Арабелла. Музыка любви

* * *

Вечером, когда все, в том числе прибывшие гости, собрались к ужину, граф Моразини перед тем, как сесть за стол, улучил момент и тихонько шепнул Арабелле:

– Синьорина, надеюсь, вы запаслись терпением впрок? Вам придется сегодня за ужином мириться с моим обществом.

Девушка натянуто улыбнулась:

– О, поверьте, милорд, я стоически снесу это испытание. Твердости духа, которую я проявлю сегодня вечером, мог бы позавидовать сам Сенека[190].

Альфредо рассмеялся, чем привлек к их паре всеобщее внимание.

– Что тебя так рассмешило, брат? – поинтересовался у него виконт.

Моразини сначала хотел ответить как есть, но потом подумал и произнес:

– Да вот, синьорина Форческо упомянула Сенеку, а мне вдруг стало крайне любопытно, как она умудряется помнить фамилию философа, но не помнить свое имя. Надеюсь, пословица про обманщика, мечтающего иметь отличную память, не про нее[191].

Все присутствующие, включая Арабеллу, несколько стушевались после такого неожиданного выпада графа. Первым нашелся синьор Форческо, пожилой мужчина в парике, довольно плотной комплекции, с крупным мясистым носом, кустистыми, торчащими в разные стороны бровями, широкими губами и очень добрыми глазами на круглом, изъеденном оспинами лице.

– А вот я всегда считал проявлением серьезных проблем с памятью суждение человека о самом себе как о кристально честной личности.

– Очень верное замечание, синьор Луиджи, – отозвался виконт, обрадовавшись тому, что у него есть союзник. – И вообще, сейчас не время обсуждать проблемы с памятью. Гораздо актуальнее говорить о проблемах с пищеварением. Правда, я надеюсь, что повар позволит нашим гостям позабыть о таковых. Прошу всех к столу, господа.

Он подал руку Арабелле и повел ее в столовую. Гости расселись и принялись за угощение, оживленно нахваливая достоинства виллы «Ноччоло». Постепенно беседа перешла к обсуждению завтрашнего торжества и повода, которому оно посвящено.

– Какое же это все-таки счастье – видеть влюбленную пару, – воскликнула воодушевленно синьора Бенедетта, – видеть, какими неравнодушными глазами они смотрят друг на друга! Помнится, что и у нас с синьором Луиджи был такой же благословенный период. Тогда все мои сестры твердили мне, что я нашла самого некрасивого жениха на свете, а я лишь повторяла им: не то красиво, что красиво, а то, что нравится[192]. И вот уж сколько лет мы с супругом живем в любви и согласии. Правду я говорю, синьор Луиджи? – обратилась она за подтверждением своих слов к супругу.

– Абсолютно, душа моя. И это всё потому, что я всегда знал: жену надо выбирать больше на слух, чем на глаз, – мужчина громко рассмеялся.

Моразини усмехнулся. Арабелла воззрилась на него с некоторым недоумением.

– Милорд, вы имеете что-то против супружества? – задала она вопрос графу.

Тот удивленно приподнял бровь и вновь ухмыльнулся:

– Пожалуй, я никогда не думал об этом в таком ракурсе. С тем же успехом вы могли бы спросить, имею ли я что-нибудь против мух или комаров. Пожалуй, это факт, который нужно просто принять.

– Ваше сиятельство, как можно счастье любви сравнивать с комарами и мухами? – в голосе синьоры Форческо сквозило полное непонимание.

– На мой взгляд, счастье любви – сильное преувеличение, – ответил ей граф.

– Но вы же еще достаточно молоды. Разве вы никогда не были влюблены?

Синьора Бенедетта смотрела на старшего Моразини с искренним изумлением. Витторе, осознав, что эта тема должна быть неприятна графу, поспешил ответить за него:

– Видите ли, синьора Бенедетта, мой брат имеет весьма прискорбный опыт семейной жизни за плечами. Поэтому вряд ли он может быть объективным в любовных вопросах.

Виконту казалось, что он своим высказыванием пресек дальнейшее развитие этой темы, но, к его удивлению, старший брат сам продолжил ее углублять.

– Я благодарен Творцу за то, что он создал меня равнодушным к волнениям сердца. Чувства влюбленных представляются мне чрезвычайно скучным и утомительным зрелищем. Мне кажется, по большей части они внушают себе и окружающим эмоции, которых на самом деле не испытывают. В большинстве случаев это всего лишь игра на публику, причем весьма посредственная. Я не хочу участвовать в подобном лицедействе.

– Вы не верите, что любовь существует? – Арабелла удивленно воззрилась на графа.

Моразини поморщился.

– Отвечу вам словами сэра Уолтера Роли.

Он процитировал на английском:

Любовь – беспечное дитя.Слепой, глухой ей просто быть.Все клятвы позабыть шутяИ верность не хранить[193].

Девушка хотела возразить ему, но ее опередил синьор Луиджи:

– Пожалуй, ваше сиятельство, я с вами в этом вопросе не соглашусь. Любовь есть важнейшая движущая сила всего человечества. Другое дело, что каждому возрасту присуще свое представление о любви. Здесь я во многом солидарен с поэтом Джоном Драйденом. Помните английские строки:

Любовь с весны разливом схожа:Набухнет в юной вене, а потомЕго приливы меньше нас тревожат,Покуда вовсе не иссякнет сила в нем.А ближе к старости не те уж наводненья:Лишь моросящий дождь и недоразуменье[194].

Мне в моем возрасте позволительно рассуждать о любви как о недоразуменье, но вам… Вы, ваше сиятельство, еще слишком молоды, чтобы приливы любви вас не тревожили вовсе. Заранее прошу меня простить, но здесь вы либо позерствуете, либо говорите нам неправду.

Арабелла с интересом задержала взгляд на графе, ожидая, что он ответит. Но тот не захотел углубляться в эту тему и, вспомнив свои дипломатические навыки, вышел из щекотливой ситуации довольно искусно:

– Синьорина Анджелина, вы с таким неподдельным интересом смотрите на меня. Вы не знаете английского или не поняли сути стихов, которые мы с синьором Луиджи здесь декламировали?

Арабелла даже не успела открыть рта. На этот раз ее с радостной поспешностью опередила синьора Бенедетта:

– Что вы, ваше сиятельство, наша девочка владеет пятью языками. Помимо английского, на котором, как я поняла, прозвучали стихи, она знает португальский, испанский и французский.

Моразини удивленно хмыкнул:

– Очень любопытно. Наверное, и «Рог изобилия латинского языка»[195] проштудировала от корки до корки? Ага, судя по тому, что наша синьорина сделала личико маркизы[196], я не так уж далек от истины.

Граф интригующе улыбнулся и задал девушке первый вопрос на португальском:

– Quanto tempo estudou língua de Luís de Camões?[197]

– Não me lembro exatamente. Talvez toda a minha vida. Estou a tentar lembrar-me disso[198].

Моразини ухмыльнулся.

– Mas pode passar o resto da vida lembrando-se este[199].

Арабелла неопределенно пожала плечами.

– Parece que é o meu destino[200].

Граф подпер подбородок рукой и с любопытством исследователя воззрился на девушку.

– How many languages have you mastered fluently?[201]

– I speak only five languages[202].

Мужчина удивленно приподнял бровь и ухмыльнулся.

– There is a phrase – as many languages you know, as many times you are a human being. Why did you learn so many languages? Did you want to be flawless?[203]

Арабелла вновь пожала плечами, и сейчас в этом пожатии было еще больше неопределенности.

– I guess I never thought about why, my lord. But I think if a woman knows many languages, she lives the lives of many people[204].

Граф кивнул в знак согласия.

– ¿Habla español?[205]

– Sí, mi Lord[206].

– ¿Parece que prefiere las respuestas de una sola palabra?[207]

Щеки девушки окрасил румянец недовольства.

– ¿Parece que prefiere ponerme a probar?[208]

Моразини довольно усмехнулся.

– Pues, bien. Tiene razón[209].

Продолжая улыбаться, граф удовлетворенно потер ладони.

– Et bien sûr, vous parlez dans la langue de Voltaire, pas vrai?[210]

– Presque aussi bien que vous parlez espagnol. Cependant je préférerais parler italien maintenant[211].

В голосе девушки уже явно слышалось недовольство происходящим.

– Pourquoi?[212] – продолжал ее допрашивать граф.

– Parce que je le veux. Et parce que nous ne sommes pas seuls dans cette chambre[213], – с вызовом в голосе ответила Арабелла.

Альфредо удивленно приподнял бровь. Белла посмотрела на него не менее выразительно и добавила:

– Quoi? Telle demande, telle réponse[214].

Высказавшись, девушка воинственно вздернула носик. Мужчина расхохотался, а она как-то сразу сникла, как будто ей стало совершенно неинтересно происходящее.

– Excusez-moi MyLord, vous n'êtes pas un peu obsédiez par ce interrogatoire?[215] – спросила Белла, нахмурившись.

– Je ne pense pas. Mais je vous accorde volontiers donne le droit de passer à l'italien[216], – произнес граф примирительным тоном.

Арабелла кисло улыбнулась ему в ответ.

– Благодарю покорно, милорд.

– Ну наконец-то ты закончил свою экзаменовку, – вклинился в разговор виконт Моразини. – Я уж думал, ты сейчас и по арифметике начнешь нашу гостью гонять.

– По арифметике, пожалуй, не буду, хотя и следовало бы. Арифметика наука точная. Она не терпит всяких «вроде бы», «почти» и «может быть», коими так изобилуют рассказы о себе нашей гостьи. Между тем французы говорят, что именно эти слова спасают нас от лжи[217].

Синьора Форческо, поняв, в какой неприятный тупик зашел разговор, поспешила спросить:

– Ваше сиятельство, осмелюсь у вас поинтересоваться: вы ведь не верите тем досужим домыслам, которые охочие до сплетен матроны распускают о нашей девочке налево и направо?

Граф посмотрел на синьору Бенедетту с удивлением и недоумением:

– Признаться, я ничего подобного не слышал, а о сплетнях и домыслах скажу так: людская молва и осла сделает глупее, чем он есть на самом деле. Я вообще не привык полагаться на чужое мнение. У меня есть свои глаза и уши, и я в силах сделать о том или ином человеке собственные выводы. А в отношении вашей приемной дочери я стараюсь придерживаться старой, мудрой истины: пусть Бог бережет меня от того, кто внушает мне доверие, а с тем, кому я не слишком доверяю, разберусь и сам.

Арабелла сперва закусила губу, а потом с некоторым вызовом в голосе спросила:

– И как же, простите за любопытство, вы собрались разбираться со мной, милорд?

Моразини улыбнулся.

– Одна наша мудрость гласит: человека познают в пути и в игре. Путешествовать мне с вами, милейшая синьорина Анджелина, вряд ли доведется, а вот сыграть с вами во что-нибудь я готов.

– В шахматы, например! – оживился синьор Форческо. – Наша девочка прекрасно играет в шахматы!

– Ну что же, думаю, синьорина Анджелина не будет возражать, если я предложу ей разыграть партию в шахматы.

Арабелла недоуменно пожала плечами.

– Отчего бы это я стала возражать? Как вам будет угодно, милорд.

– Тогда приглашаю всех в гостиную.

Все присутствующие поднялись из-за стола и в сопровождении хозяев прошли в парадную комнату, отделанную малиновым брокатом[218] с золотым и серебряным рисунком. На плафоне этого зала была изображена аллегория любви в виде мифологических фигур Купидона и Психеи. Божества взирали на двух парящих голубей, обращенных друг к другу. Это была своеобразная аллегория согласия. А в облаках двое маленьких путти[219] забавлялись с ключом. Именно так автор этого плафона[220] представил аллегорию верности.

– Ваша милость, виконт, вы не находите, что эта гостиная как нельзя лучше подошла бы для завтрашней церемонии? – спросила синьора Бенедетта, рассматривая потолок зала. – Здесь просто витает аура любви! Похоже, ваши родители были большими романтиками.

– Вы это очень верно заметили, синьора Бенедетта, – отозвался Витторе. – Плафон этой гостиной был расписан по замыслу нашей матушки.

– Господа, пожалуй, мы с синьориной Анджелиной не будем терять время и начнем нашу партию, – вклинился в их разговор граф Морази́ни. – А вы в это время можете продолжить любование интерьерами виллы, – добавил он, обращаясь непосредственно к гостям.

Синьора Форческо кивнула, соглашаясь. Ее супруг, хоть и не слишком хотел, был вынужден присоединиться к ней.

Альфредо предложил избраннице брата расположиться в одном из кресел бержер[221] за невысоким столиком, инкрустированным флорентийской мозаикой. Достал коробку с шахматами.

– Ну что же, предоставляю вам как даме право играть белыми, – Моразини сделал знак рукой, приглашающий к расстановке фигур. Когда всё было готово к игре, граф произнес:

– Ваш ход, синьорина Анджелина.

Арабелла, недолго думая, начала игру ходом пешки на е4. Моразини, расслабленно улыбнувшись, ответил ей ходом пешки на е5. Тогда Арабелла с ходу пустила коня в атаку на f3. Конь графа тут же уклонился на c6. Белла, быстро оценив ситуацию, дала право своему слону атаковать на с4. Альфредо ответил ей ходом коня на f6.

Белла, осознав, что граф только что разыграл защиту двух коней, поняла, что, если она хочет получить перевес, ей нужно действовать гораздо активнее! Она решила атаковать противника конем на g5, при этом ее конь пересек середину доски и усилил давление на пункт f7. Чтобы не понести материальных потерь, Моразини ходом коня на d5 перекрыл линию атаки слона Арабеллы, но тут же выяснил, что перед ним и в самом деле не новичок и что отныне он должен действовать предельно аккуратно.

Следующий ход соперницы только подтвердил опасения графа: Арабелла смело принесла своего коня в жертву королю противника на f7, чтобы лишить его рокировки и заставить выйти в центр доски, где он обязательно попадет под удары ее фигур.

Граф размышлял над своим ходом довольно долго. Пока он сидел, задумавшись и вперив взгляд в шахматную доску, девушка украдкой с любопытством разглядывала его.

Старший брат виконта обладал сдержанной мужской красотой. У него был высокий открытый лоб (сейчас граф напряженно думал, поэтому лоб был изрезан тремя продольными складками), прямой нос правильных пропорций, четко очерченные высокие скулы, гладко выбритый волевой подбородок, темные, почти черные волосы, слегка подернутые ниточками седины на висках и подвязанные на затылке в хвост.

Этот человек совсем не походил на своего младшего брата. Даже губы у них были разные. У Витторе – пухлые, мягкие, безвольные, а у графа верхняя губа была довольно узкой, с четко очерченной ямкой под носом, а вот нижняя чем-то напоминала брата. Правда, не такая чувственная – напротив, казалась твердой, была покрыта множеством продольных линий.

Единственное, что братьев объединяло по-настоящему, – это серо-зеленые глаза, опушенные густыми черными ресницами. Но взгляд графа, в отличие от виконта, обладал большей глубиной и магнетизмом. Особенно в те моменты, когда он не был испытующим и оценивающим. Помимо этого, было в его взгляде что-то еще, чего Арабелла никак не могла разгадать. То ли это отголоски пережитой трагедии, то ли глаза графа выражали его натуру, мрачную и меланхоличную.

Размышления девушки прервал встречный взгляд из-под черных густых бровей. Заметив, что партнерша его разглядывает, граф усмехнулся:

– Синьорина, вы ждете, когда у меня на голове, как у черта, вырастут рога?

Арабелла фыркнула, но сказать ничего не успела. За нее ответил виконт:

– Граф, ты досадуешь эрго нэфас[222].

Моразини посмотрел на родственника недобро, после чего двинул пешку на с6, усиливая позиции коня на d5.

Белла как будто только этого и ждала. Своим слоном она тут же удалила с поля коня графа на е7, разменяв одного из защитников коня на поле d5.

Альфредо, осмыслив ситуацию, сделал длинную рокировку, чтобы ввести в бой ферзевую ладью. Он защищался изо всех сил, но одна его ладья была не в силах противостоять натиску фигур хрупкой, но воинственно настроенной противницы. Граф пытался атаковать, однако девушка легко и непринужденно отбивала его атаки, быстро переходя в контрнаступление.

Когда же Моразини, на счастье синьорины Форческо, допустил фатальную ошибку, пустив свою ладью на f2, Белла совершенно неожиданно сделала очень сильный ход. Ее пешка стремительно разобралась с его пешкой на е5, после чего открылась линия d.

Альфредо со всей очевидностью осознал, что финал игры уже близок, и он отнюдь не в его пользу! Граф попытался спасти свое реноме, сделав шах белому королю слоном на g5. Однако король Арабеллы тут же ускользнул на b1. Альфредо ответил ходом ладьи на d2, тем самым перекрыв линию d.

Арабелла, пытаясь осмыслить ситуацию, откинулась в кресле и закусила губу. Теперь очередь с интересом разглядывать необычного противника перешла к графу. Окидывая девушку взором, Моразини пришел к мысли, что всё в ней создано лишь для того, чтобы туманить и пленить умы тех, кому от рождения предписано носить штаны и шпаги.

Юнона[223] своим молоком выбелила кожу, а Аврора[224] нежной румяной зарей окрасила ее высокие скулы. Всё это было сделано лишь затем, чтобы посеять тысячу шипов в сердцах юнцов и зрелых мужей. Амур[225] на этом прелестном личике шунгитом[226] начертал изящные дуги бровей, выразив тем самым свою жестокую волю подвешивать на этих виселицах вожделения неповинные мужские души. Лаго Адзурро[227] плеснуло синевы в ее очи, заставляя каждого, кто взглянет в них, вспыхнуть фейерверком восхищения. Минерва[228] с алого плаща стряхнула краски на ее пухлые, чувственные губы, вынуждая мечтать о поцелуях. Венера[229], хозяйка жемчугов, отсыпала горстку, чтобы составить в ряд эти зубки, словно отборные бусы. Корно Гранде[230] от своих снегов одарил ее белизной и красотой шеи и груди.

Даже будучи занятой обдумыванием хода, Арабелла каждой клеточкой ощущала, как глаза графа совершают возбуждающую прогулку по ее лицу. Оглаживают щеки, щекочут нос, ласкают волосы, нежат шею и зону декольте.

С трудом отведя взгляд от груди девушки, Альфредо попытался повнимательнее рассмотреть ее музыкальные руки, однако долго любоваться собой Арабелла ему не позволила.

Она напала пешкой на его слона, желая, чтобы ладья графа осталась без защиты. Моразини был вынужден разменять ладью на поле d1. Белые тут же съели ее своей ладьей, усилив при этом давление на черного коня.

У слона Моразини не осталось выбора – ему пришлось съесть пешку на h4. Его позиция становилась всё более и более уязвимой. Еще несколько продуманных ходов девушки, и финальный аккорд оказался не за горами.

Арабелла, окинув противника торжествующим взглядом, пошла ладьей на g6. И теперь Моразини должен был расстаться с ферзем, либо его ждал неминуемый мат. Граф с довольно кислой миной на лице вынужден был признать свое поражение.

– Что ж, поздравляю вас, синьорина Форческо. Вы разыграли блестящую атаку в стиле Джулио Чезаре Полерио[231]. Не удивлюсь, если вы и с его классическим гамбитом знакомы.

Арабелла улыбнулась. Ее щеки при этом порозовели от смущения.

– Ага! Судя по самодовольному румянцу на ваших щечках, вижу, что не ошибся. Знакомы и с ним.

– Вы ошибаетесь, милорд, мне чуждо самодовольство, ибо оно есть враг самосовершенствования. В любом случае до Франсуа-Андре Филидора[232], которого так чтит синьор Луиджи, мне еще слишком далеко.

– Вот видите, ваше сиятельство, – с гордостью в голосе, довольно потирая ладони, отозвался синьор Луиджи, – я же говорил вам, более сильного партнера по игре в шахматы я в жизни не встречал!

– Вам очень повезло, синьор Форческо, – отозвался Моразини. – Кстати, вы не расскажете, как это шахматное сокровище попало к вам в руки?

Вместо него рассказ с большой готовностью начала синьора Бенедетта:

– Ваше сиятельство, ваш брат, наверное, вам уже рассказывал о том, как Бог отнял у нас ребенка, ангелочка, который не прожил на этом свете и года. Другими детьми Господь нас, к сожалению, не одарил.

У синьоры Форческо на глаза навернулись слезы. Ее супруг заметил это и воскликнул:

– О нет, только не слезы, синьора Бенедетта! Ваше сиятельство, не обессудьте, но я просто не выношу вида женских слез. Мне кажется, если можно было бы собрать все слезы, пролитые неаполитанками по делу, а в особенности без дела, ими можно было бы навечно загасить Везувий!

Синьора Форческо, обидевшись на супруга, произнесла:

– Если вы так боитесь моих слез, синьор Луиджи, тогда предоставляю право рассказывать нашу историю вам.

Синьор Луиджи и рассказал, повторив почти слово в слово всё то, что Альфредо и так уже знал. Когда синьор Форческо замолчал, граф поинтересовался:

– Синьор Луиджи, не могли бы вы объяснить мне, как все-таки решились принять в свою семью абсолютно незнакомого человека, о котором ровным счетом ничего не знаете? Вы ведь понимаете, что, по мнению многих, пошли на нарушение некоторых правил? Вы удочерили девушку, которая ничего не помнит о себе. Но, возможно, у нее уже есть законные родители.

Синьор Форческо от такой постановки вопроса даже вспотел. Он снял парик и пригладил рукой остатки волос.

– На ваш вопрос, ваше сиятельство, я отвечу так. Была у нас как-то на кухне одна работница, и однажды мне пришлось видеть, как она готовит окорок. Я заметил, что женщина обрезает у окорока толстые края. На мой вопрос, почему она отрезает столько мяса, молодая кухарка ответила: «Так всегда делала старшая кухарка». Тогда я спросил у старшей кухарки, по какой причине она поступала именно так. Знаете, каким был ее ответ?

Луиджи Гаспаро обвел всех присутствующих вопрошающим взглядом.

– Старшая кухарка ответила мне: «Я делала так, потому что у меня не было достаточно большой кастрюли». А? Каково?! Но ведь с тех пор, как окорок готовила эта женщина, воды утекло очень много, и у младшей кухарки выбор кастрюль был несравненно шире. Однако она упрямо делала так, как ей велела когда-то старшая кухарка.

Синьор Форческо вновь обвел всех взглядом, после чего сосредоточил внимание на графе:

– Знаете, ваше сиятельство, для меня эта история стала хорошим уроком, научившим задумываться над истоками тех или иных правил, никогда и ничего не принимая на веру. И потому я стал следовать в жизни не правилам, а велениям души и сердца.

И потом. Разве есть что-то против правил в нашем с синьорой Бенедеттой поступке? Разве зазорно помогать ближнему в трудный час? Вы же помните, что даже великий Данте в «Божественной комедии» придумал особое возмездие для тех, кто не приходит в трудную минуту на помощь ближнему?

Для них надежды нет на смертный час,И жизнь пустая их низка и нестерпима.Любое наказанье легче им сейчас[233].

Процитировав строки из дантовского «Ада», синьор Луиджи пояснил:

– Не случайно ведь наш великий поэт наказал равнодушных людей таким состоянием? Они не живы и не мертвы. Что может быть хуже?

Кроме того, удочерить эту девушку очень хотела синьора Бенедетта, а, как известно, чего хочет женщина, того хочет Бог.

Синьора Форческо по-доброму улыбнулась супругу и протянула ему руку. Он накрыл ее в знак поддержки своей большой ладонью и с теплотой во взгляде посмотрел в глаза уже немолодой жены.

– Говорят, тем, кто помогает людям, Бог помогает исполнять и их собственные желания, – отозвался на эти слова виконт Моразини. – Благодеяние, оказанное душе, способной к признательности, никогда не остается безответным. Посеяв доброе дело, пожнешь доброе воздаяние.

– Да будет так! – одобрительно поддакнул ему синьор Луиджи. – Однако мы с синьорой Бенедеттой уже подзадержались. Думаю, что нам пора отправиться в нашу опочивальню. Лина, вы последуете за нами?

За девушку вдруг неожиданно ответил граф:

– Синьорине Анджелине еще рано отправляться в кровать. Она, без сомнения, может составить нам с виконтом компанию. Если вы опасаетесь за ее нравственность, то поверьте, она среди нас будет в полной безопасности, равно как бренди в компании младенцев.

Но у самой девушки, как оказалось, были иные намерения:

– Благодарю, милорд, за честь, оказанную мне, но я, пожалуй, предпочту свою спальню вашему обществу. Хочу почитать перед сном.

Граф Моразини иронично изогнул бровь:

– «Принцессу Клевскую», надо полагать?

– Именно так, милорд. Хочу еще раз убедиться в том, что в мире существуют женщины, имеющие всего лишь один недостаток: они слишком идеальны для того, чтобы нравиться таким мужчинам, как вы, граф.

Высказавшись, Арабелла с достоинством отвесила старшему Моразини учтивый поклон, после чего перевела взгляд на младшего брата:

– Ваша милость, вы можете не провожать нас. Не переживайте, я запомнила дорогу. Спокойной ночи, синьоры.

– Приятных снов, дорогая Лина, – Витторе шагнул ближе, взял руку девушки и поцеловал ее. – Мне не терпится, чтобы завтрашний день наконец-то наступил. Завтра я смогу официально назвать вас своей невестой.