скачать книгу бесплатно
– Со мной на «ты», – повторил он. – Если мне потребуется помощь? Ты странный человек.
Всё же он положил номер на стол, задумался. Побарабанил по дереву пальцами.
– Мне нужно купить краски. Раз уж ты так хочешь мне помочь, дай мне…
– Я куплю тебе краски, – заверил Бродяга.
– Откуда ты знаешь, какая краска мне нужна? Я сам пойду и выберу.
– Тогда пойдём вместе.
Хан нервно пожевал губу. Глаза бегали с Малика на холодильник.
– А, Бог с тобой, дают – бери, – наконец пробормотал он. – Хорошо. Пойдём, Малик. Уговорил.
Бродяга довольно усмехнулся. Начало было положено.
4
Константин Хан видел сон.
Слышал сон. Чувствовал сон. Он находился внутри сна и сном же являлся.
Белый лист, пустота. Точка – карандашная ли, оставленная ли шариковой ручкой или кистью, абстрактная ли, не имеющая ни длины, ни толщины. Бормотание на фоне – какая-то белиберда, не разобрать ни слова. Линия. Вторая, третья. Последняя почти завершает квадрат – почти, не попадает ровно в первую точку и снова идёт наверх, снова обводит квадрат, пытается исправить его, но только портит.
Быстрее и быстрее.
Линии становятся небрежней, голос бубнит громче, злее, раздражённей.
Ещё быстрее.
Некто невидимый уже даже не старается, а просто водит в исступлении чёрным по белому, квадрат превращается в сплошную невнятную каракулю, будто кто-то долго расписывал ручку, будто рисовал ребёнок или сумасшедший.
А голос уже кричит, голос захлёбывается от ярости, и всё быстрее и быстрее, всё небрежней, хуже, отвратительнее, посредственнее, кошмарнее, кривее, паршивее, сквернее, слабее…
– Х-а-а!
Знакомый потолок, и дурнота, и тяжёлая боль, будто жидкий свинец плещется в черепе и давит в глаза. Хан прикрыл веки и лежал, пытаясь отделить сон от действительности. Проклятое солнце светило прямо в мозг.
Костя медленно, с усилием приподнялся и вдруг понял, что в комнате он не один.
На табуретке, рядом с кроватью, по пояс голый, сидел молодой человек. Длинные чёрные волосы падали на изнурённое лицо, на груди раскачивался не крестик, но какое-то странное украшение: узкий металлический цилиндр длиной эдак в палец. В руках – шитьё, иголка застыла в поднятой руке. Затуманенные припухшие глаза наблюдают за ним.
Малик, Бродяга.
– Ч-что случилось? – с трудом произнёс Костя. Малик вздохнул и воткнул иголку в ткань.
Пахло блевотой. Он опустил взгляд и увидел возле кровати тазик с мутной жижей.
Хотелось пить.
– Мы купили красок. Тех, что тебе были нужны. Это ты помнишь? – устало начал Бродяга.
Хан с трудом сел на кровати, положил голову на ладони.
– Да. Это я помню.
– Мы пришли сюда, и ты стал писать картину.
– Да. Я стал рисовать.
Хотелось пить.
– Потом я ушёл.
Костя молча кивнул.
Кажется, он решил немного выпить, чтобы работалось лучше. Нет, не кажется. Раз всё это сейчас происходит… значит, он действительно выпил, помнит он это или нет.
– Я вернулся через несколько часов, потому что оставил у тебя записную книжку, – продолжал Малик. Каждое слово прокатывалось ржавым напильником по мозгу. – И застал тебя во дворе.
Он вспоминал. Что-то пробивалось сквозь густую пустоту. Какие-то крики, перекошенные лица…
– Ты был… пьян. Полез в драку, порвал на мне футболку… – он показал своё шитьё и снова опустил его на колени.
Он хватается за чужой ворот, падает, раздаётся треск разрываемой ткани. Что-то впивается в шею и звонко лопается.
Хан резко дотронулся рукой до шеи.
– А где крестик?
– Крестик? – брови Малика приподнялись. Он задумался, потёр подбородок. – Наверное, в драке потерялся. Его уже не было, когда я привёл тебя домой.
Константин издал стон и опустил лицо в ладони.
– Что дальше было?
– Ничего. Я уложил тебя, ты немного побуянил и уснул.
Он ещё раз простонал. Хотелось пить.
– Выходит, ты в третий раз мне помог, Малик.
– Бог любит троицу.
Хан поднял взгляд.
– Да. Любит.
– Этот крестик был тебе дорог?
Он потёр глаза. Хотелось пить.
– Не слишком. Просто… это, видимо, Он мне намекает… что пора бросать.
Костя указал пальцем в потолок. Малик вернулся к порванной футболке.
– Может быть.
Ни гнева, ни раздражения. Что это за человек?
– Малик… кто ты такой?
– Бродяга, – он отвёл руку в сторону, вытягивая нить. – Я не от Него, если ты про это. Просто человек, пытающийся помочь ближнему.
– Просто человек… – Константин медленно поднялся, прошёл на кухню. Вернулся со стаканом воды. – Нет, обычный человек бы всем этим не занимался. Ты очень странный человек.
Малик вытянул ещё стежок.
– Что планируешь делать дальше?
– Не знаю. Но, в любом случае, больше ни капли, – он вытянул ладонь, сжал в кулак. – Поздравь себя, ты помог одному старому алкашу… кое-что понять.
Бродяга откусил нитку, натянул футболку на себя. По вороту вился неровный, но явно прочный шов.
– Ну, хоть что-то, – он пожал Косте руку, убрал нитку с иголкой в карман. – Удачи тебе, Костя. Я тебя ещё навещу.
– Спасибо.
Он закрыл за Маликом дверь, выпил ещё воды и подошёл к картине. Уставился на неё мутным взглядом.
Дьявольски хотелось пить.
5
На блошином рынке ровными рядами сидели продавцы, преимущественно пожилые. На картонках перед ними разложены старые инструменты, украшения, медали, приборы неясного назначения, одежда… Всего не перечислить.
Среди всякой интересной старьёвщины взгляд Бродяги выхватил потёртый временем, увесистый на вид фотоаппарат…
– Зачем ты каждый раз ходишь к церкви? Не удобнее было бы сделать фотографию и писать с неё?
Константин Хан потёр щетину, не сводя глаз с разноцветных тюбиков.
– Уж извини, Малик, но ты ничего не понимаешь. Фотография никогда не передаст того, что можно увидеть глазами. Не только глазами. Звуки, запахи, ветер, тепло или холод, – он взял с прилавка два, казалось, одинаковых жёлтых тюбика и стал внимательно читать надписи на этикетке. – Никогда.
…Малик шёл по улице, и на груди его в такт шагам покачивался массивный «Зенит Е». На перекрёстке остановился, огляделся.
По проспекту Саина текли машины. Погода была ясная, и горы виднелись особенно отчётливо, как на экранах дорогих телевизоров в магазине электроники. Бродяга прицелился в объектив.
Ветер переменился, запахло куревом. Он обернулся и увидел идущего навстречу Хана с сигаретой в зубах.
– Привет, Малик.
Он выглядел уставшим. Под покрасневшими глазами висели мешки, ладонь, протянутая для рукопожатия, заметно дрожала.
– Привет. Ты куда?
– Туда же, куда и обычно, – уныло протянул Костя.
Они перешли зебру и зашагали вниз по улице.
– Фотоаппарат прикупил, ха? А я вот… – он неожиданно начал рассказывать, – вчера шёл по улице, и передо мной шли бабушка с ребёнком. У малого с рюкзака что-то капало, наверно, бутылка с водой разлилась или вроде того, – он затянулся, закашлялся. – А я видел и не сказал ничего. Просто мимо прошёл.
На широком боку панельного здания, чуть потёртый временем, красовался мурал – зелёное жайляу[6 - Жайляу – летнее пастбище.] в окружении тех же гор, юрты и бегающие ребятишки.
– Что ж ты промолчал?
– Да-а, – он махнул сигаретой. – Они вроде казахи были, а я казахского не знаю. Подумал, не поймут меня, неловко будет.
Ещё затяжка. Сегодня он курил больше обычного.
– А сейчас вот… думаю об этом.
Они спустились в подземный переход, и стало заметно тише. Только раздавался из динамиков негромкий перебор на домбре.
– Ну, в следующий раз не промолчишь. Теперь-то что поделать.
– А ты? Ты-то зачем всем этим занимаешься?
Малик пожал плечами.
– Я всё никак понять не могу, какая тебе в этом выгода? Россказни про сбор историй – это же просто отговорка.
Бродяга остановился.
– Я просто хочу принести хоть какую-то пользу миру. Хочу знать, что жил я не зря и хоть кому-то сумел помочь. Такое объяснение сойдёт?
Хан оглядел его. Окурок в зубах уже прогорел до фильтра. Прожужжала над головой пронёсшаяся сверху машина.
– Да, кажется, понимаю. Ты странный человек, я это уже говорил.
Бычок полетел в урну, из пачки извлеклась новая сигарета. Проснувшийся город отряхивался и набирал обороты.
* * *
Ещё на подходе к церкви Малик увидел лежащее у ворот тело. Даже разглядел лицо и узнал давешнего дворника.
– Смотри, там человеку плохо.
