Ходоки во времени. Время во все времена. Книга 4

Иван, возможно, нутром чувствовал и даже неосознанно уже обыгрывал эту сцену, так как для него не стало неожиданностью увидеть перед собой Колобка, вольготно раскинувшимся в кресле. Оно явно было поставлено так, чтобы Иван мог сразу предстать перед ним, Колобком и стволом пистолета в его руке, направленного Ивану в грудь.

Колобок хотел, что явно было написано на его круглом лице, покуражиться, но оказался вместе с креслом во временном мешке, осознал перемену и стал стрелять.

Стены комнаты отражали хлёсткие звуки выстрелов, рука Колобка дёргалась от отдачи, но пули летели в божий свет где-то за тридевять земель от Ленинграда.

Уже после второго выстрела у Колобка полезли глаза из орбит от ужаса – он стреляет в упор, а Иван стоит перед ним невредимым. Колобок стал кричать. Всё громче, перейдя, расстреляв всю обойму, на нечеловеческий рык.

– Ты этого хотел сам… – У Ивана перехватывало горло. – Тебе не место… Ты поднял руку на своих… И кто знает, сколько ты уже… Больше не будешь!..

Колобок оказался в снежных горах Гималаев…

Иван не забыл и об Алиме. Тот, видя невероятное, в мистическом ужасе побежал к дверям, но Иван дёрнул его к себе, развернул. Окованный временем, Алим как марионетка подчинился Ивану.

– А теперь ты… Ты нарушил нашу клятву, которую придумал сам. То были твои слова о святом братстве…

Но Алим, не слышал его. Он хватал открытым ртом воздух и давился им. Глаза его остекленели.

Иван отослал его в тайгу за Уралом. Выйдет к людям – пусть живёт. Не выйдет – его проблемы…

Иван лежал и со стоном сквозь стиснутые зубы вспоминал и переживал каждый штрих случившегося вчера вечером.

Настоящее било больно и зло…

Он – ходок во времени, и его стихия, обитель и его ни будущее, ни настоящее, а прошлое, и чем глубже, тем лучше, тем меньше переживаний и неожиданностей.

Правы Учители: близкое – далёкое.

Хандра

Как-то, будучи прорабом, Иван на антенном поле по пояс провалился в бочаг – не выдержал лёд. Пока он добирался до тепла и места, где смог переодеться, замёрз основательно. Принятый вечером стакан водки с перцем – единственное, что Иван признавал в качестве лечебного средства, – не помог, так что на следующий день он появился в конторе СМУ с синяками под глазами и высокой температурой.

Сердобольная Алла Георгиевна вызвала скорую. Иван сопротивлялся, но сил не было. Два дня провалялся в больнице как в бреду. На третий день вернулся домой как будто вполне здоровым. Так считал: всё прошло, он здоров, как всегда. Но ещё месяц он, нет-нет, да ощущал отголоски удара простуды: то вдруг вялость во всех членах растекалась, будто набиваемые ватой, то беспричинный, казалось бы, озноб охватывал всё тело с ног до головы, а то холодный пот покроет лицо.

Случай с предательством Алима оказался для него таким же заболеванием, рецидивы которого он переживал долго. Накатывалась волна угрызения совести: зачем он так поступил с людьми? Но следом: обида и злая уверенность, что таким, как Колобок нет места среди живых, так же как и Алиму, на счету которого, возможно, было не одно убийство. Сам ли он убивал или подталкивал к тому – какая разница? Теперь ни тот, ни другой никому не смогут угрожать.

И всё же…

Иван часами сиднем сидел на диван-кровати и бездумно переключал телевизионные программы, давая каждой из них отметиться на экране телевизора две-три секунды. Чем сильно огорчал Сарыя, для него некоторые передачи стали потребностью посмотреть. Джордан проводил время на кухне, не решаясь подходить к Ивану, так как тот однажды взял его за грудки и вышвырнул из комнаты за назойливость.

Учитель приходил с кухни, присаживался в уголке, вздыхал и маялся. А Иван порой испытывал какое-то злорадство: вот он делает то, что ему хочется, и никто ему не указчик. Вообще, никто! «Ни царь, ни бог и ни герой»… Ни начальник даже высокого ранга… Министр… Главнокомандующий… Никто!

И так, лелея своё «я», он внезапно вспомнил анекдот о неуловимом Джо, скачущим по прериям. Он был неуловим не потому, что его никто не мог поймать, а потому, что никому он не был нужен. И так это резануло Ивана по нервам, что он отбросил пультик, будто тот обжёг ему руку.

Ведь и вправду, он никому не нужен. Такой, как сейчас, не нужен. Но ведь, в принципе, он нужен…

Надо бы побывать у Дигона и Уленойка.

Познакомиться ближе с нечистью, населяющую поле ходьбы…

Повидаться с Ил-Лайдой… Сердце стукнуло от воспоминания о ней и… успокоилось. А Зинза не вызвала и такого даже отзвука.

Посмотреть, как устроилась семья Жулдаса…

Он возвращался уже к традиционному для себя перечню забот.

А тут ещё Ар-Тахис со своей просьбой сходить с ним в прошлое.

Прикоснувшийся к Времени каким-то образом сумел наладить с ним связь. Возможно, от нахождения Ивана долгое время в одном месте. Связь возникала неожиданно, продолжалась секунды, образ Ар-Тахиса возникал, словно из тумана: немощное человекообразное создание, распластанное в широком кресле. Иван видел его, наверное, сам, обращая внимание к зову неандертальца, а не тот подавал о себе знать. Этих мгновений общения было достаточно, дабы услышать настойчивый призыв, похожий на мольбу, о встрече.

Иван вначале не обращал на него своего внимания, как и на всё остальное, а позже – почему-то бессознательно тянул поход к нему.

Итак, ещё в студенческие годы слышанный анекдот о неуловимом Джо, стал последней каплей, приведшим Ивана к выздоровлению.

И первыми его словами к Сарыю, едва не попавшему под бросок Иваном пультика, были:

– Учитель, есть хочу! И… водка у нас есть?

– Так бы давно! Ученичок… – укоризненно проговорил Сарый. – У нас всё есть! И водка тоже.

– А Джордан?

– Здесь, куда ему деваться?

«Сфера Гюйгенса»

Ожил Иван, и вокруг него словно всё ожило…

Наведался Симон в сопровождении Манеллы. Временница гусыней ходила вокруг Ивана, на мужчин не жаловалась, и, вообще, вела себя необычайно скромно, дав повод Сарыю высказаться на её счёт:

– Не предполагал, что тебя, оказывается, можно усмирить без хлыста. Ишь, какая ты у нас теперь… приветливая.

– Ваня, – не соизволив повернуть даже голову в сторону Сарыя, промурлыкала Манелла, – как ты можешь жить под одной крышей с таким невежей? Ты – такой умный, красивый, обходительный…

– Манелла! – сурово одёрнул её Симон, но глаза его смеялись.

– Ваня, не верь ни одному её слову! – выкрикнул Сарый. – Она им… сама не верит! Ты лучше скажи, зачем заявилась?

– Не к тебе. Это точно. К Ване.

– Что вы хотите, Манелла? – Иван до того в разговор не вступал, с тихим умиротворением наблюдая за петушиными наскоками Сарыя, удивлённым лицом Джордана, выглядывающего из-за двери, за благодушным Симоном и за ужимками временнице, которой, по всему, и вправду было что-то надо от него.

Ну, чем не домашняя обстановка?..

– Ванечка, – с душевным придыханием пропела Манелла, отчего Сарый возмущённо всплеснул руками. – После того, как ты провёл наших временниц в Кап-Тартар, они стали так надеяться на тебя, так стали… Понимаешь, Ваня, – она заторопилась, видя, как на губах Ивана проявляется саркастическая улыбка, – им так тяжело попасть туда, а порой ещё тяжелее вернуться… А ты их быстро… нежно на руках вносил и выносил оттуда. Они до сих пор…

Сарый издал гортанный звук, махнул рукой и подался на кухню, увлекая за собой сгорающего от любопытства Джордана. Сцена обхаживания КЕРГИШЕТА Манеллой для него была явно необычной. Симон засветился от беззвучного смеха.

– Верю. Но… Подождите. Я попробую поискать другие точки входа в Кап-Тартар. Те, что ближе к нашему времени.

– Поищи, Ваня, поищи! – вскинулся Симон. – Это было бы кстати…

Его слова словно рассыпались по развернувшейся перед Иваном пространственно–временной «карте». Кап-Тартар на ней представлялся клубящимся то серым, то темнеющим пятном. Оно не только меняло очертание, но и плавно смещалось в некоторых границах. Странно, но канал Пекты отсутствовал. Впрочем, это Иван заметил уже давно, так же как существование Пояса Закрытых Веков, следы движения аппаратчиков – всё неестественное природе как бы не воспринималось Временем, а, значит, и Иваном.

Зато подходы к Кап-Тартару, «протоптанные» ходоками, тянулись со всех сторон и были похожи на расплывчатые отростки от повисшего во времени сгустка, где время и пространство жили по своим обособленным законам. Таких клубков, разбросанных то там, то здесь, можно было насчитать более десятка, но они пользовались ходоками значительно реже, чем Кап-Тартар.

Мысленно рассматривая нестабильный клубок Кап-Тартара, Иван нашёл ещё три, по крайней мере, входа в него, пока что неиспользуемые ходоками. И два из них располагались значительно ближе к настоящему Ивану времени. Один из них – на Таймыре в начале пятнадцатого столетия. Иван его отбросил сразу – вход в Кап-Тартар приходился на декабрь: морозы и снегопады севера. А вот второй, приходящийся на начало сентября, располагался в Крыму. Время – 1614 год. Он мог послужить для использования его ходоками.

– Да, Таймыр отпадает, – согласился Симон, когда Иван поделился с ним результатами поиска. – А вот Крым, это здорово. И рядом. Ведь Пулковские высоты и Огненная Земля для многих стали недосягаемыми. А тут всего четыреста лет. Рядом!

– Как хорошо, Ваня! Как хорошо! – в тон Симону похвалила и Манелла.

– Вы соберите временниц, скажем… – Иван назвал точку зоха. – Думаю, девять утра как раз будет нормально. Самое начало существования прохода. К тому же светло… Я вас сразу всех и пробью … переведу в Кап-Тартар.

– Как они будут рады тебя снова увидеть! – возвышенно проговорила Манелла и даже закатила глаза, показав, как временницы будут рады встретиться с Иваном.

– Вы меня не поняли. Я там сам не появлюсь. А просто всех вас перемещу, минуя тромб.

– Как это? – онемела Манелла и вопросительно оглянулась к Симону за поддержкой.

– Да, дорогая. Ваня может… И не только это! Я же тебе говорил.

– Но-о… Ты говорил. Да… Ваня, это правда?

– Что именно?

– Ты, как мне говорил Симон, можешь теперь повелевать самим Временем?

– А, вы вот о чём, – Ивану уже становилось не по себе, когда кто-то упоминал о его новых способностях ходьбы во времени. – Но вы же побывали у лежбища в"ыгов, а потом участвовали в остановке Старого Времени. Вы же появились там, когда я вас позвал и пробил…

– Нет, – Манелла опять посмотрела на Симона в немом вопросе.

– Её там, Ваня, не было, – сказал Симон.

– Как же так?.. – озадачился Иван. – Там я видел временниц… И мне казалось…

– Временницы были, – подтвердил Симон.

– А она где-то отсиделась, – подал голос из-за косяка двери Сарый, – когда всем надо было делать общее дело!

Обвинение Сарыя явно смутило Манеллу, она отступила под защиту Симона.

– Но я же не знала…

– Успокойся, дорогая, – прикоснулся к её руке Симон. – Там многих не было. Мы вот с Каменом там присутствовали, но никаких общих дел, как он тут выразился, не делали. Сидели под солнышком и ждали. Ты лучше сделай так, как сказал Ваня.

– Сделаю. Но…Они так надеялись его увидеть, и надеялись как в прошлый раз…

Разочарование Манеллы читалось во всём её облике. Она, по-видимому, что-то наобещала своим товаркам по поводу Ивана, а теперь поняла несбыточность провести нечто, наподобие шоу, с его присутствием на сборище временниц. Она стала переминаться с ноги на ноги, жалобно смотреть на Симона. И он не выдержал, пошёл ей навстречу.

– Ты, Ваня, там покажись всё-таки. Посмотришь на них, они – на тебя, и разойдётесь. Предупредишь, как будешь их оттуда вынимать. Сам подозреваешь, что пробьёшь их туда, то и назад возвращать придётся.

Дежуривший под дверью Сарый всхлипнул от смеха, что-то пересказал Джордану, тот тоже там засмеялся.

– Ваня, ну, пожалуйста, – встрепенулась Манелла. – Покажись… Они так просили…

– Покажусь я, покажусь. Вы только вовремя соберитесь.

Ивана тоже разбирал смех, но тут же его грызло чувство никчемности происходящего. Необъятные масштабы времени, которые он может в мгновение ока посетить, и не один, а, прихватив с собой массу людей, соединить различные точки зоха, познать, в конце концов, само Время – всё это пока что натыкалось на незначительные, с точки зрения Времени и для него, места в пространстве и времени.

Но они служили для ходоков необходимыми отправными пунктами в Кап-Тартар. Их мелкий кимер оставляет им для достижения всего несколько тысяч лет. Они как жители глухой деревушки копошатся вокруг неё, не имея возможности ступить за пределы околицы, а ступивший, то это либо чужой, либо непонятный, по сути своей, человек. Особенно, когда он рассказывает о том, что твориться в иных землях. Он, правда, может подсказать что-то дельное, увести и вернуть кого-то из них за пределы их понимания, туда, где они жить не могут, но повседневных забот посельчан не изменит. Можешь помочь – помогай, нет – жаль, но нам не привыкать…

Вывалившийся из поля ходьбы в реальный мир дон Севильяк внёс некоторый разлад в мирно заканчивающиеся переговоры между Иваном и Манеллой, как представительницей от временниц. Но оказалось, что он появился с той же просьбой.

– Надоело, Ваня, терять целую неделю, пока туда добираюсь, и неделю, пока возвращаюсь назад.

– С каких это пор ты стал недели считать? – выступил из-за двери Сарый. – Видишь, какой он у нас экономный, – сказал он, указывая на дона Севильяка пальцем Джордану, показавшемуся на виду у всех. – Неделю туда, неделю сюда, а?

– И вы, конечно, здесь? – явно не одобрил их появление дон Севильяк.

– Когда ты хочешь попасть в Кап-Тартар, – поторопился спросить Иван до того, как между ходоками возникнет перепалка.

– Как говориться, хоть сейчас! Так…

– Хорошо!

Не ожидавший такого скорого, даже немедленного исполнения своего желания, дон Севильяк, втиснутый во временной кокон, охнул, загримасничал и исчез, переброшенный Иваном в Кап-Тартар.

– Впечатляет, – сказал Симон, но скучно.

– Вам, Симон, …э-э… не нравиться? Но он же сам просил, – растерянно оправдался Иван.

Но уже почувствовал какую-то неловкость от поспешной переброски дона Севильяка. Как наказал. Тот как всегда высказался обиняком, а он тут же отправил его в другую реальность.

– Да, он просил… – монотонно подтвердил Симон. – Манелла, тебе пора заняться временницами… Иди, дорогая. У меня с Ваней есть о чём поговорить.

– Ну, что ж, мужчины. Я покидаю вас, – Манелла сделала рукой прощальный жест и стала на дорогу времени.

– Этих, Ваня, – Симон кивнул в сторону стены, за которой укрылись Сарый и Джордан, – отошли тоже куда-нибудь.

– Они нам не помешают. Я их изолировал на некоторое время. Что-то случилось, Симон?

– Как сказать… Понимаешь, твоя способность повелевать… Плохое слово. Скажем так, входить во время, сбивает меня с толку. Дон Севильяк вот пожелал и получил. Этих – изолировал… Манеллу едва не довёл… Ладно. Я привык к последовательности. Не во времени, нет. А к последовательности своих действий. Да и тех, кто появляется в поле ходьбы. У них тоже последовательность. А теперь я каждый раз думаю, как бы мог в той или иной ситуации поступить ты…

– Но, Симон, так получилось…

– Я к тому, что… Ладно, о деле. В Париже вновь появились «купцы». На этот раз, как говорит Штенек, стали куда-то пропадать носильщики их покупок. Якобы одному из них удалось бежать. Некто Жарен. Прозвище, наверное. Теперь он везде рассказывает всякие небылицы, как будто произошедшие с ним. «Купцам» нужны носильщики, они пытаются их нанять. Но те, до кого дошёл рассказ сбежавшего, устраивают с ними стычки.

– Хм… Любопытно.

– Не только… Трудно, конечно, судить, но, по всему, эти «купцы» не из мира Ар-Тахиса.

– Мне уже думалось о том. Так же как и мир тарзи, что напали на нас. Он ведь совершенно иной.

– Да, Ваня. – Симон задумался. – Есть во всех этих мирах какая-то невязка… Но это, может быть, на наш взгляд. А там царит гармония.

Иван опять хмыкнул, вспомнив безжизненный пейзаж, в который их загнали тарзи.

– Я когда-то читал о бесконечности параллельных миров. Серьёзная статья, а не фантастика. Мне тогда было интересно. Дух захватывало: а вдруг и вправду есть параллельные миры и, самое главное, какие-то окна между ними, через которые можно общаться!.. Но, Симон, узнал, что они есть… И вот что я сейчас думаю. Не лучше ли знать только свой мир, а в сопредельные не соваться. Там свои заморочки. Нам бы со своими разобраться.

– Всё так, Ваня. Но наши, как ты выразился, заморочки, порой возникают и от вмешательства со стороны этих миров – «купцов», тарзи, тарсенов… Того же Ар-Тахиса.

Симон упоминал пришельцев извне монотонным, ничего как будто не выражающим голосом, но его слегка приподнятые белёсые брови, да и вся мимика лица вопрошали Ивана ответить, и не только ответить, но и наметить какое-то действие.

А у Ивана заныло под ложечкой. Это же эффект «сферы Гюйгенса», так называл его в институте философ – милейший, всегда улыбающийся Владилен Николаевич: чем больше знаешь или умеешь, тем эта сфера больше, и точек соприкосновения у неё становиться неизмеримо больше с тем, чего ты не знаешь и чего не умеешь делать. Вот почему когда-то один из философов воскликнул: «Я знаю, что ничего не знаю!».

Так и он сейчас. Чем больше познаёт Время, тем больше неведомого, непонятного…

Как хорошо быть прорабом или простым ходоком во времени…

– Но, Симон, нельзя же объять необъятное.

– Ты, Ваня, хорошо сказал, – глаза Симона блеснули.

– Это не я сказал, а Козьма Прутков. Вернее авторы, которые его придумали и наградили даром высказываться подобным образом.

– Не важно. Но, Ваня, это метафора, образность. Бесконечность и необъятность. Но мы говорим с тобой о конкретном соприкосновении миров и о вторжении в наш мир из сопредельного.

– Вот как! Даже вторжения?

– Именно, Ваня. Не знаю, что ты видишь, когда перед тобой разворачивается или появляется пространственно-временная «карта», как ты говоришь, но в районе современной Франции в промежутке нескольких веков примерно до середины семнадцатого века назревали какие-то аномалии для ходоков. Впрочем, мы тебе о том уже упоминали… Такое впечатление, что появление «купцов» предшествует кульминацией каких-то событий. Словно на этот период зоха стали претендовать все, кто имеет выход в наш мир. Ты же сам уже там побывал в передрягах…

– Симон, вы никогда не выступали на сцене в роли трагика? – неожиданно спросил Иван, уж очень Учитель нагнетал обстановку четырёхсотлетней давности.

– Выступал, – не удивился вопросу Симон. – Скоморохом тоже. Показывал акробатические этюды.

– Вы? Акробат?

– Было, – рассеянно подтвердил Симон и замолчал, медленно и плавно потирая колени, лицо его превратилось в маску.

– Вы хотите, – не выдержал молчания Иван, – чтобы я… посмотрел… побывал там?

Симон кивнул.

– Со мной, конечно, – сказал настойчиво. – И вначале к Штенеку. Он там должен установить связь с этим Жареном, поспрашивать, что тот видел на самом деле.

– Ну, что ж, – вздохнул Иван.

…Они тут же очутились в полутёмной каморке, занимаемой Штенеком. Хозяина на месте не оказалось.

– Фу! – выдохнул Иван застоялый воздух. – Может быть, пройдёмся по воздуху?

– Ты одет для этого времени, да и вообще, слишком легкомысленно.

– Да уж, – согласился Иван, шевеля пальцами босых ног. – Да и грязь тут везде несусветная. Я тогда, пожалуй, загляну в этот склад…сарай. Подвигаюсь там во времени. Не сидеть же здесь…

– Сейчас будет Штенек. Мы договорились.

– Пока он…

– Он идёт.

Штенек не вошёл, вбежал, помятый и испуганный.

– О-о! КЕРГИШЕТ!.. Они его поймали! Жарена поймали! Хотели и меня!

– Кто поймал? Где? – вскочил Иван, готовый броситься на помощь Жарену и вернуть его в наш мир.

– Святая инквизиция.

– Кто-о? – опешил Иван.

Он ожидал всего, но не этого. Всё-таки инквизиция для него существовала где-то там, на страницах исторических книг в давно прошедшем времени. Мрачное средневековье…

– Они его выследили и поймали, – тяжело дыша, продолжал Штенек. – А я как раз встретился с ним. Вот они и решили заодно взять меня.

– Будем вытаскивать? – спросил Иван.

– А потом куда его? – скис Симон. – Впрочем, ты можешь перебросить его куда-нибудь. Например, на юг… Хотя бы в живых останется.

– Штенек, где?… Ага!.. Дай руку!

Они очутились в небольшой нише здания. Иван с брезгливостью потоптался погружёнными в вонючую грязь ногами. Тут же вспомнил, что мог бы не бегать, а отделить во времени поймавших Жарена от него, а его самого пробить в жилище Штенека. Но это был момент, когда Жарен сделал попытку вырваться из рук двух служителей церкви.

Посланцы инквизиции были ражие ребята, отнюдь постами не измученные. Жарену почти удалось избавиться от них, но впереди и позади шли другие ловцы еретиков, ведьм и неблагонадёжных, хорошо знавшие повадки своих жертв. Так что рывок Жарена был обречён на неудачу. Зато у Ивана появился прекрасный шанс не связываться со стражниками, а только изолировать Жарена в заданной точке зоха и переместить его к Симону. Оставленные на месте возникшего переполоха служители и невольные зрители стали свидетелями чуда: то ли Бог, то ли Сатана умыкнули приговорённого к аутодафе. Там же остался и Штенек.

Выхваченный с улицы светлого дня, Жарен долго моргал, привыкая к сумеркам каморки Штенека, и порывался куда-нибудь бежать. Но Иван не выпускал его из временного кокона до тех пор, пока он не успокоился, хотя бы внешне.

– Ничего не бойся, – сказал Симон. – Мы твои друзья.

– Друзья?.. Как же!… То-то мой друг, эта.., показал на меня пальцем! – прорычал Жарен.

– Мы не покажем, – терпеливо, спокойно произнёс Симон. – Нам надо только уточнить, когда это с тобой произошло. И только.

– Ха, друзья!..

– После чего мы можем незаметно вывести тебя из города и отправить туда, куда ты скажешь.

– В Брест? А?

– Куда скажешь.

Жарен подозрительно ухмыльнулся, но стало заметно: он постепенно осваивается в ситуации, в которую попал. Иван полностью ослабил давление временного кокона.

Жарен не успел ничего сказать. За дверью послышался топот, в комнату влетел Штенек.

– КЕРГИШЕТ, они за мной гонятся!

Симон бросил укоризненный взгляд на Ивана. Иван досадливо пожал плечами: Штенека не надо было оставлять, и вместе с Жареном возвращать сюда. А за хлипкими дверями уже гомонили загонщики, но, когда они, снеся двери с петель, ворвались в каморку, в ней никого не оказалось.

Вековые ели некогда разрушенной Сулейком уединённой заимки Симона приняли под свою сень всех четверых беглецов из Парижа шестнадцатого века.

Этот новый внезапный переход для Жарена стал, в конце концов, пределом его выдержки. По-видимому, с рождения не мытые его волосы на голове поднялись дыбом, и без того большие глаза округлились, заняв пол лица, сам он с маху сел мимо торца на землю и истово стал креститься правой рукой, а левой – отгонять от себя злых духов.

– Досталось ему сполна, – негромко прокомментировал Симон испуг Жарена, но без участия в голосе – сухая констатация.

Штенек, не менее Жарена, был ошеломлён скачком из жаркого зловонного города в тихую благодать чистого воздуха и умиротворённой тишины дикой природы. Но оправился, естественно, тут же, подошёл к Жарену, помог подняться ему и почти силой усадить на торцовое сидение. Знакомое лицо привели Жарена в чувство, но перемена обстановки всё-таки его пугала.

Прошло не менее получаса, пока Жарена удалось расшевелить и дать возможность рассказать ему, что и как с ним произошло…

До недавнего времени Жарен по прозвищу Бешеный Бык, никогда никого и ничего не боялся. А что и кого ему бояться? Здоровому, удачливому среди таких же, как он, обитателей трущоб Парижа. Это пусть его бояться!

Везде первый, везде на подхвате дел, кои надо было провернуть для тех, кто имеет деньги, и они поделятся с ним. А деньги давали возможность наведываться даже туда, куда было заказано большинству его сотоварищей, хотя после таких посещений карманы его становились первозданно пустыми.

Предложение перенести покупки каких-то таинственных купцов с востока с самого начала претило ему: не очень прибыльно, да и отвык он таскать на себе тяжести. Поднести какой-нибудь смазливой служанке корзину с покупками – куда ни шло. Но волочиться в веренице носильщиков – не хотелось, да и не пристало ему. Что ни говори, а он был способен на долее деликатное дельце.

Но Гиль, знакомый ему ещё с тех времён, когда он десятилетним мальчишкой сбежал из дома в поисках счастья в Париже, уверял в щедрости купцов, и Жарен, наконец, согласился.

Всё вначале протекало, как он и предполагал по подсказке Гиля. Из охочих служить в качестве носильщиков его выбрали одним из первых. Затем почти полдня медленное, с частыми остановками, движение по торгу, постепенное возрастание тяжести ноши. С торга долгий путь по запутанным, порой по колено в грязи, уличкам, закончившийся в большом помещении, где в центре уже грудой лежали тюки и мешки от предыдущих покупок.