Ходоки во времени. Суета во времени. Книга 2

Иван стоял с бластером в руках и до боли в ладони сжимал его рукоятку. Чертыхался во весь голос и мучительно размышлял: Что делать?

Столько зря времени потрачено! Напель надо искать… Где её искать? В настоящем? В прошлом или будущем? Но, во всяком случае, не там, куда ведут ворота, охраняемые Хемом.

– У-ур-ри! – раздался утробный рык ещё не до конца материализовавшегося в этом мире хищника – драконообразного, зубастого и явно безмерно тупого.

Это – Иван затруднялся, как назвать вышедшее в реальный мир чудовище – по-хозяйски осмотрело площадку и заметило человека. И он ему не понравился. Наверное, с человеком оно уже имело дело, и от тех встреч у него остались нерадостные воспоминания.

Однако еда находилась так близко, и деваться ей было некуда, так что дракон приподнялся на задние искривлённые природой лапы и бульдозером двинулся на Ивана.

Будь ходок в более мирном настроении, хищнику пришлось бы просто схватить пустоту и потом гнаться по мирам времени за жертвой. Иван же был расстроен бесполезным поиском Напель и недавним нападением людей-выродков, оттого далёк от умиротворения.

Он вскинул оружие и перечеркнул тонкой иглой лазера незащищённое брюхо рептилии.

Перечеркнул, и даже не стал смотреть, как верхняя часть туши с головой и передними лапами съехала, будто по смазанным полозьям и отвалилась от задней части, а стал на дорогу времени и направился домой.

Усталый, злой на себя за всё: неразумную и необдуманную гонку вокруг оазиса трёхглазых, за пережитое перед нечистью, засорившей поле ходьбы, за убийство ни в чём не повинного дракона, в вотчину которого сунулся сам, – да и за всё то, что делал в последнее время…

Напель печально улыбалась очаровательной улыбкой и отодвигалась в даль, подёрнутую кисеёй мрака. Контуры любимой растекались, растворяясь на фоне темноты. Иван надрывно повторял её имя, прося вернуться.

Проснулся от собственного крика.

Наступало утро. Сарый ещё отсутствовал, но это было его время, чтобы объявиться после посещения пресловутого и до сих пор таинственного для Ивана Фимана, либо иных неведомых мест.

Опять выпрыгнет в реальный мир, подобно дьяволу из бутылки или дикарю. Грязным и до бесконечности нахальным. И будет здесь мельтешить…

Видение сна тускнело. Накатывались заботы дня.

«Но какие там могут быть заботы у КЕРГИШЕТА?» – задал себе вопрос Иван и задумался.

Напель?..

Это не забота. Надо начинать всё сначала, исподволь, но наверняка.

Тогда, быть может, его быт и поведение?..

Стоило, конечно, заняться бы жильём, поискав, что получше, нервы успокоить…

Но лень!

Сходить куда-нибудь в прошлое?

Так что он там не видел? Везде одно и то же!

Если только…

Но для этого надо хотя бы встать, физзарядку сделать, побриться, умыться, пока не объявился Учитель и не занял на полдня ванну.

А-а… Стареет он, что ли? В тридцать лет-то. Напель бы сюда. С ней он утопил бы все свои горести и обрёл желания. Да где её взять?

Он вспомнил Лоретту…

А почему бы и нет, что я, евнух что ли?

Сил от неприятных раздумий словно прибавилось, кровь по жилам потекла быстрее, мышцы запросили движения.

Иван заканчивал завтрак, когда из комнаты донеслись сакраментальные, вместо приветствия, слова Учителя:

– Верт проклятый!

Бывший ученик колебался всего мгновение и прямо из-за стола стал на дорогу времени. Пусть Учитель сам ставит чайник, сам себе готовит завтрак, а он – вольная птица.

Поле ходьбы и он – КЕРГИШЕТ – встретились как родные.

– Здравствуй! – громко сказал Иван в пустоту и в утренний полусумрак дороги времени – и решительно шагнул в прошлое.

В прошлое, бесконечное своим многообразием…

Так же как и будущее.

Часть шестая

Кап-Тартар

С горы скатившись, камень лёг в долине.Как он упал? Никто не знает ныне —сорвался ль он с вершины сам собой,иль был низринут волею чужой?Столетье за столетьем пронеслося:никто ещё не разрешил вопроса.Ф. И. Тютчев. PROBLEME

Вопрос к Учителям

Мысль найти изначальный мир Напель возник у Ивана неожиданно.

При этом изначальность им понималась совершенно по-иному, чем прежде. Он теперь не собирался искать любимую женщину в оазисе трёхглазых. Ему захотелось увидеть перливый мир, откуда люди ринулись по каналу времени, созданному гением Пекты, в прошлое, за Пояс Закрытых Веков. Лишь оттуда, из Англии, находящейся где-то в параллельном мире, по его новым представлениям, можно было проследить путь Напель или её появление в нём.

Учителей – Симона и Сарыя – в свои планы он вначале посвящать не намеревался.

И не потому, что ожидал от них уговоров оставить эту затею, а по причине высказанного когда-то Симоном предположения, что он соотносится с ними как перль.

Сам Иван до сих пор не имел случая непосредственно проверить этот факт, а потому не слишком-то верил такой возможности, ибо ходил в будущее в сопровождении Симона, а Сарый, если верить их словам, был его современником и сомирником. Так что бередить рану, выясняя, кто есть кто, и себе и им – не стоило.

Отвергнув какие-либо подсказки со стороны кого бы то ни было из ходоков, он решил самостоятельно найти вход в какой-нибудь перливый мир, которых, если верить тем же Учителям, было множество. Но, поблуждав по краю монолита своего будущего в ту и другую сторону, он вскоре убедился в тщетности своих поисков и возможности увидеть для себя что-либо новое, что могло бы подсказать план действий по проникновению в параллельный мир.

Вообще-то, в самом поиске и в негативных его результатах что-то не вязалось. Он будто бы находил разные лазейки в стене будущего, однако всякий раз почему-то попадал в мир, ведущий к Маркосу, а значит, – и Учителей, вернее, куда его водил Симон. Но такого, как предполагал Иван, не могло быть.

«Впрочем, кто знает?» – порой утешал он себя и продолжал поиски.

Наконец ему надоели безрезультатные блуждания, и он набрался духа, чтобы обратиться к ходокам, более него сведущим в таком вопросе…

В тот день, ближе к утру, Симон объявился у него в квартире. Он явно был чем-то озабочен, а оттого порывист в движениях и нетерпелив.

– Аранбаль… – покачал он в расстройстве головой, когда Иван поинтересовался его заботами. – Трубит направо и налево о нас, ходоках. Они, мол, повинны… Мы якобы повинны даже в англо-бурской войне, разразившейся на юге Африки. Слышал о такой войне, Ваня?

– Кое-что, конечно, знаю. В школе проходили, – уклонился от прямого ответа Иван, так как об этой войне знал, пожалуй, лишь по названию (нужна ему была эта стародавняя, по его школьным меркам, война где-то за тридевять земель). Да ещё по скупым рассказам отца, который порой напевал: «Трансвааль, Трансвааль, страна моя, ты вся горишь в огне…»

Кроме этой строчки в виде рефрена Иван не помнил больше ничего.

– Проходили, – покривил губы Симон. – Мало англо-бурской войны, так это мы, по Аранбалю, потопили русский флот на Дальнем Востоке, дав возможность японцам заявить о себе в мире…

– При Цусиме?

– Вот именно.

– Ну, уж, – усомнился Иван, знающий об этом более подробно: и по той же школьной программе, и по прочитанным книгам. – У него, похоже, что-то с головой не в порядке. Ходоки что, у пушек стояли?

– В порядке или нет, а его предположениям кое-кто начинает верить. Мало того, нашлись те, кому захотелось в этом деле разобраться. Кое-что стало просачиваться в газеты…

– Да уж, газетчики, – сказал Иван веско, словно поистине разбирался в таком тонком деле как журналистика. – Щелкопёры разные! По Гоголю. Они всё могут с ног на голову поставить. Я вот наши газеты сейчас со страхом читаю. Болтуна какого-нибудь печатают с удовольствием, а тем, кто действительно обладает информацией или здравым смыслом, путь заказан. Колдуны всякие объявились, ведьмы даже. Представляешь, потомственные колдуны и маги!.. И ведьмы! А? – Иван выжидательно посмотрел на Симона. Тот промолчал. – Псевдоучёные, непонятно откуда свалившиеся со своими сногсшибательными теориями, от которых волосы могут на голове дыбом встать. Я тут как-то подумал о русских сказках. Там в них два брата умных, а младший – дурак, который потом становится добрым молодцем, а то и царём…

– Знаю я эти сказки. И не только русские. Так что?

– Так он дурак не потому, что у него с головой не в порядке, а как раз наоборот. Первые его братья кто? Купец и богач, а этому, дурачку, ничего не достаётся, потому что у него-то есть совесть и ум. Ни то ни другое богатства никогда не приносили.

– Возможно, и что?

Симон задал вопрос равнодушно, и ответа, наверное, не ожидал. А Ивана понесло. Давно он так вот не высказывался по поводу какого-то вопроса, который вычитал из газет или, вернее, вывел из своих размышлений об увиденном или услышанном.

Бывало, монтажники соберутся и начнут перемывать косточки всем правителям, да и всем остальным, о ком протрубили газеты, радио и телевидение. И у каждого своё отношение. Вот и спорили до хрипоты, высказывая свою точку зрения. И он словцо своё вставлял. А как же?

Как давно это было…

– Сейчас появился ещё один братец. У нас называют его обобщённо – СМИ. Средства массовой информации, значит. Этот братишка всех троих перещеголял. Врёт без оглядки, наводит напраслину на всякого, на кого ему укажут. За деньги, естественно; а за деньги он готов продать душу дьяволу. При появлении такого братца дурачку уже никогда не стать тем, кем он становится в сказках. Ибо, если он не украл, не оболгал кого-то, то богатства никогда не наживёт, а это и есть настоящий дурак! Так что Аранбаль нашёл хороший способ, чтобы защитить от ходоков своё нечестно нажитое богатство.

– Возможно, – кивнул Симон.

– А что можете сделать Вы или мы все вместе?

– Дезавуировать. Вот я этим и занимаюсь. Дезавуирую.

– Кого или что?

– Только что, – поднял палец Симон, отрывая ладонь от своего колена. – Его заявления, болтовню о нас.

– Но как?

По усталому лицу Симона промелькнула мимолётная улыбка много знающего и уверенного в себе человека.

– Путей много, Ваня. Сейчас им занялись психиатры.

– Представляю, – протянул Иван осуждающе. – Мешок на голову, руки за спину.

– Ваня, – укоризненно посмотрел Симон на КЕРГИШЕТА. – Как ты мог подумать о таком, зная меня? Нет, чтобы чаем попотчевать, так ты глупости про меня измышляешь. Где Камен?

– Хороший вопрос, – огрызнулся Иван, ставя чайник на плиту.

– Чего это ты сегодня такой нелюбезный? Да и чайник бы мог купить современный, электрический, удобный. Этот когда ещё закипит.

Иван не ответил, демонстративно отворачиваясь от Симона.

– А-а, Фиман… – догадался Симон. – Ты хочешь в Фиман?

– Ну, вот ещё!

Ему действительно сейчас не хотелось в этот проклятый и таинственный Фиман, где все ходоки, кроме него, естественно, побывали, и неоднократно, если верить их улыбкам авгуров, а Сарый там бывает почти каждую неделю. Зато все они как один в диком восторге радетельных родителей оттого, что их великовозрастное чадо в его, Ивана, лице пока что не знает многих запретных вещей, в том числе и Фимана. Во всяком случае, никто из ходоков не горел желанием познакомить его с этим местечком, расположенном где-то в пространстве и во времени. А Иван не знал, как туда попасть самому.

Слыша о нём, вытирая грязь после появления Учителя из похода в него, Ивана постепенно вообразил себе Фиман в виде некой клоаки, куда порядочный человек, если он хочет остаться чистым, ни в коем случае попадать не должен. К тому же, как ему теперь казалось, после посещения Фимана у него может случиться крушение некоторых мировоззренческих представлений, что будет невосполнимой потерей.

Тем более что Симон тут же после реплики Ивана сказал:

– Вот и правильно.

И потянулся за пряником.

Иван давно заметил неравнодушие выходцев из будущего к обыкновенным пряникам. Особенно Сарыя, способного съесть в один присест всё, что подавал ему на стол ученик, а он не скупился.

– Чем занимаешься? – заминая разговор, спросил Симон и принял от Ивана чашку чая. – Присмотрел что-нибудь в прошлом для постоянного проживания?

– А я не смотрел! – с вызовом сказал Иван.

Не любил он этот время от времени возникающий вопрос Учителей. Сам понимал, что надо бы, но до сих пор не решился. Даже как-то побаивался сменить насиженное место в своём настоящем на какое-то иное в прошлом.

Симон сдул парок и пригубил чай. Чмокнул губами.

– Почему же?

– Мне и здесь хорошо!

Симон тщательно разжевал пряник, осторожно, морщась, хлебнул кипяток.

– Может быть, ты и прав. Мне у тебя нравится. Нет, правда!

Готовый побороться за свою точку зрения, Иван от признания Симона обмяк. Он уже подумал, что тот опять начнёт уговаривать его поменять местожительство, выбрав фешенебельную виллу или нечто подобное – комфортабельное, безумно дорогое и сказочно красивое. И обязательно где-нибудь на берегу моря или океана в веке эдак пятом нашей эры среди экзотики и неги. Чтобы пальмы, девушки и…

Думая о перемене жилья, он всегда мучился вопросом: зачем ему это надо, если он здесь-то теперь бывал лишь для того, чтобы отметить своё появление в настоящем? И коль скоро ему вдруг понадобиться выйти к современникам, он просто может прогуляться по улице, выбраться на Невский, позвонить кому-нибудь из не позабывших ещё его друзей и тех же девушек, – вот и пообщался. А там, на вилле, в роскоши… Там ведь и поговорить будет не с кем, к тому же кто-то должен будет ухаживать за всем этим хозяйством, не самому же ему выполнять бесконечные работы и загружать себя хлопотами.

А здесь, в однокомнатной квартирке пятиэтажки, в спальном районе города, живёт он тихо, приборки на полчаса. Зато никто не знает, дома он или нет; никто не отметит его внезапного исчезновения или появления после ходьбы во времени. Одним словом – здесь он сам себе хозяин.

– И мне тоже здесь хорошо. И это тоже – правда, – сказал он в тон Симону.

– Верю, Ваня. Мишура всё это… Богатство, аристократический шик… – Симон вздохнул. – И тлен к тому же. Я вот когда-то жил… Не буду уточнять где. Так вот, там теперь почти ничего. Туристов, правда, водят за деньги и, скажу, немалые, дабы показать жалкие останки того, что было… Так-то, Ваня.

– А я что говорю? То же самое. И… Скажи, Симон, – вдруг набрался решимости Иван.

– Да?

Признание Симона о житье где-то в прошлом заставило Ивана вспомнить о Напель. Щемящая тоска охватила его от сознания, что ничто так и не подсказало ему в последнее время, как всё-таки найти правильные пути, ведущие к Напель.

Кроме одного. Зыбкого и неопределённого, поскольку до сих пор оставалось только в виде предположения или неясного желания, чтобы так и было, как он задумал.

– Я ведь побывал за Поясом Закрытых Веков…

– И что?

– Сейчас соберусь, – Ивану хотелось сказать и спросить, как можно проще, но никак не удавалось подобрать слова, хотя он как будто уже давно проиграл в уме подобную сцену. – Ладно… Этот Пояс якобы был образован тогда, когда за него ушли люди из нашего будущего… Они прошли по временному каналу, созданному Пектой. Если был пробит такой временной канал, то тогда в поле ходьбы должен был остаться хоть какой-то от него след. Ведь так?

– М-да… – Симон посмотрел на Ивана исподлобья. В его глазах промелькнуло удовлетворение, но и нечто такое, замеченное Иваном ещё тогда, когда Симон в стенах ИНИСКа исповедовался о перлях. – Я думал, – после продолжительной паузы продолжил он, – что у тебя этот вопрос появится значительно раньше. Сразу после того, как ты оттуда вернулся. Готовился к ответу. А он не возникал, и мне показалось… – Симон облизнул губы, – никогда у тебя и не возникнет. Хотя, конечно, лет, может быть, через десять нам пришлось бы вернуться к этому. Что ж… – Симон вновь помолчал, и начал было высказываться дальше: – Конечно…

Но тут из прихожей заслышалось знакомое кряхтение, пыхтение и бормотание:

– Каждый верт чахоточный…

Симон вскинул брови:

– Что-то новенькое в его лексиконе.

– Он теперь у нас не такой, каким был прежде. Отъелся на казённых харчах. Вы же денег не жалеете. Оттого-то он теперь других чахоточными считает, – пробурчал Иван с досадой на не ко времени объявившегося Учителя. – Я сейчас.

Он направился в прихожую, дабы своим видом образумить Сарыя, прекратив поток сквернословий, безостановочно изрыгаемых его скрипучим голосом, и сказать о присутствии Симона.

Учитель самого КЕРГИШЕТА сидел на полу в свободной позе пьяного под забором, откинувшись спиной на стену и широко разбросав в стороны ноги. Грязен он был от пяток до макушки головы; в волосах застряли веточки с листьями, трава и… даже ползал какой-то жук. Зато на замызганном его округлом и щекастом лице блуждала блаженная улыбка деревенского зубоскала.

– Ва-аня, – пропел он при виде ученика.

– Здесь Симон, – коротко оповестил тот Учителя.

– О! – неподдельно простонал Сарый. Блажь с него слетела шелухой, щёки поползли вниз, глаза заблестели и забегали. – Я в ванную, а ты, Ваня… прикрой меня!

Иван против воли усмехнулся: как в бою.

Вообще, многие ходоки использовали военные словечки и обороты. Ему как-то недосуг было разобраться в сути их возникновения, но иногда появление подобных фраз занимало и наводило на мысль о совершенном незнании подноготной своих новых товарищей, в том числе и ближайших – Учителей. Чтобы так к месту употреблять армейские команды или сленговые выражения, надо было покрутиться среди современных военных и поучаствовать в военных операциях. В конце концов, если Сарый защищал Фермопильские ворота, то это не значит, что тогда могли так говорить: прикрой меня! Это явное новообразование.

– Ладно уж, ползи, – снизошёл Иван до просьбы Учителя, унылым взглядом отмечая грязные следы, оставленные на полу и стене. – Во что оденешься?

– Я там уже припас кое-что из одежды, – заговорщически прошептал Учитель и на карачках, втянув голову в плечи, двинулся в ванную комнату, стараясь, чтобы Симон из-за ног Ивана не мог его рассмотреть.

«Он никогда не будет взрослым», – подумалось Ивану при виде смешных потуг Учителя скрыться от сомирника, сидящего от него всего в трёх шагах. – «Как нашкодивший школьник начальных классов. Ползёт вот…»

Симон с понимающей улыбкой, а Иван со скучным лицом после уборки грязи, принесённой Учителем, сидели на кухне и слышали плеск отмывающегося Сарыя и его завывания, означавшие пение, порой прерываемые фырканьем.

Из ванной Учитель вышел чистым и кротким, с потупленными глазами занял место за столом. Пил горячий чай большими глотками, обжигался и сопел. Прилизанные волосы его высыхали и отслаивались прядками. Глаз на сотрапезников не поднимал.

– Камен, – строго и в то же самое время, как показалось Ивану, печально сказал Симон. – Ваня спрашивал у меня о Кап-Тартаре.

Сарый дрогнул и проглотил пряник, не жуя.

– Сам догадался или…

– Увы, дорогой, сам.

– Давно пора бы, – недовольно сказал Сарый и сердито посмотрел на чашку с чаем, будто она была в чём-то виновата.

Учители, поглядывая друг на друга, посидели молча. Иван их не торопил. Знал уже, раз зашёл разговор, то они теперь всё выложат, а сам он никуда не спешил.

– Ну что ж, Ваня, – сказал Симон, – всё когда-то начинается. Вот наступила очередь открыть тебе и Кап-Тартар.

– Сдаётся, эта очередь меня могла бы вообще обойти стороной, не спроси я Вас о нём.

– Не обошла бы. Ты сам чуть позже поймёшь, почему мы не спешили посвятить тебя до поры-времени в его… не тайну, конечно, какая уж там тайна, но в его существование…

Сарый усиленно заморгал и с нехарактерной для него нерешительностью, когда это касалось еды, потянулся и взял пряник, повертел его в руке и положил назад в вазу.

Иван воспользовался паузой и спросил:

– Это имеет какое-то отношение к греческому Тартару?

Симон, чуть вытянув шею, кончиками пальцев поскрёб себя под подбородком.

– По-видимому, и, да и нет одновременно. Но ты прав, греческий Тартар появился не на пустом месте… А теперь о нём самом. Мы определяем для себя Кап-Тартар, хотя и не совсем строго, в виде области, изолированной от нашего времени.

– Там другое время? Оно отличается направленностью потока?

– И да, – Симон усмехнулся, потому что вынужден был повториться, – и нет. Не другое, конечно. Поток его направлен в ту же сторону с нашим временем. Мы его называем пойманным. Представь себе, как ловят диких лошадей и помещают в загон. Лошадь та же, её движения те же, но ей не покинуть огороженного места. Так и время в Кап-Тартаре.

– Ходит по кругу?

Симон поморщился.

– И опять и, да и нет. Там…

– Сариэль, помнишь, когда-то сравнивал это с бассейном, – подал свой скрипучий голос Сарый и вновь потянулся за пряником, машинально откусил половину, но не прожевал, точно забыл его во рту.

– Я как раз к этому перехожу, – кивнул Симон. – Но прежде, Ваня, вот о чём. Область Кап-Тартара для нас всегда была загадочной данностью. Правда, как я теперь понимаю, бытовавшее мнение в среде ходоков о физике её появления находилось очень близко к истине, хотя и не подтверждённой ничем. А когда ты принёс известие о Поясе Закрытых Веков, некоторые детали стали проясняться. Кап-Тартар, на наш взгляд, может представлять собой руины временного канала, пробитого из будущего в прошлое.

– Вот это да! – восхитился Иван.

– Ты чему обрадовался? – с холодком в голосе спросил Симон, словно прихватил шутника, решившего порезвиться на похоронах.

– Так ведь как звучит! – возвышенно произнёс Иван. – Руины временного канала. Руины времени! Это же…

Учителя переглянулись. Сарый фыркнул, забитый его рот задвигался и, наконец, справился с пряником.

– Тебе, Ваня, повезло, – сказал Симон.

– Почему? – вдохновение улетучилось с Иванова лица, поскольку реплики он не понял, да и произнесена она была с холодной вежливостью, а вернее – равнодушно.

– У тебя, по-видимому, был хороший учитель литературы?

– А-а… Да, хороший… Марьян Петрович Филинский. Как же… – Иван подозрительно окинул взглядом Учителей и, помедлив, спросил: – Вы его знали?

– Догадываемся. Ты иногда так неподдельно радуешься какому-нибудь обороту речи или сочетанию слов, что в пору тебе позавидовать.

– А у вас преподают литературу? – оживился Иван.

Симон мельком усмехнулся.

– Наш разговор извилист как поток, не знающий, в какую сторону течь… – сказал он негромко. – А по поводу твоего вопроса отвечу как можно проще. У нас, Ваня, давно уже ничего не преподают. В том числе и литературу. Её, как и всё остальное, вживляют.

– Э-э… – опешил Иван. – То есть, как это вживляют?.. Вы это серьёзно? Что, так вот и вставляют?

– Вживляют, будет правильнее.

– Чего правильнее?

– Как ты спросил, так я тебе и ответил, – поднял указательный палец Симон, предупреждая появление новых вопросов. – Вот тебя, Ваня, сколько лет учили?

– В школе?

– Вообще?

– Пятнадцать… Нет, шестнадцать лет.

– Шестнадцать лет. Подумай, целых шестнадцать лет! Это же примерно пятая, а порой и четвёртая часть жизни обычного человека. У нас уже давно отказались от такой практики. Знаниям не обучают, в вашем понимании, а каждому вживляют обучающий блок.

– И… – Иван нервно потёр ладони. – И в вас есть такие блоки?

– Нет уже. Они у нас давно рассосались, а новые мы не ставили. Не было надобности.

Глядя на растерянного Ивана, даже Сарый рассмеялся.

– Тогда что же, у Алекса и Леви Маркоса в голове чипы? И у аппаратчиков?

– Чипы? А-а… Пусть будут чипы. Им без этого нельзя. Я же тебе говорил, что аппаратчики общаются между собой телепатической связью. Она обеспечивается как раз благодаря таким и подобным слокам или, по-твоему, чипам, не только образовательным.

– Разве это телепатическая связь? – усомнился Иван. – Мы когда о ней говорили, я подумал, а потом сказал, что телепатия аппаратчиков через энергополе – вовсе не телепатия. Телепатия – это врождённое, а слоки ваши – обычная техника. А люди, если в них вживлять такие устройства, превращаются в киборгов.

– Назови, как хочешь, но связь осуществляется на непосредственном уровне. Удобно, незаметно от остальных, а точнее, не мешая другим общаться так же. И ты считаешь, что мы с Каменом похожи на киборгов?

– Конечно, нет! Но…

Иван позабыл о начале их разговора, о Напель, своём вопросе к Учителям и о Кап-Тартаре. Новость, преподнесённая Учителями, потрясла и восхитила его. Ему захотелось сразу всё узнать.

– И в каком возрасте человеку вживляют эти образовательные слоки? И это обязательно всем людям?.. Куда вживляют?.. В голову?

– Не всё сразу! Вживляют всем после рождении в мочку уха. На первые пять лет – первый слок. Затем каждые три года. Человек растёт, развивается, ему требуются новые, присущие возрасту и здоровью знания. И так до повзрасления, лет до пятнадцати, а то и до тридцати. У каждого своё развитие. После уже сам человек решает, как ему поступить. Мы с Каменом именно этим и воспользовались, уйдя на жительство в прошлое.