Ходоки во времени. Время во все времена. Книга 4

– Вот и всё! – Гиль вытер со лба пот. – Здесь у них всегда полно. Сейчас они…

Что он хотел сказать, Жарен так и не узнал.

За их спинами с треском закрылись двери, вспыхнул свет, исходивший, казалось, от каждой пылинки в воздухе. Купцы издали гортанный звук. Он ещё отражался от стен, но те, кто его породил, исчезли. А на их место, словно откуда-то сверху спрыгнули черти, обступили носильщиков и закружились в диком танце проклятых Богом и церковью язычников.

Жарен не помнил, как ему удалось вырваться из мерзкого круга, вышибить двери, если они, конечно, были закрыты на запор, а не просто прикрыты. Очнулся в каком-то загаженном дворике, вонючем и, по всему, редко посещаемом людьми, Здесь он отсиделся до вечера, вздрагивая от каждого звука. Впервые в жизни он испытывал страх, от которого никак не мог избавиться. И из памяти не удавалось выбросить увиденное: рожи, ужимки, невероятные для человека движения нечисти. Заставляла содрогаться от бьющих из памяти каждая черта, каждый жест…

Его сбивчивый рассказ сотоварищам вначале был принят с недоверием, но уже через день стало известно о пропаже не менее десятка завсегдатаев торга, занимающихся переноской, разгрузкой и погрузкой товаров. Среди них оказался и Гиль. Исчезли и восточные купцы.

По городу поползли слухи о нечистой силе, встревожились церковники и проходимцы, заволновался торг…

Впрочем, кое-что в описании, а тем более, концовку своего рассказа Жарен, похоже, придумал сам, так как она не вязалась с предшествующими событиями. Якобы только появились черти, как случились громы и молнии, снисхождение с небес (это в помещении-то под крышей) сияющего луча, отделившего именно его единственного от остальных носильщиков. Этот луч повёл его за собой, уничтожая по пути нечисть. Присутствовали и другие небылицы, произошедшие с ним после побега. Так, черти грозили ему уродливыми пальцами и кулаками из всех углов, где бы он ни появлялся. По ночам он испытывал блаженство воссоединения со Всевышним. И кто-то как будто видел вокруг его головы сияние в виде большой тарелки…

– Любопытно, не находишь, Ваня?

– Бред, конечно. Но давайте я посмотрю там. До и после. – Предложил Иван. Симон кивнул. – Тогда… Жарен, скажи, когда это было и примерное время дня?

– Утром… И шесть… нет семь дней тому назад. В тот день хотели сжечь ведьму… И мы торопились, чтобы успеть посмотреть, как она, исчадие ада, будет корчится и орать, что невиновна.

– Ты тоже исчадие ада! – неожиданно набросился на него Штенек. – Если бы не КЕРГИШЕТ, тоже корчился бы и вопил, когда б тебя поджаривали!

– Оставь его! – скучая, попросил Симон.

– Это было десять дней назад, – сказал Штенек. – Он всё запамятовал или просто врёт.

– Ладно, проверю. Так я отлучусь?

– Хорошо. Я подожду. Но, Ваня не увлекайся. Посмотреть посмотри… И… Поймать бы одного из них, как ты это умеешь делать, и поговорить. А?

– Идея! А куда с ним податься? Сюда?

– Можно и сюда.

– Тогда, как только мне удастся кого-то поймать, то я сразу переброшу его к вам. Ждите!

Симон повёл головой.

– Никак не привыкну к твоим… этим моментальным переброскам. Как бы всё это противоестественно.

– Ходить во времени тоже противоестественно. Но ходим же.

– Ладно. Делай, Ваня, как знаешь.

– Может быть, ещё кого-нибудь прихватить?

– Сарыя, если только. Но без Джордана.

Иван проявился в памятном для него подпотолочном алькове. Тут же промочил трикотажные штаны. Похоже, здесь никогда не просыхало. В помещении темно и пусто. Узкая полоска света между закрытых створок дверей. Иван спрыгнул вниз и тут же вляпался во что-то босой ногой. Настроение быстро портилось. Он стал чертыхаться, пытаясь, подняв ногу, очистить ступню о стену.

Вернулся к оставленным в лесу Симону и Штенеку. Жарен – не в счёт.

– Ну-ка их к чёрту! – отозвался Иван на немой вопрос Симона и, опережая другой, сказал: – Отсюда посмотрю. Чего, спрашивается, я туда попёрся? Я сам никак не привыкну к тому что могу… Итак, посмотрим. Кто, что и где…

Перед Иваном в полусумраке леса замерцала пространственно-временная «карта». Возникала ли она в его сознании, или высвечивалась вне него, он не знал, но видел её глазами – это точно. Он теперь лучше стал разбираться во всех её хитросплетениях: полос, чёрточек, клякс – густых и прозрачных, тенях и других, порой внезапно появляющихся или смываемых, образований.

Сейчас он сконцентрировал внимание на участок, подсказанный Штенеком. Постепенно отодвигались к периферии и меркли ненужные подробности. Искомая точка зоха проступала всё явственнее. Рассматривая её, Иван удовлетворённо хмыкнул. Не отрываясь, поделился увиденным Симоном и своими соображениями на этот счёт.

– Прокол из нашего мира, как игольное ушко… Движется, подчиняясь течению нашего времени. Для «купцов» выгодно…И вот ещё что! Рядом, почти вплотную, второй такой же прокол… Тоже в иной мир? – спросил он сам себя и посмотрел на Симона. – Два сопредельных мира рядом? И, возможно, сотрудничают… А что? Одни покупают, а другие… «Купцы» человекоподобные. Может быть, те же люди, что и мы. Они могут выходить к нам и делать покупки. А за ними приходят другие… Симон, так может быть?

– Неплохо, Ваня! Продолжай!

– Что продолжать? Так может быть такое?

Жарен не понимал языка ходоков, а Штенек – о чём идёт речь. Поэтому оба переводили глаза с одного говорящего на другого. Впрочем, Жарен пытался вставить своё словцо, мол, не гоже при нём говорить непонятности. Но Штенек уже дважды осаждал его:

– Не мешай! Потом узнаешь.

– Вопрос риторический, Ваня. – Симон задумался. – Но, почему бы и нет? Симбиоз. Одни им товар, а те что-нибудь взамен. Логично.

– Ну, на кой им люди нашего мира? Тоже – товар?

Симон пожал плечами.

– Может быть, и товар. Специфический.

– Рабы?

– Ваня, что я тебе могу сказать о параллельных нам мирах? Сам подумай. Ничего!

– Так что тогда?… Вот что, Симон, я туда не пойду! Я их залатаю, чтобы не повадно было… Каждому!.. Нет, правда!

– Залатай, – сказал Симон тоном, словно разговор его утомил из-за не содержательности темы.

И возмутил Ивана своим равнодушием к тому, что он намерен сделать. А намерение его, мало того, что невероятно с обывательской точки зрения, но и аморально, по сути, само по себе: по его прихоти отрезать связи между мирами. Вот он брякнул о том, не подумав, а Симон…

А Симон!..

– Симон, вы это серьёзно?

– Что? – как бы очнулся Учитель.

– Ну-у… Залатать эти выходы к нам?

– А? А-а… – бесцветные брови Симона поднялись вверх. – Ты же сам это предложил. Мне это не под силу. А ты – волен…

– Да я просто сказал… Мне просто туда соваться не хочется. Вот я и сказал, а вы поддержали. Разве это можно делать?

– Ваня, я не вижу того, что видишь ты. Я не способен сделать того, что можешь ты. Я – ходок во времени, а ты… Правильно говорит Камен, ты, по истине, скачешь во времени. – Симон в упор смотрел на Ивана. – Скажи я да или нет, что изменится? Ты уже способен и волен сам решать, что можно и нужно делать во времени, а что нельзя. А я – нет!

Такой отповеди от Симона Иван не ожидал. Он растерялся.

– Тогда… Забыть. Может быть, забыть! Забыть о них. Этот, – Иван дёрнул рукой в сторону безмолвствующего Жарена, – своими россказнями, думаю, отбил у многих, если не у всех, желание связываться с «купцами». А Штенек пусть исподволь подогревает слухи.

– Мне туда нельзя. Инквизиция не успокоится, пока меня не поймает и не предаст пыткам.

– Как она тебя может поймать? Ходока?

– Поймают, – уныло заверил Штенек.

– Он текиверт с кимером всего в сто лет. И наследил уже достаточно в своём столетии так, что ему податься некуда, – сказал Симон.

Иван с удивлением глянул на Штенека.

Как можно жить с таким кимером, к тому же текиверту? Это же, как в тесной комнате, подстать каморке, где он обитает в Париже: шаг вперёд, шаг назад и – всё!.. Чудовищно несправедливо для ходока.

– Но, может быть, его куда-нибудь следует пробить, – неуверенно предложил Иван, понимая, что Симон сразу бы сказать ему об этом, но не сказал, значить, есть какая-то загвоздка.

– Пробивали уже, – со вздохом проговорил Симон, подтверждая опасения Ивана. – Но здесь, Ваня, такой случай. Как только он становиться на дорогу времени, как оказывается всё там же, в своём столетнем промежутке до дня. И – в Париже.

– Но как же так? – без надежды услышать ответ, воскликнул Иван.

– Именно так. – Симон встал. Сказал Штенеку: – Тебе, дорогой, пока придётся пожить у Анатоля. Смени внешность и меньше показывайся на улицах. А вот куда поместить тебя, Жарен, – перешёл на французский Симон, – выбирай сам. В Париж тебе дорога заказана. Ты говорил в Брест… Или куда? Подумай! А мы, Ваня, тоже подумаем, что делать со всем этим… Наверное, ты прав. Забудем о них. Пока. – Получив от Ивана кивок согласия, Симон опять взялся за Жарена. – Так куда тебя поместить?

Жарен беспомощно озирался, воспринимая слова Симона за откровение.

– Поместить, – одними губами прошептал он. – За что?

– Он всё не так понял. Где бы тебе хотелось жить? – спросил Иван.

– А?.. В Тулузе… Он говорил…

– И в Тулузу, если хочешь.

Жарен помотал головой, будто вытряхивая из неё всё лишнее.

– Пока я дойду…

– Тебе не надо будет идти. Только скажи куда, и будешь там! – нетерпеливо сказал Иван.

Ему прожитый день показался пустым. А начинался как будто с интриги и сулил какое-то, пусть не развлечение, но хотя бы исполнение полезного дела. А заканчивается ничем: рассовать Жарена и Штенека во времени и пространстве.

Правда, оставались найденные проколы-окна между мирами. Факт, конечно, значимый и любопытный, но не вдохновляющий. Иван стал подозревать, поползай он со всем тщанием по «карте», то выяснит: подобных переходов из мира в мир – не счесть.

И подвластны ли они ему?..

Ар-Тахис

Призывы Ар-Тахиса посетить его становились раз от разу настойчивее. А Иван медлил, не зная почему. Казалось бы, ну что ему стоит: моргнул, открыл глаза – и перед ним уже кресло и Ар-Тахис в нём. Но его словно преследовала какая-то вина перед Прикоснувшимся к Времени. Сам он – Повелитель Времени (Иван исподволь стал привыкать к этому не то званию, не то должности), а Ар-Тахис только прикоснулся к нему, познал, но остался на берегу этого величественного океана, лишённый возможности каким-либо образом влиять на стихию, управлять ею. Прикоснувшись ко Времени и, познавая его сотни и тысячи лет, он явно знает о нём неизмеримо больше, чем Иван, практически новобранец, и, наверное, может поведать о нём многое, чего у Ивана нет даже представлений.

Однако это как повивальная бабка, которая никогда сама не рожала и детей не имела: и придёт, и роды примет, и посоветует, как кормить и обихаживать младенца, а радость материнства останется для неё непознанной страницей: лишь прикосновение…

Очередной выход Ар-Тахиса совпал с моментом, когда Иван, в компании с Сарыем и Джорданом, заканчивал обильный завтрак. Впрочем, за окном давным-давно сияло солнце.

Бывшие непримиримые противники – Сарый и Джордан – стали, если не друзьями, то хотя бы союзниками в общих интересах, правда, Ивану непонятными. Зато оба выглядели деловыми и довольными. Сарый как будто доверял даже Джордану ходить по магазинам за покупками. Впрочем, потом его отчитывал за промашки, но, тем не менее, долгое совместное проживание в тесной квартирке Ивана, сослужило для них хорошую службу.

Их налаженный контакт имел для Ивана ещё один положительный момент: Джордан теперь давал ему возможность не таскать его за собой каждый раз, когда он уходил куда-нибудь в поле ходьбы.

Однако страсти подсказывать, что ему следует делать, они не потеряли. Так что, заметив мимолётную отлучку Ивана, Сарый тут же наставительно посоветовал:

– Ты бы, Ваня, хотя бы когда ешь, закрывал бы себе доступ из времени.

– Ар-Тахис, – допив чай, сказал Иван, – просит посетить его… – И посетовал: – Надоел уже.

– Так посети! Тебе что, раз, два – и там.

– Ему поговорить хочется, так поговори, – в унисон Сарыю высказался Джордан.

– О чём?

– Э-э, Ваня… О чём говорить, найдёте. Слово за слово…

– Хорошо говорить, сидя здесь. А что? – Встрепенулся Иван, и на губах его появилась лукавая усмешка. – Может быть, вас к нему подбросить? Поговорить. Слово за слово… А?

Учитель и Джордан переглянулись, перестали жевать, онемели.

– Ну, у тебя и шутки, КЕРГИШЕТ! – выдохнул Джордан. – С ним можешь говорить только ты.

– Почему же это? – Иван поднялся, аккуратно подсунул табуретку под стол.

– Как почему? Он же прикоснулся к Времени!

– Ну, и что?

– Да мы для него… – Сарый сделал паузу, подыскивая слово, – никто. Вот!

Ивану ответ не понравился, от него веяло отчуждением. Естественно, он мог подозревать, что, как Ар-Тахис, так и он, стояли как бы в стороне от общей массы ходоков во времени. Они лишь творили Время, а Ар-Тахис и он могли познать Время и управлять им. И как подтверждение тому – слова Учителя… Правда, сказанные походя, без нажима, и всё-таки.

Он мог бы возмутиться, сказать что-то веское, но, глядя на собеседников, увидел их безмятежность после высказывания, и решил всё перевести в шутку. Он опять усмехнулся, но, уже представляя, как сейчас будет изворачиваться Учитель. Сказал:

– Так это вы так и обо мне думаете? А я то, наивный… Сижу тут с вами, чаи попиваю, болтаю ни о чём, а вы, значит… – Он как можно печальнее покачал головой. – И это мой Учитель! Тогда, как же остальные обо мне думают? Что говорят?

– Что ты, что ты, Ваня! – зачастил Сарый, бесцельно переставляя на столе чашки. – Это мы так… Ты, как был для нас Ваней, так и остался… Как ты мог подумать?… Ваня, ты же знаешь нас!

– Мы же вообще… Ты для нас остался… – непохоже на него залепетал и Джордан.

– Я вас за язык не тянул!.. – Иван всё-таки решил высказать свою точку зрения. – Всё, всё! Я ушёл!

Мощная фигура Ивана истаяла.

– Обиделся КЕРГИШЕТ, – сокрушённо вздохнул Джордан.

– Плохо ты его знаешь, – проворчал Сарый. – Но мы с тобой… болтуны. Не то сказали… И вправду, никто нас за язык не тянул.

Ар-Тахис, безвольно кинув руки на подлокотники, сидел в кресле. Даже не сидел – полулежал. Ноги в разброску. Маленький, широкий, словно обрубок ствола от комля. Из-под нависших дуг, поросших жёсткой щетиной, бровей тускло отсвечивали глаза. В них не было жизни. Однако появление Ивана он заметил.

– Наконец, ты пришёл, – одними губами проговорил он, однако тело его оставалось неподвижным.

– Как видишь, – нелюбезно отозвался Иван, всё ещё находясь под впечатлением неприятного разговора с Сарыем и Джорданом, которые через Ар-Тахиса достали и его.

Он осмотрелся, ища, на что бы сесть, но в большой комнате кроме кресла самого хозяина ничего не было – голые стены, некогда покрытые жёлтой краской, а теперь грязно-серые, узкие окна с извилистыми стёклами, через них проникал свет, но ничего за ними не было видно. Потолок высокий с паутиной по углам.

– Вижу… Я тебя прошу об одном. Верни меня хотя бы тысяч на десять назад. Там я сам смогу…

Ар-Тахис надолго замолчал – выдохся.

– Что ты сможешь сам? – несколько удивлённый его заявлением, спросил Иван.

– Всё смогу… Отдав тебе дар Познавшего Время… Символ Времени… – (Иван лихорадочно стал вспоминать, что это он ему отдал. Вспомнил – диск… А куда же он его засунул?..), а Ар-Тахис всё также с одышкой, с остановками через слово, продолжал: – Я поступил легкомысленно… Мне надо было, хоть ползком, хоть с остановками уходить в прошлое или сразу просить тебя перебросить меня… Но я не сделал этого… Теперь вся надежда на тебя, КЕРГИШЕТ.

– Но… – Иван не понял надежды Ар-Тахиса. – Ты собрался там, что… умирать?

Широкие брови неандертальца дрогнули, качнулась голова.

– Зачем умирать? Там я стану моложе. Смогу сам встать на дорогу времени и вернуться домой… Смогу жить… Всё смогу! Мне надо оставить детей…

«Бредит», – подумал Иван с сочувствием к старому человеку, у которого в голове уже поселились идеи, схожие с маразмом. – «Какие ещё дети?».

– Вряд ли, – как можно мягче сказал он. – Дорога времени омолаживает, это да. Но не настолько же.

– Эх, молодость, молодость… – пробормотал Ар-Тахис, похоже, что по отношению к Ивану эта фраза у него превратилась в сакраментальную. – Ты – КЕРГИШЕТ. Ты – Повелитель Времени…. Время над тобой не властно… Ты вечно будешь молодым. А я… Я же только прикоснулся к нему, но живу-то во времени… Это сейчас я стар и немощен, но в прошлом… в моём времени… я смогу всё!

«Что-то новое, если он не заговаривается», – мелькнуло у Ивана, но волной покрыло иное чувство: – «И я всегда буду молодым… Всегда буду молодым?» – фраза царапнула сердце, заставило его сжаться и защемить, заставило повторить: – «Неужели, всегда буду молодым?»

Ещё в школьные годы пелось: оставайтесь, друзья, молодыми, никогда не старейте душой…

Он будет вечно молодым, но что станется с его душой? Ведь недаром всё-таки вырвалось из уст Учителя, что они для него – ничто. Хотя это и было сказано в адрес Ар-Тахиса.

Он всегда будет молодым, но никому не нужным, как сейчас этот старик, возомнивший снова вернуть себе молодость…

У Ивана словно закружилась голова, мир расступился, а, может быть, помутнела округа, никого нет, и он остался один. Однако уверения Ар-Тахиса в возможности помолодеть в своём времени, занимала Ивана. Захотелось посмотреть, как это будет выглядеть. Не у него – у Ар-Тахиса.

– КЕРГИШЕТ! – настойчивое повторение Ар-Тахисом его имени, наконец, вывело Ивана из обуявшей его немоты и онемения.

– Да, да, – тряхнул он головой. – В какой струе времени?

– Не важно. Твой и этот потоки в прошлом – один поток. Разъединил их я.

– Ты?

– Я ведь прикоснулся и мог как-то влиять.

– Однако. Что же тогда…

– Что же тогда можешь ты? – Ар-Тахис продолжил возникший, но недосказанный вопрос Ивана. – Даже не могу представить. И не хочу. Я хочу, чтобы ты мне помог уйти в прошлое.

– Что ж… Давай руку!.. Ну, да… – Иван подхватил Ар-Тахиса на руки, подивился его лёгкости, и соединил точки зоха, отстоявшие друг от друга в десять тысяч лет.

Они очутились в летней, покрытой зелёным ковром в листок толщиной, тундре. Холод охватил их, но солнце стояло высоко и холодному ветру наперекор пригревало. Округа туманилась от гнуса. Мириады кровососов мгновенно учуяли поживу и клубами накинулись на людей.

Оживший Ар-Тахис, вырвался из рук Ивана.

– Уходим! – крикнул он и истаял в реальном мире, унося с собой тучу облепивших его насекомых.

В поле ходьбы Ар-Тахис двигался так же, как и Иван, легко и непринуждённо. Облик его менялся стремительно – он молодел, убегал от старости к началу своего естества. Иван, глядя на него, непроизвольно прислушался к себе, осмотрел кисти рук, но никаких изменений не нашёл: он законсервировался на века что по направлению в прошлое, что – в будущее?

Сам о себе подумал, как о консервах и расстроился. Тут же вспомнил Петра Петровича, заведующего складом в СМУ, которому стукнуло семьдесят пять, а выглядел он лет на сорок. А сомневающимся в его возрасте, говаривал:

– Э-э, консервы… На баночку с ними можно налепить красивую новенькую картинку, а всё – консервы!

Вот он проживёт столько, сколько Симон, а останется всё таким же. Поистине, консервы, хотя и этикетка какой была, такой и осталась… Брр!..

– Выходим! – подал знак Ар-Тахис.

Середина пятьдесят седьмого тысячелетия до рождения Ивана. Будущая Европа, север Германии, а, может быть, Польши. Холмистая равнина, частые колки леса. Кое-где клиньями явно обработанные человеком поля. Трава по пояс, но видно вытоптанные людьми или зверьём, тропы. Полдень. Палящее солнце. Жара.

До неузнаваемости помолодевший Ар-Тахис дышал полной грудью.

– Здесь, КЕРГИШЕТ, мой дом. Здесь я родился и вырос… Тут рядом. Пройдёмся

– Межледниковье, – первое, что произнёс Иван, и вытер со лба пот. – Жарко.

– Да, КЕРГИШЕТ, межледниковье. И жара. Но года через… лет десять, а, может быть, и раньше, здесь произойдёт катастрофа.

– Зальёт?.. Дожди?.. Неужели потом?

– Если бы это, – Ар-Тахис вздохнул, сорвал верхушку высокой травы, отбросил. – Хуже, КЕРГИШЕТ. Хотя и потом – не лучше. Но температура в течение двух-трёх дней вдруг резко понизится. Будет стоять жара и сразу – мороз, метели, начало нового ледника.

– Как это может быть? Я о таком не читал…

– А ты побывай здесь. Увидишь сам. Хотя тебе и сейчас можно всё увидеть.

– Я-то посмотрю, – без особой охоты пообещал Иван. – А как же люди? Что будет с ними?

– Вот именно, люди. Своих я уведу на юг. А вот другие… курги, останутся и вымрут.

– Забрал бы и их… Ха! Как Моисей свои двенадцать колен. И повёл бы их. И лет сорок…

– Сказки… Сколько сказок подаётся, как истина. Но там колена, а наши курги… Каждая сама по себе. Убить чужого – не грех. Да и сами люди. По-вашему неандертальцы. Они же разные… Нет, это не расы. Мы, наверное, все одного вида, но… разные. Я вот из курги займов. От нас недалеко живут куплы, там лес, так они из него не выходят. На деревьях живут… Говорят. Я однажды только одного из них видел. Дикие какие-то… Ещё есть тлиппы, краны… А вон там, – Ар-Тахис махнул рукой на запад, – в трёх днях пути, недавно пришли и осели дурáки… Мы их так назвали. То есть, немые. Они нашего, а мы их языка не понимаем. Их соседство стоило для нас потерей половины курги. Они пришли вооруженными луками. Примитивными, но заставили и нас вооружиться. У них хочешь стать полноправным членом племени – убей чужого. Мы им отвечаем тем же…

Иван выслушал его молча. Лишь когда они поднялись на невысокий холм, сказал:

– Везде одно и тоже.

– Так и должно быть, – заверил Ар-Тахис.

– Так не должно быть! Ведь – люди.

– Но разные! – упрямо сказал Ар-Тахис. – Вон наше… поселение.

В низине раскинулось…

Поселение, сказал Ар-Тахис. Но ни домов, ни шатров, ни, хотя бы скромных навесов от палящего солнца здесь не было. Обширную площадь покрывало нечто похожее на мозаичный ковёр. Видны были прораны для очагов с едва тлеющим хворостом в них, кучами наваленном рядом. Займы то ли спали, то ли сказывалась малочисленность курги Ар-Тахиса, но особого кипения жизни, как в стойбище Дигона или в ромте Уленойка, не наблюдалось. Лишь с десяток приземистых фигур означали, что здесь кто-то обитает.

– Люди что, ушли? – вырвалось у Ивана.

– Почему же? В это время они сидят в угерах. Там прохладнее. Мы там тоже посидим, пока спадёт жара. – Слушая его, Иван пожал плечами: солнце и какие-то прохладные угеры не вязались. А Ар-Тахис продолжал: – Выпьем пьяды. Хорошо! Как я рад, КЕРГИШЕТ, что смогу тебя угостить нашей пищей, не испорченной кулинарами или теми, кто себя таковыми называет. Настоящей едой, КЕРГИШЕТ!

– Ну да… Едал я и, так называемую, настоящую… Если добавить перца, заесть целой головкой чеснока с зеленью, посыпать солью, то, выпив стакан водки… есть можно.

– Чеснок будет. Зелень будет. Пьяда будет. А вот перец – нет. У нас не водится.

Иван непроизвольно улыбнулся. Его поражала активность этой недавней развалины, что не могла лишний раз шевельнуть рукой.

Они подходили к «ковру». Это и вправду был громадный ковёр, хорошо сшитый из шкур различных животных. Иван, прежде чем ступить на него, с сомнением посмотрел на свои пылью покрытые башмаки.

– Иди, иди!.. Только держись ближе ко мне, чтобы не провалиться в чужой угер.

– Они что, там сидят? – Иван показал пальцем себе под ноги. – Под ковром?

– А где ещё? Угер – это нора. Так у нас делают все. И люди, и звери. Это там, в будущем, у вас… Забыли об угерах, вот и строят наземные жилища. Оттого летом изнывают от жары, а зимой мёрзнут. – И Ар-Тахис уверенно подвёл черту всему сказанному: – Угер лучше! Всегда прохладно и всегда тепло!

– Однако, – только и нашёлся, что сказать Иван. Ну, жили и живут люди в пещерах. Куда ни шло. Но в ямах, под ковром? Спросил: – Другие ваши племена… курги, также живут в угерах?

– Почти все. Только дурáки этого не знают.

– Но если ты поведёшь свою кургу на юг, то там придётся жить по другому.

– Да, я знаю. Я их научу, как строить себе жилище. Несколько жердей, а на них набросим часть кокота… ковра, как ты говоришь. Не угер, конечно, но хотя бы что-то похожее на него.

– Чум или вигвам?

– Чум?… Не знаю. Вигвам? Да, наверное, вигвам.

– Юрта?

– Нет! Я, КЕРГИШЕТ, многому научил займов, а от них другие курги. Тому, что узнавал в будущем. Но не всё оказалось им по душе, не нужно и даже противно их представлениям. Возможно, я сам виноват. Ведь я только говорю, но сам практически ничего сделать не могу. Не умею. А юрта… Кошму надо уметь делать.

– Можно и шкурами. Кокотом этим вашим.