Жестокеры

– Я же тебе сказала! Два раза повторила. Что тебе еще от меня надо?

При любых моих попытках обратиться к девицам за помощью, они шикали на меня и озирались по сторонам. Когда я задавала какой-либо вопрос впервые, мне с раздражением отвечали: «Ну сколько можно об этом спрашивать?». И возмущенно переглядывались.

Никто ничего не хотел объяснять. Мне отвечали нехотя, хотя девицы не были особо заняты: в основном курили, болтали или пили на кухне десятую чашку кофе. Мне постоянно пытались указать, словами или взглядом, что я – досадная неприятность, которая вклинилась в их привычный «рабочий» уклад. Какая-то назойливая и любопытная муха, которая летает и жужжит тут, беспокоя всех.

Никто не собирался мне помогать. Никто не собирался ничего объяснять. Вникать во все самостоятельно было невероятно сложно. Информация на компьютере была не систематизирована. Каталоги тоже лежали где попало, в самых разных местах – даже под столом у Эллы. И их было так много, трудно было разобраться, где что. Но еще больше было самих образцов – целые груды. И многие из них просто валялись на полу, в пыли, без этикеток и ценников…

«Это просто какая-то помойка!» – думала я, осматривая все эти залежи.

Когда я спрашивала про очередной образец, выловленный из очередной груды образцов, девицы фыркали и возмущенно взрывались, не забывая при этом многозначительно переглянуться:

– Это же N, фабрика С! Как можно этого не знать?

И как я должна была об этом догадаться, если на несчастной деревяшке не было никакого опознавательного знака! Ни артикула, ни названия фабрики? Ничего, кроме толстого слоя пыли!

На каких-то образцах, правда, сначала были этикетки, хоть и старые, с полустертыми надписями. Но однажды девицы о чем-то пошушукались, и от их группы отделилась Элла. По очереди подходя к стеллажам и полкам с образцами, она начала срывать эти ценники, в некоторых случаях упрямо соскребывая их своими кислотными ногтями. Вскоре к ней присоединилась и усатая женщина. С недоумением наблюдала я за их странными действиями.

Было ясно одно: мои новые коллеги вовсе не собирались мне помогать. Напротив: делали все возможное, чтобы добавить мне трудностей в этой и без того нелегкой задаче – освоиться в «Искустве жить». Того, что мне отказали в помощи, девицам, как вскоре выяснилось, оказалось недостаточно. Они придумали еще одну «забаву»: зная, что я еще совсем зелененькая, не готовая к самостоятельной работе, они «скидывали» мне самые трудные случаи и самых трудных, рассерженных клиентов, с которыми я заведомо не могла справиться.

Все это придумала Полина. Видя мое замешательство, она издевательски говорила:

– Ты ведь знаешь, что у нас не принято перекладывать на кого-то своих клиентов. Это непрофессионально. Ты должна справиться сама.

Так, переложив на меня своих клиентов, меня просто бросали. А сами наблюдали за моей растерянностью и ехидно глумились, называя меня «ключевым работником». Девицы говорили, что я составлю им конкуренцию, и теперь всем придется уволиться. И, дружно смеясь, уходили курить. Возвращаясь и наполняя салон невыносимым, тошнотворным запахом табака, они высокомерно и насмешливо смотрели на меня, проходя мимо меня за свои столы. По их лицам каждый раз было понятно, что говорили они во время перекура обо мне.

Надо сказать, что курение в «Искустве жить» было возведено в культ. Курили все. Даже те, кто раньше не курил, здесь начинали. И тому была веская причина. Именно в курилке, которая располагалась на улице, за углом от центрального входа, решались важные рабочие вопросы, а также затевались интриги. Не присутствовать там было опасно: именно отсутствующий мог стать жертвой этих интриг. Повыпускать дым вместе со всеми любила и желтоглазая директриса. Часто она проводила небольшие совещания именно в курилке, с сигаретой в зубах.

У нашей штатной портнихи были слабые легкие. Курение ей было противопоказано, но она все равно курила, потому что боялась «отбиться от коллектива». Это была невысокая невзрачная женщина неопределенного возраста. У нее были маленькие черные глазки, скошенный подбородок и очень длинный, выдающийся вперед нос, из-за чего ее лицо напоминало крысиную мордочку. Повадки у швеи тоже были от маленького хищного грызуна. Когда кто-нибудь входил в ее комнатку, где она шила клиентам шторы из заказанного у нас полотна, швея подпрыгивала так, как будто ее поймали с поличным. А выражение лица у нее было такое, как будто она минуту назад натворила какую-нибудь пакость и сама этой пакости испугалась. Ее маленькие глазки все время бегали, ее хищные согнутые лапки постоянно тряслись.

Как единственная некурящая в этом салоне я пропускала все «никотиновые совещания». Вскоре появились и первые последствия. По незнанию я не выполняла многие из новых распоряжений директрисы – в известность о том, что за курением она издала очередной устный приказ, меня, разумеется, никто не ставил. Зато девицы непременно пользовались моей неосведомленностью, чтобы лишний раз обвинить меня в глупости, некомпетентности и нерасторопности.

Сколько раз в молчаливом недоумении и возмущении я поднимала голову наверх – туда, где располагался кабинет директрисы. Как я тут оказалась? Куда она меня заманила? Интересно, она сама знает о том, что творится в ее «дружном» коллективе?

***

По-доброму отнеслась ко мне только Даша – красивая девушка с огромными карими глазами и приветливой улыбкой. Она вернулась из отпуска недели через две после того, как я вышла на работу.

– О, наконец-то новый человек! – при виде меня Даша изобразила какое-то неестественное ликование. – А то так и соскучиться можно.

Я настороженно на нее посмотрела. Своей тонкой чеканной фигуркой, осанкой и волосами, собранными на макушке в тугой аккуратный пучок, Даша напоминала танцовщицу из балетного класса. Никогда раньше не доверяла таким: этаким фальш-девочкам, стянутым, подтянутым, образцово-опрятным. Мне всегда казалось, что они таят что-то темное и мерзкое под своей выглаженной и прилизанной внешностью. Так я сперва подумала и про Дашу. Но она так терпеливо отвечала на мои вопросы, подсказывала, помогала, была такой дружелюбной и внимательной, что моя настороженность быстро ушла, уступив место безграничной симпатии.

«Наконец-то, хоть одна нормальная! Даже удивительно», – думала я, все еще до конца в это не веря.

Я объяснила Даше, что мои затруднения связаны не с тем, что у меня плохая память, или что я тупая, или не хочу работать, а с тем, что большинство образцов не подписаны и никак не обозначены. Когда клиент чем-то интересуется, я не понимаю, что это – где искать цену и условия поставки. Выслушав меня, Даша добродушно рассмеялась:

– Они не подписаны, потому что нам это и не нужно: мы работаем уже давно и все эти образцы приходили при нас. Мы запоминали их постепенно.

– А других новых сотрудников, кроме меня, давно не было?

– Были. Но они как-то у нас… не приживались. Очень надеемся на тебя.

Я задала резонный вопрос: как же тогда выучить весь это ассортимент новому человеку, который пропустил постепенный процесс поступления всех этих образцов, а видит их уже все вместе – в виде никак не систематизированных залежей. Даша снова рассмеялась.

– Ты так интересно выражаешься! Не переживай! Сейчас мы пройдемся вдоль полок, и я все тебе расскажу: где какой производитель, где какая фабрика. Бери листок, будешь делать для себя пометки!

В общем, хорошенькая Даша была удивительным человеком: отзывчивым, милым, всегда готовым помочь. Она всегда была наготове, если нужно было кому-то услужить. Она легко умела найти подход к любому, включая даже вредных девиц. Она причесывала их, давала советы по поводу одежды и макияжа. Она частенько дарила им небольшие подарочки, по поводу и без – просто какие-то милые безделушки, сделанные своими руками. Она угощала девиц приготовленными ею вкусностями, которые приносила из дома. И очаровательно улыбалась при этом, и смеялась своим бархатным смехом, запрокидывая голову. От ее заботы и внимания улыбки появлялись даже на лицах таких упертых вредин, как наши коллеги.

И я не избежала Дашиной доброты и заботливости.

– Вот, угощайся – блинчики с грушевой начинкой. Я их сама приготовила.

Даша вошла с тарелочкой свернутых в рулетики блинчиков. Какой аромат она внесла с собой на нашу кухню, где благодаря специфическим вкусовым пристрастиям Эллы обычно пахло несвежей селедкой! Я отдала должное ее блинчикам.

– Спасибо. Очень вкусно!

Даша смотрела на меня, как мать, довольная тем, как с аппетитом, за обе щеки уплетает ее ненаглядный ребенок.

– Ну ладно, я пойду. А ты кушай! Не стесняйся: это все тебе.

Ее блинчики так и таяли во рту.

«Сладкие блинчики… Сладкая Даша!».

Уже через месяц с ее помощью и благодаря моим собственным усилиям, я к удивлению и досаде Полины и Эллы неплохо знала все основные товарные группы: обивочные и портьерные ткани, аксессуары к ним, камины, радиаторы. Хотя была уверена, что никогда не разберусь с этим огромным ассортиментом, никогда не смогу в нем ориентироваться. Но теперь я его неплохо знала, и не просто знала, а даже смогла полюбить. Погрузившись в изучение каталогов и образцов, я поняла, в какой интересный мир я попала. Я рассматривала паттерны, придуманными известными английскими художниками почти двести лет назад. А названия какие поэтические! Вот эта маленькая юркая птичка – «клубничный воришка»! Наверно, это был любимый персонаж у художника – он повторялся на многих дизайнах, в разных коллекциях.

Но самый сильный восторг вызвал у меня заяц. Такой живой и настоящий – как у Дюрера. С прорисованными усиками, шерстинками. Зверек склонил голову набок и кокетливо приподнял переднюю лапку. Ну разве не прелесть! Я все ждала, когда появится подходящий интерьер, чтобы можно было предложить заказчику этого зайца. А пока я частенько листала тяжелый каталог обивочных тканей, в котором он был размещен, – просто ради эстетического удовольствия.

Я поняла, что необъятный ассортимент, так пугавший меня поначалу, на самом деле предоставлял безграничные возможности для работы. Я любила составлять комбинации из разных материалов, так чтобы получались красивые сочетания по цветам и фактуре. Вот эта портьерная ткань, моя любимая, светло-зеленая, свежая, словно молодые листья на яблоневом дереве, будет так хорошо смотреться вот с этой нежно-розовой тончайшей вуалью. А к ним – бежево-кремовую обивочную ткань! Интерьер получится в такой деликатной гамме – словно подсвеченный лучами утреннего весеннего солнца. А этот сапфирово-синий бархат! Такой глубокий и загадочный. К нему так и просятся охра и золото. У нас как раз есть подходящая бахрома!

Как-то, увлекшись этим занятием, я не сразу заметила, что за мной наблюдает стоящая рядом директриса. Я невольно вздрогнула, а она удовлетворенно улыбнулась.

– Очень красивое сочетание ты подобрала, – она подошла ближе и погладила ткань. – Молодец! Мне нравится. У тебя глаз художника! – директриса провела по мне взглядом, сверху вниз и обратно. – Все, что ты делаешь, получается красиво и со вкусом.

Я смутилась от ее взгляда.

– Ведь ты же художник, так? – в голосе директрисы мне почему-то послышалась ревность.

– Нет! – я смущенно улыбнулась. – Я просто рисую иногда. Когда есть свободное время. Но такое бывает редко.

Мне почему-то стало грустно. Я задумчиво загибала уголок страницы.

– Я рада, что ты втянулась, – сказала директриса. – Скоро ты полюбишь их еще больше.

Я подняла на нее удивленные глаза.

– Кого?

– Шторы! Обивочные ткани! Камины и радиаторы.

– А, ну да…

– Отвлекись на минутку! У меня кое-что есть для тебя. Пойдем ко мне.

Наверху, в своем кабинете, директриса сказала, что, по ее мнению, я готова к самостоятельному общению с клиентами.

– Хватит подбирать такие красивые сочетания просто так. Для себя. Пора приступить к работе.

Директриса дала мне мой первый пробный заказ. Она объяснила, кто клиент, что ему требуется и как с ним связаться. Я почувствовала радостное волнение. Но директриса осекла меня, неожиданно добавив:

– Честно говоря, ты слабовата. Признаться, я была более высокого мнения о твоих способностях. Так почему-то мне показалось, встретив тебя.

Я удивленно подняла на нее глаза. Я почему-то подумала не столько о смысле ее слов, сколько о том, что она неправильно, с ошибкой построила предложение. Это резануло мне слух. И это было не в первый раз. Еще я заметила, что у директрисы явные проблемы с падежами. Впрочем, падежи – это ведь не самое главное, чтобы руководить салоном.

– Но так и быть, – снисходительно добавила директриса. – Дам тебе шанс. Не подведешь меня? Справишься?

– Справлюсь, – пообещала я, все еще в недоумении от ее предыдущих слов, мысленно переключившись с формы ее высказывания на его смысл.

Директриса прищурилась и удовлетворенно кивнула.

«Каким хищным, неприятно-кошачьим становится выражение ее лица, когда она вот так сужает глаза, – думала я, глядя на нее. – Но это ничего. Главное, что человек она неплохой. Вроде бы».

Когда я спускалась по лестнице, девицы почему-то дружно, как по команде, уставились на меня. Не обращая на них внимания, я сразу прошла к полке с каталогами, чтобы предварительно подобрать сочетания, которые могли бы понравиться клиенту, которого мне дала директриса.

***

Моя первая самостоятельная сделка прошла легко и успешно. Клиент остался очень доволен моей работой и нашим общением. Он одобрил все, что я для него подобрала, и оставил в кассе внушительную сумму денег. Когда он ушел, я села и погрузилась в дальнейшую работу по заказу: нужно было сделать заявки поставщикам, все еще раз проверить, все правильно оформить. Я делала это в первый раз и очень волновалась: боялась что-то упустить. Почувствовав на себе чей-то настойчивый взгляд, я подняла глаза: Полина сидела напротив, скрестив руки на груди, и с возмущением смотрела на меня. Казалось, она до глубины души была чем-то оскорблена. Я вернулась к работе. В конце концов, Полина не выдержала: встала, тщательно расправила складки своей юбочки и медленным шагом направилась ко мне. Сначала она молча меня разглядывала, а потом раздраженно выдохнула:

– Ах, опять этот цвет! Ты снова надела эту кофту!

– ???

– Этот дурацкий сиреневый цвет! Он меня раздражает.

Я улыбнулась. Конечно, я понимала, что Полина бесится вовсе не из-за сиреневой кофты.

«Мне нет дела до того, что тебя раздражает. И это не моя проблема».

Но взгляд Полины и что-то еще – неуловимое, невысказанное – дало мне почувствовать, что эта проблема – моя.

Вскоре у меня появились и другие клиенты. Работая над первым и над последующими своими заказами, я поймала себя на том, что делаю это с удовольствием. Правда, мой энтузиазм постоянно натыкался на какие-то специально создаваемые мне препятствия. Однажды я консультировала клиентку по текстилю для штор, когда на меня огромным разъяренным шмелем вдруг налетела Элла. Она по-прежнему всячески демонстрировала мне свое неприязненное отношение – как в день нашего знакомства. Довольно быстро я стала отвечать ей взаимностью – честно говоря, Элла тоже меня порядком раздражала. Мне не нравились ее глупость и высокомерие, ее мутные водянистые глаза и неестественно выгнутые нарисованные брови. А также наклеенные ногти кислотных оттенков, давно вышедшие из моды. И одевалась она несколько странно, особенно для своего возраста: из глубокого выреза декольте у нее постоянно вываливались ярко-оранжевые от искусственного загара груди, а из-под короткой и явно маловатой маечки выглядывали складки коричневого живота со сморщенной дыркой пупа. А когда Элла приседала, чтобы достать что-то с нижних полок стеллажей, из-под ее брюк с низкой посадкой выглядывал крошечный кружевной треугольник трусиков на необъятной заднице.

Элла оттащила меня в сторону и злобно зашипела:

– Почему ты консультируешь по этой продукции? Шторы – это моя сфера. Если приходят за шторами, нужно звать меня. Тебе же объясняли!

На самом деле, в текстиле полагалось разбираться всем сотрудникам. Просто Элла почему-то сама решила, что она разобралась в нем лучше других. На оценку Эллы себя как специалиста, на удивление, совсем не влиял тот факт, что у нее редко что-то покупали, потому что и здесь она оставалась верна своему дурному вкусу и всегда предлагала клиентам что-то кричащее, аляповатое, совершенно не подходящие под их запросы. Но это вовсе не смущало самоуверенную Эллу. И ни на сантиметр не опускало ее высокомерно вскинутую бровь и непомерно высокую планку ее ничем не обоснованной самооценки.

– Передай мне эту женщину, я ей все посчитаю, – потребовала Элла.

Я улыбнулась ей – так мило, как только могла.

– Спасибо. Мы уже все выбрали. И я сама все посчитаю.

Элла выпучила глаза.

– Что? Ты знаешь, что такое подгон, повтор рисунка? Знаешь, как задрапировать? Сможешь сама посчитать расход ткани?

– Да. Конечно.

Моя спокойная уверенность, казалось, стукнула Эллу по лбу. Она даже как-то слегка откинулась назад. Элла отыскала глазами Полину. Та ответила ей не менее обескураженным взглядом и закушенной с досады губой. Я с удовольствием оставила их недоумевать и невозмутимо вернулась к работе с клиенткой.

То, что я смогу чему-то научиться, явно не входило в их планы. После этого случая в отношении девиц ко мне появилось что-то новое: сдержанное любопытство и настороженность. И все же мне было непонятно их странное поведение. Разве мы работаем не на одну общую цель – зарабатывание денег и увеличение прибыли салона, а значит, и нашего собственного достатка, каждой из нас? Почему они делают все, чтобы мы были разобщены? Почему позволяют себе все эти выпады в мой адрес? Чего они боятся? Что я отниму их заказы? Что тем самым обворую их?

Конечно, я не могла не задаться и другим вопросом: почему на подобное поведение закрывает глаза наша директриса? Неужели она в самом деле не видит, что происходит в салоне, у нее под носом?

***

Вскоре случилось то, чего я не ожидала: я втянулась в эту работу, и, к моему удивлению, она стала мне нравиться. Но я не переставала удивляться тому, как странно здесь все устроено.

У моих новых коллег была одна общая черта: их внимание, участливость и заискивающие улыбочки заканчивались сразу после того, как клиенты оставляли деньги в кассе. Причем заискивающие улыбочки исчезали с их лиц мгновенно, буквально на глазах – словно эти рты резко застегивались на молнию. Девицы так и называли клиентов – «кошельки». Именно на этапе получения денег от «кошелька» они считали свою работу завершенной – ведь заказ оплачен, что еще от них требуется? Дальше заказам предполагалось как-то дорабатываться самим – без их участия. Девицы находили напрасной тратой времени и сил контролировать отгрузку, оперативно звонить заказчику по приходу материала. Поступивший товар копился на складе, в конце концов, переполняя его. Судьбой оплаченных заказов интересовались лишь тогда, когда на складе больше совсем не оставалось места, и прибегал разъяренный кладовщик. Или когда ожидалась зарплата и надо было прикинуть свой процент от сделок.

Мне казалось странным подобное отношение к заказам: для такого небольшого бизнеса, да еще и при таком неудачном расположении салона, который очень трудно найти в дебрях старого парка, единственный выход – это постоянные клиенты. Но девицы общались с ними так, словно им было наплевать, вернутся к нам эти люди еще раз или нет.

В «Искустве жить» мне постоянно указывали на то, что я какая-то не такая и работаю как-то не так.

Клиент стоял в раздумье, держа в руках кусок материи. Я видела, что она ему не очень нравится и нужно искать что-то другое. Я ходила вдоль полки с образцами в поисках того, что могло бы подойти. Тяжелой поступью ко мне подошла усатая женщина-сканер – ее звали Кирой.

– Дожимай! – услышала я ее сдавленный шепот над своим ухом.

– Но ему это не нужно, – так же шепотом ответила я.

– Не важно. Продавай. Ты должна продавать, разве не понимаешь? Ну вот, он уже уходит!

– Он еще придет.

– Он не вернется. Ты упустила его.

Покачав головой, она пошла за свой рабочий стол.

– Мегаменеджер! – язвительно пошутила Полина. – Она мне напоминает эту нашу… как ее… – Полина прищелкнула пальцами, – Марту!

– Ну да, – согласилась Элла. – Что-то есть.

«Марту? – подумала я, услышав эти слова. – Кто такая Марта?»

– Нет, – авторитетно заявила Кира, тяжело плюхнувшись на свой стул, от чего он жалобно скрипнул под ней. – В продажах у нее никогда ничего не получится. Не получится из нее хорошего менеджера!

– Разве что консультант, – ехидно заметила Полина, и они все рассмеялись.

В другой раз мне досталось из-за того, что я продала клиенту материал, который надо было заказывать на фабрике.

– У тебя на складе зависла целая партия бордовой портьерной ткани! А ты продаешь заказной материал! – выпучив глаза, орала Элла.

– Но сюда подойдет именно этот цвет! А не тот, который есть на складе.

– Какая разница? Продавай тот, который есть!

– Но он не сочетается по цвету с другой материей, которую выбрал этот клиент. По правилу цветовой гармонии…

Девицы дружно повернули головы в мою сторону и посмотрели на меня, как на дуру. Я осеклась и не закончила фразу.

Я же говорю, что я работала как-то не так! Я не пыталась никого дожимать. Я относилась к клиентам не как к ходячим кошелькам, а как к людям, с их запросами и потребностями, которые надо услышать и понять. Я одинаково относилась к каждому, вне зависимости от его финансовых возможностей. Я подбирала цвета так, чтобы сложилось гармоничное сочетание. А не по принципу «что завалялось на складе». Я радовалась, когда удавалось составить красивую и при этом выгодную по цене комбинацию.

Все это сильно раздражало Полину, у которой было совершенно противоположное отношение к работе. Полина любила крупные заказы. И занималась только ими. Покупатели обычные, со скромным достатком и небольшими запросами, Полину не интересовали. Они для нее попросту не существовали, как класс. Нет, она не снисходила до мелочных просьб подобрать простые шторки для кухни! Другое дело задрапировать тяжелыми багряными портьерами зал местного драматического театра – на процент от такой сделки потом можно несколько месяцев жить припеваючи! Такие заказы были крайне редки, но Полина была верна себе и терпеливо их ждала. Такой избирательный подход к работе давал ей уйму свободного времени, которое Полина тратила с пользой: занималась восхвалением себя и своих заслуг и принижением умений и умственных способностей других.

– Вот что я больше всего терпеть не могу в людях, так это непрофессионализм, – с умным видом изрекала Полина, многозначительно поглядывая в мою сторону.

Она постоянно заводила разговоры о профессионализме и его отсутствии. Интересно, о ком это она?

Себя-то гордая Полина, конечно, считала профессионалом. При этом я видела, как много личных оценочных суждений, капризов и каких-то сиюминутных настроений она вносит в свою работу с клиентами. Это не совсем сочеталось с понятием «профессионализм», но сама Полина игнорировала этот неудобный для нее факт. Как-то она начала работать с клиентами, но вскоре поняла, что они пришли не вложить, как она ожидала, толстую пачку денег в ее только того и ждущую ручку, а предъявить претензию и разобраться с проблемами, которые возникли у них с нашей тканью: обнаружился непрокрас.

– Ах, рекламация!

Полина не смогла скрыть своей досады. Она почему-то разозлилась и обиделась. Быстро разочаровавшись в этих клиентах, Полина просто бросила их одних, посреди зала! Когда она с раздувающимися ноздрями шла на свое место, я попалась ей на глаза. Полина тут же за меня ухватилась – буквально схватила меня за руку своими костлявыми пальцами.

– А почему это я должна с этим разбираться? – зашипела она. – Иди работай ты!

Ей понравилось когда-то придуманная ей традиция – «скидывать» на меня самых сложных и проблемных клиентов. Я опешила от такого поведения, но оставлять людей без помощи было вопиюще некрасиво. Со своего места я видела, как они стоят с округлившимися глазами. Мне еще не приходилось оформлять рекламации, и я не знала, как это делать. Но я доработала с этими клиентами, как могла, ответила на их вопросы, как знала. Обиженная и возмущенная, Полина еще долго ходила и злобно бубнила что-то между полок с образцами. Но по-прежнему считала себя профессионалом, даже после такой своей непрофессиональной выходки. И продолжала придираться ко мне. Перед тем, как пуститься в очередной разбор моих «неправильных» методов работы, Полина долго стояла надо мной и рассматривала меня, особенно почему-то задерживая взгляд на моей груди. Затем она неизменно скрещивала руки на своем плоском туловище, тяжело вздыхала и изрекала:

– Ты вообще думаешь, что ты говоришь «кошелькам»?