Лето разбитых сердец

Приоткрыв массивную дверь, я опасливо выглянула. Сложно сказать, что я ожидала увидеть – толпу беснующейся молодежи, размалёванных Барби на импровизированном танцполе или влюбленных, целующихся по углам… В любом случае мой нос утонул внутри темного коридора, наполненного удушливым запахом табака, и во мне продолжало расти любопытство. Как ни странно, музыка почти стихла, а из гостиной теперь доносились размеренные голоса незнакомых парней и звонкий смех девушек. Вконец осмелев, я сняла туфли на каблуках и подкралась еще ближе. Через дверную щель сумела разглядеть гостиную, в центре которой, разместившись на огромном угловом диване и паре кресел напротив, сидели молодые люди: я насчитала порядка десяти парней и всего несколько девушек. В самой гуще восседал Камышов. Расслабленная улыбка, свисающая на глаза челка – Лёша, как всегда, был неотразим. Рядом с ним, закинув руки за голову, сидел Лучинин. Илья задумчиво наблюдал за происходящим, но почти не вмешивался. Громче же всех выступал явно страдавший амнезией Добрынин. Мало того, что он ржал, как бешеный орангутанг, прижимая к груди какую-то смазливую брюнетку, так он еще и обо мне позабыл…

Я напоминала себе чайник на плите: внутри всё бурлило, закипало, а воздух бурными потоками и со скрипом вырывался через стиснутые зубы. Но что делать дальше, я не знала… Впрочем, не успела я и глазом моргнуть, как всё изменилось…

– Я тебе отвечаю! – проорал Добрынин Мишке Молотову из 11 «А», чем привлек и мое внимание. – Наша Скворцова! Я, когда на такси подъехал, глазам не поверил: она у шлагбаума тусила, а меня заметила и увязалась следом. Бежит такая и причитает: «Митенька, проведи к Лешему».

Последнюю фразу Добрынин пропищал тоненьким голоском, изображая меня. Вся компания тут же сорвалась в дикий гогот. Я же, окаменев, стояла возле дверей и жадно хватала ртом воздух.

– А-ха-ха! – сквозь смех простонал Миша. – Леший, везет тебе на баб: что ни туса, то новая тайная поклонница!

– Счастливчик прямо! – иронизировал Лёша.

– Да ладно тебе! – от души веселясь, вступил в разговор Илья. – Ты приглядись к ней, Лёх! Ночью, по трассе, пешком… Да Варька реально на тебя запала!

– Ну вас к лешему! – в шутку огрызнулся Камышов, чем вызвал новый взрыв смеха.

– Мы и так у тебя! – пробасил какой-то парень в красной майке.

– Погодите! Погодите! – суетливо вставила свои «пять копеек» вылизанная до блеска брюнетка, с которой всё это время обнимался Митя. – А кто такая эта Скворцова?

– О! – протянул Илья. – Мечта семиклассников и гроза уроков химии.

Гостиная снова огласилась смехом.

– Оторва местная! – пояснил Добрынин. – Ни кожи, ни рожи, а понтов на целый «КамАЗ»!

– Чё, совсем никакая? – уточнил очередной умник.

– Не то слово! – наслаждался своей вонью изо рта Добрынин. – Без слёз не взглянешь!

– Погодите! – снова взяла слово брюнетка. – Так если ты ее, Добрыня, в дом привел, где она сейчас?

– На кухне, – безразлично дернул плечами Митя. – Она, как увидала, сколько там жратвы без дела, так и променяла свои возвышенные чувства к Лешему на пару тарталеток.

И снова смех. Он проникал под кожу, в клочья рвал мою душу. Но там, в гостиной, всем было плевать. Они обсуждали меня, как подзаборную шавку, не скупясь на грубости и оскорбления. А я даже заплакать толком не могла – так больно было. Невыносимо больно!

– Так чего мы здесь сидим? Леший, пошли знакомиться с твоей оголодавшей сталкершей.

Я отшатнулась от двери. Шаг… Второй… Хотела вернуться на кухню, а дальше – под дождь. Черт с ним, с трассой, с таксистами-шизофрениками! Я мечтала убежать… Чтобы не слышать… Чтобы не стать посмешищем… Но по ошибке перепутала двери и вместо кухни, попала в какую-то кладовку. Свет включился автоматически, а я, зажав ладонью рот, беззвучно завыла. Это был тупи́к.

Ни окон, ни дверей – одни стеллажи вдоль стен, заставленные всяким хламом. Велосипедные покрышки, коробки из-под обуви, какие-то вёдра – мой взгляд остервенело метался от одной полки к другой, пока в дальнем углу я не заметила портновские ножницы – старые, местами ржавые, но точь-в-точь как те, что когда-то давно были у мамы.

Безумная идея ворвалась в мою голову без спроса! Уже в следующий миг я аккуратно задвинула шпингалет на двери и, промокнув рукавом слезы, стянула с себя джинсы. Раскинув те на полу, я схватила ножницы и безжалостно отрезала перепачканные штанины, затем сняла залитый соком блейзер и, оставшись в одном полупрозрачном топе-майке, натянула неприлично короткие самодельные шорты. Всё это дело я дополнила каблуками. Последним штрихом стала прическа. Сорвав с хвоста тугую резинку, я наклонила вниз голову и постаралась пальцами немного взъерошить все еще влажные от дождя волосы. Они слегка вились на кончиках, да и пахли грозой, зато отлично скрывали мои обнаженные плечи и бесстыдно просвечивающее кружево нижнего белья. Пару раз ущипнув себя за щёки, я гулко выдохнула и, не оставляя времени на раздумья, отворила дверь.

Темный коридор, в котором я пряталась до этого, теперь был залит светом и полон людей – все сбежались поглазеть на диковинную зверушку! С кухни доносился встревоженный голос Добрынина, сдобренный чужим улюлюканьем, – еще немного, и Митюшу признали бы треплом. Но мне было глубоко плевать на него. Навалившись на косяк, я оперлась на одну ногу, вторую же изящно выставила вперед. На указательный палец намотала прядь волос, несколько раз облизнула пересохшие от волнения губы, а потом как ни в чём не бывало произнесла:

– Не меня ищете, мальчики?

Глава 9. Леший

Митя

Я напоминал себе переспелый помидор – такой же красный и на грани… Одно неловкое слово, чужой смешок —и я грозился лопнуть, забрызгав всех своей желчью.

Мелкая бестия же победно улыбалась… Варя снова меня обошла. На этот раз она не просто воткнула мне вилку в зад, а смачно провернула ее. Вместо того чтобы мотать на кулак слезы и в слепом отчаянии бежать жаловаться своей мамаше, Скворцова уже битый час купалась в лучах славы. Раскованная, красивая, смелая, она ощущала себя в незнакомой компании своей в стельку. В ожидании такси беспечно смеялась. Потягивала колу со льдом. Строила парням глазки. Такой Варю Скворцову я еще не знал и не был уверен, что хотел когда-нибудь узнать…

– Что с твоим настроением, богатырь? – Стефания заискивающе заглянула мне в глаза.

Мы не были парой. Дочь мэра и сын директора школы не самая удачная партия, да и не искрило между нами. Но долгими вечерами на хате Лешего мы спасали друг друга от одиночества, ненужных вопросов и липких сплетен.

Я, как и Стефа, не пропускал ни одной вечеринки. Но если я приезжал сюда по доброй воле и исключительно ради Лешего, то Стеша тусила здесь по приказу своего отца. И правда, найти в нашем городе еще одно такое место, где концентрация папенькиных сынков на квадратный метр зашкаливала бы так же сильно, было практически невозможно. Нужные знакомства, перспективные связи, чужие секреты – Стефания Полунина была игрушкой в руках отца, я же – ее временным спасением.

– Все нормально! – ответил сухо, а сам снова устремил взгляд на Скворцову.

В прошлой жизни эта стерва однозначно была ведьмой! Найти другое объяснение ее внезапному преображению никак не получалось.

– Ты с нее глаз не сводишь, – насмешливо бросила Стефа. – А говорил, ни рожи, ни кожи. – Она хихикнула, а я до боли стиснул челюсти.

– Так и есть, – процедил я сквозь зубы. – Обычная матрешка!

– Ну-у, не скажи… – игриво прикусив губу, протянула Стефа и кивнула в сторону Скворцовой. – Местная элита иного мнения…

И правда, пацаны не сводили похотливых взглядов со стройных ног Варьки и ее откровенного декольте. Они наперебой флиртовали с ней, окружали вниманием и не скупились на слащавые комплименты. Да и девчонки, разузнав, чьей дочерью была Варя, буквально засы́пали Скворцову вопросами о новой коллекции шмоток и восторженными возгласами.

– Эта ваша Варя – мотылек-однодневка! – пренебрежительно фыркнул я и отвернулся. – Голову даю, уже завтра никто не вспомнит, кто такая Скворцова и откуда вылезла.

– И Леший тоже? – немного задумчиво произнесла Стефа.

Не знай я ее, подумал бы, что Полунина ревнует. Да только ни для кого из собравшихся не было секретом, что сердце Лешего давно и бесповоротно отдано другой.

– При чём здесь Камышов? – Я усмехнулся, не принимая всерьез слова девушки, да и в Илюхе с Лехой был уверен, как в самом себе. С пацанами мы дружили с первого класса и за это время вместе прошли огонь, воду и медные трубы…

– А ты приглядись к нему, Мить, – прошептала Стефания так тихо, чтобы услышал ее только я. – Кто его знает, быть может, Леший нашел-таки лекарство от неразделенной любви?

– Чё ты несешь, Полунина?! – отмахнулся я от глупых предположений, но все же обернулся.

Неприятный холодок коснулся моей спины, когда в толпе я безошибочно отыскал Лешего. Камышов стоял возле окна и для отвода глаз копался в мобильном, а сам то и дело посматривал на Скворцову. В отличие от остальных он не муслякал Варьку пошлым взглядом – скорее, следил с нескрываемым интересом за каждым ее жестом, за каждым словом.

Мне стало не по себе.

– Ну что я говорила? Растаяло ледяное сердечко нашего неприступного красавца?

– Не бери в голову! – рявкнул я немного грубо, а потом соврал: – Мы просто поспорили с Лехой на Варьку, вот он и боится проиграть.

– Поспорили? – Стефания сморщила свой аккуратный носик и тут же слезла с моих колен.

– Кто ты и что сделал с Добрыней? – спросила она разочарованно, прежде чем уйти.

Я не нашелся с ответом, как и не стал удерживать Стефу рядом. Откинувшись на спинку кресла, я закрыл глаза и мысленно сосчитал до ста: я хотел успокоиться, и это мне удалось. Жаль, ненадолго!

Стоило мне вернуться в реальность, как та снова подставила подножку: наплевав на нашу дружбу, Леший во всеуслышание заявил о подъехавшей машине такси для Вари и тут же первым вызвался проводить девчонку до шлагбаума. Скворцова же, сверкнув ехидным взором в мою сторону, не раздумывая согласилась, и пока я поднимал отвисшую челюсть, она под ручку с Камышовым выскочила на улицу.

Всего сто метров наедине, но уже минут двадцать я никак не мог отлипнуть от окна, высматривая в темноте их силуэты и сгорая от желания набить Лешему морду.

– Эй! – Илюха, не жалея сил, хлопнул меня по спине и проследил за направлением моего взгляда. – По всему выходит, план наш провалился…

В его голосе не было сожаления, да и вообще вся эта затея с Варей не особо нравилась ему изначально.

– Плевать! —угрюмо шикнул я и резко скинул с себя руку рыжего.

Варя, отец, свадьба – все отошло на задний план. Единственное, что я хотел знать – куда запропастился Леший и какого черта он вообще увязался за матрешкой.

– Ауч! – вскрикнул Лучинин и нарочито громко рассмеялся. – Если не перестанешь пялиться в темноту, я решу, что ты ревнуешь!

– Кого?! —резко выплюнул я.

– Ну не Лешего, надеюсь! – Довольный собой, Илюха заржал еще громче.

– Лучинин, у тебя зубы лишние? – Развернувшись к нему, я схватил его за грудки. Моя ярость искала выход, и, видел Бог, рыжий играл с огнем.

– Остынь, Добрыня! – Улыбка моментально сползла с веснушчатой физиономии друга. – Леший накосячил, а не я!

– Накосячил?! – окрысился я на Илью. – Да он мне в рожу харкнул!

– Не горячись, Мить! Дай ему объяснить! – Вопреки всем моим предупреждениям, Лучинин бесцеремонно закинул свою лапу мне на плечо, а потом указал в сторону прихожей, где, стряхивая с волос дождевую воду, стоял Камышов. – Дружба дороже, помнишь? – осторожно напомнил рыжий, прежде чем я, сжав кулаки, сорвался с места.

– Никогда не забывал! – Ощущая странную горечь на языке, я впервые ударил лучшего друга.

Леший пошатнулся, но устоял. Он приложил ладонь к разбитому носу и, сверкнув ледяным взглядом, лишь ухмыльнулся в ответ. Дрался я не впервые, но сейчас вместо привычного азарта и жажды победы ощущал удушающее опустошение. А Леший даже не думал защищаться. Он стойко сносил удар за ударом, признавая свою вину, и, черт подери, от этого мне становилось в разы хуже. Парадокс, долбаный бумеранг дружбы: кровь стекала ручьем из носа Камышова, а от боли загибался я.

К тому моменту, как на подмогу подлетел Лучинин, мы с Лешим уже сидели на полу. Тесная прихожая, чужая обувь повсюду… Камышов рукавом вытирал кровь, я смотрел на него исподлобья и, казалось, видел впервые…

– Объяснишь? – прохрипел я. В горле саднило, костяшки пальцев сводило от запекшейся на них крови.

Сколько мы так сидели? Десять минут? Час?

Нужно отдать должное Илюхе: он предусмотрительно закрыл в прихожей дверь и верным псом стоял на страже, дабы никто не посмел вмешаться.

– А надо? – сплюнул Леший и снова натянул на лицо улыбку, которая казалась кривой и жуткой, и, увы, по моей вине.

– Сам как считаешь? – Я усмехнулся, но вышло горько.

– Я тебя не предавал, Мить, —тихо, но уверенно произнес Камышов. – Никогда.

Я хотел ему верить – всегда верил, но сейчас ни черта не получалось…

С Лёхой мы были знакомы с первого класса, с того проклятого дня, когда за высоким букетом гладиолусов я пытался спрятать постыдные слезы. Примерный снаружи, дьяволенок внутри – таким я запомнил тогда Лешего. Форма с иголочки, модная стрижка, рюкзак «Ferrari» – Камышов казался идеальным во всем. Лёха был моей абсолютной противоположностью: открытый, улыбчивый, смелый, он, как магнитом, притягивал к себе ребят. Всех, кроме меня. Мне тогда было не до друзей, да и заводить отношения с директорским сынком многие опасались на уровне подсознания. Леший не испугался. Он сам подошел ко мне и заговорил. Не понтовался дорогими шмотками и новой «Play Station», просто на одной из перемен сел рядом и поставил перед фактом, что хочет со мной дружить. Это потом, спустя несколько месяцев, я узнал, что не так уж сильно разнились наши с Лешим судьбы, да и за блестящим фантиком было спрятано столько боли, что мне и не снилось.

– Тогда что это сегодня было? – Я закрыл глаза и со всей дури треснулся затылком об стену. В памяти вспышками воскресали обрывки увиденного: довольное лицо Скворцовой, взгляд Лехи, затуманенный и тяжелый, два силуэта в ночи; если это не плевок в душу, то что?

– Я тебя не предавал, – все так же твердо отрезал Леший.

– Чё ты заладил, Лех?! – взревел я раненым зверем.

Я ждал, что отпустит, станет легче, но ни черта подобного – меня выворачивало наизнанку, а я понять толком не мог, отчего.

– Ты мне ответь: почему именно Скворцова? Почему сейчас?

Но Леха лишь покачал головой.

– Только не говори, что повелся на ее дешевые уловки.

– Не скажу. – Камышов схлестнулся со мной взглядом.

– Это ж, Варька, Леший! В джинсах, шортах, да хоть голая – Скворцова, она и есть Скворцова! Ее мамаша…

– Да плевать мне на нее, понимаешь?! – низким голосом прервал мою агонию Леха.

Я до последнего надеялся, что он отшутится, выдумает какую-нибудь чепуху, замнет это чертово недоразумение. Но в его серых, как дым, глазах плескалось столько боли, что мне стало жутко.

– Я устал, – тихо произнес он. – Знаешь, порой кажется, что я с головой ушел под лед. Бьюсь там, пыжусь из последних сил, с завистью смотрю на вас – на тех, кто сверху. Вы чувствуете, живете, а меня… меня будто и нет…

– Лёх…

– Погоди! – рявкнул Леший. – Ты же хочешь правды? Тогда слушай…

Камышов говорил долго, да только ничего нового я не узнал. Точнее, не так: в его рассказе не было ни слова о Варе, а то, что касалось его отца, я слышал уже миллион раз.

Артур Михайлович, Лёшкин батя, держал в кулаке полгорода: в былые времена – с помощью силы и не совсем законных методов, сегодня – завладев львиной долей бизнеса в регионе. Его уважали и боялись. Влиятельный, почти всемогущий, Камышов-старший хотел и единственного сына видеть таким и не скупился на «воспитание». Вот только Леха уродился в мать, творческую и увлеченную натуру, далекую от мира бизнеса и больших денег. Мало кто знал, но Леший отменно играл на рояле, заслушивался Чайковским и запросто читал Гюго на языке оригинала, правда, никогда не кичился этим. Напротив, он старательно прятал себя настоящего за маской смазливого мерзавца, которому все дозволено и все сходит с рук. Этого требовали от него обстоятельства, этого хотел его отец.

– Леший, – прервал я парня на полуслове. – Это все я уже слышал – давай к делу!

– Лады, – кивнул Камышов. – Про Таню тогда тоже опускаю…

– Ага, – буркнул я в ответ. Про несчастную любовь Лехи я давно был в курсе.

Первое чувство, нежное и немного робкое, постучалось к нему в сердце еще в тринадцать и, как назло, пустило слишком глубокие корни.

Таня Рябова – наша одноклассница, царевна-лягушка… Вот уж кому в отличие от Скворцовой было бесполезно прятать свою красоту за невзрачным бесформенным оверсайзом. Леший влюбился в нее безвозвратно… Но Тане тогда было не до него.

Мы учились в седьмом классе, когда страшная трагедия обрушилась на ее семью. Родители Рябовой погибли, а самой Тане пришлось переехать жить к бабке. И все бы ничего, но та была странной: то ли чересчур набожной, то ли вообще сектанткой – не важно, в любом случае ее воспитание отразилось на Тане. Все эти зеленые балахоны, длинные рукава, взгляд в пол – лишь малая часть странностей. Другой бы давно плюнул – с внешностью и возможностями Лешего не проблема охмурить любую, да только Леха уже несколько лет отчаянно бился в закрытую дверь и все без толку. Рябова общалась со всеми, и лишь Камышов оставался для нее невидимкой. Все эти вечеринки, на которые он звал только ее, попытки поговорить, помочь чем-то – все в пустоту…

– Она снова не пришла, – отрешенно произнес Лёша.

– Тоже мне новость! – безжалостно хмыкнул я в ответ.

– Чем я ей не угодил? – простонал он, задрав голову, чтобы хоть как-то остановить кровь из носа (по всей вероятности, я чуток перестарался).

– Скажи мне, Добрыня! Что я ей сделал такого, что она нос от меня воротит, как от ведра помоев?

– Я не знаю, Лех… – Новая порция горечи прокатилась во рту. Мне было больно видеть Камышова таким, но я все еще не понимал, чего он задумал. – Но какой бы ни была причина, Леший, это не повод предавать нашу дружбу!

– Я же уже сказал, что не предавал тебя! – пробасил Камышов. – Я всегда и во всем был с тобой заодно!

– Тогда зачем тебе Варя?

– Все просто! – насмешливо прыснул Леха, а потом на полном серьёзе добавил:– У тебя не получилось ее сломать – я придумал, как сломать обеих… Ты ж не против, друг?

Я неуверенно покачал головой. Мне было не по себе от услышанного, но между Варей и Лёхой выбор был очевиден.

– Ломай. – Поднявшись с пола, я протянул руку Лешему. – Мне не жалко.

Глава 10.

Серые глаза

Варя

Мне всегда казалось, что взрослые люди – мудрые, но по факту они просто трусы…

Мама молчала весь завтрак. Потягивала кофе. Хрустела хлопьями как ни в чем не бывало. Слушала новости на «Первом». Единственное, что выдавало ее с головой, – это взгляд. Она упорно прятала его от меня, будто боялась, что я все прочту по ее глазам… А я отгоняла от себя дурные мысли, наивно полагая, что хуже быть просто не могло.

– Уже поела?

Ложка из рук матери выскользнула на пол с характерным звуком, сама же она словно только проснулась от долгой спячки.

– Да, мам. – Поставив чашку на верхнюю полку посудомойки, я сполоснула под краном руки и потянулась за полотенцем. – Мне сегодня нужно раньше.

– Куда? – Мама свела брови с деланым беспокойством.

– В школу. – Я тоже нахмурилась. – Куда еще-то?!

– Так учебный год же закончился. – Приложив ладонь ко лбу, мама взглянула на меня с недоумением.

– С чего бы? – Я опешила.

– Ты сама вчера оценками хвасталась…

– Не хвасталась! – Я бросила полотенце на стол. – Просто рассказала! Будто ты не знаешь, что многие заранее выводят. Нам вообще-то еще два дня учиться, а потом – отработка!

– Странно… – Мама пожала плечами и снова уткнулась взглядом в телевизор. Ну, конечно, события в Эфиопии были в разы важнее меня!

– Странно, что ты не в курсе! – огрызнулась я, вылетая с кухни. – Или вы с Володенькой о работе не разговариваете?

– Варвара! – Мать со стуком опустила чашку на стол. – Вернись!

– Не могу! Опаздываю уже! – проорала уже из своей комнаты.

– Времени половина восьмого. – Спустя минуту мама замерла на пороге моей спальни, как раз в тот момент, когда я выбирала в шкафу, в чем пойти.

– Уроки с восьми сорока – успеешь! – сердито рявкнула она. Ее коробило от моих слов касательно Митькиного отца, меня же – от всех троих, вместе взятых!

– И давно ты выучила мое расписание? – Вытащив клетчатую юбку, я со всей силы захлопнула дверцу шкафа. – Или это личная просьба дяди Вовы?

– Варя, за языком следи! – сердито осадила меня мама и, недолго думая, выхватила юбку из моих рук. – Серая юбка, серая блузка! Варя, это безвкусица!

– Плевать! – Я попыталась дотянуться до вещей, но мама строго покачала головой.

– Надень вельветовую!

Я закатила глаза, но спорить не стала: и правда, опаздывала.

Лучинин, придурок, нашел, когда скинуть изменения в расписании – в шесть утра! Тоже мне староста! Если бы не моя привычка рано вставать, точно бы проспала! Впрочем, я понимала, что Илья издевался надо мной по просьбе Добрынина. Наверняка всем остальным он сообщил эту «замечательную» новость еще вчера.

Наспех одевшись, я пулей вылетела в коридор.

– Мам, ты мои кроссовки не видела? – Я носилась по прихожей, напоминая электровеник. – Сегодня физра – забыла совсем.

– В шкафу в нижнем ящике посмотри. – Мама только сейчас вышла из моей комнаты и грациозной походкой пантеры почти беззвучно приблизилась ко мне. – Сколько тебя учить, дочь, что вещи нужно собирать с вечера, а не вот так вот…

– Ма-а-ам, – отмахнулась я от очередной порции нравоучений и, схватив мешок с обувью, потянулась за рюкзаком.

– Во сколько тебя ждать? – Голос матери дрогнул, но я не придала этому значения.

– Сегодня всего четыре урока. – Я сняла с крючка ключи от дома и закинула рюкзак на плечо. Единственное, что я никак не могла вспомнить – куда сунула мобильный. А потому рыскала взглядом по полкам, как полицейская ищейка, да все тщетно. И ведь помнила, что после завтрака взяла смартфон со стола, потом бросила его на кровать, а дальше – темнота…

– Не это ищешь. – И снова в голосе мамы послышались тревожные нотки. Она протянула мне мой мобильный, а у самой костяшки на пальцах побелели – так неистово она сжимала гаджет.

– Ага, спасибо! – Я без проблем забрала у нее свою пропажу и уже развернулась к выходу, как мама произнесла мне в спину:

– Мы с Володей решили съехаться…

– Что?! – Связка ключей рухнула на пол, а я не спешила ее поднимать.

Заторможенно, словно сонная черепаха, я обернулась. До последнего хотела верить, что ослышалась. Ждала, что мама обратит свое заявление в шутку. Но она молчала. Смотрела себе под ноги, теребила в руках поясок от шелкового халата и не собиралась мне ничего объяснять.

– Он даже жениться на тебе не собирается, мам! – К горлу моментально подступила тошнота. – Да и какой из него муж?! Сидел, жевал, будто век не едал, пока сынок его полоумный тебя грязью поливал.

Я смахнула со щек первые слезы, мысленно возвращаясь в «Фаджоли». С того дурацкого ужина прошло всего три дня – когда все успело так круто измениться?

– Варя! – гаркнула мать, очнувшись от спячки. – Я, кажется, тебя предупреждала!

– Мама! Мамочка! Ну скажи, что ты пошутила! – следом за ключами к моим ногам упал рюкзак и мешок с обувью, а сама я навалилась на косяк.

Снова заладив о моем воспитании, непомерной грубости и своем Володе-ангеле, мама не оставляла попыток достучаться до моей совести. Да только правду говорят: от осины не родятся апельсины – где мне было взять эту самую совесть, если у матери она была на нуле?

Как в тумане, я смотрела на маму и качала головой, все яснее осознавая, что она не шутит. Но как принять эту новость, я не знала.

– Ладно! – Шмыгнув носом, я постаралась взять себя в руки, подняла с пола вещи и даже попыталась найти в этой чертовой новости каплю позитива. – Хочешь с ним съехаться – твое дело, но я останусь здесь!

Мама наконец оторвалась от созерцания плюшевых тапок и посмотрела на меня. Ох, и не понравился мне ее взгляд!

– Что? – Я сработала на опережение. – Я уже взрослая! Могу спокойно жить одна!

– Ты не поняла, Варюш… – Мама как-то грустно улыбнулась, а потом с ходу обрушила на меня ворох своих проблем: – Я никуда не уеду, и тебе не придется жить одной: Володя с Митей сами переедут к нам.

– Только через мой труп! – взвизгнула я, пятясь от матери, как от чумной. – Никогда! Ни за что! Я сбегу! К отцу перееду! Я с этими придурочными в одной квартире жить не буду!