На деревянном блюде

Алина Потехина

На деревянном блюде

Алина Потехина

«На деревянном блюде»

Глава 1

– Тынагыргын… Тынагыргын… – протяжно завывал ветер. Он стягивал облачную пелену с неба, а с земли приподнимал снежный покров – переплетал их между собой, превращал землю и небо в единое нечто.

– Кто зовёт меня? – откликалась я, стоя на вершине пологой сопки. – Покажись!

– Тынагыргын… – удалялся надрывный голос.

Я обернулась вокруг себя, но не смогла отличить день от ночи и землю от неба. Всё перемешал ветер. Он дул со всех сторон сразу, выбивал из кос непослушные пряди, тоскливо звенел бусинками, вплетёнными в волосы. Расшитая бисером кухлянка надёжно держала тепло. Тоскливый волчий вой переплёлся с песней ветра, повёл её в другую сторону, сжал сердце ледяными ладонями страха. Вой проникал под кожу, вонзался острыми иглами в вены, перехватывал дыхание. Я закрыла глаза, попятилась в тщетной попытке отстраниться от звука, потеряла опору под ногами, ахнула отдаваясь чувству невесомости, и проснулась в собственной спальне.

С резким вздохом я села на кровати, провела руками по смятой простыни. На мгновение застыла, уловив движение на грани восприятия, но стоило мне сконцентрировать зрение, как всё исчезло. За окном было тихо. Лучи фонарей попадали в квартиру, высвечивали светлый квадрат на стене. Я встала, подошла к окну и посмотрела на небо, но его затянуло пеленой облаков. Я вздрогнула, уловив отголосок сна, и с неподвластной разуму поспешностью, задёрнула штору.

Рука нащупала ночник рядом с кроватью. Свет резанул глаза, но они быстро привыкли. Под ночником так и осталась лежать раскрытая книга детских сказок. В последнее время я всё чаще перечитывала их, в безуспешных попытках найти покой, который ускользал от меня сквозь странные, тоскливо-страшные сны. Просыпаясь, я не могла понять, что именно во сне меня пугало, ведь зрительные образы не были ни жуткими, ни противными.

Я подняла книгу и прочла ту сказку, на которой остановилась.

Ворон Кутх и мыши.

(Чукотская сказка)

Однако, давно это было.

Жил тогда на свете ворон Кутх.

Хозяин неба был.

Долго летал ворон Кутх.

Устал.

Негде и присесть было.

И стал ворон думать.

Одна голова хорошо, а две лучше.

Решил землю сделать.

Из Кутха вышла Земля.

Эх-эх, когда отдохнуть можно. И стал Кутх стариком.

Ну, ничего, заснул Кутх, тоже.

Много дней прошло.

Встало солнце согрело землю, из следов Кутха вышли мыши.

Вот радуются мыши, Земля большая места много, хорошо будет жить.

Ох, куда залезли мыши, глупые еще, облака пошли ловить.

Плохая охота, свалились только.

Однако, прямо на Кутха упали.

Ох-хо-хо, как чихнул Кутх, сломалась Земля.

И встали вокруг большие горы. "Ух, какие хорошие горы, теперь играть веселей" – смеются мыши.

"Откуда, мыши, свалились что ли? Ну, хватит бегать, мыши" – говорит Кутх.

"Сейчас ветром стану смету всех с земли". И смёл. Долго сметал.

Устал Кутх.

Отдохнуть надо.

Луна свалилась, солнце с неба упало, все перемешалось. Ай-яй-яй-яй-яй!

Каждому место свое надо, вот!

Убрал все.

И стало пусто на земле.

"Ах, какой хороший вечер был, голова кружится, небо перед глазами так и мелькает." – смеются мыши.

"Тьфу, откуда мыши!?" – кричит Кутх.

"Ну, хватит пищать, сейчас стану снегом, засыплю мышей!"

И стал на земле снег.

Снова поют мыши: "ух хорошо, теперь у нас снега много, с горы кататься будем!"

Проели мыши Кутха. Весь дырявый теперь!

"Проклятые мыши" – кричит Кутх – "Сейчас стану огнем всех сожгу!"

Ожила проеденная снежная шкура Кутха.

И начался великий бой.

Долго бились снег с огнем.

А получилась одна вода. Ага!

После бури, хорошо бывает, вот и мыши плывут…

Да…, в тихой воде, потоп живет.

Всех мышей вода взяла.

И на землю пришла весна.

Сначала резвились, теперь совсем взбесились.

Съел Кутх мышей.

"Эх, начну-ка я все сначала" – сказал Кутх.

И снова Кутх вороном стал.

Огляделся вокруг. Ого!

Все убрал, что не надо. Но снова из следов вышли мыши…

– Что!? Откуда мыши?

…От своих следов куда уйти?

“От своих следов куда уйти?” – машинально повторила я последнюю фразу из книги. Судорожный вдох не наполнил лёгкие до конца. Я выдохнула и перелистнула несколько страниц, чтобы найти сказку, которая считалась нашей семейной историей. Бабушка говорила, что она написана про предков нашей семьи. Я открыла страницу, на которой было нарисовано большое деревянное блюдо в лапах у волка. Провела пальцами по картинке и начала читать.

ДЕРЕВЯННОЕ БЛЮДО

(Сказку о деревянном блюде рассказал в 1941 году четырнадцатилетний эскимос Тагикак, который жил в селении Уназик на Чукотке. Записал сказку и перевёл её на русский язык Г.А. Меновщиков.)

Жил в тундре охотник, была у него жена и много детей. Охотился он однажды в море на тюленей, но все тюлени уплыли на другой берег, и вернулся охотник домой без добычи. В доме нечем стало кормить детей.

– Пойду я к соседям-оленеводам, – сказал охотник. – Попрошу у них жирной оленины. Вы меня ждите, я скоро вернусь.

Пришёл охотник к оленеводам, хозяева угостили его свежей олениной и дали много оленьего мяса.

Положил охотник мясо на нарты, хотел уже возвращаться домой, да хозяева уговорили гостя остаться ещё на одну ночь.

Всю ночь не спал охотник, всё думал, как там голодные дети и жена.

Проснулся утром – а дороги не видно! метёт пурга! Опять придётся ночевать у оленеводов!

Ночью в ярангу охотника кто-то постучал.

– Кто там? – спросила жена. Выглянула она из яранги и скорей закрыла дверь.

На снегу сидел волк.

– Зачем ты пришёл? – спросила жена охотника.

– Я пришёл за твоими детьми, – сказал волк. – Отдай мне одного из них!

– Уходи сейчас же! – закричала жена. – А то тебе будет плохо!

– Ничего мне не будет, – сказал волк. – Я видел, как твой муж ушёл к оленеводам. Он всегда меня подстерегает в тундре. Никуда я не уйду!

Дети охотника крепко спали и не слышали, как пришёл волк.

– Подожди немножко, – сказала женщина волку.

Она пошла в кладовку, взяла в руки костяную палочку для выбивания снега из шкур и сказала:

– Палочка, выручай меня! Ты такая умная! Как мне спасти детей?

Запела костяная палочка. И песенка её была такой нежной, что волк заслушался и уснул.

Костяная палочка пела почти всю ночь, пока не пропела все свои песни.

Когда она спела последнюю песенку, волк проснулся и сказал:

– Ну, хватит! Отдавай мне своего мальчишку или девчонку!

Женщина сказала:

– Подожди немножко.

Нашла она в кладовке лучинушку и сказала ей:

– Лучинушка, помоги мне! Ты всё знаешь! Без тебя нельзя разжечь костёр и сварить мёрзлое мясо. Как мне спасти детей?

Запела лучинушка колыбельную песенку. Она звучала так жалобно и тонко! Волк слушал, слушал её и уснул.

Женщина взяла верёвку и связала волку передние и задние лапы. Когда песня лучинушки кончилась, волк проснулся и хотел встать, да так и повалился на снег: лапы-то у него были связаны!

– Развяжи мне лапы, – сказал волк, – я больше не приду к вашей яранге!

– Не развяжу, – сказала женщина. – Вот придёт мой муж-охотник, тогда ты узнаешь, как стучаться в нашу ярангу!

– Отпусти меня! – сказал волк. – Я принесу тебе волшебное блюдо!

– Обманешь! – сказала жена охотника.

– Нет, не обману.

Развязала она верёвку, и волк убежал.

Не успела жена охотника закрыть дверь яранги, как волк прибежал снова. Он принёс большое деревянное блюдо.

– Вот тебе волшебное блюдо, – сказал волк. – Стоит произнести заклинание – и на нём появится всё, что пожелаешь.

– А ну покажи, как это делается! – сказала жена охотника.

– А вот так, – сказал волк. – Чего ты хочешь?

– Хочу тюленьего мяса, – сказала жена охотника.

Протянул волк блюдо в сторону моря и сказал:

– Блюдо моё, блюдо, хочу отведать тюленьего мяса!

Блюдо сразу потяжелело и наполнилось тюленьим мясом.

– Так и будешь делать! – сказал волк и убежал в тундру.

«Наверное, волк меня обманул, – подумала жена охотника. – Попробую-ка я сейчас сама!»

Протянула она блюдо в сторону тундры и сказала:

– Блюдо моё, блюдо, хочу, чтобы явился волк!

Блюдо потяжелело, и женщина увидела на нём волка.

– Не для того я тебе дал это блюдо, – сказал волк сердито, – чтоб ты меня ловила!

Сказал и ушёл в тундру.

Когда муж вернулся от оленеводов, женщина помогла ему разгрузить нарты и внести в ярангу оленину. А потом вышла из яранги и стала рубить мёрзлое тюленье мясо.

– Откуда ты взяла это мясо? – спросил муж. – У нас дома не было ни кусочка!

– А вот смотри! – сказала жена и показала охотнику волшебное блюдо.

– Ну и что? – сказал муж. – Обыкновенное блюдо!

Рассмеялась женщина и рассказала про волка. Как помогла ей ночью костяная палочка и лучинушка. И как волк откупился волшебным блюдом.

Охотник не поверил жене.

– А ну попробуй добыть моржовое мясо, а я посмотрю!

Взяла жена охотника деревянное блюдо, протянула его в сторону моря и сказала:

– Блюдо моё, блюдо, хочу моржового мяса!

И блюдо потяжелело и наполнилось моржатиной. Не знала больше голода семья охотника. В яранге всегда было много мяса, рыбы, морской травы и сладких кореньев.

Я дочитала историю и потёрла уставшие глаза. Стало лучше. Будто кто-то накинул на плечи мягкий плед. Затем выключила ночник и, выцепив взглядом светящийся циферблат часов, пошла на кухню.

Пока наливала воду, услышала тихие, почти неразличимые шаги по коридору. Затаилась со стаканом в руке. Нервное возбуждение после тягостного сна сдавило горло, не позволило даже вдохнуть.

В дверном проёме показался тёмный силуэт. Он прокрался мимо меня, едва не задев плечом, и открыл холодильник. В холодном свете я увидела свою квартирантку – Алёну.

– Ты же на диете? – тихо спросила я, с облегчением, глядя, как девушка запихивает в рот котлету прямо из холодильника.

Алёна подпрыгнула, а от её визга заложило уши. Одновременно с этим мимо меня пролетела вторая котлета и с противным звуком расплющилась о стенной “фартук”. Я увернулась, но не успела порадоваться своей ловкости, как почувствовала холод, разливающийся по груди. О стакане с водой я, разумеется, не вспомнила, но законы физики от этого не изменились. Вслед за первым испугом пришло облегчение, которое смехом рассыпалось по маленькой кухоньке.

– Ты чего здесь? – отсмеявшись, спросила Алёна. – Опять дурацкие сны?

– Угу. – я неопределённо пожала плечами, после чего набрала себе ещё одну порцию воды.

Длинные, чёрные, как сама ночь, волосы, рассыпались по плечам. Я редко когда позволяла себе их распускать. В обычной жизни они вечно мешали: попадали под ремень сумки, цеплялись за дверные ручки и даже застревали в дверях.

– Тань, может хоть успокоительного какого-нибудь пропьёшь?

Алёна собрала ошмётки, оставшиеся от котлеты, со столешницы, протёрла “фартук” на стене и столешницу, после чего уселась на стул, зажатый между крохотным обеденным столом и холодильником.

– Да нет. Не думаю, что поможет.

Я осмотрелась. В ночном мраке, разбавленном светом от фонаря, кухня казалась больше. Тени скрадывали стены, давая иллюзию того, что их нет.

Когда я поступила в казанский университет на бюджетное отделение, родители сняли со счёта деньги, которые они копили на моё обучение, продали теперь уже никому не нужный гараж и купили здесь небольшую двухкомнатную квартиру. Уже спустя три месяца после начала учёбы я позвала жить однокурсницу, за умеренную плату, которая покрывала расходы по содержанию квартиры. Мы с Алёной сдружились сразу, хоть и учились в разных группах. Встречались на учёбе нечасто, в основном на потоковых лекциях.

За окном проехала машина – по потолку пробежали световые пятна. Мы проводили их глазами. Я со стуком поставила стакан на стол.

– Так значит диете конец? – спросила у подруги.

– Ну нет. Это я так, сорвалась случайно. С завтрашнего дня железно! – Алёна облокотилась спиной на холодильник и зевнула.

– Ну-ну. – я хихикнула. – Который раз я уже слышу эту фразу? Сотый?

– Ну Таааань. – Алёна встала, потянулась и пошла в свою комнату.

– Спокойных снов.

Соседка махнула мне рукой и закрылась. Я зашла в свою спальню, поменяла футболку на сухую, и, повесив мокрую на спинку стула легла на кровать. С тревогой закрыла глаза. Несколько минут ворочалась, жмурилась до белых кругов, потом расслаблялась, но видела перед глазами снежную пелену и снова открывала их.

Не знаю сколько я вертелась, пока не заснула. Опять увидела себя на округлом лбу сопки. И снова ветер сдёрнул пелену с неба, и полотно с земли. Снова позвал меня настоящим именем, которым чукчи называют детей не для документов, а для жизни.

– Тынагыргын… Тынагыргын… – завывала вьюга.

– Тынагыргын… – стонала сопка.

Где-то вдалеке на берег набегали морские волны.

– Тынагыргын… – пели они в неразличимой мгле.

Долгожданное утро не принесло облегчения. Сон, в котором меня постоянно кто-то звал из оставшегося на другом конце страны дома, снился мне почти каждую ночь уже на протяжении двух месяцев. Из-за него я просыпалась тревожной, долго не могла успокоиться, звонила маме, но не получала от родных ни капли успокоения. Рассказать о снах почему-то не решалась. О том, что иногда мне казалось, будто сны оживают в реальности – тем более. Первое время пыталась, но со временем поняла, что попросту не хотела тревожить родителей, а тем более бабушку, доживающую свой век в непривычной ей квартире, разделяя быт с родителями.

Несколько лет назад бабушка стала сдавать, и родители забрали её к себе из посёлка Аянка, в котором она прожила почти всю взрослую жизнь. До замужества, бабушка жила в Айоне – крохотном селе, на берегу Восточно-Сибирского моря. Как они встретились с дедом – до сих пор остаётся для меня загадкой. Бабушка не любила рассказывать об этом. А в последние годы добиться от неё рассказов о жизни стало практически невозможно – взгляд её блуждал между прошлым и будущим, выцепляя события то прошедшие, то грядущие.

Когда я в последний раз приезжала домой на новогодние каникулы, бабушка взяла меня за руку, закрыла глаза и долго всматривалась в собственные глубины.

– Бойся. – сказала она мне. – Грядут перемены. Грядёт великий свет и великая тьма. – она помолчала, жуя губами. – Он будет искать тебя. Не верь ему пока не проснётся великий Ворон. Потом – верь.

– Бабуль, ты чего? – я погладила её плечо свободной рукой. – Какой Ворон? Какие перемены?

В комнату вошла мама. Она молча вынула мою руку из ослабевших ладоней бабушки и отвела меня на кухню. Я опёрлась руками о подоконник, уловила в отражении окна свои узкие, раскосые глаза, которые беспокойно вглядывались в блестящую рябь Нагаевской бухты.

– Мам, давно она так? – спросила я не оборачиваясь.

– С праздника Кита*. Ей тяжело здесь. – мама вздохнула, села за стол, опёрлась подбородком на руку.

(*праздник Кита чукчи и эскимосы, живущие в прибрежных районах, отмечают поздней осенью, когда заканчивается сезон осенней охоты и заготовки мяса на зиму)

– О чём она говорила?

– Не тревожься, милая. Перемены, конечно, грядут, шаман говорил об этом, но мир наш велик. Выдержит.

– А мы?

– А мы дети этого мира. Значит и мы выдержим.

– Знаешь, мам, там на материке, иногда бывает так тоскливо.

– Ты скучаешь, Тынагыргын. Мы тоже скучаем.

Небо над каменным венцом отливало зеленью. Я проследила взглядом за чайкой, пролетевшей над домами, скользнула взглядом по последнему оставшемуся целым куполу на Марчеканской сопке и повернулась к маме.

– Как думаешь, ей было бы лучше в селе?

– Нет, дочь. Бабушка стара, силы оставляют её.

– А разум?

– А разум уже выходит за границы нашего мира. Ей лучше рядом с нами сейчас.

– Про кого она говорила?

– Не знаю. Мне кажется, что она уже путает наш мир с миром духов, а потому не стоит тревожиться. – мама улыбнулась, но я видела, что ей так же грустно, как и мне.

Я встала, умылась, натянула тонкий халат и прошла на кухню, где меня уже ждала Алёна с двумя чашками кофе и нарезанным хлебом. За эти годы наш быт устаканился, стал течь ровно, перепрыгивая по камням неурядиц.

Очередной день на учёбе не сулил ничего примечательного, поэтому я позволила себе отдаться мыслям о прошлом и будущем. О мире, в котором мы живём и тех мирах, к которым у нас нет доступа. В детстве я любила думать, что реальность нашего мира так же условна, как и реальность мира духов. Проще говоря, я мечтала попасть к духам, чтобы удостовериться в их существовании, а заодно познакомиться и посмотреть – какие они.

– Тань, у нас сегодня четвёртой парой совместная лекция. Ты после неё домой? – Алёна щёлкнула пальцами перед моим лицом, возвращая в обыденный мир.

– Ага, – я допила кофе, собрала со стола посуду и начала её мыть.

– Ты сможешь у меня тетради забрать? Я хочу с Айнуром в Мегу смотаться сразу после занятий.

– Ладно, – ответила я, едва вникнув в вопрос. – Родителям говорила уже?

– Что встречаюсь с татарином? – Алёна хмыкнула. – Говорила, они не против. Только предупредили о возможных проблемах после появления детей.

Мы прыснули, залившись смехом. О детях, в свои двадцать два года всерьёз не задумывались ни я, ни она. Ну какие дети до окончания университета?

В первой половине дня у меня была практика. Основные занятия уже почти закончились, освободив время для подготовки к экзаменам. После полутора месяцев занятий нам предстояла сессия, которую я ждала без опаски, лишь предвкушая скорый отдых.

В кабинет нас впустили со звонком. Немолодая преподавательница подождала, когда мы усядемся и достанем тетради, после чего благодушно улыбнулась. За её спиной из маленькой двери выскользнула новенькая лаборантка, которая тут же перебила преподавательницу и представилась Майей Дмитриевной. Я смотрела на неё и не могла отвести взгляд. Мне казалось, что воздух вокруг женщины едва заметно рябил, на самой грани восприятия. Лаборантка потянула носом, словно принюхиваясь к аудитории, потом посмотрела мне в глаза и улыбнулась. После женщина поправила волосы, перебрала пальцами складки на свитере и успокоилась, поглядывая на преподавательницу, которая уже начала знакомство. Наконец, очередь дошла до меня.

– Татьяна… – как и всегда, при первом прочтении фамилии, повисла неловкая пауза. – Тынэвири? – женщина с любопытством уставилась на меня, как на забавный экспонат в музее.

Я встала.

– Простите, а кто вы по национальности? – преподаватель задала привычный вопрос.

– Чукча. – я чуть улыбнулась, глядя за сменой эмоций на лице женщины.

– Правда?

– Вас что-то смущает?

– Нет, просто впервые вижу настоящую чукотскую девушку.

– А чукотских парней уже видели? – спросила я с вызовом.

– Нет. – преподавательница смутилась.

Я села. Одногруппники, как и я, уже давно привыкли к любопытству, которое неизменно вызывала как моя фамилия, так и внешность. В первые дни меня пытались дразнить заводилы, но быстро отступили, со временем превратившись в самых ярых защитников. Они никому не спускали анекдоты про чукчей, неизменно всплывающие вокруг меня.

Сама я относилась к данному элементу народного творчества нейтрально. Понимала, что жители глухих, оторванных от цивилизации, северных поселений, попадая в городскую жизнь терялись. Их, привыкших помогать, не задавая лишних вопросов, легко обмануть. Вполне естественно, что вокруг наивных людей, не привыкших к человеческой подлости, стали возникать анекдотичные ситуации. Они могли долго идти на поводу городских проходимцев, но, когда понимали, что ими манипулируют, начинали мстить. И месть их была жестока.

В центральной части России чукчи появлялись редко. Нам непривычна быстрая жизнь, подгоняемая теплом. Холодная размеренность севера надёжнее. Местные, в целом, о нас и знают-то только из анекдотов.

Наконец, мы разбились по группам, записали исходные данные, и потянулись к приборам. Я записывала данные в таблицу, когда рядом появилась лаборантка. Она настолько внимательно разглядывала меня, что даже я, привыкшая к излишнему вниманию, смутилась. Её руки при этом постоянно двигались, то залезали в карманы, то поправляли рукава.

– Извините, Татьяна, а вы давно в Казани? – наконец, спросила она вполголоса.

– С первого курса. – ответила я, не отвлекаясь от записей.

– А до этого где жили?

– В Магадане.

Я мысленно приготовилась к шутке на эту тему, но её не последовало. Майя Дмитриевна присвистнула, но заметила, что одногруппники уже начали шушукаться, поглядывая на нас и отошла. Я выдохнула.

– Эй, всё нормально? – спросил Дамир.

– Угу. – я неопределённо пожала плечами, пытаясь одновременно записывать новые показания приборов и посчитать вывод из предыдущих.

– Не торопись. – заглянула ко мне в бумаги Ира. – Давай я буду считать, а ты пиши.

Я благодарно кивнула одногруппнице.

За работой время пролетело незаметно. Благодаря слаженной работе, практика для нас закончилась почти за час до обеденного перерыва, и мы вырвались на улицу, по которой бежали ручьи талой воды. Мальчишки отковыряли глыбу льда и начали играть с ней в футбол. Девушки отошли в сторону, подставили лица потеплевшему солнышку.

– Таньк, чего к тебе лаборантка приставала? – спросила любопытная Лейсан.

– Почему сразу приставала? – я не поддалась на провокацию. – Спрашивала, живу ли в Казани.

– А почему у других не спрашивала?

– Потому что вы не чукчи. – я пожала плечами.

– Ты на каникулы домой? – перевёл тему Дамир.

– Конечно. А ты?

– Я в столицу собираюсь.

– Работать? – переключилась на симпатичного парня Лейсан.

– Конечно. Покорять Москву.

– Разгонять тоску. – хихикнула Ира.

– И это тоже. – Дамир подмигнул нам. – Ну что, в столовую?

– Ага, пока очередь не собралась.

На потоковой лекции группы перемешались, и я подсела к Алёне. Моя соседка витала в облаках, очевидно предвкушая встречу с парнем. Они начали встречаться совсем недавно, поэтому выдёргивать подругу из мира грёз было бесполезно, и я поддалась собственным размышлениям. Пока преподаватель пространно размышлял о превратностях судьбы, основывая свои рассуждения на высказываниях Декарта, я думала о бабушке.

Я помнила её в расцвете женской красоты, когда приезжала на лето в Аянку, или бабушка приезжала к нам. Она жила в каком-то своём ритме – никогда не торопилась. Её движения всегда отличались тягучестью и размашистостью. Иногда казалось, что бабушка не делает ничего, при этом успевала она намного больше, чем я или мама. Она никуда не опаздывала. Время от времени у меня создавалось ощущение, что бабушка Гивэвнэут находится где-то не здесь, оставляя на своём месте лишь оболочку из плоти и крови.

– Я слушаю о чём поют духи. – отмахивалась от моих надоедливых расспросов бабушка.

С возрастом волосы Гивэвнэут побелели, а взгляд затуманился. К ней стали приходить люди, чтобы попросить совета. Иногда она отвечала, а иногда молча закрывала дверь перед просящими. Никто не обижался. После переезда в Магадан поток просителей не иссяк, и даже приумножился. Мама ворчала, но никогда не препятствовала паломничеству в квартиру.

Однажды бабушка перестала принимать гостей. В одночасье перекрыла поток просителей.

– Не время для просьб. – сказала она. – Теперь время пожинать плоды.

Мама вздохнула с облегчением. Я к тому времени уже училась в университете и приезжала редко, только на каникулы. Папа, казалось, ничего и не заметил. Только пожал плечами, когда мама сообщила о своей радости. Они переглянулись с бабушкой.

– Гивэвнэут. – иногда папа обращался к бабушке по имени. – Я слышал, что пришло время пожинать урожай.

Бабушка кивнула.

– Твой урожай – это мы.

Бабушка снова кивнула.

– Скажи, ты довольна плодами?

– Вы крепкие люди, надёжные. – Гивэвнэут провела руками по складкам на подоле. – Но крепче и надёжнее Тынагыргын нет никого на этом свете. Я довольна урожаем.

Больше ни родители, ни бабушка к этому разговору не возвращались.

– Татьяна Тынэвири! – я услышала своё имя, в сопровождении смешков и очнулась от раздумий.

– Простите. – я смущённо посмотрела на преподавателя.

– Чукотская девушка. – услышала я шепоток.

– А ну заткнись! – тут же ответил кто-то из моих одногруппников.