Фьямметта. Пламя любви. Часть 1

Дед любил повторять: «Ésa es buena y honrada, que está muerta y sepultada. – Хорошая и порядочная женщина обычно мертва и похоронена». Впервые Луис Игнасио усомнился в этом, когда встретил Маргариту Руффо. Умную, благородную, душевную и искреннюю. Та встреча озарила его жизнь светом надежды.

Однако судьба-злодейка только поблазнила этим призраком счастья. Понравившаяся красавица оказалась законной женой его троюродного брата Адольфо Каллисто ди Бароцци, о котором ранее знать не знал и ведать не ведал.

Но и в знакомстве с ней тоже был прок. Встреча с Бьянколеллой Маргаритой[28] (таким было настоящее имя той женщины) и ее мужем подарила маркизу двух близких по духу людей, с кем впоследствии тесно сошелся.

История с влюбленностью имела и неприятные последствия. Анна Альварес, которая ревновала и раньше, теперь стала особенно невыносимой. Она буквально преследовала Луиса и при любой удобной возможности напоминала об обязательстве жениться на ней.

Как ни противился маркиз де Велада навязанному браку, он был вынужден выполнить волю покойного отца. Луис Игнасио чтил его память и даже мысли не допускал, что осквернит ее, пойдя поперек воле родителя. Вернее, нет. Мысль такую он всё же допускал, но совесть не позволяла осуществить это. И пусть все считают, что совесть покинула его еще при рождении, у маркиза де Велада были принципы и моральная ответственность, через которые он не переступал.

Когда ему исполнилось тридцать лет, а навязанной невесте – двадцать пять, Луис Игнасио понял, что ждать у моря погоды нет смысла. Откладывать свадьбу и дальше нет абсолютно никакого резона. Они с Анной Альварес обвенчались. Маркиза де Сан-Роман из этого незначительного эпизода устроила грандиозную шумиху, превратив замужество в событие года.

Ненавистный брак случился. Его итог сверхпечален. С другой стороны, он стал звеном в цепочке тех неслучайных случайностей, которые подарили счастливый брак Хасинте. Уже за одно это его можно считать ненапрасным. А подаренный отцом опыт был и вовсе бесценен.

В постели жены Луис Игнасио бывал нечасто. В лучшем случае пару раз в год. Благо, в первую брачную ночь кузина понесла. А в 1763 году у маркиза де Велада родилась дочь, которую назвали Летисией Альбой. Малышка стала любимицей и отдушиной Луиса Игнасио. Он обожал эту кроху и баловал как мог.

Но радоваться ее присутствию в своей жизни маркизу пришлось недолго. В 1767 году произошел целый ряд несчастий, перевернувших его жизнь. Зимой при падении с лошади погиб младший брат Луиса Игнасио – Мануэль Бенхамин. Ему было лишь двадцать четыре года, и он готовился к свадьбе. Она должна была состояться весной.

Хоть Мануэль и не был кровным сыном отца, характером пошел именно в него. Брат вел себя в семье, как курица в чужом загоне. Дед называл его либо renacuajo[29], либо borrego[30]. А Луис Игнасио младшего любил и всячески опекал.

Однажды в феврале, во время сильных заморозков, Мануэль отправился на прогулку верхом. Что конкретно произошло, никто не ведал. То ли голодные волки напугали лошадь, то ли сам брат пустил животное в галоп, но на замерзшей луже копыто коня поехало. Лошадь поскользнулась и упала. Вместе с ней упал и юный граф. Упал крайне неудачно, ударившись головой о стылую землю.

Когда Мануэля доставили в замок, он был без сознания, но всё еще жив. Однако через двое суток беспрерывной агонии молодой человек скончался. И это была первая смерть того черного года.

Летом, заразившись оспой, весьма скоротечно умерла жена Луиса Игнасио. Он, может быть, и стал бы оплакивать ее кончину, если перед смертью она не поступила бы сверхэгоистично. Пытаясь отомстить беспутному мужу, который никогда ее не любил, Анна Альварес заставила слуг привести четырехлетнюю дочь, в коей Луис Игнасио души не чаял. Предлогом для столь странного поступка смертельно больной женщины послужило якобы желание попрощаться с девочкой. Но Луис Игнасио знал: это была изощренная месть отчаявшейся жены. Умирая, она решила забрать с собой то, что было ему очень дорого.

Надо признать, у несчастной был повод мстить маркизу. Луис Игнасио не любил жену и даже не пытался скрывать это. Она отчаялась вести счет бесконечным любовницам мужчины, которого с детства привыкла считать своим. Жениться-то на ней маркиз женился, но полюбить жену-кузину так и не смог.

Столкновения характеров и мировоззрений становились чаще и острее. В пылу ссор между ними терялась всякая сдержанность. На поверхность выходило самое дрянное, что в обоих было.

Слова Анны Альварес, обращенные к мужу, делались всё более язвительными и ядовитыми. Ей хотелось побольнее ранить маркиза. Де Велада отвечал кузине новыми изменами. Он затыкал душевные дыры красивыми и не слишком женскими телами. Любовницы хотели от него проявления ответных чувств. Он же всего-навсего желал их тела, а в отношении жены не желал и его.

Семейная жизнь супругов Фернандес де Москосо и Арагон являлась красноречивым подтверждением общеизвестного: не прийти к согласию тем, кто истово презирает друг друга.

Когда Анна Альварес заболела, Луиса Игнасио не было дома. Пытаясь развеяться после трагической гибели младшего брата, он отправился с очередной инспекцией в Кастильо-Сомбрио[31]. Де Велада делал это ежегодно по соглашению с троюродным братом Адольфо Каллисто. Эта вотчина досталась ди Бароцци в наследство от испанской родни, и маркиз за определенный процент от доходов, которые приносили те земли, взялся присматривать за испанскими владениями итальянского родственника.

В поездку Луис Игнасио захватил с собой веселую вдову, с коей состоял тогда в отношениях. Анна Альварес каким-то образом прознала об этом поступке.

Луис Игнасио узнал о болезни дочери уже после ее смерти. Прощальный поцелуй матери стал для милой крохи смертельным приговором. Заболевание оспой у четырехлетнего ребенка было скоротечным. Как потом рассказали слуги, малышка Летисия сгорела в жесточайшей лихорадке буквально за три дня.

Маркиз де Велада все эти дни предавался винным возлияниям и разврату. Именно поэтому после похорон дочери Луис Игнасио впал в депрессию.

С той поры у него началась черная полоса. Смерть дочери наложилась на потерю брата, заставив маркиза отказаться от привычного разгульного образа жизни. Он был разбит и сломлен. Считал, что Господь проклял его за прегрешения. Запершись в одиночестве в родовом замке, де Велада принялся заливать горе алкоголем.

Сестры, наблюдая за тем, что происходит со старшим братом, попытались вытащить его из этого состояния. Хасинта Милагрос предложила отправиться втроем в Италию, чтобы навестить Бьянколеллу Маргариту, с коей сестра находилась в переписке.

Инес и Синта[32] скучали по умершей племяннице и собрались навестить семейство ди Бароцци, в котором недавно родился третий ребенок. Луис Игнасио, решив, что общение с Адольфо и Бьянколеллой пойдет на пользу и ему самому, согласился.

Там, в гостях у троюродного брата, Хасинта встретила свою судьбу – приятеля Адольфо Каллисто. Женихом сестры стал Джанкарло Мария Ринальди, шестой маркиз Гверрацци. На момент знакомства ему было тридцать четыре года, Хасинте – двадцать один.

Джанкарло Мария по материнской линии унаследовал банк, расположенный рядом с виллой Медичи в Риме. Не желая вести банковское дело самостоятельно, маркиз Гверрацци продал одну его треть графу ди Бароцци. У того имелся изрядный опыт деятельности в банковской сфере. Так Адольфо и Джанкарло стали деловыми партнерами и приятелями.

Вторую треть у Джанкарло Марии выкупил римский банкир Марино Торлония[33]. Выходец из Франции, благодаря имеющимся предпринимательской жилке и оборотистости, поднялся из ростовщика и торговца тканями до владельца долями в нескольких римских банках.

На суаре в палаццо ди Бароцци между Хасинтой и Джанкарло вспыхнула искра влюбленности. Маркиз Гверрацци использовал любой повод, чтобы повстречаться с понравившейся девушкой. Менее чем через месяц он попросил руки Хасинты Милагрос у брата.

Поначалу это сватовство Луис Игнасио воспринял в штыки. У него возникло ощущение, что чужеземный захватчик покушается на часть его владений, причем лучшую их часть, нужно заметить. Но он видел, каким огнем загораются всякий раз глаза сестры в присутствии Джанкарло.

Скрепя сердце маркиз де Велада всё же дал согласие на брак, однако у него было одно условие: свадьба должна состояться не раньше, чем закончится траур по брату и племяннице Хасинты. А потому через месяц семейство де Москосо и Арагон в полном составе вернулось в Испанию.

Весь следующий год Хасинта Милагрос переписывалась с будущим мужем. Целый год она готовилась к свадьбе. И вот это знаменательное событие наконец-то состоялось.

Но черная полоса никак не желала оставлять Луиса Игнасио. На сей раз она задела хвостом и Синту с женихом: на следующий день после их свадьбы от сердечного приступа скончался отец Джанкарло – Пьетро Винченцо Ринальди, четвертый герцог ди Маддалони.

Луис Игнасио огляделся. Он всё еще сидел в церкви на траурной мессе по свекру сестры. Присутствующие на панихиде, склонив головы, молились, а приглашенный хор напевал прощальное песнопение:

Придите с неба по молитвам нашим,Преславные угодники Господни,Сойдите, ангелы, с небесных высей,Соединитесь с сонмами спасенных.И пусть бесплотных воинство святоеТвою сопроводит на небо душу;И да войдет она в обитель рая,И да увидит Всесвятого Бога.

Траурные мессы в жизни Луиса Игнасио стали обыденностью, но он до сих пор не может привыкнуть к ним. Смерть отца и матери… Смерть одного и другого деда и бабок… Смерть двоюродной бабки доньи Соледад, забавной старушенции и милой чудачки, которую он по-своему любил и к которой был по-настоящему привязан… Смерть брата и смерть любимой дочери, ставшая кульминацией в череде злых, безвозвратных потерь.

Когда песнопение умолкло, священник произнес:

– Всемогущий Бог возродил тебя водой и Духом Святым для жизни вечной; да завершит он дело, начатое в святом крещении.

После этих слов церковник, творящий панихиду, троекратно окропил гроб святой водой. Наполнив кадило ладанными смолами, начал окаждать[34] последнее пристанище герцога, говоря нараспев:

– Тело твое было храмом Святого Духа; да примет Господь тебя в Свою славу.

Когда каждение было окончено, священник призвал присутствующих к молитве об усопшем.

– Боже милосердный, в руки Твои предаем нашего брата Пьетро и уповаем на то, что он вместе со всеми упокоившимися во Христе будет участвовать в Его Воскресении…

Луис Игнасио не выдержал. Ему стало казаться, что буквально задыхается. Он притягивает беды и несчастья. Смерть вьется вокруг него, пытаясь выгадать момент, когда сможет прибрать к рукам и его тоже.

Решив выйти на свежий воздух, маркиз поднялся со скамьи и, дабы не отвлекать молящихся, направился к боковому нефу, в котором неожиданно для себя столкнулся… с очень бледной заплаканной девушкой. Она была совсем юна. Из-под черной кружевной мантильи, укрывающей голову, выглядывали огненно-рыжие локоны. Роскошные волосы незнакомки были распущены. Они пламенели на траурных одеждах.

Луис Игнасио жадно облизал девушку взглядом, пытаясь запечатлеть в памяти малейшие детали потрясшего его облика. Он хотел впитать в себя образ странной незнакомки, пытался сохранить в сознании всю ее, до последней черточки.

Когда-то в юности Луис Игнасио прочитал древнеирландские саги о Кухулине[35]. Ему врезалось в память описание единственной королевы в списке верховных правителей Ирландии – Махи Рыжей Гривы[36]. Слова о рыжеволосой красавице оставили неизгладимый след в душе впечатлительного подростка.

Всего один заинтересованный взгляд Луиса Игнасио на рыжую незнакомку в черном стал для него сейчас сравним с пушечным выстрелом в самое сердце. Выстрелом, отрикошетившим прямо в мозг и заставившим запечатлеть незаурядный образ девушки в памяти навсегда.

Это было как помутнение, как странная внезапная болезнь, как разрушительный недуг, вызванный нахлынувшим наваждением.

Бледная, почти белая кожа… Огненная медь волос… Темно-зеленые, почти болотные глаза… Правильные черты лица… Родинка в уголке рта… Изящная фигурка с красивыми, плавными линиями…

Девушка плакала беззвучно. Ее аккуратный носик распух, искусанные губки покраснели и по-детски припухли тоже. Она стирала ладошками без перчаток влажные дорожки со щек.

У Луиса Игнасио возник порыв предложить незнакомке носовой платок. Маркиз опустил руку в карман и вынул свернутый вчетверо кусочек белого шелка. Но только он шагнул к девушке ближе, только встретился с нею взглядом, как она, заметив его внимание, тут же надвинула черную мантилью на лицо ниже, развернулась и спешным шагом покинула церковь. Луис Игнасио смог лишь уловить след невероятно притягательного аромата, оставленного в воздухе рыжеволосой красоткой.

Несколько минут де Велада стоял как вкопанный. Очнувшись, увидел краем глаза, что гроб с телом герцога под антифон[37] «В рай да приведут тебя ангелы» уже выносят из церкви.

В попытке охладить охваченное жаром возбуждения лицо Луис Игнасио подошел к асперсориуму[38] и, зачерпнув ладонью святой воды, несколько раз брызнул на себя. Утершись шелковым платком, который всё еще был в руке, направился к остиарию[39] церкви. Подойдя к пожилому служителю, спросил, знает ли тот, как зовут рыжеволосую девушку, пропорхнувшую мимо. Старик-остиарий ответил, что тоже заметил ее, но раньше никогда этой особы в церкви не видел.

– Такую красотку грех не запомнить, – улыбнулся он. – Я стар, конечно, но эту прихожанку точно бы заприметил. Нет, ваше превосходительство, ее здесь прежде не бывало.

Де Велада попытался расспросить о рыжеволосой незнакомке участников похоронной церемонии, но никто ничего внятного сказать не смог. Более того, ее практически никто не видел.

Дальнейшие события того дня Луис Игнасио помнил плохо. Словно зашоренный, он не видел никого вокруг. Казалось, что заплаканные глаза незнакомки глядят на него из-за каждого куста, из-за каждого угла, из-за каждого камня и каждого дерева.

В этот день маркиз де Велада впервые понял смысл выражений «невозможно поймать туман» и «глупо гоняться за тенью». Только время спустя он в полной мере осознал, что при виде той девушки ощутил жгучую вспышку не в голове, а в груди. Там, где по всем понятиям должно находиться сердце. Луису Игнасио в тот миг показалось, что мускульный мешок, который при взгляде на ту рыжеволосую всполошенно забился, сначала скрутило, затем он загорелся, воспламенился, закипел от нахлынувших чувств, после чего заныл сладко в ожидании новой встречи с приглянувшейся незнакомкой.

* * *

Сцена с плачущей красоткой на несколько дней лишила маркиза покоя. Она стала причиной странной неразберихи и сумятицы, которая творилась в его голове и душе.

Пару недель спустя после похорон Луис Игнасио с Инес Адорасьон посетили Театро-ди-Сан-Карло[40]. Новый герцог ди Маддалони за 750 дукатов в год абонировал ложу в первом ярусе Королевской оперы. Сейчас он пребывал в трауре, поэтому не мог позволить ни себе, ни молоденькой жене светских увеселений. Чтобы ложа зазря не пустовала, предложил брату супруги воспользоваться ею. Семнадцатилетнюю Инес нужно было начинать выводить в свет. Посещение театра – вполне приемлемый повод для этого.

Войдя в зрительный зал, маркиз отметил, что тот заметно похорошел. К свадьбе короля Фердинанда[41] была проведена реконструкция и обновлен интерьер. В дополнение к живописным полотнам и богатому золотому убранству на внешней стороне каждой ложи появились большое зеркало и жирандоли[42] на две свечи. От этого зал заблистал невиданным великолепием. Сама ложа напоминала уютный салон, где с легкостью могли разместиться от шести до двенадцати человек.

В тот вечер в театре давали оперу-буффа композитора Пьетро Аулетты[43] на либретто Дженнаро Федерико[44] La Locandiera[45]. По сути, комическая опера представляла собой две фарсовые сценки, искрящиеся сочными неаполитанскими диалектизмами и грубоватым юмором. Они были разбиты балетной интермедией[46], приправленной налетом легкого эротизма.

Луиса Игнасио поразила шумиха в зале на протяжении практически всего представления. Маркиз знал, что в искусстве беседы неаполитанцам нет равных, но не представлял, что в Королевской опере оно возведено в абсолют.

Несмотря на то, что ведущие партии в этот вечер исполнялись прославленными певцами, такими как divo assoluto[47] Гаэтано Гуаданьи[48], выдающийся тенор Антон Рааф[49] и prima donna Анна Лючия де Амичис[50], публика переговаривалась, подавала друг другу знаки, смеялась и даже вставала с мест и ходила во время длинных речитативов.

А в ложах кардинала Аквавивы и князя Франкавиллы, расположенных по соседству с palco reale[51], которая на этом представлении, к счастью или несчастью, пустовала, слуги и вовсе сервировали специальные складные столики всякого рода конфитюрами, сладостями и прохладительными напитками, которыми угощались визитеры этих господ.

Таким образом, зал с шестью ярусами лож на три тысячи мест гудел как осиный рой. У маркиза сложилось впечатление, что неаполитанцы посещают оперу отнюдь не для того, чтобы слушать музыку. Вероятно, визиты в Театро-ди-Сан-Карло преследуют иные цели, хотя голоса певцов и декорации, по мнению маркиза, были отменными.

Кроме певческого дара, все исполнители были щедро наделены актерским талантом. Они прекрасно двигались, владели жестами и мимикой, прыгали и вертелись. При этом вели диалоги и непринужденно меняли костюмы.

Луис Игнасио не мог понять, то ли неаполитанская публика слишком избалована мастерами оперы, то ли вокальные экзерсисы являются для нее наиболее подходящим фоном для улаживания собственных дел, но бесконечный шум слегка стихал лишь во время главных арий, когда зрители наконец-то вспоминали, зачем пришли в сей храм Мельпомены. Именно тогда публика начинала понемногу прислушиваться и присматриваться к происходящему на сцене.

Всё изменилось с началом танцевального дивертисмента[52]. В тот момент в зале воцарилась абсолютная тишина.

Луис Игнасио не был большим поклонником балета. Его раздражали мужские бедра, затянутые в черные кальсоны. Однако этим вечером он буквально впился глазами в сцену, потому что на нее выпорхнуло… рыжеволосое чудо, безраздельно завладевшее вниманием и заставившее вспомнить о незнакомке из церкви. Танцовщица не являлась ею, но была издалека чертовски похожа.

Тело балерины было легким и гибким, руки выразительными, а движения по-настоящему красивыми. Она выглядела невероятно обольстительной, как будто на сцену заглянуло яркое солнышко. Умела красоваться и демонстрировать себя, как рыжая кошечка перед группой заинтересованно облизывающихся котов.

Ее нисколько не портило зеленое трико под пышной юбкой, задачей которого было – гасить пыл возбуждения у мужской части зрительской аудитории. Свет рампы делал балерину еще привлекательнее в глазах смотрящих мужчин. Для каждого она превращалась в желаннейшую метрессу[53], ведь все знали: закулисье Королевской оперы – балетная конюшня для знатоков женской породы, maison publique pour les nobles[54].

В программке танцовщица была обозначена сценическим псевдонимом Фалена – Мотылек. Рядом значилась броская надпись: Il grande successo della stagione[55].

Лишь после окончания представления, заплатив изрядную сумму сначала сторожу ложи, а затем и импресарио Гаэтано Гроссатеста[56], Луис Игнасио узнал подлинное имя балерины. Ее звали Франческа Герингелли. Тот же импресарио за пару лишних монет проводил маркиза в ее грим-уборную.

Вблизи девушка была не столь хороша, как показалось издали. Ее портили излишне большой рот и нос с горбинкой, но цвет волос и красивое тело решили исход дела. Де Велада вознамерился сделать эту рыжеволосую танцорку своим раем на время. Пара незатейливых комплиментов и бриллиантовая брошь в подарок послужили для Луиса Игнасио пропуском в постель порхающего Мотылька.

Роман с танцовщицей стал первой интрижкой маркиза де Велада со времени похорон любимой дочери. Узнав об этом, Хасинта Милагрос выдохнула с облегчением: если брат вернулся к привычному образу жизни, значит, черная полоса прошла. Значит, всё налаживается. Маркиз готов к новым отношениям, а может быть, и к повторному браку. Между собой неаполитанскую пассию брата Инес и Синта прозвали на испанский манер Марипосой[57].

Адольфо Каллисто, застав однажды бискуджино[58] в довольно пикантный момент, заметил с лукавой улыбкой:

– Я вижу, второе место в твоей постели, по обыкновению, не пустует.

Луис Игнасио на это лишь хмыкнул:

– Думаю, нет смысла менять приятные традиции, даже если поменял страну пребывания.

Когда ди Бароцци рассказал об этом случае жене, Бьянколелла ничуть не осудила маркиза.

– Луис Игнасио очень тяжело пережил смерть любимой дочери. Возможно, этот роман поможет психологическому выздоровлению и откроет ему путь к настоящей любви. Всё, что ни делает Господь, идет нам, смертным, во благо.

Однако не прошло и двух недель, как роман с танцовщицей канул в Лету. После ревнивого пассажа[59] рыжеволосой любовницы у Луиса Игнасио пропало настроение общаться с ней в каком бы то ни было ракурсе и в какой бы то ни было плоскости. Но рвать отношения резко маркиз не стал. В таких случаях он обычно руководствовался правилом: пригодится воды напиться. Де Велада сказал ей, что обстоятельства вынуждают его покинуть Неаполь и что их роман до следующего визита сюда продолжится в переписке.

Говоря так, маркиз де Велада откровенно лукавил. Он всегда считал, что любовь издалека подобна воде в плетеной корзинке. Она утекает столь же быстро. Пробовать сохранить ее – всё равно что пытаться отыскать философский камень[60]. И то, и другое лишено всякого смысла. Именно поэтому любовь на расстоянии – занятие для глупцов. Он себя к таковым не относил.

К тому же де Велада не строил никаких иллюзий насчет верности той, которая привыкла предлагать себя, как овца на пастбище. Он знал: постель рыжего Мотылька долго пустовать не будет. Да и он, скорее всего, тоже найдет ей замену. Так что здесь, как никогда и нигде, была уместна испанская поговорка: «Amor de lejos, felices los cuatro. – Любовь на расстоянии, счастливы все четверо».

А еще через пару дней Луис Игнасио и Инес Адорасьон отбыли на родину. В Неаполь они прибыли морским путем. Им нужно было перевезти из Испании всё приданое Хасинты. В обратный путь пустились тем же манером.

Стоя на палубе корабля и провожая взглядом город, который стал близок и по-своему дорог, Луис Игнасио неожиданно вспомнил незнакомку из церкви с копной огненно-рыжих волос. Кем же была эта девушка? Почему пыталась скрыть лицо? Почему плакала? Почему исчезла, когда почувствовала его внимание к своей персоне?

Романом с рыжеволосой танцовщицей маркиз де Велада пытался заглушить всколыхнувшийся интерес и тягу к неизвестной. Как видно, это не удалось. Подмена не сработала.

Хоть де Велада и понимал, что гоняться за призраком – всё равно что пытаться поймать светлячка, мысли о незнакомке с потоками расплавленной меди на плечах никак не желали покидать его. Встреча с нею была как удар молнии в ясном небе. Ее образ укоренился в его сердце.

Правильно говорят: отсутствие подходящих условий для интереса – то же самое, что воздух для огня. Оно гасит малое и разжигает большое. Интерес маркиза к таинственной незнакомке был действительно большим, и почему-то казалось, что с каждым днем он будет только расти. Будет мучить его неотвязностью, бередить захваченное им сознание и тревожить впечатлительную душу. Станет будить смутным и неясным отголоском светлой надежды желание повторной встречи.

Вечером в каюте Луис Игнасио написал сонет, в котором выплеснул на бумагу волнующие думы:

Ее я разглядеть не смог. Она мне незнакома…Влюбиться в призрак вынудил злосчастный рок.В нее, мне кажется, вложил всё совершенство Бог,И манкостью ее моя душа влекома.Разочаруюсь ли, увидев, я, фантома,Иль не встречаться с нею дам себе зарок?А коль столкнуться доведется в срок,Расстройство в душу вселится или истома?Как долго к призраку влеченье проживет?Угаснет интерес иль силу наберет?Расстройство встреча принесет или отраду?Но больше не хочу томиться мыслями о ней!Поверю лишь глазам, увидеться мне с нею надо,Чтоб или позабыть, иль полюбить сильней[61].* * *

На следующий день после отбытия Луиса Игнасио и Инес Адорасьон семейство Ринальди потрясло неслыханное событие, всколыхнувшее столичный бомонд[62]. Поверенный вскрыл завещание покойного герцога Маддалони. Из него Джанкарло Мария узнал, что у него есть девятнадцатилетняя единокровная сестра, которую зовут Фьямметта Джада. Она законная дочь отца от второго брака. Повторную женитьбу почивший герцог скрывал ото всех. О существовании юной маркизы Гверрацци в ближайшем окружении Джанкарло не знал никто.