Золотое рандеву

Другие судовладельцы, возможно, и преуспели в воссоздании некоторых, а то и всех этих изюминок, хотя с оригиналом, конечно, сравниться не могли.

Но лорд Декстер не был обычным судовладельцем. Он, как уже говорилось, был гением и доказывал это прежде всего своей настойчивостью заполучить к себе на борт нужных людей.

«Кампари» не проделал ни одного рейса без того, чтобы в списке пассажиров не фигурировала персона, статус которой был от «значимой» до «всемирно известной». Для столь важных персон резервировалась специальная каюта. Выдающиеся политики, министры, популярные звезды эстрады и кино, изредка известные писатели и художники – если выглядели опрятно и знали, как пользоваться бритвой, – и не самые титулованные представители английской элиты проживали в этой каюте по значительно сниженным ценам. Члены королевских семей, экс-президенты, экс-премьеры и самая верхушка дворянства с титулом не ниже герцогского путешествовали бесплатно. Поговаривали, что, если бы «Кампари» мог разом удовлетворить все поданные британскими пэрами заявки, палату лордов пришлось бы прикрыть. Вряд ли стоит уточнять, что от безвозмездного гостеприимства лорда Декстера филантропией даже не пахло: он просто взвинчивал расценки для тех богатеев, которые размещались в остальных одиннадцати каютах и были готовы отдать последнее за возможность путешествовать в столь высоком обществе.

Спустя несколько лет плавания новичков среди пассажиров практически не встречалось. Многие путешествовали с нами по три раза в год, что недвусмысленно указывало на немалую глубину их карманов. На сегодняшний день попасть в списки пассажиров «Кампари» стало все равно что войти в самый закрытый клуб в мире. Выражаясь предельно откровенно, лорд Декстер собрал в одном месте самых записных снобов мира финансов и политики и обнаружил, что держит в руках неиссякаемую золотую жилу.

Я поправил салфетку и оглядел собравшихся толстосумов. В роскошном обеденном салоне вот так запросто, устроившись в серовато-бежевых бархатных креслах и дыша кондиционированным воздухом, расположилось не менее пятисот миллионов долларов. А то, пожалуй, и миллиард. Один старик Бересфорд тянул не меньше чем на триста миллионов.

Джулиус Бересфорд, президент и держатель контрольного пакета акций горнодобывающего предприятия «Харт-Маккормик майнинг» сидел там же, где и обычно во время полудюжины своих последних круизов, за капитанским столом, по правую руку от капитана Буллена, то есть на самом почетном месте, которое ему досталось не благодаря толщине кошелька, а по личному настоянию капитана. Из каждого правила есть исключения, и Джулиус Бересфорд был исключением из правила Буллена всячески избегать любого общения с пассажирами, и точка. Бересфорда, высокого, худого, спокойного мужчину с густыми черными бровями, подковой седеющих волос, обрамляющих его загорелую лысину, и живыми карими глазами, сверкающими на морщинистом, выдубленном солнцем лице, интересовали только покой, комфорт и еда. Перспектива вращения в кругах элиты его совершенно не трогала, что высоко ценил капитан Буллен, полностью разделявший его чувства. Бересфорд, сидевший от меня по диагонали, поймал мой взгляд:

– Добрый вечер, мистер Картер. – В отличие от своей дочери, он не делал вид, будто снисходит до разговора со мной, оказывая тем самым величайшую милость. – Чудесно снова оказаться в открытом море, не правда ли? А где же наш капитан?

– Боюсь, его не отпустила служба, мистер Бересфорд. Мне поручено передать извинения гостям, приглашенным за его стол. Капитан не смог отлучиться с мостика.

– Он на мостике? – На меня обернулась сидевшая напротив своего супруга миссис Бересфорд. – Разве обычно это не ваше время нести вахту, мистер Картер?

– Так и есть, – улыбнулся я ей. Полноватая крашеная блондинка, обвешанная драгоценностями и разнаряженная в пух и прах, но не растерявшая к пятидесяти годам женской привлекательности, миссис Бересфорд всегда находилась в прекрасном настроении, со всеми была улыбчива и обходительна. Это был ее первый круиз, но миссис Бересфорд уже успела стать моей любимой пассажиркой. – На нашем пути столько маленьких островков, рифов и отмелей, что капитан Буллен предпочитает сам следить за навигацией. – Я не добавил, хотя мог бы, что, будь сейчас ночь и все пассажиры тихо-мирно почивали в своих постелях, капитан Буллен тоже отправился бы на боковую, нисколько не переживая за профессионализм своего старшего помощника.

– А я-то думала, что старший помощник имеет все необходимые навыки, чтобы управлять судном, – снова с милой улыбкой поддела меня мисс Бересфорд. На чуть тронутом загаром лице ее ясные зеленые глаза казались какими-то неправдоподобно огромными. – Я имею в виду, на тот случай, если что-нибудь случится с капитаном. У вас ведь есть удостоверение на право управления судном?

– Есть, – подтвердил я. – У меня и водительские права есть, но вы ни за что не заставите меня в час пик сесть за руль автобуса где-нибудь в центре Манхэттена.

Старик Бересфорд усмехнулся. Его супруга улыбнулась. Мисс Бересфорд некоторое время задумчиво смотрела на меня, затем склонилась над своими закусками, демонстрируя мне блестящие каштановые волосы, уложенные в пышную прическу, которая выглядела так, словно парикмахер орудовал граблями и секатором, но стоила, вероятно, целое состояние. Однако мужчина, сидевший с ней рядом, не собирался сдаваться так просто. Он отложил вилку, откинул голову назад так, чтобы его выдающийся орлиный нос не помешал ему смерить меня взглядом, и высоким протяжным голосом произнес:

– Полноте вам, старший помощник. Ваше сравнение совсем не кажется мне уместным.

«Старший помощник» должно было поставить меня на место. Герцог Хартвелл тратил значительную часть времени, проводимого на борту «Кампари», на то, чтобы ставить людей на место. Некрасиво с его стороны, учитывая, что сам он путешествовал совершенно бесплатно. Против меня лично он ничего не имел, просто прилюдно оказал поддержку мисс Бересфорд. Даже тех весьма значительных сумм, которые он зарабатывал, пуская вполне уважаемых представителей низших классов в свое родовое поместье за мзду в два шиллинга и шесть пенсов зараз, отчаянно не хватало на уплату внушительного налога на наследство. Тогда как брачный союз с мисс Бересфорд разрешил бы раз и навсегда его материальные затруднения. Положение несчастного герцога осложнялось еще и тем, что, хотя умом он понимал всю привлекательность для него мисс Бересфорд, его внимание и взор постоянно отвлекались на вызывающе пышные прелести и неоспоримую красоту платиновой блондинки-киноактрисы, переживающей очередной развод, что сидела по другую руку от него.

– Полагаю, вы правы, сэр, – признал я. Капитан Буллен наотрез отказывался обращаться к нему «ваша светлость», а я уж и подавно не буду этого делать. – Но с ходу ничего лучшего придумать не вышло.

Герцог Хартвелл кивнул, словно мое объяснение его удовлетворило, и вернулся к закускам. Старый Бересфорд разглядывал его пытливо, миссис Бересфорд – с полуулыбкой, мисс Харкорт, киноактриса, – с восхищением, а мисс Бересфорд так и не подняла головы с художественно растрепанными каштановыми волосами.

Блюда сменяли одно другое. В тот вечер была смена Антуана. Судя по блаженной тишине, воцарившейся в столовой, гости оценили его усилия по достоинству. Легконогие официанты-гоанцы бесшумно скользили по темно-серому ворсу персидского ковра, блюда появлялись и исчезали словно по волшебству. В самый подходящий момент перед гостями материализовывалась рука с самым подходящим вином. Перед всеми, кроме меня. Я пил содовую. Это было прописано в моем контракте.

Подали кофе. Пора начинать отрабатывать свое жалованье. Когда выпадала смена Антуана и он был в своей лучшей форме, разговоры казались святотатством, а благоговейное молчание, граничащее с религиозным экстазом, – единственно верным способом выразить свое восхищение. Но восторженное молчание длилось от силы минут сорок, никогда дольше. Я еще ни разу не встречал богатого мужчину – или женщину, если уж на то пошло, – которые не любили бы поговорить, причем предпочтительно о себе. И главной мишенью для упражнений в остроумии неизменно оказывался сидевший во главе стола офицер.

Я осмотрелся, пытаясь угадать, кто же начнет первым. Возможно, мисс Харбрайд – уроженка одной из центральноевропейских стран; ее настоящая фамилия была совершенно непроизносима, – худая, даже костлявая, с несгибаемым характером дама лет шестидесяти, сколотившая состояние на безумно дорогих, но совершенно бесполезных косметических препаратах, которые благоразумно не использовала на себе. Или мистер Гринстрит, ее супруг, неприметный мужчина с серым, осунувшимся лицом, женившийся на ней бог знает по какой причине, все же он и сам был весьма состоятельным человеком. Тони Каррерас? Его отец Мигель Каррерас? За моим столом всегда сидело шестеро, однако семью Кертис из трех человек, как и Гаррисонов, поспешно отозвали домой из Кингстона, а старик на коляске, похоже, к общему столу выходить не собирался и трапезничал в своей каюте в компании сиделок. Четверо мужчин и одна женщина – неудачное соотношение гостей за одним столом.

Первым заговорил Мигель Каррерас.

– Расценки «Кампари», мистер Картер, просто чудовищны, – спокойно сказал он и с наслаждением затянулся сигарой. – Откровенный грабеж, иначе и не скажешь. С другой стороны, кухня соответствует заявленному уровню. Ваш шеф-повар – настоящий кудесник.

– Вы не одиноки в своем мнении, сэр. Искушенные путешественники, которые останавливались в лучших отелях по обе стороны Атлантики, утверждают, что Антуану нет равных ни в Европе, ни в Америке. За исключением, пожалуй, Энрике.

– Энрике?

– Нашего второго шеф-повара. Его смена завтра.

– С моей стороны, наверное, нескромно, мистер Картер, выдвигать претензии к «Кампари»? – Судя по улыбке, это было сказано без всякого желания меня задеть.

– Вовсе нет, сэр. Но дайте себе еще немного времени. Следующие сутки и Энрике убедят вас скорее, чем я.

– Ваша взяла! – Он снова улыбнулся и потянулся за бутылкой «Реми Мартен». Подав кофе, официанты удалились из столовой. – А что насчет расценок?

– Они ужасны, – согласился я. Я говорил так всем пассажирам, и, похоже, им нравилось это слышать. – Мы предлагаем то, чего не предлагает ни одно другое судно в мире, но цены у нас все же за гранью приличий. Мне об этом сказало не меньше дюжины гостей из тех, что присутствуют сейчас здесь. При этом для большинства из них это уже третий круиз с нами.

– Справедливое замечание, мистер Картер, – вмешался в наш разговор Тони Каррерас. Говорил он именно так, как можно было ожидать: неторопливо, взвешивая каждое слово, глубоким звучным голосом. Тони посмотрел на отца. – Помнишь список желающих попасть на «Кампари» в конторе «Блу мейл»?

– А как же. Мы были в самом низу списка, и какого списка. В нем половина всех миллионеров Центральной и Южной Америки. Полагаю, мы можем считать, что нам повезло, мистер Картер, поскольку мы были единственными, кто смог принять ваше приглашение в столь сжатые сроки. Но совершенно неожиданно на Ямайке одна из кают освободилась. Не могли бы вы хотя бы в общих чертах рассказать о маршруте нашего плавания?

– Предполагается, что это как раз то, что добавляет нам привлекательности, сэр. Отсутствие заданного маршрута. Наше расписание главным образом зависит от наличия и назначения грузов. Одно могу сказать наверняка: в конечном счете мы прибудем в Нью-Йорк. Большинство наших пассажиров сели на борт именно там, а пассажирам нравится, когда их возвращают в порт посадки. – Про Нью-Йорк он и так знал, потому что гробы направлялись именно туда. – Возможно, сделаем остановку в Нассау. Все зависит от настроения капитана. Компания предоставляет ему свободу действий в выборе маршрута – конечно, с учетом пожеланий пассажиров и прогноза погоды. Сейчас сезон ураганов, мистер Каррерас, или он вот-вот наступит. Если прогноз будет неблагоприятный, капитан Буллен направится в открытое море и остановки в Нассау не будет. – Я улыбнулся. – Мы на «Кампари» гордимся тем, что делаем все возможное, чтобы не вынуждать наших пассажиров мучиться морской болезнью.

– Какая предупредительность с вашей стороны, – пробормотал Каррерас и испытующе на меня посмотрел: – Но насколько я понимаю, в один-два порта на Восточном побережье мы все-таки зайдем?

– Не имею представления, сэр. Обычно заходим. Но опять же все зависит от капитана, а как поведет себя он, зависит от доктора Слингсби Кэролайна.

– Они все еще его не поймали! – провозгласила мисс Харбрайд своим резким, сиплым голосом. Она осуждающе нахмурилась, демонстрируя пылкий патриотизм свежеиспеченной американки, и оглядела сидящих за ее столом с равной долей подозрения. – Невероятно! Совершенно невероятно. Я до сих пор не могу в это поверить. Американец в тринадцатом поколении!

– Мы наслышаны об этом персонаже. – Как и его отец, Тони Каррерас получил образование в одном из университетов Лиги плюща, но по-английски изъяснялся с куда меньшей щепетильностью. – Я имею в виду Слингсби Кэролайна. Но какое отношение этот парень имеет к нам, мистер Картер?

– Пока он в бегах, каждое грузовое судно, отчаливающее от Восточного побережья, тщательнейшим образом досматривается, чтобы убедиться, что ни его, ни «Твистера» на борту нет. Оборачиваемость грузовых и пассажирских судов снизилась в разы, портовые грузчики сидят без работы. Они объявили забастовку, и все идет к тому, что, вдрызг разругавшись с властями, они продолжат бастовать до тех пор, пока доктора Кэролайна не поймают. Если его вообще поймают.

– Предатель! – воскликнула мисс Харбрайд. – В тринадцатом поколении!

– Значит, мы будем держаться подальше от Восточного побережья? – уточнил Каррерас-старший. – Во всяком случае, до тех самых пор?

– Как можно дольше, сэр. Но в Нью-Йорк зайдем точно. Когда – не знаю. Но если забастовка там еще не закончится, возможно, сначала пройдем вверх по реке Святого Лаврентия. Посмотрим, как сложится.

– Романтика, тайны и приключения, – улыбнулся Каррерас. – В точности как обещают ваши буклеты. – Он заглянул мне через плечо. – Похоже, это к вам, мистер Картер.

Я развернулся на стуле. Пришедший был действительно по мою душу. Ко мне в безупречно выглаженной форме, крепко зажав под мышкой левой руки форменную фуражку, приближался Рыжик Уильямс – так его прозвали из-за копны огненно-рыжих волос. Рыжику, нашему самому юному кадету, было всего шестнадцать. Он был отчаянно застенчив и до крайности впечатлителен.

– В чем дело, Рыжик? – По старинному обычаю к кадетам всегда обращались по фамилии, но только не к Рыжику. Назвать его как-то иначе даже язык не поворачивался.

– Капитан желает всем хорошего вечера, сэр. Не могли бы вы подняться на мостик, мистер Картер?

– Сейчас поднимусь. – Рыжик развернулся к выходу, и тут я заметил блеск в глазах Сьюзен Бересфорд, который обычно предвещал какой-нибудь выпад в мой адрес. Можно было предположить, что она пройдется по моей незаменимости, по отчаявшемуся капитану, призывающему в последний момент своего верного слугу, чтобы спасти ситуацию, и хотя я не думал, что она будет вести подобные разговоры при кадете, рисковать не хотел, поэтому поспешно поднялся, обронив: – Извините, мисс Харбрайд, извините, джентльмены. – И торопливо последовал за Рыжиком, ожидавшим меня в коридоре.

– Капитан у себя в каюте, сэр. Он попросил зайти к нему.

– Что? Но ты же сказал мне…

– Я знаю, сэр. Я исполнял приказ капитана. На мостике остался мистер Джеймисон. – (Джордж Джеймисон был у нас третьим помощником.) – А капитан Буллен у себя в каюте. С мистером Каммингсом.

Я кивнул. Теперь я вспомнил, что, выходя, не заметил Каммингса за его любимым столом, хотя он определенно был там в начале ужина. Каюта капитана находилась сразу под мостиком, и я был там уже через десять секунд. Постучал в полированную тиковую дверь и, услышав грубоватый ответ, вошел.

«Блу мейл» определенно не скупилась на своего коммодора. Даже капитан Буллен, отнюдь не сибарит, никогда не жаловался на слишком тепличные условия. Его каюта состояла из трех комнат и ванной, отделанных будто для проживания миллионера. Салон, где я сейчас находился, служил прекрасным примером убранства во всех остальных помещениях: винно-красный ковер, в котором ноги буквально утопали, темно-малиновые шторы, полированные панели из белого клена, узкие дубовые балки по потолку, дубовые, отделанные зеленоватой кожей кресла и небольшой диванчик. Стоило мне войти, как я наткнулся на взгляд капитана Буллена: он не был похож на человека, наслаждающегося домашним уютом.

– Что-то случилось, сэр? – спросил я.

– Садитесь, – махнул он на кресло и вздохнул. – Еще как случилось. Бенсон Банановые Ноги пропал. Уайт доложил десять минут назад.

«Бенсон Банановые Ноги» звучало как кличка одомашненного примата или же в лучшем случае как профессиональное прозвище борца в захудалом провинциальном цирке, но на самом деле так звали нашего сверхобходительного, лощеного, опытнейшего старшего стюарда Фредерика Бенсона. Он обладал заслуженной репутацией поборника строгой дисциплины, и именно один из его разобиженных подчиненных, получая суровую, но справедливую выволочку, обратив внимание на незначительный зазор между коленями Бенсона, окрестил его заново, как только тот повернулся к нему спиной. Прозвище прилипло главным образом из-за своей абсурдности и совершеннейшей неуместности. Уайт был помощником старшего стюарда.

Я ничего не сказал. Буллен не любил, когда кто-нибудь, особенно его помощники, переспрашивал или выказывал лишние, по его мнению, эмоции. Вместо этого я посмотрел на человека, сидящего за столом напротив капитана. На Говарда Каммингса.

Каммингс, начальник хозяйственной службы корабля, маленький, пухленький, добродушный и дьявольски проницательный ирландец, был вторым после Буллена человеком на «Кампари». Никто этого не оспаривал, хотя сам Каммингс и виду не подавал, что это так. На пассажирском корабле хороший начальник хозяйственной службы ценится на вес золота, а Каммингс так и вовсе был бесценной находкой. За три года, что он проработал на «Кампари», мы почти не сталкивались с разногласиями или недоразумениями со стороны пассажиров, не говоря уже о жалобах. Говард Каммингс был гением в разрешении споров, нахождении компромиссов, обузданию задетых чувств и вообще по части обращения с людьми. Капитан Буллен скорее согласился бы отрубить себе правую руку, чем отпустить Камминга с борта «Кампари».

Я обратил внимание на присутствие Каммингса по трем причинам. Он знал обо всем, что происходит на «Кампари», от сделок о покупке контрольных пакетов акций, которые тайно планировались в телеграфном салоне, и до любовных переживаний самого юного кочегара в машинном отделении. Именно он отвечал за всех стюардов на корабле. И наконец, он был близким другом Банановых Ног.

Каммингс поймал мой взгляд и покачал темноволосой головой:

– Извините, Джонни. Я знаю не больше вас. Видел его незадолго до ужина, было примерно без десяти восемь, как раз когда я пропускал по стаканчику с нашими гостями. – Себе Каммингс всегда наливал из специальной бутылки из-под виски, наполненной имбирным элем. – Здесь только что был Уайт. Говорит, что во время вечерней уборки видел Бенсона в шестой каюте примерно в восемь двадцать – полчаса назад… нет, теперь уже около сорока минут. Он думал, что скоро увидит его опять, потому что за последние пару лет они с Бенсоном обзавелись привычкой в хорошую погоду устраивать себе перекур на палубе, пока пассажиры заняты ужином.

– Всегда в одно и то же время? – перебил я.

– Именно. Около восьми тридцати, самое позднее в восемь тридцать пять. Но сегодня что-то пошло не так. В восемь сорок Уайт отправился за Бенсоном в его каюту. Там его не было. Собрал на поиски с полдюжины стюардов, но пока безуспешно. Тогда он послал за мной, а я пошел к капитану.

А капитан послал за мной, подумал я. Всякий раз, когда впереди маячит грязная работенка, зовут старого верного Картера.

Я взглянул на Буллена:

– Обыск, сэр?

– Так точно, мистер. Вот же непруха! Одна чертова головная боль за другой. Действуйте по возможности тихо.

– Конечно, сэр. Могу я привлечь Уилсона, боцмана, нескольких стюардов и матросов?

– Вы можете привлечь хоть самого лорда Декстера вместе с его советом директоров, только найдите Бенсона, – проворчал Буллен.

– Есть, сэр! – Я повернулся к Каммингсу. – У него ведь не было проблем со здоровьем? Головокружений, склонности к обморокам, сердечным приступам и тому подобного?

– Плоскостопие, да и только, – улыбнулся Каммингс, хотя ему сейчас было не до улыбок. – Месяц назад прошел медицинское освидетельствование у доктора Марстона. Здоров на все сто. А плоскостопие – это профессиональное.

Я снова повернулся к капитану Буллену:

– Будет ли у меня минут двадцать, от силы полчаса, чтобы для начала провести негласный осмотр, сэр? Вместе с мистером Каммингсом. Без ограничений, сэр?

– В разумных пределах, конечно.

– Без ограничений, – настаивал я. – Или я только зря потрачу время. Вы же понимаете, сэр.

– Боже мой! Прошло всего пара дней после нашей той заварухи на Ямайке! Помните, как отреагировали пассажиры, когда таможня с американским ВМФ шерстили их каюты? Совет директоров придет в восторг, когда узнает. – Он устало поднял глаза. – Полагаю, вы имеете в виду пассажирские помещения?

– Мы все сделаем тихо, сэр.

– У вас есть двадцать минут. Я буду на мостике. Постарайтесь по возможности не спровоцировать конфликта.

Мы вышли, спустились на палубу А, свернули сначала направо, потом налево в стофутовый центральный коридор между каютами. На палубе А их было всего шесть, по три с каждой стороны. В середине коридора обнаружился Уайт, который нервно расхаживал взад-вперед. Я поманил его, и он торопливо направился к нам – худой, лысеющий индивид с выражением вечной муки на лице, страдающий от двух недугов сразу: хронического несварения и излишней добросовестности.

– У вас при себе все ключи, Уайт? – уточнил я.

– Да, сэр.

– Прекрасно. – Я кивнул на первую главную дверь справа, каюту номер один по левому борту. – Откройте ее, пожалуйста.

Он открыл. Я скользнул в каюту, Каммингс за мной. Свет зажигать не пришлось, он и так горел. Просить пассажиров «Кампари», спустивших целое состояние на билеты, выключать за собой свет все равно без толку, они еще и оскорбятся.

В каютах «Кампари» не было коек. Массивные кровати с пологом на четырех столбиках были снабжены скрытыми бортами, они автоматически поднимались при сильной качке. Отличная работа метеорологической службы и широты, в которых проходило плавание, позволяли капитану Буллену избегать штормов по пути нашего следования, а если добавить к этому стабилизаторы качки системы «Денни-Браун», то не думаю, чтобы эти борты хотя бы раз испытывались в деле. Морской болезни на «Кампари» места не было.

Каюта состояла из спальни, примыкающего к ней салона и ванной комнаты. За салоном располагалось еще одно помещение. Все иллюминаторы с листовыми стеклами выходили на левый борт. Нам хватило минуты, чтобы обойти все помещения, заглянув под кровати, в буфеты, шкафы, за шторы – одним словом, везде. Ничего. Мы вышли.

Снова оказавшись в коридоре, я кивнул на дверь напротив. Каюта номер два.

– Теперь сюда, – сказал я Уайту.

– Извините, сэр. Сюда нельзя. Здесь старик со своими сиделками. Сегодня вечером им отнесли три подноса с ужином, дайте-ка вспомнить… да, сэр, около шести пятнадцати, и мистер Каррерас, джентльмен, который сегодня поднялся на борт, распорядился, чтобы его не беспокоили до утра. – Уайт явно наслаждался сложившейся ситуацией. – Строго распорядился, сэр.

– Каррерас? – Я посмотрел на начальника хозяйственной службы. – Какое он имеет к этому отношение, мистер Каммингс?

– Вы разве не слышали? Видимо, нет. Похоже, мистер Каррерас-отец является старшим партнером в одной из крупнейших юридических фирм страны – «Сердан и Каррерас». Мистер Сердан, основатель фирмы, и есть тот самый пожилой джентльмен из этой каюты. Вроде как его восемь лет назад разбил паралич, но он довольно крепок для калеки. Все это время он находился на попечении своего сына и невестки – Сердан-младший станет следующим старшим партнером Каррераса – и, полагаю, попортил им немало крови. Как я понял, Каррерас взял мистера Сердана с собой в круиз главным образом для того, чтобы дать им передохнуть. Каррерас, естественно, чувствует за него ответственность, поэтому, наверное, и дал Бенсону такое распоряжение.

– Как-то не очень он похож на умирающего, – заметил я. – Никто не желает ему смерти, я просто задам ему пару вопросов. Или сиделкам.

Уайт открыл было рот, чтобы снова возразить, но я бесцеремонно протиснулся мимо него и постучал в дверь.

Ответа не последовало. Я подождал с полминуты, затем постучал снова, погромче. Уайт с осуждающим видом стоял рядом, окаменев от возмущения. Я не обращал на него внимания и уже поднял руку, чтобы от души ударить по двери, когда услышал шаги и дверь вдруг отворилась.