Пустая Зона

Он снял перчатку, коснулся щеки. Лёд.

Дотянулся до шеи, пульса нет.

Кирилл вгляделся в лицо. Спокойное выражение, казалось он заснул. Он узнал Платова с фотографии на планшете.

– …Блядь…

Воздух застрял где-то между горлом и сердцем. Слишком поздно. Но он всё равно снова проверил пульс на запястье, на шее.

Кирилл откинулся назад и громко выругался в небо, прямо в ревущий ветер.

Потом нажал на рацию:

– Один. Без признаков жизни. Повторяю: без пульса.

– Принято, – коротко сказал Сергей.

Кирилл ещё раз взглянул на тело Павла, затем на едва различимые следы, уводящие в сторону, к сугробам. Снег уже начинал сметать их, время ускользало, как вода сквозь пальцы.

Он включил рацию:

– Серёга, тут есть следы. Я пойду по ним, он не мог уйти далеко от их стоянки.

– Кирилл, ты издеваешься?! – Сергей еле сдерживался. – У нас двадцать минут, максимум тридцать, и бак пуст. Ты слышишь? Мы не долетим обратно. Возвращаемся. Повторяю – возвращаемся. Координаты у нас есть. Мы их найдем потом.

– Потом будет поздно, – спокойно ответил Кирилл. – Эти следы сейчас видны. Он бы не вышел к нам, если бы они могли ждать.

Он оглянулся, ещё раз проверил направление, мысленно прокладывая маршрут. Затем снова в рацию:

– Возвращайся. Передай координаты. Я останусь и пойду дальше.

– Ты чё творишь, мать твою?! – Сергей сорвался. – Ты меня под статью подводишь! Ты хочешь, чтобы я тебя оставил тут одного, в этой чёртовой буре!

Сергей замер, вцепившись в штурвал. Потом выдохнул сквозь зубы:

– Ты упрямый ублюдок, Кирилл. У тебя есть десять минут. Если не выйдешь на связь улетаю.

– Принял. Десять минут. Этого хватит.

Вертолёт шумел где-то за спиной, висел, рвано покачиваясь в воздушном потоке. Кирилл шёл, тяжело продираясь сквозь снег, стараясь не терять темп. Он пригибался, помогал себе руками, отбрасывал снежную массу в стороны, стараясь разглядеть хоть что-то. Следов уже не было видно. Он остановился, крутанулся на месте. Пусто. Белая круговерть. Метель затягивала горизонт, а звук глушился в вихре.

– Где же вы… – пробормотал он безнадёжно.

Кирилл медленно описал круг. Потом ещё один. И вдруг взгляд зацепился за сломанный кустик, торчащий из сугроба. И что-то рядом… Что-то тканевое. Обрыв мешковины. Он рванул вперёд, упал на колени и стал разгребать снег руками. Дыхание перехватило, снег лип к лицу и казался горячим, кожа под ним горела. Нашёл. Тяжесть вдруг соскользнула, оставив место для воздуха. Всё-таки нашёл.

Он сгребал снег в стороны, под верхним слоем лежал плотный, утрамбованный. Он поддавался медленно, Кириллу приходилось его крошить кулаками, выламывать кусками. Чертыхнувшись, он вцепился обеими руками, отдирая крупную смёрзшуюся плиту. Под ней оказалась гладкая ткань – выцветший, серый брезент. Он вытащил нож, сделал несколько коротких резов, брезент хрустнул, и пошёл по шву.

Кирилл встал на колени, руками развёл края разреза и заорал, не слыша самого себя в реве метели:

– Эй! Есть кто живой?!

Внутри было темно. Тепло не ощущалось. Несколько тел лежали тесно, вповалку, как дрова. Кто-то дернулся, заворочался.

– Тише… не шевелитесь… я спасатель. – Кирилл пригибаясь влез внутрь. – Сейчас вытащу вас отсюда…

Он сразу увидел её лицо. Глаза были приоткрыты, губы уже синие, руки плотно прижаты к груди. Он дотронулся и она вздрогнула.

– Слышишь меня? Ты меня слышишь? Я Кирилл, мы вас нашли. Все хорошо.

– …Кирилл?.. – губы едва шевелились. – Паша… где…

Он выдохнул, тут же повернулся к остальным.

– Сергей, приём. Нашёл. Четверо. Повторяю: четверо выживших. Один с травмой ноги. Пульс слабый. Палатка полностью под снегом, не видно с воздуха. Готовлю к подъему. Ответь.

Глава 26

Марина наконец уснула. Дыхание выровнялось, лицо разгладилось, и в этой тишине палаты, наполненной мерным капаньем капельницы и приглушённым светом, Аркадий позволил себе осторожно встать. Он аккуратно убрал руку, которую всё это время держала Марина, и накрыл её пледом до плеч. Немного постоял, вглядываясь в неё, в такую усталую, исчерпанную, и в то же время бесконечно сильную.

Выйдя в коридор, он почувствовал, как на плечи опустился груз неразрешенных дел. За день в редакции накопилось слишком много работы, казалось всё пошло под откос в ту самую секунду, когда он бросился за Мариной. Офис ждал. Люди ждали. Решения тоже.

Он шёл быстрым, но тихим шагом, стараясь не шуметь, больничные стены усиливали каждый звук. По вымытому полу, пахнущему антисептиками, тянулись отражения тусклых ламп. Медсёстры в синих халатах проходили мимо, где-то за перегородкой плакал ребёнок.

И тут Аркадий заметил, как навстречу по коридору идёт Смирнов. Он сразу его узнал. Смирнов был невысоким, крепким, пожилым мужчиной, с движениями, закалёнными трудом и опытом. Прожитые годы и дисциплина выточили в нём сдержанность. Лицо Игоря Ивановича было суровым, чуть побледневшим и смотрел он не прямо, а как будто сквозь. Аркадий замедлил шаг, коридор будто стал длиннее, тише. И когда их глаза встретились, Аркадий уже знал: что-то произошло. Что-то невозвратное.

Смирнов на миг остановился. Несколько секунд они просто молча смотрели друг на друга.

– Вы к Марине? – спросил Аркадий, хотя и так знал ответ.

Смирнов кивнул. Его лицо оставалось собранным, но взгляд потемнел, стал особенно тяжёлым и уставшим.

– Я пришёл лично, – произнёс он негромко, почти извиняясь. – Такие вещи нельзя сообщать по телефону.

Смирнов твёрдым шагом пошёл дальше по коридору. Аркадий на мгновение остолбенел, но тут же двинулся следом, внутренне сопротивляясь, всё тело отказывалось верить в то, что сейчас будет произнесено.

– К Марине нельзя… с такими новостями, – выдохнул он на ходу, пытаясь остановить или отсрочить.

Но Смирнов не сбавил шаг. Они почти одновременно подошли к двери палаты. За стеклянной вставкой было видно, как Марина неподвижно лежит, укрытая пледом по плечи. Дневной свет отбрасывал мягкую тень на её лицо. Она спала удивительно спокойно, лицо было почти безмятежным, и разрушить этот сон после всего, через что она прошла, казалось преступлением.

Смирнов остановился. Резко развернулся и посмотрел Аркадию прямо в глаза. В его усталом взгляде было столько вины и безысходности – жизнь, долгие годы державшаяся на его решениях и приказах, вдруг обрушилась. Он был тем, кто всегда знал ответы, кто умел брать на себя чужие страхи и ошибки. Но не теперь. Не в этот раз.

– Павел погиб. – Быстро отчеканил Игорь Иванович, вырывая из себя слова.

Аркадий застыл, эти слова прозвучали как выстрел в упор. К таким новостям нельзя приготовиться, их удар всегда неожиданность. Он просто стоял, глядя на Смирнова, ощущая, как где-то внутри что-то сдвигается.

Павел никогда не вызывал у него симпатию, он был его соперником, мужем Марины, тем, чьё место Аркадий страстно желал занять. Он знал это и не лгал себе, не притворялся великодушным. Он знал, чего хотел. Хотел, чтобы всё изменилось. Хотел, чтобы Павел… исчез.

Он должен был испытывать облегчение…Но…

Никакого облегчения не было.

За стеной палаты спала Марина. Она ещё не знает. Её боль будет безграничной. И теперь он – часть этой боли. Он хотел её любви всем сердцем, хотел быть рядом, быть её опорой – не временным утешением, не спасательным кругом, а тем, к кому она придёт осознанно, с открытыми глазами и живым сердцем. Он хотел быть её настоящим, зрелым выбором, а не пристанищем от безысходности.

Не такой ценой. Теперь же всё стало невыносимо тяжёлым. Потому что победы не было. Потому что любовь, пришедшая через горе, может стать вечным напоминанием о том, кого потеряли.

Была опустошённость. Тянущая под рёбра и похожая на вину. Смирнов, казалось, заметил его состояние, но ничего не сказал. Он только отвёл взгляд, и в его лице скользнула доля сочувствия и собственной боли.

– Вертолёт их нашёл, – тихо продолжил он. – Павел подал знак. Когда спасатели к нему добрались, было уже поздно. Он уже не дышал. Закоченел. Но группа выжила. Он их спас.

Аркадий провёл рукой по лицу. Слов не было, только пульсация в голове и осознание, что теперь он должен быть рядом с Мариной не из желания обладать, а потому что иначе нельзя.

– Скажи ей ты, – добавил Смирнов после паузы. – Когда будешь уверен, что она справится.

Он больше не смотрел на палату. Повернулся и пошёл по коридору, как всегда твёрдо, но уже медленно. В его походке не осталось прежней уверенности.

Марина открыла глаза. В палате было тихо, только ровное гудение прибора и монотонный ритм капельницы. Она не знала, сколько проспала. Тело было расслаблено, а сознание всё ещё плыло где-то между сном и явью.

Палата была такой же, как до сна: мягкий свет, чистые белые стены, приглушённый запах лекарств. Она медленно обвела взглядом пространство, глаза скользнули по двери и задержались на стеклянной вставке, за которой чётко виднелись две грузные, хмурые фигуры. Аркадий потирал лицо руками и слегка качал головой, ей казалось, он пытался сдержать что-то внутри, не дать эмоциям вырваться наружу. Его плечи были опущены, а спина ссутулилась. Рядом стоял Игорь Иванович Смирнов, совершенно неподвижный и выпрямленный.

Марина почувствовала, как внутри всё сжалось до острой точки и застыло. Мысли пробежали, обогнав логику. Не нужно было слов и объяснений, всё было написано в их позах.

Павел.

Павла больше нет.

Холод, не похожий ни на боль, ни на страх, прошёл по коже, и растёкся по венам, превращаясь в лёд.

Шок не был громким, он был как пустота, как беззвучный удар током. И в этой пустоте отчётливо прозвучала одна мысль: «Ты не имеешь права.»

Она положила руку на живот, не давая дрожи перейти в открытый озноб. Сердце стучало глухо и медленно, и к каждому удару нужно было привыкать заново.

Ребёнок. Единственная жизнь, которая осталась от Павла. И единственная, которую она может спасти.

Слёзы набежали к глазам и медленно потекли по щекам, обжигая кожу. Они текли ручьём, но она не всхлипывала, не вытирала их. Бездвижно уставилась в точку и тихо повторяла:

«Ты должна. Ради него. Ради себя. Ради ребёнка».