Ненормальная

– С вами еще и Славик был? Он-то откуда взялся?

Нет, конечно, совместный отдых с Сергеем можно пережить, но с кобелем – Славкой? Это уже ни в какие рамки не лезло. Понятно, что этому товарищу ничего не обломится – Аня его при первой же встрече раскусила, но сам факт, что он околачивался вокруг его девочки – бесил. Когда вдруг девочка стала "его" и по какому праву – науке неизвестно, но это никого не должно было колыхать.

– Да он позвонил, когда мы уже играли, и присоединился.

– А еще кто с вами был? – Кипение уже достигало крайней точки.

– Никого. Втроем играли.

– То есть она и два мужика, я правильно понимаю?

– Слушай, Дим, я тебя не узнаю. Ты сдурел? Ты что, думаешь, один-единственный в этом мире? Решил повыкобениваться, а она будет сидеть у окна и ждать своего милого? Да ей пальцем щелкнуть – и тут же свита нарисуется. Почему еще не замужем – только этого не пойму. Вокруг нее кобели пачками вьются, а этот идиот выёживается. Еще пару дней потянешь – и я больше Славку держать не буду. Она не сильно ведется, но играет с ним с превеликим удовольствием. Ей с более сильным соперником интереснее.

Бильярд был еще одной головной болью. Не подозревая, какую яму себе копает, однажды он пригласил туда Анну после работы – посмотреть и составить компанию.

Она приглашение приняла, но попросила завезти домой – переодеться.

–Зачем? Ты очень хорошо выглядишь. – Смотреть на коленки, обтянутые тонкими чулками, было одно удовольствие. Ну и что, что придется немного с другими поделиться?

В ответ посмотрела, как на ненормального:

– Кто же в бильярд в юбках ходит?

Дима не понял вопроса, но спорить не стал – хочешь брюки, одевай, переживем.

Только позже осознал, как она была права, а еще – милосердна.

Первые полчаса она просто сидела и наблюдала за игрой мужчин, потягивая пиво. Оказалось, что студенческий напиток ей тоже по вкусу, хотя выбирала долго.

Парни сразу предложили ей тоже сыграть, не особенно рассчитывая на успех: можно дать девушке кий, пусть позабавится, можно даже подыграть, потешить ей душу.

– Нет, я в русский не умею. Только в американку. А здесь стол слишком большой и высокий, мне тянуться сложно.

– А в американку прямо-таки умеешь? Жаль, здесь столов нет таких – доказала бы.

– Ну так, раньше баловалась, но года три кий в руки не брала.

– Попробуешь, может быть, все-таки?

– Подумаю.

 Из нее получилась классная болельщица: переживала, издевалась, комментировала особо "удачные" вылеты шаров. Правда, как ни хотелось Диме, чтобы болела только за него, она никому не отдавала предпочтения. Парни уморительно выделывались, из кожи вон лезли, чтобы заслужить похвалу, и заслуживали – и одобрительное "круто" и нахальное "да ты косой, дружище".

Потом не вынесла, подошла к столу и начала выбирать правильные шары, советуя, куда ударить. Почти без ошибок. Дождалась конца партии и попросила:

– Дайте мне, все-таки, попробовать.

– Окей, давай. Я с тобой в паре, буду помогать. Кто против нас? – Дима решил поддержать идею – все-таки сам привел ее сюда, нехорошо заставлять скучать.

Уже то, как она выбирала кий, должно было навести на размышления: вдумчиво перебрала все, каждый взвесила в руках, поболтала… нахмурившись, два вообще отставила в сторону:

– Нужно сказать, чтобы их отсюда забрали, у них сердцевина ходуном ходит. Такими только в хоккей играть.

 А мужики просто пялились на нее – слишком смелые мысли полезли в голову, Дима уж точно о чем-то непотребном задумался.

Она долго перебирала, потом посмотрела на Сергея – он в компании был самым невысоким из мужчин:

– Сереж, дай мне твой кий, пожалуйста, он полегче должен быть. А ты и с этими справишься. – Кто бы сомневался, что ей не смогут отказать.

Получив желаемое, довольно хмыкнула, взялась за мелок. Чтобы отвлечься от непрошеных идей, Дмитрий решил начать партию:

– Разбивай, раз новенькая.

– Ок. – коротко и сосредоточенно.

Подошла к столу, пригнулась, начала прицеливаться. И вот тут он осознал – почему все-таки пришлось поменять платье на брюки. Может быть, девушка решила проявить милосердие и не истязать окружающих, возможно – просто не хотела рисковать. Но она точно понимала, какой эффект произведет.

Невозможно было смотреть на этот изгиб спины и рассыпавшиеся по столу волосы, не глотая голодной слюны. И ясно было, что друзья видят и ощущают точно то же самое: стол был действительно высок для нее, несмотря на шпильки, девушка практически улеглась на борт, и вытянулась на сукне, чтобы точнее попасть в первый шар. Вихрь непрошеных фантазий просто закипел в голове, мутя рассудок и высушивая горло. Ага, вон и Серега нервно прокашлялся. Похоже, уровень тестостерона в этой комнате начал зашкаливать. Хорошо, что выбрали ВИП – зал, там не было посторонних компаний, иначе на это шоу смотрел бы весь клуб. Алексей – еще один друг, который впервые встретился с Анной, так вообще завис в изумлении.

А она не обращала внимания на происходящее и на произведенный эффект. Ударила не очень удачно, нахмурилась, чертыхнулась:

– Ай, как криво! Тяжело мне на этом столе будет. Сереж, бей, твоя очередь.

Как Серега умудрился попасть по шару после пережитого потрясения – навеки останется загадкой, но он справился.

Свой удар Дмитрий вообще не запомнил, потому что она стояла рядом и, наклоняясь, пальчиком показывала направление, куда лучше бить. С таким же успехом могла просто закрыть ему глаза или связать руки. Куда-то попал, совершенно случайно.

А когда снова пришла её очередь – не выдержал, захотел прикрыть от чужих глаз:

– Ань, ты руку неправильно держишь. Давай поправлю. – И уже подошел ближе, но она выпрямилась, сердито сверкнула глазами:

– Дим, ну какого хрена все мужчины считают, что женщине природой не положено играть в бильярд? Стоит только в руки кий взять – сразу толпа "учителей" появляется! Я сама разберусь, лучше не мешай.

"Да похрен им всем на то, как ты держишь локоть! И на то, куда ты планируешь попасть. В этот момент можешь просто брать шары и руками в лузы заталкивать – вообще неинтересно! Тянет просто подойти поближе, прижаться, взять твои руки в свои, да практически накрыть своим телом – вот о чем все мысли!" – Похоже, это пришло в голову всем троим мужчинам одновременно, но они благоразумно промолчали.

 В общем, отойти от шока удалось не сразу, а эта вредина, похоже, освоилась, и начала лупить по шарам все точнее, каждый раз довольно улыбаясь. В первой партии она умудрилась забить четыре раза, утерев Дмитрию нос.

Вторую партию решила играть уже без помощи, а потом и вовсе разошлась: колотила как пулемет, держась на одном уровне с мужчинами. Сергей с Лехой немного пришли в себя и уже не так реагировали на ее наклоны и выгибы, на то, как она пристраивалась к столу в поисках удачного угла.

 А Дима сдался: просто уселся за столик и молча наблюдал, понимая, что его сейчас подъемным краном не сдвинешь с места; оставалось только сдерживать буйную фантазию и успокаиваться, чтобы не заехать в глаз тому, кто приближался к ней хоть на полметра.

И вот теперь оказалось, что она играла в компании Славки и Сергея. А ему даже позвонить не изволила, а тут еще и друг постоянно подначивает:

– Или тебе уже надоело? Не привык, что на шею не бросается? Лень силы тратить? Так ты скажи – мы времени терять не будем, утешителей много найдется.

– Серег, не лезь, куда не просят, сам разберусь как-нибудь.

– Ну, смотри, я предупредил. Серьезно. Только из-за тебя никаких шагов не делаю. Но будешь обижать – не посмотрю, что ты друг. – И вышел, хлопнув дверью.

Руки сами потянулись к телефону. Набрал номер, долго слушал гудки, почти отчаялся, но услышал долгожданное:

– Алло, привет, Дим.

– Привет. Ты как? Извини, что долго не звонил. – Почти скороговоркой выпалил

– Да все нормально, у всех дела бывают.

– Не обиделась? – Какой ответ хотел услышать? "Нет, потому что мне параллельно" или "Да, ты козел, и не звони мне больше"?

– Да ну, за что? – спокойный голос, ни тени претензий. Вообще никаких. – У всех бывают дела, или просто говорить ни с кем не хочется. Что тут обижаться? Да и с какой стати? – А вот здесь послышалось "кто ты такой, чтобы я о тебе вообще вспоминала?"

– И что, даже не скучала? – никак не ждал от себя, что когда-то будет вот так выпрашивать хоть малый намек на небезразличие.

– Ты же знаешь, что мне скучать некогда. Я не понимаю, что такое "скука".

Ну да, куда там – столько хахалей вокруг. Чуть с языка не сорвалось. Вовремя заткнулся.

– А по мне? – Все, тушите свет. Докатился. Никогда таких вопросов никому не задавал. Только морщился, когда девчонки так пытали.

– По тебе скучала. – Олеее -оле-оле-оле!!! Дайте мне барабан, я сейчас на нем что-нибудь побарабаню!!! Сердце станцевало какой-то дикарский разухабистый танец.

– Могла бы и позвонить.

– Дим, ну откуда я знаю, чем ты занят? Если ты не хотел меня слышать – зачем тебя напрягать? Парни сказали, что ты жив – здоров, помощь не нужна. Зачем дергать-то? У меня тоже бывает, что никого не хочу видеть и слышать.

– Ну да, Славку почему-то захотела видеть, а меня – нет.

Пауза. Мучительная, за время которой захотелось оторвать себе поганый язык.

– Ты сейчас о чем, вообще?

– Да ни о чем, просто не стоит с ним близко общаться – чересчур легкомысленный.

– Не переживай, я взрослая девочка, разберусь. Не с такими справлялась.

Так началась бесконечная пытка ревностью, и жестокая игра с самим собой – "очень надо, но сам себе не признаюсь", и хождение по раскаленным углям – как еще назвать состояние, когда вот она – руку протяни, но не дотянешься?

Глава 13

Находиться рядом с ней, на расстоянии протянутой руки – вот и все, чего хочется сейчас в жизни. Но любоваться бесконечно на родное лицо можно до одурения, а наших проблем это не решит.

А проблемы есть, и серьезные. Что ее так страшит в наших отношениях, почему так уверена в том, что вдруг окажется мне не нужной и не достойной? Ведь ни разу не говорил ей такого… Или говорил? Обвинял в том, что ей на всех и на все времени хватает, а на меня – нет? Обвинял. И требовал, и молил. И ревновал, как припадочный. Только ей свою ревность не показывал, прятал, как мог. Один только раз и попытался предъявить претензии, когда вдруг начала от секса отказываться – и не раз, не два, а целую неделю изводила меня не утоленным желанием.

Тогда чего только не передумал, так себя накрутил – хоть в петлю лезь, хоть волком вой. Не выдержал:

– Ань, у тебя кто-то еще появился?

В принципе, ее реакция и без слов все дала понять: как стояла, так и села, ошарашенная:

– С ума сошел? С чего вдруг такая идея?

– Ну, раньше тебе меня не хватало, могла всю ночь не спать, выматывала до последней капли, а теперь вообще отказываешься…

Фыркнула сначала, а потом открыто расхохоталась.

– Вот ты дурак, Серебряков! Это ж надо додуматься!! – и снова заржала, заставив чувствовать себя полным идиотом. – Да у меня уже болит все от этих марафонов, понимаешь? Мне все в кайф, всего достаточно, но организм – не железный. Передышка нужна. А тебя не уймешь.

– Но раньше-то ничего не болело, тебе все нравилось? – продолжал настаивать, хотя понимал, что это крайняя степень тупости.

– Ну, я поначалу тоже с катушек съезжала – дорвалась до царского тела, про запас набиралась, на всякий случай. А теперь ясно, что ты никуда не денешься , можно и передохнуть.

Вздохнула, сделала паузу, а потом выдала:

– Значит, слушай и запоминай: если я с тобой – значит, с тобой. На двух стульях сидеть не умею. А если решу уйти – тебе первому об этом сообщу. Рога носить не будешь, не переживай. И больше даже слышать ничего не хочу. Если люди друг другу не доверяют – смысла нет в отношениях. И если ты мне верить не можешь – значит, не стоит продолжать. Так что, разбегаемся, или я тебя убедила?

 Еще как убедила! Один только намек на расставание – и все, скис и заткнулся. Поверил на 100 процентов? Наверное, нет. Не потому, что ей не доверял, а потому что боялся – найдет лучше, сильнее, умнее; короче, более достойного, и я ее потеряю.

И ревность была от этого: в каждом видел соперника, претендента на мое место, и все болело, когда видел, как улыбается кому-то, как смеется, как слушает комплименты. А вдруг этот разговор – начало моего конца? Вдруг именно этот козел придет и заберет мою Аньку? И зубами скрипел, и ночами не спал, но боялся хоть словом упрекнуть. А она, рассказывая, как ссорится подруга с мужем, рассуждала:

– Ревность не от того рождается, что кто-то повод дал, а от того, что человек сам в себе не уверен. Боится, что кто-то лучше окажется, и любимый человек уйдет к более достойному. Вот ты у меня – самый классный, и знаешь об этом, поэтому не ревнуешь, правда, Дим?

В этот момент отпускало, и на какое-то время становилось легче, но затем, стоило лишь появиться кому-то на обозримом горизонте – все возвращалось на круги своя.

Ох, как близка мне тогда стала песня Макаревича про ту, что любила гулять по ночам… Раньше слышал ее много раз и не понимал: бред, набор слов без всякого смысла. А тут услышал по радио и расплакаться захотелось: так все близко оказалось, словно про меня. Про то, как пытался закрыть все окна, как боялся, что однажды не вернется. И как боялся съехать с катушек, ожидая этого каждый день.

Нет, она никуда не убегала. И возвращалась ко мне постоянно – с работы, с девчачьих посиделок, из командировок. Вот только все чаще уходила куда-то вглубь себя, пропадала где-то в своих мыслях, а мне туда ходу не было. Хотел ли узнать, что там – у нее на душе? Зайти в эту неизведанную глубину, понять – о чем там кино показывают, которое я не вижу?

 Нет, не хотел. Боялся. Ловил иногда на себе взгляд оценивающий, казалось, думает: "Кто этот человек? Что я здесь делаю? Зачем?" И страшно было удостовериться, что именно такие мысли бродят в этой головушке.

Потому не лез, не копался, а старался вытащить ее оттуда, из раздумий, отвлечь, притянуть к себе ее интерес.

Вот и доигрался. Она в себе сомневалась, я – в ней. Результат печальный.

Что ж, придется менять правила игры. Попытаемся разобраться в наших с тобой проблемах. Благо, есть верный друг и товарищ – Интернет. Там все про всех написано. Эмоций, говоришь, у тебя мало? Поищем, в чем причина. Причина – она же всегда есть.

Закопался так, что не слышал, как проснулась, успел только голову от монитора поднять, увидеть в проеме двери и захлопнуть ноут. Ей совсем ни к чему знать, чем я тут интересуюсь.

– И снова доброе утро. Выспалась?

– Да, спасибо. Еще мутная немного, но отдохнула. И не звонил никто, как ни странно.

 Ага, не звонил. И Серый, и Славка, и Аллочка. Все уже в курсе, что я тебя вчера уволок, и боятся, что мы друг друга где-нибудь прикопаем. Вроде, убедил, что ты жива, а я покой и сон охраняю. Пообещал потом привезти и всем показать, живую и невредимую.

– Хочешь чего-нибудь?

– Как обычно, кофе. Можно сразу пару литров.

Что ж, знаем твою слабость, уже подготовились. Три раза кофеварку заправлял. Правда, первые две партии сам и употребил.

 Сидит, такая на вид спокойная… Только снова куда-то уплывает. Ну, мы теперь ученые. Будем действовать по новой схеме. Пока ты снова никуда не улетела.

– Ань, я тут почитал, что все проблемы, эмоциональные, психические – они от проблем в прошлом, от травм – детских и юношеских. Человек, если их не решил, всю жизнь потом страдает. Может, у тебя что-то подобное было?

– Ты имеешь в виду, не ударялась ли я в детстве головой? Ударялась, конечно. И с деревьев падала, и с качелей. Может, младенцем тоже роняли, но мама не признается. – И ощутимый холод в голосе. Понятно, кому хочется о своих проблемах говорить. Слабакам – да, они любят на жизнь поплакаться. Но не она – это точно. Она зубы стиснет и прет, никому не жалуясь. Помощь предложишь – еще и пошлет подальше, да так, что убежишь, не оглядываясь. "Сама". Все сама. Вот только не получается у тебя саму себя оценить, как следует, слишком дешево ставишь.

– Ты же умная девочка, и понимаешь, о чем я говорю. Что-то, что в твоей жизни произошло, сильно ранило, а теперь жить мешает нормально.

 Ох, какой ледяной стужей потянуло. Заморозит, не иначе.

– А что, например? Какие варианты? Я сейчас с ходу не припомню. Ты расскажи, может, быстрее вспомню.

Из памяти тут же полезли всякие случаи: родители (не вариант, о них вообще предпочитает молчать), первая любовь, изнасилование, смерть близких – в общем, полный сумбур. Выпалил, не подумав, первое, что подвернулось:

– Может, у тебя первая любовь не сложилась? Из-за этого ты теперь боишься отношений?

Тихое такое, горькое:

– Не было у меня первой любви. Первый секс был. Любви не было. – и голос такой спокойный. Мертвый такой, безжизненный. – Думаешь, в этом дело? Или все-таки в первом сексуальном опыте? Сейчас разберемся с ним, и все пойдет, как по маслу, да, Дим? Я тебе душу раскрою, ты меня пожалеешь, и будет у нас тихое семейное счастье.

 Что-то я, похоже, не то ляпнул. Совсем не то. Я ее такой еще никогда не видел. Злой, веселой, раздраженной, радостной – всякой, но живой. А сейчас сидит пустая оболочка, смотрит на меня застывшим взглядом. Не на меня даже, а куда-то сквозь. И голос… Господи, лучше бы ты молчала…

– Ты хочешь знать о моем первом опыте? Даже не из-за травм, а просто так – любопытно же? Да? А уверен, что тебе это надо? – Вздох. – В десять лет. Ага. Не смотри так, не придумываю.

Японский бог! Да что же это такое? На хрена я это сделал? Вскрыл сейчас, только что, своими руками, что-то настолько страшное… Мне, взрослому мужику, страшно представить, а как же она-то? Это ж… Даже не подросток, ребенок совсем. Эскулап я ублюдочный! В дядю доктора решил поиграть, что ж теперь делать с тобой, маленькая, чем закрыть эту рану, чтобы не хлестала такой болью из твоих глаз? Это ж рехнуться можно. Но теперь, похоже, не остановишь – хлынуло, сбивающим с ног потоком страдания…

– Я никому не говорила никогда. Ты первый. Уже можно, в принципе. Слишком много лет прошло. Хотя и сейчас стыдно. – Снова мертвая пауза. Она молчит, и я не знаю, что сейчас можно сделать, чтобы помочь. – Я тогда не понимала сначала, что вообще происходит. Взрослый дяденька приходил и гладил меня, пока родители не видят. Он очень хороший был. Его все любили. Я тоже любила и не думала, что он может делать что-то плохое. Мне нравилось, было приятно. Только родителям просил не говорить. Это было нашей маленькой тайной. Почему именно я, а не другие девочки в нашей большей семье? Этого я не пойму никогда. Кроме меня, у него была еще куча племянниц. И дочери тоже были. А может, и не я одна. Да что я вру? Какие десять лет? Я еще в садик тогда ходила, когда это началось.

А в мои десять лет он решил применить не только руки. Было очень больно. И страшно. А кричать было нельзя – за стеной спят мама с папой, и брат. Вот тогда мне стало стыдно в первый раз. А потом – всегда. Почему я? За что он меня так наказал?

И потом, когда девчонки решали, кому отдать свой первый раз, подарить себя, так сказать, я по этому поводу не парилась. Дарить-то нечего было уже.

И снова замолчала. Глаза совсем замерли. А потом вдруг встрепенулась, увидела, наверное, меня, наконец; что-то такое в моем лице разглядела – и прорвало: руки ходуном заходили, зубы стиснула, а в глазах слезы наливаются. Аня, девочка моя хорошая, ты только не плачь, не мучайся так, прости меня, дурака, убей, матом обложи – но только не надо держать в себе всю эту гадость.

 Снова по глазам все поняла, вскочила, уселась на стул к подоконнику, отвернулась.

– Дай сигареты, Дим. – Протянул ей всю пачку. А она скрутилась вся: ноги узлом заплела, руки вообще в непонятных местах перевились (гибкая, мать твою), зубы сжала. Руки протянул, чтобы прижать – отодвинулась. – Только не жалей меня. Не надо. Не переношу этого. Пока никто не жалеет, я держусь. А если кто-то пытается пожалеть – все, ломаюсь. Реветь тут буду у тебя до утра.

 И молча, на моих глазах, выкурила три сигареты подряд. Прикуривая одну от другой. Такого я еще не видел. Здесь уже терпение лопнуло. Хреново – да, согласен. Но вот так травиться – смысл?

Присел перед ней на колени, вынул сигарету из рук, затушил, начал согревать ледяные ладошки – дышать, растирать; целовать не рискнул сейчас.

– Анют, а куда родители смотрели? Они о чем вообще думали?

Страшная какая ухмылка, жестокая:

– Да им похрен было, что со мной происходит. Живая, здоровая, сыта, обута-одета – и ладно. Какие там душевные терзания? Мала еще для них. Я пару раз пыталась с матерью по душам поговорить – она отмахивалась. Рано, мол, думать об этом. Ага. Поздно уже было.

– А потом, Дим, знаешь, что началось? Меня ж ничто не сдерживало – барьер давно отсутствовал, и я начала спать со всеми, кто хотя бы делал попытку. Все понять хотела, о чем там в книгах пишут – там же все так здорово, сладко, красиво. Ты хочешь знать, сколько у меня было мужчин?

И так в глаза посмотрела, что я понял: нет, не хочу. Не надо, малыш, не говори об этом. Раньше – да, задумывался, любопытно было. А теперь – вообще неважно.

Но ответ ей был не нужен. Так, для формы, поинтересовалась.

– Я сама точно не знаю. Всех не помню по именам. Не как перчатки меняла. У меня за всю жизнь столько перчаток не было. Как платки носовые. Я все путала секс и любовь. Думала, что это всегда вместе бывает. Надеялась, что после того урода смогу встретить принца, и он заставит меня обо всем забыть. А еще фригидности боялась – ни с кем не было ни трепета, ни возбуждения – вообще ничего. Физкультура. Потом уже поняла, что мною пользуются – на пару раз, и забыть. А я каждый раз почти в любви признавалась.

А потом задвигала новую ошибку куда-то поглубже, не хотела переживать, затыкала все пробки, чтобы ничего не вылезло, улыбалась и шла дальше. В принципе, нескольких раз хватило, чтобы понять – любви тут нет и быть не может. Чистые животные потребности.

И вот тут я разошлась. Я стебалась над мужиками, как могла – дразнила, флиртовала, посылала, измывалась изо всех сил. И поняла, что они шелковыми становятся, если их держать на коротком поводке. Но кайфа от этого все равно не получала. Моральное удовлетворение – да. За что я им мстила? Наверное, за свою обиду на мужской пол. За семью, в которой мне забыли объяснить, что любить и трахаться – не одно и то же. За то, что не могу наслаждаться тем, что может подарить мужчина женщине – за это особенно.

А вот здесь – не поверю. Моя Анька, которая загорается от легчайшей ласки, которая пылает так, что у меня крышу срывает? Моя сладкая девочка, которая по много раз умирала подо мной, выбивая дыхание, и снова воскресала, и требовала продолжения банкета? Эта невозможная женщина, которая заводилась только от моих намеков по телефону, хотя и прикидывалась пай-девочкой? И она – фригидная?

– Анют, посмотри на меня: я путаю понятия, или ты реально считаешь себя бесчувственной? Фригидные женщины так по ночам не орут и не будят соседей. Если ты скажешь, что притворялась – я тебя убью, а потом сам выкинусь из окошка.

Слабая такая улыбка затеплилась:

– А у меня только с тобой так и бывает. Никогда такого раньше не было. Можешь считать себя первым. – И по волосам погладила. И сразу легче стало.

– Ты прости, но я реально класть хотел на всех придурков, которые не поняли, что им в руки попало. А может быть, и спасибо им. Если б кто-то из них разобрался раньше меня – фиг бы тебя выпустил. Я не выпущу, не мечтай даже. Буду единственным и неповторимым.

– Дим, ведь вся эта грязь так во мне и осталась. То, что я вспоминать не хочу – не значит, что забыла. Я мужскому полу вообще не верю, как в целом, так и в частности. Все время боюсь, что сейчас опять наиграются и выбросят. Ведь все равно надоем когда-нибудь.

Ну, вот что тут сказать, чтобы поверила? Что никогда не надоест, что только один страх – потерять ее, и шок от услышанного – не от грязи и стыда, а от той боли, что в ее глазах плещется? Что готов сам разрыдаться, а лучше – зарыть того ублюдка, что испортил девчонке всю жизнь. Что вместо отвращения, которое она пыталась вызвать, только уважение выросло: ведь не сломалась, не пошла по притонам, не стала дешевой шлюшкой, и от людей не прячется, и с мужиками нормально общается, что бы ни говорила. Такая маленькая, и такая большая девочка, сильная перед миром, и беззащитная сама перед собой.

– Анют, давай сейчас договоримся: первое – мне совсем не важно, что, где и с кем ты делала до меня. Любопытно было – да, хотя спросил не поэтому, но в целом фиолетово. Второе: важно – что ты делаешь сейчас. А я хочу, чтобы сейчас , и завтра, и потом – всё, что тебе захочется сделать, ты вытворяла со мной. Я только рад буду любой твоей фантазии. И третье, самое главное: можешь забыть, можешь каждый день вспоминать свое прошлое, мое отношение к тебе не изменится. Жалеть не буду, как ты просишь, но обвинять тоже ни в чем не собираюсь. Ань, просто выдохни и отпусти. И иди ко мне.