, – произношу я, изо всех сил стараясь скрыть язвительность в голосе.

– Занятно поглядеть на это, – обыденно произносит Алма, с кривой ухмылкой.

Цирк уродов.

Я кривлю губы, внезапно ощутив, как Алма приподнимает мои руки и проводит мокрой тряпкой, обтирая мою грудь.

Только на обтирание это не похоже… она массирует меня. Круговые движения шероховатого мизинца на моем соске заставили меня вздрогнуть. Я сглотнул слюну. Сердце вновь чечетку отбивает – сука, как же не комфортно, а!

Ох, если бы это только была Элина… или Нюта… да хоть Егор! Но не эта похотливая стареющая змея! Ситуация такова, что я всегда предпочитал женщин старше меня… Но не в этот раз – Алме я бы дал лет сорок-сорок пять, но даже без учета того, что она психопатичная преступница с сексуальным расстройством, я бы никогда в жизни не позволил женщине, подобной ей, дотронуться до себя!

Её прикосновения сводят меня с ума, я бы еще тысячу раз обтерся этим полотенцем, дабы смыть эти холодные обжигающие прикосновения коротких крючковатых пальцев. Эти полуинтимные массирования неимоверно раздражают! Она намерено измывается надо мной, лапает своими ручонками мой торс, проходя по выпирающим мышцам живота. Со стороны вроде как кажется, ну обтирает раненого, что тут такого…? Но если бы не её томный взгляд, с закатывающимися зрачками под веки. Если бы не её руки, которые без конца блуждают по моему телу…

– Пожалуйста, не делайте так, – не выдерживаю, говоря с выдохом. а сам дергаюсь в бок, отстраняясь. Гляжу в сторону, чтобы не видеть её взгляда. Я не понимаю, мне или жарко, или холодно.

– Возбудился? – спрашивает она флегматично.

Ошарашено гляжу на неё, округлив глаза. Так хочется спросить: «Ты совсем долбанутая?»

– Нет, – глухо отвечаю я, сдерживая свой порыв огрызнуться.

Да рядом с тобой сморщится и никогда не встанет уже!

– Тогда лежи смирно, – отчеканивает она.

Эта женщина вызывает во мне самые гнусные злобные эмоции, на которые, как я ранее думал, не способен. Её хочется придушить обеими руками.

Приходится терпеть. Лежать, не двигаясь, стараясь абстрагироваться от этих гадких прикосновений.

Экзекуция длится целую вечность. Удивлен, как она мне в штаны не залезла! Я облегченно выдохнул, как только она отодвигает от себя ведро с тряпкой. Первый этап закончен.

Замечаю, как берет в руку чашку из подноса, а сама придвигается ко мне ближе.

– Что это? – спрашиваю я, морщась от неприятного запаха.

– Лекарство.

– Что за лекарство? – хмурюсь я, отпрянув шеей назад.

– Лекарство, благодаря которому ты сейчас в сознании и можешь двигаться, – поясняет она, замерев с чашкой в руке.

Замечаю, как уголки её губ тянутся вниз. Взгляд и без того черных глаз темнеет, словно она уходит куда-то в себя.

У меня нет выбора – придется это выпить, иначе Алма зальет мне сама эту жидкость в глотку. Я приподнимаюсь, недовольно искривив лицо, напрягая пресс. Алма тут же подставляет свободную руку мне за шею, придерживая мою голову. Я раздраженно шикнул, ощущая, как её пальцы слегка поглаживают мой затылок. Дёргаю головой, чтобы она прекратила, но похоже на женщину не подействовало – она по прежнему точечными движениями кончиков пальцев дотрагивается до кожи под ошейником.

Жмурюсь, задерживаю дыхание, как только в ноздрях отчетливо застывает зловоние напитка. Приоткрываю иссохшие губы и позволяю влаге влиться в меня. Как только рецепторы языка столкнулись с горьковатой кисло-сладкой жидкостью – первым моим порывом было выплюнуть это пойло! Моё тело на автомате отторгает «лекарство», и по уголкам моих губ потекли теплые струйки темно-зеленой жидкости.

– Глотай всё, – приказывает она, вдавливая края кружки к моим губам.

У меня заслезились глаза, но перебарываю себя и большими, почти жадными, глотками опорожняю кружку. Чтобы только поскорее отделаться от неё!

Выпив «лекарство» я тотчас разразился кашлем и упал обратно на подушки. Во рту застыл горький травяной привкус. Такое чувство будто я выпил настойку боярышника, коньяка, полыни и… чеснока. Боже, как же охота извергнуть эту мерзость.

– Чт… – раскашлялся, не договорив. Прежде чем я смог продолжить, я в очередной раз разражаюсь мокрым надрывным кашлем: – Что, кхм, что с моей ногой?

– Сломана.

– Как сильно? – осмелев, продолжаю я.

– Кость вправляла. Без толку – хромым останешься.

Я цепенею от услышанного. Медленно закрываю глаза, стараясь сдержать порыв раскричаться. в глубине души, где-то там, в самых потемках, я осознавал… . Но гнал это предположение! Не хотел верить в подобное стечение обстоятельств!

Господи, если бы я был хоть немного осмотрителен! Но нет – рванул как идиот, окрыленный мимолетным рвением свободы!

– Мне надо в больницу! – внезапно воскликнул я слабым молящим голосом: – Пожалуйста, я прошу вас, если в вас осталась хоть капля человеческого… – я приподнимаюсь, заглядывая Алме в глаза, встречаясь все с тем же равнодушием: – Отпустите меня, умоляю!

– У тебя был шанс, – коротко произносит Алма, пожимая плечами: – Если бы не взял ключи, я бы тебя отпустила сама.

Замираю, выпучив глаза так, что они чуть ли не выскакивают из орбит.

– Что вы сказали?! – пораженно вопрошаю я, приоткрыв губы.

– Чего ты не понял, Детёныш? – Алма склоняет голову и скучающим тоном продолжает: – Хозяин дома сам решает, когда его гостю нужно уходить, разве нет? – она складывает посуду в поднос, раскручивая чашку то влево, то вправо: – Охотник сам решает – пощадить дичь или добить её, разве нет? – Алма вкрадчиво, исподлобья глядит на меня, а её губы вдруг неестественно широко расплываются по лицу: – Я дала тебе выбор, и ты его сделал, когда подобрал чужие ключи. Не правда ли, Детёныш? – ядовито заканчивает она, пристально глядя мне в глаза.

Моё тело сотрясает дрожь, я несколько раз хлопаю глазами, стараясь осознать произошедшее. Она… Господи, да кто бы на моем месте поступил бы иначе? Извращенная логика, которую я не в силах постичь! Я начинаю суматошно думать. Думать и мыслить – это важно, именно это не дает мне впасть в очередной приступ отчаяния.

Это что же получается, она намеренно оборонила ключи? Нарочно спустилась тогда ко мне? Специально опрокинула коробки? Как она могла так идеально рассчитать траекторию вылета ключей, да так, чтобы я смог до них дотянуться? Тут слишком много подводных камней, слишком многое могло пойти не так! Неужели этот трюк она проворачивала несколько, а то и десятки раз?

Я закрываю рот дрожащей ладонью. Гляжу вверх, на деревянные дощечки потолка, будто бы ища в них ответы.

Неужели она бы меня выпустила? Да кто в это поверит?!

Нет, я сделал всё правильно, я только ошибся, в том, что оказался слишком суетлив! Но это… это в голове не укладывается!

– Я не верю вам, – холодно произношу я: – Ни один человек в здравом уме в это не поверит!

– Мне всё равно, – отвечает она отстранено: – Факт: ты больше не выйдешь отсюда.

– Да на кой черт я вам нужен?! – взревел я, резко поднявшись.

Я тут же пожалел об этом – нога разразилась очередным приступом волнообразной боли. Я сдавленно хрипнул, стиснув зубы.

Алма лениво пробегает по мне взглядом, задерживаясь на моей груди, по которым стекали капли воды.

– Ответьте мне наконец! – тяжело дыша, рыкнул я: – Хватит голодными глазами смотреть на меня!

– Усмири свой гонор, детёныш, – угрожающе тихо произносит Алма, вставая.

Я прикусил внутреннюю сторону щеки. Глазами зацепился в её лицо, глядя снизу вверх.

Больная. На всю голову больная тварь. Вроде как я должен испугаться её, должен дрожать от страха, но… Я тебе не «детёныш»! Я сдвигаю брови к переносице, но напряженно молчу, наблюдая за ней. Ты совершаешь громадную ошибку, раз выхаживаешь меня. Пока я жив… пока я могу двигаться, дышать и думать – надежда еще не потеряна.

4 Униженные и Угнетенные

Так бывает иногда с добрейшими, но слабонервными людьми, которые, несмотря на всю свою доброту, увлекаются до самонаслаждения собственным горем и гневом, ища высказаться во что бы то ни стало, даже до обиды другому, невиноватому человеку.

Ф.М. Достоевский «Униженные и Оскорбленные»

По случаю вспомнил одну историю: однажды Нюта позвонила мне и сбивчивой смущенной речью попросила об одной услуге. Не то чтобы я тогда напрягся, но сразу же приготовился к очередной безумной затее. Вероятно, по нелепому содержанию я и запомнил наш с ней диалог:

– Игорь, только не смейся!

– Не буду, – говорю.

– Ну, правда – не смейся!

– Хорошо, не буду.

– Нет, ну точно не будешь смеяться? – её высокий искаженный голос слегка подрагивает от волнения, но я поставил сотку на то, что она сама-то едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться.

– Точно.

– Обещаешь? Вот прям точно-точно?

Ох, знала бы Аня, что меня больше смешит именно эта её черта характера – просить «не смеяться», «не ругаться», «не злиться», при этом не объясняя саму суть «хотелок»!

– Что наша Мышка на этот раз придумала? – снисходительно задал я вопрос, улыбаясь.

И тут Аня, видать, преисполнилась решимости и на выдохе мне чуть ли не пищит в трубку: «Сходи со мной на йогу!»

«Всего-то?» – подумал я, расплывшись в улыбке.

Я пару секунд молчал в трубку. Едва сдерживал подступающий смех, но я же обещал ей, что не засмеюсь. Конечно, в мыслях задался вопросом, отчего она не позовёт с собой девчонок, вроде Полины или Тани, но в слух не произнес – мы в конце концов тесно дружим с тринадцати лет. Так что я часто фигурировал во всех «грандиозных» мероприятиях, которые только могли взбрести в голову взбалмошной, прыткой и беловолосой красавице.

Чисто ради интереса уточнил, отчего она не позовет Егора с нами.

– Ой! – цокнула она: – Ты же знаешь Егора – он как клоун себя начнёт вести, а если вы с ним ещё скучкуетесь, то устроите свою гачи-тусовку! Ты что, забыл, как вас из качалки недавно выгнали, придурков? – с наигранным недовольством произнесла она. – Но я ему, конечно, предложила, чтобы тебя не терроризировать, а он поржал и говорит такой: «Опять ты со своими приколами!» и на работу ушел…

Тут-то я не сдержался и рассмеялся в голос, живо воспроизведя эту картину у себя в голове.

– Игорь, ты же обещал не смеяться! – пискнула Нюта мне трубку с укором.

– Так я не с твоей просьбы смеюсь…

– Игорь, блин!

– Что, Нют?

– Ну, сходи со мной, ну по-о-ожа-а-алуйста!

И как ей можно отказать, когда она так жалобно, чуть ли не скавчит в трубку?

Так что я согласился, а чего бы и нет? Позже правда оказалось, что из группы в пятнадцать человек я был единственным парнем, а Нюта – самой молодой из всех присутствующих. Мы с Аней чувствовали себя не в своей тарелке из-за тамошней вялотекущей атмосферы. Мы только зашли в светлую просторную студию, как оба захотели спать.

Я, собственно, далёк от мантр и индийской тематики, едва сдерживался, чтобы не разразиться хохотом от завываний, исходящих из небольшого доисторического магнитофона. Но когда начались медитации, наступила тишина, нарушаемая лишь приятной расслабляющей музыкой, без этих раздражающих завываний, я… В общем, я уснул. Причем так сладко сопел, как младенец в люльке!

Проснулся под общее громогласное женское гоготанье, будто табор лошадей рядом пробегал. Отчетливо помню, что смутился – был готов под землю провалиться.

Позднее миловидная женщина-инструктор с лучезарной улыбкой привела меня в пример остальным, якобы я достиг «дзена». Храп считается за проявление дзена?

Не суть.

Мне «заехали» позы – я не помню, как правильно они называются, походил всего лишь на пару занятий с Аней, так что не удержал эту информацию в своей голове. Я оказался достаточно гибким, чтобы выполнять их – не все, разумеется, у меня выходили, однако лучше всего у меня получались позы «задом к верху, мордой вниз», что бы это ни значило.

И будь я проклят… Я не мог даже допустить мысль о том, что эти странные смешные позиции, в которых я изгибал своё тело, помогают мне сейчас облегчиться!

– Ну, Харе Кришна! – с шумным выдохом произношу я, стоя в положении перевёрнутой буквы «V”.

И хоть в данный момент, эта поза не совсем верна, но это всё, на что я способен сейчас. Из-за связанных рук, я почти лбом упираюсь в грязный деревянный пол. Я шиплю от резкой боли, медленно поднимая правую ногу вверх. Мои брови подрагивают, лицо искажается в мучительной гримасе. Острые пряди волос неприятно щекочут щёки. Стиснув зубы, продолжаю тянуть ногу вверх, а другую ногу удерживаю в устойчивой позиции, упираясь подогнутыми пальцами в пол. Мой пах, со спущенными штанами, расположен прямо напротив зияющей зловонной дыры.

Мышцы стягиваются, напрягаются, хотя по идее в йоге нельзя тужиться до состояния невыносимой боли. Я пытаюсь расслабиться, но моя поломанная ступня резкими вспышками не дает о себе забыть и перетягивает всё внимание на себя. Ох, зря Алма меня обтирала полотенцем – я вспотел так, что из меня можно полный чан набрать!

Господи, снизойди в эти стены и позволь ты мне уже обоссаться-то, а!

И как по щелчку пальцев, или может имя Всевышнего сработало – не знаю, но я наконец-то чувствую столь долгожданное, такое невообразимо приятное чувство облегчения! Я чуть ли не закатываю глаза от удовольствия; криво улыбаюсь, шумно выдыхая воздух.

Плевать мне, как это выглядит! Плевать, что я сам усложняю себе жизнь сейчас! Я буду делать это сотни раз, если понадобится – уж лучше так, чем ссать под напором пристального взгляда больной извращенки!

* * *

Интересно, чем Алма меня поит? Я был взбудоражен, когда чуть ли не на голове стоял! а вот сейчас…В мышцах и сухожилиях слабость, голова кружится и проявляется сонливость. Двигаться не хочется совсем, я едва могу хотя бы руки поднять – не то, что ногой пошевелить. Будто на какое-то время торчал на спидах, а сейчас начало отпускать… Надо как-нибудь узнать, что же это за состав такой, но даю голову на отсечение – это разновидность дури. Я не силён в медицине, но только наркотические препараты обладают подобным быстрым действием, а когда эффект проходит, начинается резкая ломка…

С трудом умудрился усесться, оперевшись спиной к кирпичной стене. Подогнул в колене левую ногу, на которую опёрся локтями скованных рук. Цепь между запястьями и шеей укоротили, отчего, находясь в столь унизительном молитвенном положении, у меня затекли руки.

Я вдруг вспомнил Ренату и съежился от стрельнувшей меня невеселой мысли. Если она вновь начнет избивать меня, я уже не смогу дать отпор и перехватить палку… Какой же я слабак!

Не успел я разразиться самобичеванием как вдруг, услышал шум у закрытой двери. Быстро вскинул головой, устремив испуганный взгляд на дверь. Оттуда доносится нервный громкий топот. Звякнули ключи, щелкнул замок – дверь распахивается с такой силой, что успеваю заметить, как подпрыгнули петли.

Я в изумленном непонимании встречаюсь взглядом с Ренатой… Ох, только о ней подумал – не к добру это! Она выглядит озлобленной, разъяренной, как бык, что заприметил красную тряпку. в тусклом свете свечей её лицо багровое и опухшее. Да и вся Рената казалась какой-то впопыхах одетой: её рубашка надета на изнанку, салатовые штаны болтаются на бочкообразной талии. Волосы неряшливо всклочены, нечесаные. Девушка быстро вцепилась в меня яростным ненавидящим взглядом. Сжала руки в кулаки. Рената тяжело с шумным свистом дышала, не отрывая от меня взгляда.

Я приоткрыл рот, округлил глаза, внутренне содрогаясь от ужаса. Боялся хоть что-либо сказать! Любое слово могло спровоцировать её в подобном состоянии! Рената резко хлопает входной дверью. От вибрации стены задрожали, а моё тело инстинктивно тряхнулось. Девушка вдруг кинулась к шкафу – она в отличие от Алмы не разводит пустую деятельность. Она нервно раскрывает дверцы, чуть ли не просовывает голову в открывшиеся полки. Не найдя ничего, она со психом захлопывает дверцы обратно. Я напрягся, собрал последние силы и отрываясь левой ногой, поднялся, сгибая правую ногу в колене. Вжимаюсь в угол, сгорбившись.

– Нашлаа-а-а! – разражается Рената победоносным возгласом, стремительно вытягивая руку вверх, держа в подрагивающем кулаке…

– Нет! Не надо! – взмолился я, в ужасе глядя на стянутый веревкой хлыст.

Господи! Да что же это такое? Да почему… За что???

Я весь стушевался, начинаю отпрыгивать куда-то вбок, будто бы это могло спасти меня. Как позволяло расстояние я вытягиваю руки вперед, мотаю головой.

Рената распутывает хлыст и тотчас прорезает им воздух со свистом. Плеть шлепается о деревянный пол. Я цепляюсь глазами за стальной острый наконечник.

– Прошу тебя! Успокойся! – выпаливаю я дрожащим голосом: – Чем я тебя обидел? Что я тебе сдел… – не успеваю договорить.

Рената замахивается и проходит мгновение, как кожаная плеть прогрызает моё плечо. Я сдавленно закричал, сквозь плотно сжатые губы. Выпучил глаза от невыносимой боли. Да избиения от отчимов для меня, как веселая прогулка! На моей коже тотчас образовывается внушительная продолговатая рана, из которой сочится кровь.

В отчаянии, ищу «пятый» угол! Пытаюсь избежать многочисленных ударов по своему телу, прыгая на левой ноге. но сейчас я уже не такой прыткий как раньше. Цепи противно звенят, натягиваются. Сковывают мои и без того топорные движения. Ступня разрывается от боли, тело терзает зловещая плеть и с каждым новым заходом, оставляет на мне свои кровавые борозды. Я закрываю голову руками, как только вижу, что Рената метит в голову.

– Хватит! Остановись! Ты же убиваешь меня! – взмолился я, крича во все горло.

Но Рената… На её лице расплывается зловещая садистская улыбка, глаза горят адским пламенем, без единого намека на сожаление.

Если ад существует – черти в нём выглядят именно так.

Я не могу сдержать громких воплей, что вырываются из моей глотки. Молю о пощаде, я повторяю одни и те же раз за разом! Но это безжалостное чудовище лишь продолжает изувечивать меня зверскими невыносимыми ударами. Я бессильно качусь по стене вниз, прикрывая голову. Сжался, сгорбился в позе зародыша, прислоняясь лбом к стене. Моя спина раскрыта…

Я ничего не понимаю… За что… Просто… За что?

Надрывно ору, изгибаюсь в неестественных позах, как только плеть соприкасается с кожей. Моя спина истерзана крестообразными глубокими отметинами, которые останутся у меня на всю жизнь. Кожа горит от ударов, чувствую, как по спине, плечам и груди стекает густая кровь. Чуть ли не реву от бессилия, зову на помощь… Кого угодно! Но… кто меня здесь услышит?

Окровавленный, лежу на боку, прислонившись лбом к коленям. Подстилка пропиталась кровью. Я лихорадочно дрожу, всхлипываю.

– Пожалуйста, это невыносимо… Я ничего не сделал! Я не виноват…

– Не виноват?! – громогласно взревела Рената и в очередной раз, замахнувшись, ударила меня хлыстом в висок. Острый наконечник воткнулся в кожу головы.

Я разразился истошным криком, тут же закрыв связанными руками место последнего удара. Кровь хлынула из раны, заливая пальцы с веревками.

– Все вы говорите, что не виноваты! Все вы говорите, что ничего не сделали! Ненавижу! Ненавижу тебя! Ненавижу всех вас! Чтоб вы все попередохли, мрази! Чтоб вы никогда не рождались, ублюдки! – каждое её разъяренное, наполненное жгучей ненавистью слово, вгрызалось в меня так же сильно и глубоко, как и удары плети по моему телу.

Рената вдруг перестает хлестать меня, она отбрасывает плеть куда-то в сторону от себя, а сама чуть склонившись, упирается ладонями о свои колени. Её голова опущена вниз. Наше шумное дыхание смешивается – одно громче другого. Только я почти свищу, а Рената задыхается.

Я осторожно опускаю трясущиеся руки вниз. По виску течет теплая струйка крови, заливая глаза. Щурюсь. Оставляю открытым только одно веко. Это не передать мыслями, словами, насколько мне нестерпимо больно. Всё, что я хочу – забраться под стол и никогда оттуда не вылезать… Хочу вновь прижаться к бабушке, обвить её шею руками и разрыдаться от происходящего ужаса. Едва готов потерять сознание, но я не хочу засыпать… Я должен оставаться в сознании! Если сомкну глаза, то уже никогда их не открою.

– П-поговори со мной… – тихо шепчу я.

Рената быстро поднимает на меня взгляд. Её брови дрожат у переносицы, губы искажаются в подступающем плаче. Я вижу, как из уголков её глаз текут слезы.

– Такая мразь как ты не поймет! – произносит она, но я отчетливо слышу в её голосе желание вывалить мне свои мысли подчистую.

Рената падает на пол рядом со мной и хватается за голову. До моих ушей доносится её тихий плач. Собираю остатки своих сил, и шатаясь, приподнимаюсь. Шиплю от боли…но она не имеет никакого значения.

Потому что я сердобольный идиот. Жестокий равнодушный человек никогда не станет проливать слёзы, истязая другого.

– Тебя кто-то обидел, да? – осторожно, с выдохом произношу я.

Рената поднимает на меня озлобленный мрачный взгляд. Буравит им.

– «Обидел»?! – язвительно передразнивает она, сжимая руки в кулаки: – Пошел ты, ублюдок! Сейчас я отдышусь, и я снова начну тебя колотить! Только так ты поймешь… Никакие слова это не изменят, ты понял меня?! – она выпучила глаза и резко поддалась вперед.

– Т..ты… – я не успеваю продолжить. Разражаюсь надрывным кашлем, жадно глотая воздух. От кашля раны на теле заныли пуще прежнего и кровь сочится обильнее.

– Чтоб ты задохнулся! – ненавистно процедила Рената, глядя на меня.

Обидно… До чего же обидно звучат эти слова, сказанные в порыве слепой ярости.

– Теперь ты не такой сосочный! – удовлетворенно протягивает Рената, глядя, как я корчусь от боли: – Я видела по фоткам – ты себя любишь. Ебало своё смазливое то так, то сяк. Теперь не перед кем красоваться… Бесишь меня! Кем ты себя возомнил? Альфачом, небось? – Рената вдруг хохочет, держась за бока, а затем произносит со жгучей ненавистью: – Скольких дев ты на вписках поил, чтобы потыкать хуем?

– Ни одной, – глухо отзываюсь я.

– А-а-а, – протягивает Рената, искривив губы в ядовитой усмешке: – Считаешь себя «нитакусиком», да? Будешь соответствовать своей фамилии? Ангелочек хренов! – сказала Рената, выплюнув эти слова.

– Ты меня не знаешь, но уже судишь обо мне… – слабо хриплю я.

– А чего о тебе узнавать? Итак все ясно – самовлюблённый индюк! – Рената вскидывает головой назад и хохочет: – Ну, как, гандон, понравился отпуск?

В горле ком застрял. Готов раскричаться от кошмарной безвыходной ситуации, в которой нахожусь.

– Ты с самого начала планировала это? – шмыгнув носом, спросил я: – Все, о чем мы с тобой разговаривали – пыль в глаза?

– Ты сам виноват! – поддавшись вперед, кричит девушка мне прямо в лицо.

Я отшатнулся от неё в ужасе назад, чуть ли не упав на спину.

– Да в чём моя вина?!

– Хуемразью родился!!! – рявкнула она со злостью и тотчас отвешивает мне хлесткую пощечину.

Голова мотнулась в сторону, несколько капель крови пролетели перед моими глазами. Тотчас приложил ладонь к месту удара.

– Я человек… и мне больно, Рената, мне ужасно больно и страшно… – не сдержав всхлип, произнес я: – Я задыхаюсь каждую ночь… Я стал калекой. Мои руки уже онемели от оков… и ты еще вот это… – Осматриваю своё израненное кровавое тело. Стиснул зубы, зажмурился и вскинул головой вверх, сдерживая поступающие слёзы: – Если с тобой кто-то ужасно обошелся, зачем же ты заставляешь другого человека страдать? Зачем продолжаешь эту цепь насилия и жестокости? Чтобы я прочувствовал то же, что и ты? Но ведь появится ещё один травмированный человек! – воскликнул я с надрывом.

Она нахмурилась, пробежала глазами по моему исхлестанному телу, и вдруг резко отвернулась, сложив руки на груди.

– Ты и на долю не прочувствуешь то же, что и я! – произносит она гораздо тише. Я отчетливо слышу нотки печали в её подрагивающем голосе: – Тебя надо пустить по кругу для начала!

Так и знал… Что же еще могло быть? Я медленно закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Не знаю, каким образом я еще не отрубился от ран, от невыносимой боли в ноге. Наверное, я начинаю привыкать к пыткам…

Я пробегаюсь взглядом по плачущей Ренате. Моё сердце с каждым её судорожным всхлипом сжимается сильнее. Колит. Невыносимо раздирает, как и раны, что она нанесла мне в порыве ярости.

– Я знаю, зачем ты приехал! – потирая глаза кряхтит Рената: – Ты поржать приехал надо мной. Хотел изнасиловать, а потом похвастаться своим дружкам!

Я отрицательно мотаю головой. Да как она вообще могла додуматься до такого? Она сама себе придумала жесть, сама поверила в неё! Да, это хуже всего, что она действительно верит в то, что говорит!

– Рената, я хотел просто встретиться с тобой и ничего больше, – отвечаю я.

– Да что ты говоришь? – воскликнула она, хлопнув себя по колену: – Что же я? По параметрам не подхожу, да? – она провела ладонями по воздуху, очерчивая свою полную фигуру: – Ты ведь у нас такой невъебенно смазливый красавчик, что не смог снизойти с небес до обычной девы земной да? Ну и кем ты меня считаешь, а? Жирной мразью? Ну же, отвечай! – она вдруг замахнулась, замерев с кулаком в воздухе: – Я видела, как ты на меня посмотрел, когда приехал! Я видела, какую рожу ты скрючил, когда мы ехали! Я всё вижу!