Дорога длиною в 300 лет

Алиса Керн

Дорога длиною в 300 лет

Глава 1. Бал

в честь шестнадцатилетия.

Замок баварских герцогов сиял в огнях, подобно драгоценной шкатулке , выставленная на обозрение ночному небу. Внутри, в парадном зале, звучала музыка менуэта, и пары кружились в танце, как яркие цветы, гонимые легким ветром. Лепнина на высоких потолках отбрасывала причудливые тени от пламени сотен свечей, отражавшихся в зеркалах в золоченых рамах. Аромат роз и жасмина, исходивший от пышных цветочных композиций, смешивался с легким запахом пудры и дорогих духов, создавая пьянящий коктейль, типичный для пышных балов начала восемнадцатого столетия.

Сегодня замок принимал особенно торжественный вид – праздновался шестнадцатый день рождения единственной дочери герцога Максимилиана, прекрасной Элеоноры-Софии.

В дверях зала, словно видение, возникла Она, виновница торжества. Рыжие волосы, цвета осеннего золота, обрамляли нежное лицо с тонкими чертами и большими, как лесные озера, зелеными глазами. На ней было платье из нежно-розового шелка, богато расшитое серебряными нитями и кружевами. Корсет платья, украшенный жемчугом, подчеркивал ее тонкую талию, а высокая прическа, увенчанная украшением из жемчуга, делала ее похожей на сказочную принцессу. Её взгляд искрился задором и весельем, будто бы в глубине зрачков плясали солнечные зайчики. Она излучала энергию и жизнелюбие, как яркий маяк, притягивая к себе внимание всех присутствующих. В ее улыбке читалась открытость и доброжелательность, а легкий румянец на щеках придавал ей еще больше очарования. Казалось, что она – сама жизнь, бьющая ключом, готовая поделиться своим теплом и светом со всем миром.

Зал на мгновение затих, завороженный ее появлением. Музыка продолжала звучать, но разговоры приутихли, и все взгляды устремились к Элеоноре-Софии, которая, легко ступая, двигалась к центру зала под руку с отцом, герцогом Максимилианом.

Герцог Максимилиан, высокий и статный мужчина с гордой осанкой, вел дочь к центру зала, представляя ее миру. Его лицо, обычно строгое и надменное, в этот вечер светилось отцовской гордостью и любовью.

Когда они достигли центра зала, музыка менуэта зазвучала громче, приглашая к танцу. Герцог Максимилиан нежно взял дочь за руку, и они закружились в плавном танце. Элеонора-София двигалась легко и грациозно, подобно пушинке, подхваченной легким ветерком. Ее зеленые глаза сияли от счастья.

Гости зачаровано наблюдали за танцем юной герцогини и ее отца. Присутствующие аристократы, дамы в пышных платьях, кавалеры в расшитых мундирах, придворные и гости – все были очарованы красотой и грацией Элеоноры-Софии.

Когда танец подошел к концу, зал взорвался аплодисментами. Присутствующие приветствовали юную герцогиню, выражая свое восхищение и поздравления. Элеонора-София, слегка смущенная, но счастливая, улыбалась в ответ, в знак благодарности за столь теплый приём.

В тот момент внимание герцогини привлек молодой человек, стоявший в стороне от танцующих. Вопрос о личности незнакомца в расшитом синем мундире был задан брату. Ответ последовал незамедлительно: «А, это сын барона фон Ледебура».

Юный барон Бертольд, прибывший на бал в сопровождении отца, не был знаком с герцогским семейством, однако о красоте юной герцогини был осведомлен. При близком рассмотрении она оказалась еще более прекрасной, чем в рассказах. Темные волосы оттеняли бледное лицо с тонкими чертами. Пронзительные серые глаза, казалось, скрывали бурю эмоций. Он был одет в камзол из темно-синего бархата, кюлоты и белые чулки, соответствующие моде тех лет, но его элегантность заключалась не столько в одежде, сколько в осанке и том внутреннем достоинстве, которое чувствовалось в каждом его движении.

Бертольд, наблюдая за танцующими парами, почувствовал легкую грусть. Ему был одиноко в этом зале, наполненном весельем и смехом. Внезапно его взгляд встретился с глазами герцогини. В них он увидел нечто большее, чем просто красоту. В них читались ум, доброта и какая-то внутренняя сила.

Герцогиня, заметив взгляд молодого человека, улыбнулась ему. Улыбка была легкой и приветливой, но в ней чувствовалась искренность. Бертольд почувствовал, как в груди разливается тепло. В ее зеленых глазах Бертольд увидел отражение пламени свечей и словно окунулся в зеленый омут её глаз.

Сердце Бертольда забилось с такой силой, что, казалось, вот-вот вырвется из груди. Он почувствовал, как кровь прилила к щекам, а ладони стали влажными. Ему трудно было отвести взгляд от Элеоноры, его заворожила её красота.

Собравшись с духом, Бертольд подошел к герцогине и представился. Его голос был мягким и приятным. Герцогиня ответила на приветствие и назвала свое имя.

«Darf ich Sie um einen Tanz bitten, junge Frau?» – сказал Бертольд, склонив голову и протянув руку Элеоноре. Его голос слегка дрожал, от того был неестественен, но он надеялся, что Элеонора не заметит его волнения.

Элеонора-София улыбнулась еще шире и протянула ему руку.

"С удовольствием, господин Бертольд", – ответила она. Ее голос звучал мягко и мелодично, словно журчание ручья.

Когда их руки соприкоснулись, Бертольд почувствовал, как по его телу пробежала легкая дрожь. Он взял ее за руку и повел в центр зала. Во время танца он не мог отвести от нее глаз, боясь упустить хоть одно мгновение. Ему казалось, что он парит над землей, а музыка звучит только для них двоих.

Элеонора-София тоже была взволнована. Она чувствовала, как сердце Бертольда бьется в унисон с её. Она ловила на себе его взгляд, полный восхищения и нежности. Она чувствовала себя рядом с ним легко и свободно, казалось они были знакомы всю жизнь.

Когда танец закончился, Бертольд и Элеонора-София продолжали стоять, их глядя в глаза друг к другу. В тот миг зарождалось нечто, чья сила не была ими осознана, нечто, что навсегда изменит их судьбы.

Мать Элеоноры приблизилась, улыбкой выразив признательность юноше за первый танец её дочери. Затем, отведя Элеонору в сторону, выразила мягкое порицание: «Бал – место, где подобает соблюдать этикет, и юная герцогиня должна помнить о своем положении».

Однако, в глазах Элеоноры отражалось она не увидела смущения от замечания, в них светилось какое то иное чувство, а в глубине души вспыхнуло чувство, ранее неизведанное. Бертольд, в свою очередь, ощущал, как что-то меняется внутри него, как будто открывается новая глава его жизни.

Бал продолжался, гости веселились, но для Бертольда и Элеоноры время словно замерло. Они чувствовали, что между ними возникла невидимая связь, которая с каждой минутой становилась все крепче.

Мать Элеоноры, наблюдая за дочерью, заметила в ее взгляде искру, которая заставила ее задуматься. Она понимала, что этот танец был не просто развлечением, а началом чего-то важного.

В этот вечер началась история, которая изменит их жизни навсегда. История любви, зародившейся среди блеска и роскоши, словно хрупкий цветок, пробивающийся сквозь толщу льда. Бал в честь её 16-летия стал поворотным моментом, разделившей жизнь Элеоноры-Софии на "до" и "после". После той первой мимолетной встречи взглядов с бароном Бертольдом, мир вокруг словно перекрасился в новые, более яркие и чувственные цвета. Она по-прежнему жила в роскоши замка, окруженная заботой и вниманием, но теперь все это казалось лишь фоном, декорацией к главной мелодии ее сердца – мелодии, начавшей звучать в унисон с таинственным незнакомцем.

Когда бал подошел к концу, в сопровождении своей служанки Элеонора последовала в свои покои. Мысли Элеонор были заняты Бертольдом.

На следующий день, проснувшись рано, Элеонор вспоминала взгляд Бертольда, его слова, как завороженная она бродила по коридорам, подобно тени, полностью погруженная в свои мысли. В ушах звучала музыка их первого танца, напоминая ей о моменте, когда их взгляды впервые встретились, их руки впервые соприкоснулись.

Ночи стали для нее временем грез, когда она могла вновь и вновь переживать ту встречу, тот взгляд, ту улыбку. Она представляла себе Бертольда, его темные волосы, его пронзительные глаза, его легкую улыбку. Она слышала его голос, звучавший в ее ушах, словно нежная мелодия.

Дни тянулись медленно, словно караван, бредущий по пустыне. Она ждала каждой новой встречи, каждого случайного взгляда, каждой мимолетной улыбки .

Дни тянулись в ожидании новых встреч на приемах и балах, но каждый раз, завидев Бертольда в толпе гостей, Элеонора-София (в семье просто Элеонор) чувствовала не только радость, но и нарастающее беспокойство. Их взгляды, случайно пересекающиеся во время светской беседы, становились все более долгими и многозначительными. Слова, которыми они обменивались украдкой, теряли свою формальность и наполнялись трепетом. Сердца молодых людей тянулись друг к другу, как два магнита, но невидимая стена условностей и общественного мнения разделяла их.

Именно в эти дни Элеонора начала замечать томление в груди и бессонные ночи, полные мечтаний о таинственном бароне. Ее мир сузился до образа Бертольда, его пронзительных серых глаз, бархатного голоса, легкой улыбки, кажущейся такой редкой и драгоценной. Она стала более задумчивой, мечтательной, и даже любимые занятия – музыка и чтение – не могли полностью рассеять ее тоску.

Однажды, во время прогулки по замковому парку, Элеонора заметила знакомую фигуру в тенистой аллее. Это был Бертольд. Сердце ее забилось с удвоенной силой. Он шёл ей навстречу, и их случайная встреча в уединенном уголке сада стала первым тайным свиданием.

"Герцогиня…," – прошептал Бертольд, склонив голову в знак приветствия, и в его голосе звучало нечто большее, чем просто вежливость. Элеонора почувствовала, как кровь прилила к лицу, но не отвела глаз.

"Барон," – едва слышно произнесла она, и это было словно признание в чем-то сокровенном.

Они долго гуляли по тенистым аллеям, говоря обо всем и ни о чем, и каждое слово, каждый взгляд становились нитями, плетущими паутину их чувств.

Бертольд рассказывал о своих увлечениях – медициной и философией, о мечтах и стремлениях, Элеонора слушала его, завороженная его умом и страстью. Она рассказывала о своей любви к музыке и поэзии, о своих мечтаниях о свободе и самостоятельности, и Бертольд видел в ней не только прекрасную юную герцогиню, немного избалованную и по детски взбалмошную, но и глубокую, чувствительную душу.

С каждой новой тайной встречей их чувства становились все сильнее и глубже. Они находили укрытие в уединенных беседках парка, в тени старых деревьев на берегу пруда, и каждое свидание становилось глотком свежего воздуха в душной атмосфере дворцовых условностей.

Элеонора все чаще старалась тайно покинуть замок, используя потайные двери и извилистые коридоры, рискуя быть замеченной слугами. Она надевала простую одежду, чтобы не привлекать внимания, и прятала свои рыжие волосы под капюшоном. Сердце ее колотилось от волнения, но любовь к Бертольду придавала ей смелости.

Бертольд, в свою очередь, научился проникать на территорию замка, перелезая через стену сада и прячась в тени деревьев, ради минуты общения с любимой. Он знал каждый уголок сада, каждую тропинку, каждую скамейку, где они могли бы встретиться. Он приходил заранее, чтобы убедиться, что никто не следит за Элеонорой.

О времена, о нравы! В то время не гоже было юной герцогине без сопровождающих встречаться с молодым человеком. Но сопровождающие на свидании были излишни. Элеонора и Бертольд хотели быть наедине, чтобы насладиться каждой минутой, проведенной вместе. Они говорили о своих чувствах, о своих мечтах, о своем будущем. Они читали друг другу стихи, пели песни, делились планами.

Их встречи были короткими, но они были наполнены любовью и страстью. Они знали, что рискуют, но не могли противиться своим чувствам. Они были готовы на все ради любви, даже если это означало нарушить правила и традиции.

Осенью темнело рано. Лунный свет, проникающий сквозь листву деревьев, создавал волшебную атмосферу. Шепот признаний в любви звучал тише шелеста листвы, а робкие прикосновения казались потрясением для всего тела.

Их первый поцелуй был подобен вспышке молнии в темной ночи – неожиданный, жгучий и незабываемый. Губы Бертольда коснулись губ Элеоноры с нежностью, переходящей в страсть. Она почувствовала, как по телу пробегает дрожь, а сердце начинает биться с бешеной скоростью. В голове словно вспыхнул фейерверк, заглушая все остальные мысли.

Элеонора ответила на поцелуй с такой же страстью, словно боялась, что этот миг ускользнет навсегда. Она обвила руками шею Бертольда, прижимаясь к нему все ближе и ближе. Ей казалось, что они слились в одно целое, что их души соединились в этом поцелуе.

Они целовались долго, словно пытаясь наверстать все упущенное время. Они целовались, пока не закружилась голова, пока не пропал дар речи. Когда они наконец оторвались друг от друга, их взгляды встретились. В глазах Элеоноры стояли слезы счастья, а на щеках играл румянец. Бертольд нежно провел рукой по ее щеке, стирая слезы.

– Я люблю тебя, Элеонора, – прошептал он.

– И я тебя люблю, Бертольд, – ответила она, прижимаясь к его груди.

Они мечтали о совместном будущем, строили воздушные замки надежд, не замечая грозовых туч, надвигающихся на их романтический горизонт. Любовь ослепляла их, заставляя забыть об осторожности и о непреодолимых препятствиях, стоящих на их пути.

Счастье, подобно хрупкой бабочке, недолго порхало в саду любви Элеоноры и Бертольда. Тайные свидания, робкие признания и хрупкие замки надежд казались незыблемыми в своей романтической изоляции. Но мир вокруг них, мир родительских амбиций и социальных условностей, начал постепенно смыкаться, словно тиски, готовый раздавить нежные ростки их чувств.

Первые тревожные звоночки прозвучали еще не явно, словно отдаленный гром перед надвигающейся грозой. Слухи о частых встречах герцогини Элеоноры и барона Бертольда дошли до ушей матушки Элеоноры. Потом просочились в общество, поначалу это были лишь шепотки за спиной, многозначительные взгляды и двусмысленные улыбки на балах и приемах. Но постепенно тон разговоров становился все более определенным и неодобрительным. Разница в социальном положении между герцогским и баронским родами, несмотря на их знатность, становилась предметом обсуждения и критики. Поговаривали о неравном браке, о недостойном союзе для наследницы известного герцогского рода.

Матушка Элеоноры, леди Агнес, вызвала дочь в свои покои. Комната была наполнена ароматом лаванды, а полумрак создавал атмосферу доверительности. Элеонора вошла, чувствуя, как сердце предательски забилось.

– Дитя мое, – начала леди Агнес, ее голос был мягок, но в нем чувствовалась сталь, – до меня дошли слухи о твоих встречах с сыном барона фон Ледебур.

Элеонора опустила глаза, не в силах выдержать взгляд матери.

– Я понимаю, – продолжила она, – что юное сердце легко поддается очарованию. Но ты должна помнить о своем положении, о своей семье.

Она говорила долго, приводя доводы, основанные на общественном мнении и семейных традициях. Говоря о том, что такой брак может опозорить семью, что он не принесет счастья. Не смотря на то, что она старалась говорить мягко, но настойчиво, надеясь, что дочь ее услышит и поймет.

– Я не хочу говорить твоему отцу, – сказала она наконец, – он может принять жесткие меры. Но ты должна понять, что этот союз невозможен.

В глазах Элеоноры стояли слезы. Она любила Бертольда, и ей казалось, что без него ее жизнь потеряет смысл. Но она также любила свою семью и не хотела причинять им боль.

– Я подумаю, мама, – прошептала она, вытирая слезы.

Она вышла из комнаты, чувствуя себя опустошенной. Она понимала, что ей придется сделать выбор, который изменит ее жизнь навсегда.

Герцог Максимилиан, отец Элеоноры, сначала старался не обращать внимания на эти шепотки, считая их пустой болтовней. Но постепенно слухи достигли и его ушей, и тон их становился все более настойчивым и тревожным.

К тому же, и его собственные политические и финансовые амбиции подсказывали ему необходимость более выгодной партии для дочери, чем брак с небогатым бароном. Он начал наблюдать за Элеонорой и замечать ее задумчивость, отрешенность и тайные вылазки из замка.

Напряжение достигло пика в один из вечеров, когда герцог Максимилиан пригласил барона фон Ледебура, отца Бертольда, на официальный обед в замке. Изначально целью встречи были формальные переговоры по торговым делам, но подспудно герцог надеялся прояснить ситуацию с отношениями между детьми.

Обед начался в вежливой и сдержанной атмосфере. Политические и экономические вопросы обсуждались с дипломатической осторожностью. Но по мере того как вино разогревало кровь, а напряжение нарастало, разговор неизбежно перешел к более личным темам.

"Барон, – начал герцог Максимилиан, отложив серебряную вилку, и в его голосе появились жесткие нотки, – я слышал некоторые слухи о слишком частых встречах вашего сына с моей дочерью."

Барон фон Ледебур, человек опытный и осторожный, сделал вид, что не понимает, о чем идет речь. "Герцог, молодые люди всегда найдут общий язык. Что тут такого?" – ответил он с напускным безразличием.

Но герцог не был настроен на шутки. "Не притворяйтесь, барон. Речь идет о чем-то большем, чем просто дружеское общение. Я не допущу легкомысленных увлечений моей дочери бароном из вашего рода." В его голосе зазвучало открытое презрение.

Барон нахмурился. "Позвольте, герцог, какой тон? Мой род конечно менее знатен, чем ваш. Но мой сын – вполне достойная партия для любой девушки."

"Достойная? Для герцогини? Не смешите меня, барон. У меня другие планы на будущее моей дочери. Я не намерен разменивать ее на барона, пусть даже и молодого и перспективного." Герцог уже не скрывал своего гнева.

"Вы смеете оскорблять мой род? – вспылил барон , вставая из-за стола. – Я не позволю вам так разговаривать о моем сыне, о моем роде в таком тоне!"

"А я не позволю вашему сыну крутить романы с моей дочерью! – ответил герцог, поднимаясь навстречу барону. – Это конец. Забудьте о всяких встречах и мечтах о родстве между нашими семьями!"

Громкие голоса родителей, полные гнева и презрения, достигли ушей Элеоноры, которая случайно оказалась неподалеку от столовой. Сердце ее упало. Она поняла, что произошло непоправимое. Родительская ссора разрубила нить их надежд, похоронив мечты о совместном будущем. Слезы задушили ее, и она бросилась в свою комнату, захлопнув дверь и опустившись на кровать в отчаянии. Мир рухнул в одночасье, оставив лишь боль и пустоту в ее юном сердце.

После рокового обеда в замке баварских герцогов, жизнь Элеоноры-Софии словно погрузилась во тьму. Запертая в своей комнате по приказу отца, она чувствовала себя птицей в золотой клетке. Роскошь окружения – шелка, кружева, зеркала – казалась теперь издевкой, напоминанием о свободе, которой она лишилась. Слезы не высыхали на ее щеках, а сердце разрывалось от боли и отчаяния. Мир сузился до стен ее комнаты, и единственным окном в этот мир оставалось окно, выходящее в замковый парк, где еще совсем недавно звучал шепот любви и звуки смеха.

***

Однажды вечером, когда Бертольд сидел в своей комнате, погруженный в мрачные мысли, в дверь постучал его отец, барон Отто. Он вошел в комнату, опустился в кресло напротив сына, он тяжело вздохнул, глядя на сына.

– Бертольд, – начал он, – я должен тебе кое-что рассказать.

Он рассказал сыну о злополучном обеде с герцогом Максимилианом. О решении герцога уберечь дочь от связи с представителем более низкого сословия. Максимилиан, известный своим высокомерием считает для его дочери, герцогини Элеоноры, такой союз был бы мезальянсом.

– Я пытался его вразумить, – сказал барон сыну, – но он и слушать ничего не хотел. Он считает, что ты недостойная партия для его дочери.

Бертольд слушал отца, чувствуя, как в груди поднимается волна гнева и отчаяния. Он понимал, что отец сделал все, что мог, но это не утешало его. Он чувствовал , что теряет Элеонору, и не знал что он может сделать, как спасти их любовь.

В это мрачное время родители Бертольда, желая отвлечь сына от мучительных переживаний и укрепить его будущее, приняли решение отправить его на учебу в Вену. Венский университет, особенно его медицинский факультет, считался одним из лучших в Европе, и успешное образование открывало перед молодым бароном блестящие перспективы. Для Бертольда же отъезд в Вену был равносилен ссылке, но он понимал, что противиться воле родителей бессмысленно. К тому же, в глубине души он надеялся, что разлука и новые занятия помогут ему унять душевную боль и заглушить воспоминания о потерянной любви.

Вена начала XVIII века предстала перед Бертольдом шумным, многолюдным городом, полным жизни и движения. Узкие улочки, великолепные дворцы, величественные соборы – все дышало историей и величием. Но для сердца, разбитого любовью, вся эта красота казалась холодной и безжизненной. Бертольд поселился в скромной студенческой квартире и с головой окунулся в учебу. Лекции знаменитых профессоров, анатомические театры, библиотеки, полные древних манускриптов – все это должно было заполнить пустоту, образовавшуюся в его душе.

Дни в Венском университете тянулись однообразно и монотонно. Утро начиналось с ранних лекций, продолжалось занятиями в библиотеке и заканчивалось вечерними дискуссиями с другими студентами. Бертольд учился усердно, стараясь сосредоточиться на предмете, но мысли его постоянно возвращались к Элеоноре. Он видел ее образ в каждом сне, слышал ее голос в шуме венских улиц, чувствовал ее присутствие в каждом дуновении ветра. Учеба была лишь временным забвением, не способным излечить раненое сердце.

По вечерам, оставшись в одиночестве в своей комнате, Бертольд брался за перо и писал письма Элеоноре. Он изливал на бумагу всю свою тоску и любовь, описывал свои венские дни, делился мечтами о встрече. Письма эти были словно крик души, послание в никуда, ведь он знал, что ни одно из них не достигнет адресата. Но процесс письма приносил ему некоторое облегчение, словно выпускал пар из кипящего котла эмоций.

Элеонора же, заточенная в замке, жила в неведении о судьбе Бертольда. Письма его не доходили до нее, и она не знала, жив ли он, помнит ли о ней, страдает ли так же, как и она. В ее сердце поселилось отчаяние, смешанное с горькой надеждой. Дни и ночи тянулись бесконечно, наполненные ожиданием и неизвестностью. Она смотрела в окно на замковый парк, вспоминая каждое свидание, каждое слово Бертольда, и слезы снова и снова застилали ей глаза. Единственным утешением для нее оставалась вера в то, что где-то далеко, в шумной Вене, сердце Бертольда бьется в унисон с ее сердцем, храня их любовь вопреки всем препятствиям и разлуке.

Время тянулось медленно и бесцветно для Элеоноры в стенах замка. Год разлуки с Бертольдом казался вечностью. Вести от него не доходили, и лишь горькие воспоминания о прошлом согревали ее остывающее сердце. Она по-прежнему жила в роскоши, но роскошь эта не приносила радости, а лишь подчеркивала ее одиночество и заточение.

Но юность брала свое. Постепенно острота боли притупилась, и на смену отчаянию пришла робкая надежда. Элеонора начала думать о будущем, и мысль о том, что учеба Бертольда в Вене рано или поздно подойдет к концу, заставляла ее сердце биться чаще. В глубине души она верила, что их любовь не угасла, и что рано или поздно они снова встретятся.

Весной 1722 года, когда природа вокруг оживала и расцветала, надежда Элеоноры обрела более конкретные очертания. Слухи о возвращении барона Бертольда из Вены достигли замка. Поначалу это были лишь неопределенные шепотки прислуги, но очень скоро Элеонора нашла подтверждение этому. Гуляя с служанкой по саду, она увидела знакомый силуэт, в заветном месте у восточной стены замка.

Элеонора жила в трепетном ожидании, день и ночь мечтая о встрече с любимым.

И вот однажды вечером, когда сумерки окутали замок и парк, Элеонора, стоя у окна своей комнаты, заметила знакомую фигуру в тени деревьев дальней аллеи. Сердце ее замерло, а затем забилось с такой силой, что казалось, готово вырваться из груди. Это был он – Бертольд.

Не веря своим глазам, Элеонора присмотрелась внимательнее. Фигура в парке подвинулась и стала более отчетливой в лунном свете. Сомнений не оставалось – это действительно был Бертольд. Он вернулся.

Не думая ни о чем, движимая лишь порывом сердца, Элеонора бросилась к двери. Она знала, что рискует всем, но желание увидеть Бертольда хотя бы издали было непреодолимым. Осторожно открыв дверь, она выскользнула из комнаты и по темным коридорам замка побежала к потайной двери, ведущей в сад.

Сердце колотилось в груди, дыхание перехватывало от волнения и страха. Каждый шорох, каждый скрип половиц казался ей угрозой разоблачения. Но любовь давала ей силы и отвагу. Добравшись до потайной двери, она осторожно открыла ее и выскользнула в прохладную ночную тьму замкового парка.