Простые слова

– И ладно. Отвечай! – небрежно бросает и, разумеется, не видит, как я морщу нос.

– Симонов болтун и пустомеля. Я просто научил его держать язык за зубами.

Рассказывать Марьяне об истинных мотивах драки не хочу. Этой зазнайке вовсе не обязательно знать, что причина в ней.

– А почему промолчал?

– Это последний вопрос, Нана.

– Что за глупые правила? – Она сердито хлопает себя по коленкам и пытается встать. На сей раз ей это удаётся. – Почему нельзя нормально поговорить, Ветров?

– Я запутался, на какой вопрос отвечать? – Смеюсь и следом поднимаюсь на ноги. Глаза давно привыкли к темноте, да и уличные фонари в достаточной мере освещают комнату, чтобы видеть силуэт Наны весьма чётко.

– Ветров, ты издеваешься? – Она суетливо вскидывает руки и спешит к окну.

– Нет. – Борюсь с желанием подойти ближе. – Просто даю тебе шанс задать действительно важный вопрос.

– То есть в школе ты струсил, верно? Тоху испугался, да?

– Нет! – получается грубо. Какая же она всё-таки глупая, с ветряной мельницей вместо мозгов! – Я давно перестал бояться темноты, тишины и крыс. А ещё, Нана, я научился думать прежде, чем говорить. Потому и промолчал!

– Что ты сказал? – настороженно переспрашивает и оборачивается в мою сторону. – Крыс? Каких ещё крыс?

– Навроде твоего Булатова, – я отступаю от правил и отвечаю на четвёртый вопрос.

На этом всё! Точка! Да сколько можно искать этот долбанный свет в чёрной, насквозь протухшей душе Наны. Я устал! Я больше не вижу смысла!

– Разговор окончен, Марьяна! Сладких снов! – На ощупь нахожу замок и отпираю дверь, а после не оглядываясь иду к себе.

Глава 14. Ревность

Марьяна.

Меня будит дождь, точнее, жуткий грохот, с которым безудержные капли бьются в окно моей спальни. С трудом открываю глаза, но мало что могу разглядеть: всё плывёт и кружится. Чувствую себя отвратительно: голова гудит, горло сковало колючей проволокой, а тело ломит, будто всю ночь меня били палками.

Мне требуется минут десять, чтобы сесть. Ещё столько же, чтобы сообразить, что время на часах давно перевалило за девять, а значит, я проспала. На дрожащих ногах бреду в ванную, пытаюсь умыться, на ходу придумывая отговорки для родителей, но с каждой секундой ощущаю себя всё хуже. Ноги не держат, а желание – лечь обратно в постель – перекрывает собой страх отцовского гнева.

– Потом, всё потом, – уговариваю себя ни о чём не думать и плетусь обратно к кровати. С головой заворачиваюсь в одеяло и, присев на самый край, голыми ступнями утопаю в мягкости пушистого ковра. Затуманенным взглядом осматриваю комнату. Вчера мне не показалось: здесь и правда прибрано. Всё лежит на своих местах, а от перьевых завалов не осталось и следа. Из общей картины идеального порядка выбивается лишь полупрозрачная занавеска, что неаккуратно сдвинута и слегка помята в том месте, где вчера её сжимал Ветров. Задерживаюсь взглядом на тонкой ткани, отмечая про себя, что погода за окном вновь ни к чёрту: низкое небо вобрало в себе все оттенки сизого, верхушки деревьев обречённо сгибаются под необузданными порывами ветра. Хмыкаю. Вчера я и сама была похожа на тонкую ветку, что едва не сломилась под тяжестью встречи с Ветровым. Странный, непонятный парень с переломанной судьбой и трепетным светом во взгляде. Он будто видит меня насквозь, знает все мои тайны и раз за разом даёт мне шанс не оступиться, но всё зря. Ещё эти «крысы» и темнота… Что это? Совпадение? Никогда бы не подумала, что один и тот же человек способен так неистово отталкивать от себя и манить одновременно.

Мотаю головой, отгоняя тяжёлые мысли. Одеяло спадает на плечи, а волосы липнут к разгорячённым щекам и лбу, покрытому испариной. Сквозь острую боль в горле пытаюсь сглотнуть и, тихо постанывая, тянусь к мобильному. Тут же на тумбочке рядом с телефоном замечаю градусник и записку от мамы:

«Нана, врач придёт к одиннадцати. Не проспи. Разогрей молока и сделай себе бульон. Постараюсь освободиться пораньше. Мама».

На удивление становится легче дышать, а боль немного стихает. Наплевав на предостережение родительницы, плюхаюсь на подушку и закрываю глаза: меня официально признали больной, а значит, могу с чистой совестью ещё немного поспать, не заботясь об уроках и опозданиях.

В объятия Морфея проваливаюсь моментально. Мне снятся странные сны. Темнота сменяется яркими вспышками из прошлого. Такими внезапными и мимолётными, что не успеваю за них толком зацепиться. Я вижу крыс и воздушные шарики, божьих коровок в спичечном коробке и узоры на шее Ветрова. Меня уносит в далёкие воспоминания. Летние сборы. Игра в прятки. Мальчишка-хоккеист рядом. Мы держимся за руки, чтобы было не так страшно, и говорим, говорим, говорим! Его голос успокаивает, а крепкое плечо рядом дарит надежду, что нас обязательно найдут. Мои пальцы путаются в его волосах, скользят по лицу. Я мысленно рисую его портрет: прямой нос, угловатые скулы, ямочка на подбородке… Обещаю себе, что запомню, навсегда сохраню в памяти своего друга по темноте, но отчего-то забываю о нём уже через месяц, а может, и раньше.

И снова звенящая темнота. Неспокойная. Тревожная. Хочется спрятаться, закричать, убежать. Но только пытаюсь позвать на помощь, как вдали замечаю огонь. Алыми разводами он подбирается ближе, лишая меня дара речи, и напрочь стирает все детские воспоминания, превращая те в пепел. Мне страшно и душно. И вдруг сквозь немыслимую тишину начинают пробиваться знакомые голоса: отцовские наставления сменяются гнусными угрозами Булатова, а звонкие возгласы школьных подруг стихают до отчаянного шёпота. Низкого, хриплого, на разрыв. Я слышу, как меня кто-то зовёт, беспрестанно повторяя «Нана». Так горько, безнадёжно и с каждой секундой всё тише, что сердце сводит мучительной болью, а с моих губ всё же слетает протяжный крик.

– Всё хорошо, Марьяна! Успокойся! – Чьи-то руки жадно гладят меня по голове. – Всё хорошо!

Я резко выныриваю из кошмара и вижу перед собой обеспокоенное лицо Марии Филипповны, нашего семейного доктора. Женщина заботливо проводит морщинистой ладонью по моему горячему лбу, убирая с него растрёпанные пряди волос, и ласково приговаривает:

– Это просто сон, девочка! Тише! Тише!

Да куда там? Мой ночной кошмар тут же обретает реальные очертания!

– Я проспала! Простите! – испуганно бормочу и с опаской смотрю на пожилую женщину.

Я снова ослушалась мать! Подвела её, уснув так некстати. И раз Мария Филипповна сидит возле моей кровати, значит, кто-то впустил её в квартиру. Но в одиннадцать дома по определению никого не может быть. Значит, за окном уже вечер, и врач пришла повторно, а внизу меня ждёт разочарованная мать или очередная взбучка от отца. Да что же мне так не везёт?

Судорожно пытаюсь встать, чтобы выглянуть в окно или посмотреть на часы, но Мария Филипповна удерживает за плечи.

– Не волнуйся, Марьяна. Это просто реакция организма на высокую температуру! Давай я лучше тебя осмотрю.

Обречённо вздыхаю. Она права: бессмысленно сейчас биться в истерике – что сделано, то сделано. Послушно открываю рот, под мышкой зажимаю градусник и даже не морщусь, когда прохладный фонендоскоп касается раскалённой кожи. И всё же краем глаза выхватываю показания будильника: начало двенадцатого… Неужели маме удалось оставить свои дела ради меня?

– В лёгких чисто, Марьяна. Это очень хорошо, – с облегчением произносит Мария Филипповна. Она роется в своей огромной сумке и выуживает из неё рецептурный бланк. – Я выпишу тебе лекарства. Рецепт передай маме, хорошо? Как придёт с работы, пусть купит всё, а если возникнут вопросы, мне позвонит.

– А разве она не дома? – настороженно уточняю.

– Я её не видела.

Мария Филипповна передаёт мне рецепт и начинает собираться.

– А кто вас пустил? Папа?– Тонкий бланк трепещет в моей руке.

– Твой приёмный братишка, – улыбается доктор.

– Никакой он мне не братишка!

– Неважно! Замечательный мальчуган. Вы с родителями большие молодцы, что отважились на такой шаг. Поверь, это дорогого стоит!

– А разве Ветров уже дома? – Пропускаю хвалебные речи мимо ушей, не понимая, почему Сава не в школе.

– Ладно, Марьяна! – Игнорирует мой вопрос Мария Филипповна. – Я пошла. Поправляйся!

Она улыбается мне на прощание и уже через мгновение скрывается за дверью. Прислушиваюсь к её шагам, но ничего не слышу. Пытаюсь снова заснуть, но сколько ни закрываю глаза, сон обходит меня стороной. Когда ворочаться в кровати изрядно надоедает, решаю последовать совету мамы и спуститься на кухню за молоком. На бульон моих сил не хватит точно.

И снова кутаюсь в одеяло. В бесполезных попытках найти тапки, решаю идти босиком. Шаги, как назло, медленные и короткие. Каждый по усилиям сродни стометровке на уроке физкультуры. Мне требуется немало времени, чтобы дойти до двери своей комнаты, а перспектива добраться до кухни и вовсе кажется весьма призрачной. И всё же дёргаю ручку двери, но ступить за порог спальни не успеваю.

– Какого лешего ты здесь трёшься? – сиплю простуженным голосом, едва устояв на ногах от столкновения с Ветровым. – Проверяешь, не отдала ли я Богу душу? Не дождёшься!

– Мозги от жара совсем перестали соображать? – бубнит под нос парень, удерживая в руках огромную отцовскую кружку. Не знаю, что там у него. Наверно, пока никого нет, Ветров налил себе чай и решил потешить самолюбие, глядя на то, как я тут загибаюсь.

– Зачем встала? – грубо цедит, продолжая стоять слишком близко.

– Тебя забыла спросить! – Каждое слово отзывается резью в горле, но желание казаться сильной и несломленной придаёт сил. – Иди куда шёл, Ветров! Тут тебе не цирк с обезьянками!

Но мои замечания разбиваются о стену абсолютного безразличия.

– Врачиха сказала занести, – Ветров протягивает мне кружку и ждёт, когда возьму.

– Что это? – Сильнее цепляюсь за одеяло и не спешу выполнять желания Ветрова.

– Куриный бульон, Марьяна, что ж ещё? – раздражённо фыркает и проходит мимо меня вглубь спальни.

– Бульон? – тарахчу ему в спину.

– Пей давай, а то на привидение похожа. – Сава оставляет кружку на письменном столе и, засунув руки в карманы домашних брюк, поворачивается ко мне. – Чего уставилась, обезьянка?

– Ты сам его сварил? – Ошарашенно переступаю с ноги на ногу.

– Вот ещё! – бросает небрежно Ветров и снова подходит ко мне вплотную. Смотрит снисходительно, а я зависаю, разглядывая ямочку на его подбородке. – Делать мне нечего! В холодильнике нашёл!

– Спасибо! – шепчу, понимая, что Сава врёт: проще слона научить кататься на самокате, чем найти в нашем холодильнике бульон. Мама редко готовит сама, а папа предпочитает супы понаваристее. Впрочем, это неважно. Сейчас всё моё внимание сосредоточено на лице парня. Я даже перехватываю одеяло в одну руку, чтобы второй дотянутся до манящей ямочки на его подбородке. Сейчас как никогда, уверена, что к ней я уже прикасалась в прошлом.

– Ага! – бурчит невнятно Ветров и, действуя на опережение, поспешно уходит к себе.

Смотрю ему вслед, продолжая на весу держать руку, и пытаюсь понять, что происходит. Со мной. С Ветровым. С нами. Кусаю губы, но так и не решаюсь пойти следом за Савой, чтобы утолить своё любопытство. Вместо этого, с жадностью выпиваю куриный бульон. Ароматный, вкусный, в меру горячий. Он приятно смягчает горло и успокаивает голодный желудок. А после снова ложусь в кровать и с мыслями о Саве засыпаю.

Мой постельный режим растягивается на пару дней. Бесконечных, скучных, пропитанных запахом лекарств и унылым одиночеством. Лишь изредка ко мне заходит мама. Она приносит еду и лекарства, а перед сном сидит со мной чуть дольше обычного. И пускай говорит всё больше о своём фонде и отцовских делах, я рада, что она рядом. А ещё каждый день после уроков звонит Злата. Подруга скидывает домашку и без умолку трещит о школьных буднях. С упоением ловлю каждое её слово, но стесняюсь спросить о Саве, а Смирнова будто специально совершенно о нём не вспоминает. Впрочем, как и Ветров обо мне…

К вечеру пятницы я готова волком выть от скуки и лезть на стены от одиночества. Под действием лекарств жар спал, а боль в горле стихла. Наверно поэтому, вопреки маминой просьбе – не разносить по дому заразу, я всё же спускаюсь к ужину.

– Марьяна! Дочка!

Первым меня замечает отец. По обыкновению он сидит во главе стола и, не переставая орудовать ножом и вилкой, скользит по мне изучающим взглядом.

– Как себя чувствуешь? Уже лучше?

Уверенно киваю и прошу папу меня не выгонять. Под недовольные причитания матери отец все же позволяет мне присоединиться к ужину, а я тут же спешу занять своё место напротив Савы.

Пока мама приносит недостающие приборы, с пристрастием рассматриваю парня. Тихий, примерный, Ветров лениво ковыряет в тарелке бифштекс и явно витает в облаках. Уверена, он даже не заметил, что за столом стало на одного человека больше. Странный. Взъерошенный. Непонятный. Неужели Сава не чувствует, как я пожираю его глазами? Или притворяется?

– И всё-таки, Нана, ты ещё не до конца окрепла! Могла бы поесть в своей комнате, а не подвергать неоправданному риску близких. – Мама внаглую перетягивает внимание на себя.

– Ирина, оставь её в покое! – Вмешивается отец. – Раз проголодалась и нашла в себе силы спуститься, значит, идёт на поправку. Верно, Марьяна?

– Да, папа. Некогда болеть.

– Оно и верно! Учёбу стоит только запустить, потом не нагонишь. Да и тренировки не ждут, правду говорю?

– Всё так! – Через силу кладу кусочек котлеты в рот. На самом деле, мой аппетит никуда не годится, но выдавать себя не хочу.

– Какой же ты наивный, Игорь! – хихикает мама. – Наша девочка просто влюбилась, вот и торопится встать на ноги поскорее.

И всё же несчастный бифштекс попадает не в то горло. Закашливаюсь, улавливая на губах Ветрова намёк на улыбку. Вот же засранец!

– Ну, влюбиться в сына Алексея Михайловича – не грех. – Потягивает вино из бокала отец. – Да и Антон, я уверен, места себе без нашей девочки не находит. Признавайся, Марьяна, небось парнишка весь телефон оборвал – скучает?

– Ага, – беспечно вру.

Ни к чему родителям знать, что Булатов даже не заметил моего отсутствия в лицее. Зато мою ложь замечает Ветров. Он усмехается своим мыслям и, потирая шею, переводит взгляд на меня. Несколько секунд с наглым прищуром следит, как я притворяюсь, что ем, а потом заявляет:

– Надеюсь, Марьяна, ты не успела заразить Тоху, пока целовалась с ним возле подъезда, а то у нас скоро важный матч.

Вилка из моих рук с грохотом приземляется на тарелку, а щёки начинают гореть куда сильнее, чем от простого жара.

– Нана! – Отец тотчас вспыхивает спичкой. – Возле подъезда? На виду у всех?

– Игорь, ну что ты заводишься на пустом месте. Дело молодое! Ты нас вспомни в её годы, – смеётся мама и даже умудряется взять отца за руку. – Да и разве не ты говорил, что Антону не страшно доверить нашу девочку?

– И всё же! – В тонкую линию сжимает губы глава семейства. – Неудобно будет перед Алексеем Михайловичем, если по вине нашей дочери его сын окажется на больничной койке.

– Это да, – соглашается мама и с укоризной смотрит на меня, а я позабыв про бифштекс на тарелке судорожно соображаю, чем бы ответить Ветрову. Впрочем, Сава, сам того не ведая, подаёт идею.

– Спасибо, всё было очень вкусно! – Парень встаёт из-за стола и собирает за собой посуду. – Я за уроки! А то накопилось…

– Конечно, Сава, иди! – лебезит мама, да только у меня иные планы на парня!

– То, что у тебя накопилось, Ветров, за год не наверстать!

– Проблемы с учёбой, Сава? – настороженно уточняет отец, а парень как вкопанный замирает на месте.

– Никаких!

– Выше крыши!

Произносим с Ветровым одновременно. И снова ловлю на себе его взгляд, напоминающий грозовую тучу, готовую вот-вот разрядиться громом и молнией.

– А как же английский, Сава? – ехидно давлю на больную мозоль. – Надеешься на русский авось? Так в нашем лицее такое не прокатывает!

Довольная своей маленькой местью, расплываюсь в улыбке. Устроившись поудобнее, скрещиваю на груди руки и внимательно слежу за реакцией родителей.

– А что с английским? – интересуется папа. – Не справляешься с программой! Если нужен репетитор, только скажи!

– Английский? – вторит ему мама, распахнув от удивления глаза. – Странно? У тебя же мать была…

– Ничего не надо! – гремит Ветров. – Я сам справлюсь!

– Ну-ну, – подзуживаю и с насмешкой в голосе добавляю: – У тебя уровень первоклассника! Да я на китайском больше слов знаю, чем ты на английском. Странно, что Анна Игоревна ещё папу в школу не пригласила для деликатного разговора.

Моё замечание достигает цели: ноздри отца раздуваются от негодования, а вилка в его руке, того и гляди, согнётся пополам.

– Мы же договорились, парень! – цедит он сквозь зубы. – Возникают сложности с учёбой – сообщаешь! Сразу! Что непонятного?

– Всё ясно, – покорно отвечает Ветров. Он как нашкодивший щенок виновато стоит перед нами с пустой тарелкой в руках, не смея поднять глаз.

– Я всё равно не понимаю, как такое возможно? – сокрушается мама. – Сава, а как же…

– Это просто разница в программах, – снова перебивает её Ветров и тут же осмелев бросает на меня недобрый взгляд. – И вообще, я уже договорился: Злата, моя одноклассница, позанимается со мной.

– Смирнова? С тобой? Не может быть!

От услышанного начинает неприятно свербить внутри. Меня задевает, что подруга вновь утаила своё общение с Ветровым. Но куда сильнее тревожит тот факт, что этого самого общения сейчас станет между ними гораздо больше.

– Злата очень хорошая девочка! – Добавляет неприятных ощущений мама. – Замечательный выбор, Сава!

– Еще и красивая, – подмигивает отец, тут же позабыв о своем раздражении. – Надеюсь, это не помешает вашим занятиям. А, пацан?

– Да у Смирновой у самой проблемы с произношением! – раздражённо влезаю в разговор.

– Правда? – недоумевает мама. – Разве не ты рассказывала, что Злата в прошлом году городскую олимпиаду по английскому выиграла.

– Она…, – мешкаю с ответом. Злата моя подруга и она действительно знает предмет на отлично. Но сейчас меня неистово распирает сделать всё, чтобы Ветрову наняли обычного репетитора вместо Смирновой, а потому снова вру: – Она у меня списала. Думаете, почему у нас с ней баллов было поровну? А так Анна Игоревна вечно поправляет её произношение! Да и с временами у неё манная каша в голове!

– В любом случае хуже не будет, если она со мной позанимается, – прерывает мой поклёп на подругу Ветров.

– Согласен, – добивает отец. – Когда приступите? И где планируете заниматься? У нас?

– Нет! – вскрикиваю от неожиданности. – У нас нельзя! Я же болею!

Становится до дрожи страшно, что Смирнова узнает правду про Ветрова.

– Тогда у неё. – С видом победителя пожимает плечами Сава, а я снова мотаю головой.

– Марьяна, да что с тобой? – пресекает отец.

– Я сама! Сама позанимаюсь с Савой! Не надо никого напрягать и выносить сор из избы. Мы же теперь одна семья и должны помогать друг другу!

– И то верно! – соглашается папа. – Сава, ты не против?

– Нет, – ухмыляется Ветров и резко выходит из-за стола.

Глава 15. Пицца

Марьяна.

Бессонная ночь незаметно растворяется в первых лучах субботнего солнца, а я всё никак не обрету покой. Всю ночь я ворочалась с боку на бок и корила себя за несдержанность! Ну кто, спрашивается, тянул меня за язык? Какие занятия? Какой английский? Мы же с Ветровым и двух минут не можем мирно существовать рядом!

Пропустив завтрак, я сто раз порываюсь выйти к Саве и столько же – возвращаюсь к себе. Дома только мы, вдвоём: родители ещё утром уехали на открытие конного клуба, а назначенное для урока английского время давно вышло. Коленки дрожат, губы искусаны, а сердце неистово клокочет в груди. Я и сама не знаю, чего боюсь больше: прослыть в глазах Ветрова трусихой или просто остаться с ним наедине. И всё же, прижимая к груди стопку учебников, в начале первого спускаюсь в гостиную.

– Договаривались на одиннадцать, – заметив моё приближение, ворчит Сава и с издёвкой улыбается, продолжая при этом вальяжно сидеть на диване. С толикой небрежности он осматривает меня снизу доверху, а затем сцепляет руки в замок за головой и смеётся:

– Я уж было подумал, что ты струсила, Нана!

– Кто? Я? – швыряю книги на журнальный столик и сажусь в кресло напротив парня. Спину выпрямляю, а нос уверенно задираю кверху, чтобы вдребезги развеять оскорбительные подозрения Ветрова, а потом отвечаю колкостью на колкость: – Просто пришлось поднапрячься, чтобы найти для тебя учебники за начальную школу.

Уголки губ подрагивают в жалком подобии улыбки, пока мысленно придумываю, чем бы ещё задеть оборванца. В том, что Сава попытается отыграться, не сомневаюсь. Вот он уже поджимает губы и немного нервно тормошит и без того взъерошенные волосы. Уверена, он согласился на эти уроки исключительно из-за родителей и сейчас обязательно разразится пучиной оскорблений в мой адрес. Да только шестерёнки в его голове, видимо, заржавели. Вместо острых слов с его губ слетает лишь тихий выдох:

– Брось, Нана!

Сава сладко потягивается и придвигается ближе к столу. С интересом перебирает учебники и не перестаёт улыбаться.

– Я не настолько безнадёжен! – Тон его голоса вполне миролюбивый, а взгляд – немного сонный, будто и ему этой ночью было не до сна. Сава кажется странным, уютным, что ли, и домашним, что идёт вразрез с тем, каким я успела узнать Ветрова.

Впадаю в ступор и прячу заготовленные подковырки в дальний угол.

– Тогда приступим? – покусывая кончик простого карандаша, решаю сразу перейти к делу.

– Давай! – воодушевлённо потирает ладони Ветров и игриво подмигивает, будто впереди не урок английского, а партия в аэрохоккей. А я никак не могу отделаться от странного ощущения, что впервые вижу Саву настоящим.

Несколько часов мы безвылазно штудируем пройденный материал, попутно отрабатывая навыки чтения. Знания парня настолько мизерные, что порой на меня накатывает отчаяние: сложно поверить, что в выпускном классе можно настолько плохо знать предмет. В голове то и дело мелькает мысль, что Ветров просто издевается надо мной, испытывает на прочность: повторять одно и то же миллион раз и не видеть отдачи – сложно. И всё же не опускаю руки. Моя детская несбыточная мечта – стать учителем – сейчас кажется, как никогда, реальной. А потому глубоко вдыхаю и с новыми силами начинаю объяснять прописные истины. Сава забавно пыжится, местами даже старается, но следует признать: английский – это не его конёк!

– Ветров, и всё-таки ты безнадёжен! – вздыхаю, стоит парню домучить очередной кусок текста, и придвигаюсь ближе, чтобы объяснять ему его же ошибки. Они глупые, нелепые, бессистемные. Оттого снова и снова самозабвенно пытаюсь достучаться до Ветрова.

Я давно пересела с кресла на диван и перестала ждать от Савы подвоха: на время учёбы мы зарыли топор войны глубоко-глубоко. Нас объединяет одна цель. Она же стирает границы. Мы водим пальцами по одному и тому же тексту, вырываем карандаш друг у друга из рук и наперебой ищем непонятные слова в словаре. Сава с лёгкостью признаёт ошибки и внимательно слушает мои объяснения. Наши плечи то и дело соприкасаются, а голые коленки бьются друг о дружку. Но мы ничего не замечаем…

– На сегодня хватит! – обессиленно откидываюсь на спинку дивана. В ушах гудит от корявого произношения Ветрова, больное горло то и дело даёт о себе знать неприятным жжением, а в животе предательски урчит от голода.

– Завтра продолжим? – в отличие от меня Ветров полон сил.

– А есть смысл? Ты же сам понимаешь, как запущен язык. Мне кажется, тебе нужен хороший репетитор. Ни я, ни Злата не справимся!

– Дай мне шанс, Нана! – просит Сава, обволакивая теплом своего взгляда. – Поверь, я способен тебя удивить.

Ветров смотрит на меня с неприкрытой надеждой, а я снова ловлю себя на мысли, что совершенно его не знаю. Сама налепила ярлыки и спрятала парня под маску неотёсанного неандертальца, но разве Ветров такой? За  его тяжёлым взглядом, уверена, спрятана боль, а его рисунки на теле – просто броня. От таких, как я, от жестокости этого мира.

От собственных рассуждений становится неловко. Резко встаю и начинаю собирать со стола книги. Мои движения сумбурные под стать беспорядку в голове, и Ветров это замечает. Слышу, как хмыкает, а после начинает помогать.

– Как насчёт завтра, Нана? – он кладёт поверх собранной мной стопки книг толстый словарь, случайно касаясь шероховатыми пальцами моей ладони. – Повторим?

Вздрагиваю и резко прижимаю учебники к груди. Хочу сказать «нет», но всё ещё боюсь, что моё место займёт Злата, а потому нерешительно мотаю головой и молчу.

– Неужели сдаёшься? – Бросает вызов Ветров и, склонив голову набок, смотрит на меня в упор.