Гибрид Игл-Пиг

скачать книгу бесплатно


Красникова. По моим наблюдениям он не узкоспециализированный охранник.

Гамашев. А кто?

Красникова. Я к нему пристально присматриваюсь, но… дым все гуще. Мечтами о простом житейском счастье он не задавлен. На наше существование пообъемней, чем усредненная масса, глядит. Когда я у него кокетливо спросила, как он развлекается, он сказал, что за него ответит цитата. Из псалма номер один. От неожиданности я даже запомнила… «Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых, и не стоит на пути грешных, и не сидит в собрании развратителей». Умели люди высказаться, да?

Гамашев. Меня от подобных оборотов укачивает. Я так высоко не взлетаю, а если меня хватают и тащат вверх, передо мной все идет кругом, и я ничего не могу рассмотреть. Религиозно я безнадежен.

Красникова. Атеист не обязательно выродок.

Гамашев. Я порочен в меру. Ради вас я ее не превышу.

Красникова. Женщину это не может не оскорбить… при вашем ко мне отношении заглядываться на вас я перестану.

Гамашев. Помогай вам Бог.

Красникова. Не дерзите! Вы, похоже, расположились здесь на ночлег, и чтобы я вас отсюда не спровадила, вам надо быть со мной более пикантным. Чего вам со мной разговаривать, если я вам не нравлюсь?

Гамашев. Изначально столько тут торчать я не думал. Почему не ухожу? Не хочу задеть вашу гордость.

Красникова. Разве у меня гордость… с ней бы я к вам не ластилась.

Гамашев. Гордость, ну в разной степени, является свойством каждой личности – у вас ее на мизинец, но уйди я из магазина, она пострадает, ведь вы передо мной чуть ли не ложитесь, а я вас проигнорирую. Не свысока! Комплекс исключительности во мне не развит.

Красникова. Вы считаете себя не пойми кем, но я тем ни менее вас не устраиваю? Вот этим вы меня обидели, так и обидели…

Гамашев. Я человек не светский, и вам на мои необдуманные…

Красникова. В культурном обществе вы с вашим стилем речи чужаком бы не показались! Как там принято, ужалить поэлегантней и побольнее вы умеете! Вы и в вашем пошивочном цеху женщин аналогичным образом опускаете?

Гамашев. В нем я бизнеса узник. С вами-то я, что бы ни думали, беседую с тактом, а в цеху обо всем, что препятствует делу, приходится забывать. Недавно был случай – обычно расторопная работница не выполнила план, и я неблагозвучно на нее нарычал. У тебя в Средней Азии, сказал, ты бы хлопок не покладая рук собирала, а в Москве расслабленно дурью маешься? Что с тобой, девушка? Вернуться назад в кишлак возмечтала? Она лицо опустила и пробурчала мне, что я…

Красникова. Прав?

Гамашев. Что я ишак.

Красникова. Она бойкая!

Гамашев. Она влюбилась… и в нее влюбились. Она сказала, что сегодня она работает в цеху последний день. Переезжает на постоянную к жениху, будет жить в его трехкомнатной квартире и их ребенка вынашивать. Меня подмывало сказать, что он тебя, беременную дуру, бросит, но практического подхода к ситуации в этом бы не было, а на службе я исхожу только из него. Она увольняется и для меня пропадает. Пропадет ли она в личной жизни, меня не касается.

Красникова. А своего жениха она не нафантазировала?

Гамашев. На восточную красавицу девятнадцати лет мужчина клюнуть способен.

Красникова. Ну а конкретно вам она… без надобности была?

Гамашев. Для меня она больно молода.

Красникова. Старомодно.

Гамашев. Пускаться во все тяжкие с молоденькой штучкой себе дороже.

Красникова. Надорваться и со сверстницей можно.

Гамашев. Поэтому я вас и сторонюсь. В вашем магазине я пришел к убеждению, что быть одному, все равно, что быть помилованным. Женатые и любовники казнены, а меня отпустили… я иду и с собой я в ладу. Я пойду?

Красникова. До свидания с ноткой печали я вам скажу.

Гамашев. Ваша угнетенность, она с вас сойдет. Вы с себя ее стряхнете. И ненасытно поворотитесь к кому-то еще. Не в пику мне, а следуя вашей физиологии и взгляду на мир.

Красникова. У вас колкий язык.

В магазин входят Перминов и Цибульникова; он решительный, она кроткая, на его пиджак и ее платье приколоты бирки с надписью «Церковь пророка Левашова».

Красникова. Пора вспомнить, что я продавщица… вы за какой-нибудь одеждой зашли?

Перминов. Мы к охраннику.

Красникова. А у вас с ним чего? Мне не нужно ему кричать, чтобы меры предосторожности он принял?

Цибульникова. О чем вы, девушка, мы его и пальцем не тронет. Вашего охранника Валерием зовут?

Красникова. Он Виталий.

Цибульникова. А нам сказали… что же…

Перминов. Имя он поменял, но здесь видели не кого-то, его. О Петре Николаевиче ты вправе думать, как о грязном старикашке, но я ему доверяю. Третий глаз у него не особый, однако обыкновенным зрением он наделен, и увидеть, а затем, вернее, одновременно, почти тут же узнать, он может безукоризненно. Прямых оснований отказывать ему в этом у меня нет. Слишком вызывающим был бы ляп… если бы Валерий оказался не Валерием. Вы, девушка, его к нам не позовете?

Красникова. Он нас слышит. Пожелает с вами повидаться – выйти не преминет.

Цыбульникова. Он отчего-то не появляется.

Красникова. Ему решать. Возможно, он вовсе не тот, к кому вы пришли.

Гамашев. Будь он не тот, он бы вышел и сказал, что они ошибаются. По всему вырисовывается, что он тот.

Перминов. Иначе логика теряется. Путаных объяснений его поступку я давать не стану – он к нам не выходит, поскольку он нам не обрадовался! Его сердце для любви не открыто…

Гамашев. С кем не бывает.

Перминов. Вы не имеете никакого понятия о наших с ним взаимоотношениях. Исчерпывающие сведения при вашем запросе я вам предоставлю, ничего постыдного они не содержат, но Валерию, когда я буду говорить о человеке, столько для него сделавшем, пристало не прятаться, а встать рядом с нами и благоговейно мне поддакивать. Ты разумеешь, Валерий? Твоей неотзывчивостью на мое взывание ты во мрази и сволочи ты записываешься! А им не поздоровится. Как говорил Святой Петр: «Суд им давно готов и погибель их не дремлет!».

Цыбульникова. Валерий сейчас выйдет.

Перминов. Больно он чего-то осторожен!

Цыбульникова. Пристыженно сидит, вздыхает…

Гамашев. Не посмеивается?

Перминов. В смеящемся рождается падший! Пророк Левашов смеяться себе не запрещал, но это его слова. Вы обратили внимание, какие на нас бирки?

Гамашев. «Церковь пророка Левашова». Кто он такой, допытываться позволительно?

Перминов. Мы не агитаторы. Мы не будем вас уговаривать куда-то вступать.

Перминов. Да и некуда. Его церковь распалась.

Гамашев. Но бирки вы…

Перминов. Не снимаем. Период нашей церкви, как организации с общим вероучением и централизованным правлением, закончился, но наша служба тем идеям и постулатам продолжается, и если мы служим, эти бирки для нас словно погоны, срывать которые для людей чести неприемлемо. Охранник сюда, естественно, без бирки заявляется?

Красникова. Он ее не носит. Пророк Левашов его бы за это проклял?

Перминов. Пророк Левашов сказал нам, чтобы мы разбредались и не возвращались… что он сказал своему другу и телохранителю, простая паства не знает.

Гамашев. Скажи он ему принять над вами командование, вы бы Валерию подчинялись?

Перминов. Мы не подчинялись, а внимали. Вы что же, думаете, что мы падали перед пророком на колени, исполняли любые его желания, тащили ему деньги и драгоценности, наша церковь – не какая-нибудь секта! Заинтересованность в нас у пророка Левашова была не меркантильной. Он стремился до нас донести то, что ему передавали… в чем разница между пророками и нами? В источнике.

Гамашев. Знаний?

Перминов. Знаний, сведений, пророк из внеземного источника их получает. Нам контакт с теми сферами не установить, а у него выйти на них складывалось.

Красникова. Неужто на самого Бога?

Перминов. Бога он не упоминал…

Цыбульникова. Он говорил, что поддерживает связь с Высшим Разумом. Чутко прислушивается к его настроениям и передает нам выражения его воли, в зависимости от настроения меняющейся, но не настолько, чтобы корабль в обход штормов и отмелей не прошел.

Гамашев. Чей корабль?

Цыбульникова. Наш. Пророк Левашов любил повторять, что на нашем корабле он не капитан – он лишь впередсмотрящий.

Гамашев. Ну и куда он смотрел, когда объявлял, что деятельность вашей церкви прекращается?

Перминов. Я не имею обыкновения обсуждать поступки пророков. Почву под ногами я потерял, но что от меня… каких слов вы от меня ждете? Осуждающих? Быть несдержанным в оценках я не посмею.

Красникова. Хотите его ругать – ругайте.

Перминов. Вы, женщина, рыбка и вы же птичка. Мозгов у вас побольше, чем у первой, но меньше, чем у второй. У птички они все же посильнее… но рыбка вам уступает. Обворожительно на меня поглядеть вы потянете?

Красникова. После ваших сравнений я, неровен час, на вас взъемся. Пакт о ненападении я с вами не заключала, и когда я упорядочу свои мысли, я определюсь, как мне с вами… страх перед возможной болью в вас обитает?

Перминов. Если к власти во мне придет страх, я в тот же миг приступлю к неурочной работе по его изгнанию. Без теоретизирований! Выскребывая и выблевывая! Что-то какой-то чумной я сегодня… и сигареты где-то оставил. За одну сигарету много чего непреходящего обдумать можно. Не пойдет о божественном, переберу в голове узлы галстуков – простой, двойной, виндзорский, диагональный, классический… собаку Динго ввезли в Австралию прирученной.

Гамашев. Но ее же дикой зовут.

Перминов. Одичала! Насмотрелась на вольных аборигенов и по глупости измыслила, что цепь не для нее. Оголодав, выла, но назад ее не взяли.