Окаменяющая взглядом

Алишер Таксанов

Окаменяющая взглядом

Из дневника комсомсольца Вякина, летящего в космосе

(Фантастическая юмореска)

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ – СТАРТ!

До старта оставались считаные секунды. По сигналу я занял своё законное место в кресле, напоминaвшем табуретку с претензией на эргономику, и с трудом пристегнулся, потому что ремень заедал – как, впрочем, всё на борту «Лампочки Ильича». Мои друзья – в основном, слесари-сантехники с планеты Земля – последовали моему примеру, шурша комбезами и матерясь в три этажа: у троих ремни были перепутаны, у одного – замок намертво заржавел.

Космолёт «Лампочка Ильича», висящий в безвоздушной тишине где-то между Луной и Землёй, неторопливо разворачивался носом в сторону звезды Летающая Барнарда. Именно там, среди мнимо-благодатных планет, мы собирались строить коммунизм – тот самый, настоящий, без купюр и бюрократов. Мир без конкуренции, капитала, мафии, социального неравенства и хищнических буржуев с их яхтами, коттеджами и жевательной резинкой. Мир без рекламы, где туалетная бумага – это право, а не роскошь.

В нашем отсеке – техническом, с жирным слоем советской смазки на стенах и запахом машинного масла, смешанного с пельменями, – щёлкали приборы. Они фиксировали стабильность систем жизнеобеспечения и, возможно, наш пульс. Косморг Иванов, красноглазый, как идеологическая тревога, прошёл по рядам, проверяя, чтобы каждый из нас сжимал в руках Устав ВЛКСМ. Те, кто держал его левой рукой, получали окрик и незамедлительный выговор.

– Во время разгона, – прорычал Иванов, – исполнить «Интернационал» без фальши! Иначе – коллективное собрание и занесение в личную карточку! А это, товарищи, значит: ни борща, ни дополнительных носков в космосе. А вы попробуйте выжить без носков при температуре минус двести семьдесят три!

Мы клятвенно пообещали быть ответственными, бдительными и, в случае чего, дать отпор любой вражеской вылазке, даже если это будет буржуй в меховом шлеме с гитарой.

Из динамика доносился приглушённый, но злой спор между командиром и секретарём парткома. Они уже десять минут выясняли, кто имеет право нажать заветную кнопку старта.

– Я, как высшее политическое руководство корабля, обязан дать начало историческому рывку в коммунизм! – визжал секретарь, пуская из ушей пар идеологического жара.

– А я, как командир, отвечаю за всю эту жестянку с людьми! – рявкал капитан, прижимая к груди пульт, будто новорождённого.

Сквозь щёлку динамика послышался чей-то звериный рык – скорее всего, начальника космического КГБ:

– Идиоты! Жмите на кнопку, пока не поздно! Генсек вам яйца открутит, засушит и отправит на Красную площадь как сувенир!

Секретарь и командир замерли, переглянулись с выражением: «Ты нажмёшь? – Нет, ты!» – а потом, спотыкаясь, как пионеры на физре, вдвоём сунули руки к кнопке и нажали.

С глухим гудением стартовали двигатели. Всех нас – сантехников, слесарей, инженеров, идеологов и прочих романтиков с ящиками инструментов – вдавило в кресла. Гравитация выжала из нас всё лишнее, кроме чувства долга и начальной строчки:

– Вставай, проклятьем заклейменный! – хором заорали мы, едва не поперхнувшись собственными голосами.

«Интернационал» разносился по радиоэфиру солнечной системы. Жители Земли и Луны, которым не хватило билетов на «Лампочку Ильича», махали нам вслед тряпками и полотенцами, кто-то запускал в небо красные воздушные шары и бутылки с записками.

Они верили, что «Лампочка» проложит дорогу и для них. Что за ней отправятся и «Большевик», и «Вся власть Советам» – звездолёты мечты, ныне в стадии вечного согласования и проектирования.

А капиталисты, скрежеща зубами, лопались от злобы. Их жалкие СМИ твердили, что мы улетели в мусорном баке с двигателем. Мы же, коммунисты, плевали на это с орбиты – весело, мелко, но с душой.

Двигатели натужно гудели, придавая ускорение гигантской махине, державшейся, откровенно говоря, больше на честном пионерском слове, чем на инженерных решениях. Корпус космолёта дрожал, как старая стиральная машина на отжиме, грозясь развалиться на гайки и догадки. Мы дрожали вместе с ним – и не то от страха, не то от восторга. В любом случае, наш хоровой «Интернационал» пошёл вразнос: кто на куплете, кто на припеве, а один комсомолец вообще затянул «Катюшу». В итоге, взбешённый косморг Иванов, с лицом цвета багровой идеи, рявкнул:

– Замолчать! Не позорьте великие строки таким бездарным исполнением! Вам бы в хоре буржуев гундеть, а не в первом отряде коммунизма!

Мы тут же притихли, осознав: разноса на ближайшем заседании комбюро не избежать. Утренний энтузиазм моментально сдуло, как плохо накачанный матрас.

Правда, комсоргу вскоре стало не до нас – он судорожно строчил «План воспитательной работы с рядовыми комсомольцами на текущий звездный год», в который аккуратно вписывал нас по уши: развесить транспаранты, расчистить вентиляционные шахты, прочистить трубу идеологического давления и организовать смотры строевой песни в невесомости. Короче говоря, хрячить предстояло нам, рабочему космическому классу, в то время как верхушка нажимала на кнопки и занималась стратегическими делами вроде выбора цвета ковра в рубке командования.

ПЯТЫЙ ДЕНЬ ПОЛЁТА – ПАРТИЙНЫЙ ФОРУМ

Разогнались мы знатно. «Лампочка Ильича» неслась сквозь космос, как вдохновлённый передовик социалистического соревнования, пронзая тысячи километров в секунду и оставляя за собой хвост из ионов и партийных листовок. Мы чувствовали мощь нашего корабля – такого же светлого символа для человечества, как и та самая лампочка, впервые вкрученная в избе под звонку речь товарища Ленина.

Правда, уже на второй день начали сыпаться поломки. То генератор пискнет не в той тональности, то антиграв налево заваливает, а однажды один унитаз пошёл в отказ – пришлось закрыть весь третий сектор. Все это – плоды торопливой сборки. Детали паяли впопыхах, соединения нередко не туда тыкали, лишь бы успеть к юбилею XXVIII съезда КПСС. Качество? Не смешите. Главное – успеть. Впрочем, унывать не входило в устав.

На Земле-то такое считалось нормой. Там если крыша протекает – никто не паникует. А вот если у нас потечёт… ой, мама дорогая, последствия могут быть масштаба исторического. Поэтому мы, слесари, сантехники и герои галактического труда, всегда там, где тонко, опасно и где кто-то только что забыл закрутить вентиль.

На борту без дела никто не маялся. Учителя преподавали детям основы математики, химии и обязательный курс истории КПСС. Пионервожатые объясняли, почему нельзя плеваться в скафандре и как уважать старших даже в невесомости. Инженеры вносили срочные изменения в конструкцию корабля, которой не было в чертежах, и, честно говоря, не должно было быть. А мы, рабочий костяк, – в поте лица (и других частей тела) чинили всё на ходу. Благо, на борту имелись производственные цеха, мини-заводы и один экспериментальный литейный станок, вытащенный с Митинского радиорынка.

На третьем уровне космолёта располагались поля – настоящие! – где колхозники и садоводы выращивали дыни, виноград, пшеницу и хлопок. Иногда туда сгоняли «отдыхающих»: студентов, школьников и лентяев с инженерных должностей. Те бурчали, но шли, и, конечно же, наедались там до икоты – больше, чем собирали. Урожай шёл в магазины. Бери сколько хочешь – в пределах зарплаты, карточек и наличия на складе. Дефицит, как и положено, был вечной частью социалистического быта. Особенно не хватало носков, бюстгальтеров и водки. Всё это производилось на секретной швейно-винной фабрике, оборудованной импортной техникой и находящейся в особом секторе, куда ходу не было никому, кроме особо заслуженных ветеранов лунного труда.

У врачей тоже работы хватало. Космос влияет на организм непредсказуемо: у кого-то начинали расти третьи зубы, у кого-то – третий глаз, а у одного товарища вообще вырос хвост, которым он зачем-то стал голосовать на собрании. У женщин замечались мутантские мутации вроде того же глаза (в не самых удобных местах), а у мужчин – активизация молочных желёз. Хирурги работали в две смены, отсекали атавизмы, рудименты и прочую биологическую несанкционированную инициативу. Всё ради того, чтобы к Барнарде прилетели красивые, здоровые, стройные люди, способные строить коммунизм и участвовать в праздничной демонстрации без хвоста и с нормальной грудной морфологией.

Вчера состоялся Съезд Коммунистической партии корабля. С отчётным докладом выступал секретарь парткома – бодро, вдохновенно, с интонацией знатного диктора. Мы смотрели трансляцию по внутреннему телевидению, сидя по стойке «смирно» и периодически аплодируя. Не потому что верили – нет, просто косморг Иванов стоял за камерой с блокнотиком, куда аккуратно заносил, кто сколько раз улыбнулся, кивнул и выразил поддержку.

Жить стало веселее, лететь – сложнее. Но дело наше правое, и Лампочка сияет в пустоте, как маяк в буржуазной мгле.

– Товарищи космонавты – коммунисты, комсомольцы и беспартийные! – начал секретарь под оглушительные овации в зале, перекрыв рев вентиляции и скрип сидений. – Наша цель – благородна! Мы летим к далёкой звезде, чтобы вдали от проклятого прошлого, от пережитков и пороков построить светлое будущее, которое завещали нам наши великие вожди и мыслители – Карл Маркс, Фридрих Энгельс и Владимир Ильич Ленин! – да будут они вечны в нашей памяти и уважении!

Делегаты поднялись с кресел, некоторые рывком, чуть не сбив соседей локтями, и исполнили гимн Советского Союза. Мы, находясь в бытовом отсеке, тоже дружно встали, кто с кружкой, кто с гаечным ключом в руке, и подхватили. Пели, правда, через силу – с энтузиазмом средней степени выраженности, – но внешне держались мужественно. Тем временем до нас доносился голос из транслятора, полный решимости:

– Капиталистам нас не победить! Мы обгоняем Америку по производству детских колясок, носков и трусов, оглоблей и граблей, унитазов и керамических изделий, презервативов и медикаментов от поноса! Теперь мы первые летим к звезде Барнарда, и никто за нами не угонится! А если туда сунутся империалисты, то они увидят прекрасный мир коммунизма – и будут плакать от зависти! Из-за многих световых лет до Земли и до центра галактики будет сиять коммунистическая звезда!

Мы, расчувствовавшись, тоже чуть не прослезились, поклялись быть верными Уставам КПСС и ВЛКСМ, клялись следовать программам, заветам, постановлениям и циркулярам, еженедельным и квартальным, принимать активное участие в реализации решений партхозяйственных совещаний и руководствоваться ими в каждодневной жизни.

После речей прошёл праздничный концерт, транслировавшийся по всей корабельной сети. Пели школьники, играли на баянах рабочие, танцевали пионеры в красных галстуках, а акробаты из инженерного блока показывали «полёт Гагарина» в условиях невесомости. Закрыли вечер сытным ужином. Делегатам форума достались деликатесы – красная икра, шампанское, сыр «Голландский» и колбаса из мясозаменителя. А нам – пшённая каша с рыбной котлетой и компот из сухофруктов. И всё равно мы были рады: ведь коммунизм – это равенство, братство и скромность! А делегатам полагается по статусу – они же несут особую ответственность за наш моральный и технический климат!

ТРИ С ПОЛОВИНОЙ НЕДЕЛИ ПОЛЁТА – МИМО МАРСА

Сегодня по внутреннему радио объявили, что наш корабль пересекает орбиту Марса. Кто был не занят устранением протечек или ремонтом систем водоснабжения, рванул к смотровым иллюминаторам. Мы столпились у обзорного блока №7, из которого видна красная планета – сияющая в темноте, словно румяное лицо комсорга после третьего бокала за исполнение плана.

Смотрели строго организованно, под надзором партийных кураторов, потому что Марс – территория враждебная. Там, как нам уже сообщали в газете «Вперёд – к Барнарде!», хозяйничают капиталисты из Японии, Австралии, США, Канады, Турции и прочих разлагающихся наций. В последнем номере писалось: «Трудящиеся Марса не раз выступали против угнетателей, проводя стачки, демонстрации и массовые самоорганизованные беспорядки, но все они были задавлены полицией, охраной и боевыми дронами!»

Оказывается, мы, экипаж «Лампочки Ильича», коллективно выразили возмущение арестом некоего анархо-мафиозного революционера, который хотел взорвать водонапорную башню, обеспечивающую богатые кварталы. Честно говоря, никто из нас об этом не знал, но мы горячо поддержали. Кто против капиталистов – тот с нами.

Газету я прочёл и завернул в неё свежую рыбу – выдали по талону на рыбный день. Мама сварила уху в нашей квартире-отсеке, и вся семья собралась за ужином. Мой младший брат, надев будёновку, сидел за старым компьютером и рубил белогвардейцев и самураев в игре «Смерть буржуям 3D». Папа задержался – он старший сталевар на пятом ярусе, завод далеко, аврал, наверное.

Я же нашёл возле инженерного шлюза смотровое окошко – выход в открытый космос, плохо задраенный щитами. Через него наблюдал за Марсом. Планета горела огнями и рекламами. Даже с такого расстояния были различимы надписи: «I love you», «Sony», «Disco von DJ Buchacha», «Sex und Porno», «Tres amigos es cafe mejor» и прочие капиталистические лозунги. Мне даже стало интересно – что там у них происходит? Какая, должно быть, яркая, жуткая, разгульная жизнь.

Потом мне стало стыдно. Я – комсомолец Вяткин, потомственный рабочий, мечтаю о праздной жизни на развращённом Марсе? Немедленно задраил лаз и запер щит на три шпингалета – чтобы ни одна душа не поддалась соблазну чуждой идеологии. Всё правильно. Мы – будущее человечества. Они – блестящий, но гниющий фантик. Пусть сияет наша звезда – звезда коммунизма!

ВТОРОЙ МЕСЯЦ ПОЛЁТА – ЗА ОРБИТОЙ ЮПИТЕРА

Подлетая к поясу астероидов, командир Кочетков приказал быть предельно внимательными. Все зависело теперь от мастерства пилотов: только им по силам было отвернуть «Лампочку Ильича» от особо крупного небесного тела и тем самым предотвратить столкновение, равное по последствиям падению рабочего профсоюза в капиталистическую яму. Для этих дней на борту ввели сухой закон – даже те, кто не стоял у штурвала, были обязаны пить исключительно кисель, компот и настой шиповника, чтобы сознание оставалось бодрым, а печень – революционно чистой.

Мы, рядовые жители космолёта, дежурили у обшивок, в которые с шипением и пуками выбрасывались струи специальной тягучей резины из баллонов – ей латали микропробоины от метеоритной дроби, едва заметной, но потенциально смертельно опасной. Руки у нас липли, лицо тоже, но это была борьба – борьба за выживание и за коммунистическое завтра.

К счастью, пронесло. К Юпитеру вышли с минимальными повреждениями. Мелочь: пара вмятин, царапин и одно выбитое окно в сортире третьего класса. Все быстро заделали, выдали виновным общественное порицание и дополнительные смены по чистке вентиляции.

Но не обошлось без потерь. Пионер Сергей Ирискин, проходя мимо одной из пробоин, героически закрыл её собственным телом, остановив утечку воздуха. Он погиб мгновенно, задохнувшись с песней «Орлёнок» на губах. После мы, пионеры, комсомольцы и коммунисты, стоя у его гроба (гроб сварили на заводе из старых кастрюль), клялись не забыть имя героя. Обещали, что назовём его именем одну из планет у Летающей Барнарда, желательно не слишком газовую и не радиоактивную.

Родителям Ирискина вручили пособие, торжественно произнесли речь, подарили будильник с советской символикой и медаль «За героизм в космосе». Самого Сергея похоронили на кладбище пятого отсека, где уже покоились два десятка других товарищей, в основном павших от несоблюдения техники безопасности, неосторожного обращения с бытовым оборудованием и – что скрывать – алкоголя.

Да, об алкоголе. С этим на «Лампочке Ильича» боролись как с кибернетикой при Сталине. Врачи ежедневно зачитывали лекции, показывали агитационные фильмы, в которых лунатики, выпившие спирта, обрастали рогами, клешнями и превращались в агентов НАТО. Комсомольцы подписывали торжественные обещания быть трезвыми как пролетарская совесть. Подписывали, конечно, все, но…

Но случилась свадьба – у Юпитера, с видом на Большое Красное Пятно. Женились: сантехник Гаврила (простой, с мозолями, но с душой) и портниха Аэлита (шила шапки с красной звездой и кружевные трусы по вечерам). Целыми неделями они и их родственники копили провизию. Стол ломился от яств: колбаса из пищевого суррогата, шашлык из сои, макароны по-флотски из макарон и отсутствия флота, суп с капустой и пригоршней редиски. А вот «выпить» – увы…

Однако сестра Аэлиты работала в продуктовом магазине и сумела каким-то образом отсыпать тридцать шесть кило сахара – стратегического ресурса. Из него в подвале отсека сварили самогон – дюжину бутылок под видом минералки «Космоквас-7». Пили его осторожно, глазами поглядывая на портреты Ленина, но пили.

Я выпил. Глоток, второй… всё закружилось. Последнее, что помню – тост за светлое будущее и за победу над империализмом. Проснулся я в кабинете участкового Хаджиматова. Протокол был уже почти готов, и моя фотография уже вклеивалась в папку с пометкой «возможный диверсант».

– Где был? – сурово спросил Хаджиматов.

– У тамбура.

– Что делал?

– Пытался выйти в космос… с шашлыком.

– В чём был?

– В скафандре, измазанном джемом…

Выяснилось: я пытался выйти через люк в открытый космос, размахивая куриным окорочком, и звал молодежь за собой, утверждая, что «на Марсе девчонки веселей» и «там весёлый капитализм с дискотекой». Старший лейтенант решил, что я действую в интересах буржуазной разведки. Какой именно – пока уточнялось.

Меня допрашивали. Я покаялся. Назвал источник алкоголя. В итоге против родственницы Аэлиты возбудили дело, лишили её должности и сослали на хлопковые поля в аграрном секторе космолета. Вместо неё в магазин устроилась жена Хаджиматова, которая, говорят, уже с первого дня начала торговлю нижним бельём из подполы.

А я дал себе клятву: ни капли! С этого дня – война пьянству! Галактического масштаба!

И как только Юпитер остался за кормой – представился случай проверить эту клятву…

ТРЕТИЙ МЕСЯЦ ПОЛЁТА – ПЕРВЫЙ МОЙ ДОНОС

Сегодня я стал участником события, которое, возможно, войдёт в историю «Лампочки Ильича» как поворотный момент в борьбе с моральным разложением и идеологической диверсией. Всё началось, как ни странно, с обычной проверочной прогулки по техническому отсеку, где я застал Героя Социалистического Труда Михаила Сергеевича Брелкова, слесаря с двадцатилетним стажем и восемью орденами на груди, сидящим в позе ленивого кота на рабочем стуле.

В одной руке он держал бутылку. Я подошёл ближе. На этикетке чёрным по белому было написано: «Martini». Ого!, – подумал я. Иноземный напиток, из самого логова капитализма. Такого в наших универсамах и на складах трудкорабля быть не могло! Но ещё больше меня поразило то, что валялось у него под ногами.

На полу лежал глянцевый журнал – яркий, глянцевитый, вызывающе праздничный. Не наш, не из типографии «Красное знамя», а с обложкой, на которой красовалась полуголая женщина с… с такими формами, что мне, стыдно сказать, захотелось икнуть, заикаться и заплакать от нехватки кислорода в легких. Я аккуратно поднял журнал. Это был Playboy, свежий номер. Слово английское, значит, вражеское. И не просто вражеское, а разлагающе-похотливое.

Михаил Сергеевич дремал, его скафандр был заляпан неизвестными субстанциями, возможно, следами эпоксидки или космической пыльцы, но, судя по всему, он недавно выходил за борт – возможно, чинил обшивку, как и полагается по графику. Хотя, зная наши материалы, дыры на корпусе могли быть вызваны даже чихом в космосе или попаданием пылинки массой 0,0001 грамма. Корабль старел, как осетрина на рынке: с каждым днём обвисал, потрескивал, ржавел и вонял алюминием. Иногда мне казалось, что до Барнарды мы долетим не на корабле, а на дырявом тазу, из которого сифонит воздух и капает идеология.

Я повернулся к двери, но Брелков проснулся. Его глаза были мутные, как Нептун под утро.

– А-а-а, космосолец Вяткин! – прохрипел он, узнав меня. – Как дела, сынок?

– А это что? – спросил я, указывая на журнал, при этом стараясь смотреть в сторону. Пионерская совесть трещала по швам.

Слесарь засмеялся, в пьяном угаре начал бормотать что-то про естественные желания, про то, что «в СССР был, есть и будет секс», и что, дескать, нечего делать вид, будто нас всех вырастили в бочках с рассолом. Я заткнул уши. Мне не нужно было это знать. Не хочу! Пусть об этих вещах говорит партия – тихо, осторожно, на закрытых заседаниях.

Но потом Михаил Сергеевич выложил нечто поистине страшное. Оказывается, вокруг «Лампочки Ильича» кружатся контрабандисты. Да-да! Прямо в околокорабельном пространстве шныряют ракетные мотоциклы с торговцами всяким развратом и антипатриотической дрянью. Стоит кому-нибудь выйти в открытый космос на ремонт, как тут же к нему подплывают трое в шлемах и предлагают купить – то журнал, то духи, то видеокассеты с танцами и неприличными названиями. А платёж там не принимают: коммунистическая тенга у них не в ходу. Приходится менять – запчасти, инструменты, возможно, даже куски обшивки!

– Ни хрена себе, – подумал я, – так мы ж так и без кислорода останемся! Без шасси! Без резервного реактора!

Сказав это, Брелков хрюкнул, глотнул «Мартини» и моментально отключился. Я недолго думал. Взял журнал, вытащил бутылку у него из руки (та оказалась наполовину пустой), и рванул на шестой уровень, в сектор №2 – туда, где размещались компетентные органы.

На полпути меня перехватил старший лейтенант Хаджиматов. Пузатый, весёлый, но опасный. Он прищурился:

– Куда несёшься, Вяткин? Опять на люк собрался?

Я покраснел, вспомнив эпизод с шашлыком в космосе. Пришлось ему всё рассказать. Прямо на месте показал улики. Лейтенант сначала развеселился – уставился на обложку, хрюкнул от удовольствия – а потом осуровел, как мясо в морозилке.

– Ко мне в кабинет, Вяткин.

Там он устроил допрос. Снял отпечатки пальцев, сфотографировал меня с двух ракурсов – я чувствовал себя как минимум Штирлицем, попавшимся на краже гвоздей. Потом включил видеомагнитофон и записал моё показание.

В конце он заявил:

– Теперь официально будет так, что я разоблачил подрывную деятельность слесаря Брелкова! А ты будешь свидетелем.

Я кивнул. Что ж, первая доносная ласточка вылетела. Надеюсь, в направлении коммунизма.

Потом я позвонил начальнику КГБ космолёта, попросился на приём – дело, мол, государственной важности. Он согласился, хоть и с ворчанием: «Если опять про спирт в гидропонной теплице – сам будешь туда с лейкой ходить!» Я покраснел, пробормотал, что всё серьёзно. Приняли меня быстро – допросы, как оказалось, он любил устраивать не только на подозреваемых, но и на добровольцах.

Чем всё это закончилось, я узнал через два дня – по телевидению, прямо в столовой во время завтрака. Вся «Лампочка Ильича» прильнула к экранам. В эфир шла специальная передача «На орбите нравственности», и её ведущим был сам секретарь парткома, мрачный, сжатый, как пресс-автомат. Он торжественно, с гневом и презрением в глазах, снимал с груди бледного, опустошённого Михаила Сергеевича его Звезду Героя Социалистического Труда. Гвоздики с фланелевой ленты отлетели прямо на пол. За ним выступил командир корабля. Он потрясал в одной руке порножурналом, в другой недопитой бутылкой «Мартини», и с чувством глубокого омерзения дал Михаилу Сергеевичу пинка под зад, что тот аж сделал шаг в сторону и чуть не упал на камеры.

Дальше был суд – скорый, закрытый, зато показанный по всему кораблю в записи. Слесаря Брелкова обвинили в измене родине – за то, что покупал и хранил контрабандную капиталистическую продукцию, портил моральный климат, а также, как выяснилось в ходе следствия, обменял литой бронзовый кран из служебного душа на упаковку жвачки и магнитофон. Приговор: три года лишения свободы с отбыванием срока в тюремном блоке на первом уровне «Лампочки Ильича».

В тот же вечер его туда и отправили. Без звезды, без ремня и без прощания.

Тем временем начальник КГБ, гордый как павлин, вручил Ходжиматову медаль «За бдительность», прямо в прямом эфире. Тот, конечно, расплывался от счастья, словно кусок масла в супе. А парторг выступил с программной речью:

– Товарищи! Это стало для нас уроком. Даже Герои могут оказаться слабы перед сладким, тлетворным призраком капитализма. Но наша бдительность – наш щит! Разоблачайте, сообщайте, следите. Не дайте тьме проникнуть в светлый отсек нашего будущего!

Он призывал всех быть твёрже, мужественнее, патриотичнее. На экране позади него горел лозунг: «Нам не нужен Play Boy – у нас есть Родина!».

Коллеги мои кивали – кто с убеждением, кто из страха, кто просто для приличия. Но в глазах у многих была растерянность. Тихо переговаривались: кто же выдал Брелкова? Старик ведь всем помогал, учил, подкручивал гайки, делился пайком и анекдотами. Был весёлым, добрым и справедливым. Кто же сдал?