Две недели до Радоницы

– Сегодня важный гость? Или собрание харцеров? – спросил Юзек.

Карол покачал головой в недоумении. Друзья поспешили ко двору Скарги: именно оттуда раздавались громкие возгласы. На площади собралась большая толпа, из дверей университета один за другим выбегали студенты. Кто-то нерешительно останавливался на входе, другие, напротив, с охотой присоединялись к скандирующим. Из людской массы беспорядочно разносились крики:

ДОВОЛЬНО С НАС!

КТО ОТВЕТИТ ЗА ЭТО?!

ПОРА ИДТИ!

Карол заметил в толпе знакомого студента, дернул его за рукав.

– Знаешь, что за балаган?

– Хэй, Карол, – выдавил щуплый паренек. Глаза его испуганно оглядывали толпу. – Помнишь, пару дней назад в прозекторской была потасовка?

– Вроде да. Из-за шутки, так?

– Так, так. Парень из «Народных радикалов» сказал, что тела должны подвозить пропорционально убыли евреев на факультете. Получил за это в нос от однокурсника. Тот, ясно, был евреем. Как видишь, эндеки так это не оставили.

– Что они, бунт собираются устроить? – усмехнулся Карол. – Покричат да разойдутся.

– Хотелось бы верить, но предчувствие у меня дрянное.

Рядом с Каролом появился Юзек.

– Каро, ну и что за балаган?

Карол пересказал слова коллеги. Юзек выглядел встревоженным не на шутку. Неожиданно для Карола, он перешел к активным действиям. Возле стены стояла скамейка – Юзек подтащил ее поближе к скандирующим и возвысился над их головами. Взмахами рук привлек внимание толпы и, сложив ладони рупором, воззвал к людям.

– В Вильно живет как минимум три народности! – кричал он. – Еще с десяток вы встретите, сходив на рынок. Так что, вы собираетесь бастовать против каждой?! Сколько времени это займет, посчитайте! Месяца не хватит точно. Люди, на которых вы сейчас ополчились, сшили вашу одежду, сделали вашу обувь! Они такие же граждане Вильно, как и поляки, литовцы, караимы!

Уверенная речь оказала свое действие: люди потихоньку, маленькими шагами, поглядывая на соседей, начали расходиться в стороны.

– Граждане, молвишь?! Я возражаю!

Рядом с Юзеком возвысился молодой человек в ярко-синем пиджаке. Раскрасневшееся лицо закрывала борода с кустами бакенбардов, а в ладони покачивалась длинная блестящая трость. Из толпы раздались подобострастные возгласы:

– Смотри, смотри! Синяя Борода поднялся!

Конечно, Карол знал Синюю Бороду. А скорее, слышал о нем. Никто в университете не знал его происхождения. В политические дебаты в столовой он не вступал, так что о взглядах его было мало известно. Поговаривали, что он сначала примкнул к «полковникам», потом переметнулся к эндекам. Как бы то ни было, в университете он имел необъяснимый авторитет, то есть уровень влияния перед студентами и даже некоторыми учителями. Возможно, дело было в голосе: говорил Синяя Борода очень выразительно. Четкая артикуляция и грамотная речь вкупе с приятным тембром не отпускали внимания любого слушателя. Вот и сейчас, когда он начал свою речь, все головы толпы обратились в его сторону.

– Я вижу прекрасных молодых людей перед собой, – прокламировал Синяя Борода, – Однако я не вижу вашего будущего. Задумайтесь, какое будущее ждет Вильно? Будет ли это будущее, которые избрали ВСЕ народы этого прекрасного города? Или будущее, которого хотят лишь жиды? Евреи, да будет известно, не только шьют башмаки и плетут костюмы! Кто директор больницы в Вильно? Еврей! Кому мы платим деньги, когда нужно разобраться в праве? Все юристы Вильно – евреи! Я никогда не видел вывески с польской фамилией. Эти люди занимаются своим делом из поколения в поколение. Их должности переходят по наследству! Неужели весь город достанется им?

Юзек хотел было прервать Синюю Бороду, но пара крепких рук уже снимала его со скамьи. Его оппонент теперь уверенно стоял в центре, голос его раскатывался по всей площади и привлекал внимание студентов даже в аудиториях – заинтересованные головы выглядывали из распахнутых окон. Толпа уже была под его контролем. Голос давал им то, чего они так давно желали: толчок к действию.

– В наше время часты дискуссии и разговоры о новом курсе, – вкрадчиво продолжал Борода, – Но не это ли мешает нам действовать – слова? Слова усыпляют: чем больше человек знает, тем больше сомневается. В то же время противники наши не знают сомнений. Пока мы спим, они действуют. Они уже построили центр для изучения идиша на площадке университета. Они хотят забрать у нас не только работу, но и язык. Они умны, ведь язык это мать единства, язык – это сторож народа! Уничтожь язык – и исчезнет наше братское единство. Разве мы можем это допустить? Конечно, нет!

Толпа взорвалась одобрительными возгласами. Синяя Борода воздел руки к небу, призывая к тишине.

– И поэтому мы должны наказать виновных! Древние иудеи практиковали побиение камнями. Давайте же напомним незваным гостям об их славной традиции!

В руках у Синей Бороды появился огромный булыжник. Сотни взглядов вмиг обратились к нежданному лидеру. От его действий сейчас зависело все: перед ним был Рубикон, по другую сторону которого слышался звон оружия. Дальнейшее запомнилось Каролу урывками: вот камень летит в сторону стены; вот один из молодых людей в страхе бежит в сторону Университетской; вот остервенелая толпа гонится за ним. Кто-то пытался взывать к разуму, но никто не слушал. Огромный яростный поток направился…

– К еврейскому кварталу!

– А? – Голос вырвал Карола из оцепенения. Кто-то крепко схватил его за плечи и сильно раскачивал из стороны в сторону. Конечно, это был Юзек.

– Нам нужно их остановить! Моя мама… Моя мама сейчас в квартале! – кричал он в состоянии крайнего волнения.

– Но что мы сделаем? – спросил Карол. Он даже не услышал своего голоса.

С толпой побежали не все: во дворе Скарги стояли несколько студентов, переминаясь с ноги на ногу. На их лицах читался страх. Юзек метнулся к ним, позвал за собой. Никто не отозвался: люди отворачивали взгляды. Раздасадованный, он выбежал на улицу вслед за толпой.

Карол остался на месте. В момент, когда толпа побежала на улицу, его охватила паника: дышать стало трудно, а площадь перед глазами взлетала ввысь и опускалась в дол. Мысли о грядущей катастрофе, предрекаемой поэтами, вновь наполнили его голову. «Покончат с жидами – примутся за тебя» «Ведь я тоже отщепенец, не приспособленный к новому веку и времени» – прокручивались фразы, как травмайные колеса. Ему вдруг страшно захотелось вернуться в мастерскую Витаутаса, в место, где он чувствовал себя в тепле и безопасности.

На камнях под его ногами что-то блеснуло. Он пригляделся, а затем нервно расхохотался шутке судьбы. На него пристально смотрел волк с янтарными глазами. Вероятно, Юзек потерял фигурку, когда убегал. «Железный волк будто по пятам за мной следует» думал Карол. История Витаутаса о своем деде отозвалась в нем, хотя Юзеку он этого не показал. Отец Карола исчез, когда мальчику было десять. Напротив их дома возвышались сосны и начинался густой темный лес. Мама сказала ему, что отец теперь часть этого леса. Спустя несколько лет сосны исчезли. Лес вырубали топорами, деревья срезали огромными пилами. Беспощадный металл вгрызался в кору, разрубал ствол, и огромный гигант с хриплым стоном валился на землю. Карол видел эту картину слишком часто, когда прокрадывался в лес. Но если погибали деревья, то значит его отец погиб вместе с ними?

Железный волк, лежавший у его ног, был напоминанием о слабости. Напоминанием об одиночестве. Одиночестве, которое должно было закончиться с концом света. Любовь к стихам жагаровцев, неприятие политики, страх перед металлом – внезапно для Карола все встало на свои места. «Я ведь давно считаю себя мертвым», – лихорадочно думал он, – «С тех пор, как вырубили тот лес. Я ничего не мог сделать. Только смотрел». Поддавшись внезапному порыву, Карол нагнулся и взял фигурку в руки. Сразу почувствовал, как его ладонь будто рвут изнутри острые кинжалы. Ему захотелось зашвырнуть ненавистный металл в ближайшую канаву и навсегда о нем позабыть. Но он сдерживал себя, и постепенно железо в его руке согревалось.

Слова Синей бороды и безумные взгляды жаждущих крови людей не шли у него из головы. «Зачем помогать Юзеку?» – спрашивал себя Карол, – «Я все равно бессилен. Я даже не могу дверь без помощи открыть». «Да, ты бессилен» – вдруг раздался другой голос, сильный и уверенный. Каролу померещилось, что это заговорила фигурка волка. «Совсем как в той сказке Витаутаса», – подумал он. «Никакая это не сказка», – возразил голос, – «В тебе нет силы, Карол Лос, это верно. Но это неважно. В конце концов, сила есть ничто без отваги. И если ты уж так готов умереть, уж не лучше погибнуть плечом к плечу с другом? Иди на помощь Юзеку!».

И голос затих. Карол напрасно ждал следующих слов – волк молчал, глаза его мерцали слабым зеленым цветом. Тогда он крепко сжал фигурку в кулаке и выбежал на улицу. Он вышел окольным путем к Литературному переулку, а оттуда вернулся на Бакшта. Путь к еврейскому кварталу он не помнил, но его вели приглушенные крики из-за кирпичных стен. Задними дворами Карол вышел на Университесткую, и глазам его открылось столпотворение библейских пропорций.

Огромная толпа двигалась прямо на него. Разъяренные красные лица выплевывали в воздух гневные речевки, крепкие руки выворачивали камни из мостовой. С треском разлетались витрины уличных магазинов, хотя бунтовщики еще даже не добрались до гетто. Хозяева кабаков в страхе захлопывали двери, жители, бросая сумки и корзины, ныряли в арки и подворотни – куда угодно, лишь бы уйти с пути ревущего людского потока. Самые задиристые и крупные из шествия хватали нерасторопных пешеходов за грудки и призывали (а скорее, приказывали) присоединиться к толпе.

Огромный булыжник с грохотом врубился в каменную стену рядом с Каролом. Крепкие руки взяли его под локоть и потащили куда-то в сторону. Он занес кулак, готовый отбиваться, но второй полициант крепко схватил его запястье. Карол обернулся: целая стена из полицейских преграждала путь на Гаона. Один из стражей порядка держал в руках пожарный ствол. Шланг надулся, и мощная струя воды полетела в сторону бунтовщиков. Вода, впрочем, произвела обратный эффект: вместо того, чтобы погасить пламя восстания, она лишь сильнее распалила его. Парни в первых рядах срывали с себя рубахи и с хохотом бросались под брызги. Люди позади бежали вслед за вожаками. Завидев перед собой дюжину крепких молодых тел и налитые кровью глаза, полицейские бросили шланги и, толкая друг друга в спину, поспешно ретировались. Больше ничто не преграждало бунтующим дороги к еврейскому кварталу.

Карол упал на камни, тут же вскочил и побежал в сторону Гаона. На перекрестке, ознаменованном башенками – ворота еврейского гетто – уже стояли резники, грузчики, плотники. Все, кто мог дать безумной толпе хоть какой-то отпор. У стены причитала старушка в платке. Она склонилась над телом молодого парня, голова которого вся была в крови.

– Каро, а ты что здесь делаешь? Я думал, ты ушел.

Удивление в голосе Юзека не могло скрыть тихую радость. Редактор журнала сейчас выглядел растрепанным и помятым – не лучше своего друга. Огромный вихр волос острой стрелой указывал в небо. Юзек шумно дышал и нервно поглаживал ладони. Покачав головой, Карол ответил:

– Домой? Ты что?! Твоя мама в опасности! Я без чечевичного супа жить не могу, знаешь.

Юзек секунду-другую непонимающе глядел на друга, а потом громко расхохотался и сгреб Карола в обьятья. Тот в ответ неловко похлопал товарища по плечу.

– Эй, что это у тебя? – спросил Юзек.

– А, это… – Карол раскрыл ладонь, показывая фигурку, – Наш подарок от Витаутаса.

– Но подожди. А как же твоя металлофобия?

– Металлофобия?! Не было у меня никакой металлофобии! – вспылил Карол, – Мне просто не нравилось касаться всего металлического, вот и все. Да неважно… Какой у тебя план?

– План?! – расхохотался Юзек. – Нет никакого плана. Я выйду и попробую их задержать.

– Отлично! Я с тобой.

– Ты что, дурак? Это же самоубийство.

– Тогда ты тоже дурак. Только подумай: в книгах по истории напишут – «Жид и поляк – два идиота, погибших в восстании при гетто».

– Вообще-то я русский. Мой папа был в Москве.

– Ага, с такой-то фамилией… – скептически ответил Карол. Почесал лоб, – Хотя я тоже не совсем поляк. Есть во мне литовская кровь по отцу.

Разговор друзей прервали оглушительный рев и топот десятков ног. Они обернулись: ревущий людской поток был уже близко.

– Ну что, готов попасть в историю как идиот? – стараясь выглядеть уверенно, спросил вмиг побледневший Карол.

– Меня запомнят как редактора журнала, – важно ответил Юзек. Он тоже, как мог, старался скрыть дрожь в голосе, – А ты был… ну, моим помощником. Переводчиком, вот!

– Ну пусть будет так. Идем?

Юзек кивнул. Друзья повернулись лицом к толпе и медленно двинулись ей навстречу. Фигурка в ладони Карола ощутимо нагрелась. Жар становился просто нестерпимым. «Не может быть, чтобы от моих рук», – подумалось ему, – «А, неважно. Все равно недолго осталось». Он видел, как на него бегут трое. В одном из них Карол узнал одногруппника. Перекошенное от ярости лицо не имело ничего общего с безмятежным и спокойным выражением, которые всегда было у студента на занятиях. Вот он занес над бывшим коллегой булыжник, Карол поднял руки в попытке защититься, и в этот момент ладонь его словно разорвало изнутри. Дальше произошло нечто вовсе невероятное.

Тело Карола будто отнялось. Он рухнул на четвереньки, уперся ладонями в мостовую, но только ладоней перед собой не увидел – на их месте были огромные волчьи лапы. Эндек застыл в нерешительности, камень в его руках опустился. На глазах Карола толпа и здания вокруг уменьшались в размерах. Теперь уже остановились все восставшие: по их лицам бежал испуганный трепет. В него полетели булыжники, но камень со звоном отскакивал и падал на мостовую. «Чудовище! Чудовище!» слышал он голоса.

Напротив стояла большая витрина. Теперь она выглядела маленьким окошком. Карол повернулся к ней и, пригнувшись, посмотрел на свое отражение. Из витрины глядел огромный волк, с морды до кончиков когтистых лап закованный в железо. Глаза зверя горели ярким пламенем, из распахнутой пасти торчали длинные изогнутые клыки. Это действительно было чудовище, и от своего ужасного вида Каролу хотелось кричать. Зверь в отражении широко раскрыл пасть и пустил громовой рык. Витрина раскололась, ставни на окнах вдоль улицы слетели с петель, а осколки стекла мелким дождем оросили мостовую. Эндеки в первых рядах упали на спины, попытались вскочить, но с первого раза не смогли, барахтались как жуки.

Толпу обуяла паника – кто-то бежал прочь, другие суетливо искали укрытия внутри домов, третьи бросали в чудовищного волка камни и подручные предметы. Карол взмахнул когтистой лапой – убегавшие разлетелись в стороны. Махнул другой – те, кто бросал булыжники, теперь лежали без сознания у каменных стен. Уцелевшие бежали обратно к Университетской. Карол одним прыжком нагнал беглецов, схватил одного зубастой пастью. Бедняга истошно завопил и стал колотить зверя по железной морде. Вдруг Карол увидел знакомую фигуру в конце улицы: толкаясь и протискиваясь сквозь уцелевших, от него бежал человек в синем пиджаке, с длинной тростью в руке.

Бросив ослабевшее тело, волк ринулся вслед за виновником бунта. Синяя Борода нырнул было в дом, но жители вытолкнули его обратно. Он развернулся – над ним уже нависла огромная пасть. Бах! – гигантская лапа прибила маленького студента.

– Стой! Стой! Пощади! – завопил Синяя Борода, закрываясь окровавленными руками.

Но зверь не щадил. Клац! – сомкнулись огромные челюсти. Один укус, затем другой – и вскоре на земле остались лишь разодранные клочья пиджака. А потом волк всхрипнул и выплюнул на землю обломки трости. С восстанием было покончено.

Железное чудовище развернулось в сторону гетто, как вдруг сзади в него ударила мощная струя воды. Перед ним выбежали полицианты, держа в руках пожарный шланг. Мощный поток ударил с обеих сторон. Ощетинившись, волк нелепо вертелся на месте, в ярости метал лапы, но все без толку. Карола схватил озноб: железный зверь оказался вовсе бессилен против воды. Люди, казавшиеся игрушками у него под лапами, теперь стремительно увеличивались в размерах. Обессиленный и поверженный – а вдобавок насквозь мокрый – он вскоре обнаружил себя сидящим на четвереньках в окружении стражей закона. Он посмотрел на ладони: человеческий облик вернулся к нему. Фигурка волка лежала рядом на мостовой. Карол потянулся было к ней, но вдруг что-то твердое прилетело ему в висок, и он потерял сознание.

Не было снов. Не было ничего. Одна темнота. А потом Карол открыл глаза. Белый потолок с трещинами. Где-то мерно капала вода. Кто-то чихал и сопел. Он осмотрелся и понял, что лежит на больничной койке, укрытой дырявым одеялом. В палате, кроме него, были еще двое. Один из них, хмурый старик с перебинтованным глазом, пристально глядел в его сторону целым вторым. Все глядел и глядел. Карол не выдержал и спросил:

– Ну что вы на меня смотрите?

– Да я не на тебя, – обиженно отозвался старик, – Я смотрю, ты есть будешь или нет. А то сестра унесет, если не возьмешь.

При слове «еда» желудок отозвался голодной песней. Карол осмотрелся в поисках еды, о которой говорил старик. На столике рядом с кроватью стоял поднос. В предвкушении, подхватывая падающие слюни, Карол потянулся к тарелке… Только чтобы обнаружить на ней до боли знакомые котлеты, а в миске – водянистый суп. «Неужели везде потчуют одним и тем же?» – с досадой подумал он. В этот момент дверь в палату распахнулась и вошел Юзек. В руке он держал нечто вроде металлической бутылки, но без горлышка.

– Каро! Счастье! Ты жив! – с нескрываемой радостью вскричал Юзек, падая на стул.

– Что произошло? Мы разве не умерли там, при гетто? – облизывая пересохшие губы, спросил Карол.

– Умерли?! Ты что, не помнишь ничего?! Ты бросился на этих пустоголовых как бешеный волк!

– Как волк?! – вскричал Карол, а про себя подумал: «Неужели все, что произошло, было на самом деле?»

– В метафорическом смысле, конечно. Я никогда не видел тебя таким… таким одухотворенным, что ли. Ты дрался с целой толпой, пока с коменды не притащили шланги. Эндеков разогнали водой, а тебя нашли лежащим на камнях. Досталось неслабо. Голова не болит?

Карол взялся за лоб и только сейчас почувствовал несколько слоев бинта.

– Со мной хорошо. Только висок побаливает, – ответил он. Вдруг ему вспомнилось, – А что сталось с фигуркой?

Юзек пожал плечами:

– Не знаю. Она ведь у тебя в руках была, так? Может, выронил. Да важно ли это? Думаю, Милош обойдется. Я тебе угадай что принес.

С этими словами он достал из-за спины металлическую бутылку.

– Это, мой друг, называется термос. Горячее в нем остается горячим, а холодное – холодным.

– И где ты раздобыл такое чудо? – Карол смотрел на бутылку-термос с сомнением.

– Все, что осталось от отца. Он ее из Москвы привез, когда переезжал. Сделали эту штуку, правда, в Германии. А внутри…

Без лишних слов Юзек отвинтил крышку. От сильного, едкого запаха у Карола заслезились глаза. Жидкость также отвратно пахла – смесь тухлых яиц и навозной кучи. Одноглазый старик тоже почуял смрад и завопил:

– Сестра, сестра! Кто-то умер и воняет! Скорее!

– Да тише вы! Никто не умер, – цыкнул на него Юзек и спросил Карола с довольной ухмылкой, – Ну что, куда тебе налить суп?

– Суп?! – Карол подумал, что тот издевается.

– Конечно! Ведь это чечевичный суп моей мамы! Она его только что приготовила. Я ей сказал, что ты в госпитале, и надо тебе поправляться. Здесь как раз большая и здоровая порция.

«И только я подумал, что переживу этот безумный день», – с досадой подумал Карол. Он отвернулся от Юзека и посмотрел в окно, выходившее на улицу. В вышине плелись разорванные на лоскуты облака, обнажая в прорехах багряный небосвод. Закатное солнце светило последними лучами. Над Вильно, наконец, прояснилось»

***

Я прочитал последнее предложение и отложил рукописи в сторону. В голове была неразбериха: я сразу же поделился своими мыслями с дедушкой.

– Я думал, ты пишешь мемуары. О своей жизни в Вильнюсе и все такое… А здесь магия, фантастика. Да и тебя вообще в этих рассказах нет. Чем они Матею-то понравились?

Дед посмотрел на меня лукаво, с нескрываемым удовольствием во взгляде. Молчал. Вот так значит.

– Дай угадаю, – продолжил я, – Ты был Каролом, так? Тогда… это все и правда с тобой происходило? То есть погром гетто?

Лицо дедушки приняло скучающий вид.

– Да какая разница, есть я там или нет. Вам, молодежи, все готовое давай, объясняй. Мама тебя, небось, еще сиськой кормит, а? – усмехнулся он.

После этих слов я оставил попытки наладить контакт. Воздел руки и сказал:

– Уговор выполнен, я все прочитал. Я беру книжку с собой, мы идем. Никаких «но» и «нет», дедушка Витольд.

К моему удивлению, он резво поднялся с кровати и набросил на плечи потертый пиджак. В дверь заглянула Малгожата.

– Прошу прощения, но больше часа находиться в палате нельзя, – осведомила нас, – Вы его забираете, Андрей?

Она даже не пыталась скрыть мольбу в голосе.

– Забираете? Да я сам ухожу! Не могу больше в этом борделе! – взорвался Витольд, – Паршивая еда, хамское обслуживание, никаких прогулок на свежем воздухе!

Резко дернув на себя дверь, он промаршировал мимо застывшей в ужасе Малгожаты.

– Куда вы, пан Бончек?! – вскричала она, бросив ему вслед обеспокоенный взгляд.

– Попрощаюсь с курвами! – донесся до нас уверенный хрипой голос, – А потом выброшусь в окно!

– Что вы ему поведали? – зашипела на меня девушка и рванулась вслед за ним. – Охрана!

Я знал, что угрозы Витольда были пустыми. Скорее всего. Напоследок я еще раз оглядел палату. На подоконнике, за стопками брошюр, лежал рисунок от руки. Это было примитивное изображение рыцаря в кольчуге и шлеме. На груди его было изображено солнце, а за спиной виднелся белый плащ. Я почему-то сразу подумал, что это детский рисунок Матея.

Из коридора снова донеслись громкие крики Малгожаты и Витольда. Я отложил рисунок и поспешил к дедушке.

Глава шестая. Козни Sun & Son

«Добро пожаловать в Бойков!

Или «Витамы!», как говорят местные. Чтобы сойти за своего в столице Нагоры, достаточно знать лишь несколько слов. Но даже если вы их забыли, не волнуйтесь – большинство местных прекрасно говорит на русском.

Нагора по праву считается скрытой жемчужиной Восточной Европы. Горные хребты Карпатских гор обрамляют живописный край со всех сторон. Водные потоки образуют озера, на склонах расстилаются зеленые луга, неотличимые от альпийских, а у подножий растут хвойные и буковые леса. Дикая природа и чистый воздух – хотя бы за этим стоит приезжать в отпуск в Нагору.

Люди жили в Нагоре испокон веков. Поляки, бойки, лемки, русские, сербы, а также другие народы нашли здесь прибежище в течение веков. Оседая на земле, они строили дома и возделывали поля. Эти люди жили своим ремеслом: плотничество, скотоводство, лошади. До времен коммунизма край был закрыт от контактов с остальным миром, если не считать нескольких нашествий и пары завоеваний. Культура и кухня Нагоры долгое время оставались тайной за семью замками. Но все это изменилось после краха коммунизма.

Компания Sun & Son, в те годы мало кому известная инвесторская компания с базой в Мюнхене, пришла в Нагору с одной лишь целью – чтобы край открылся для торговли и процветал. В те годы люди жили в крайней бедности и нищете. Бойков в начале 90-х представал серым и неприветливым местом, его улицы были безлюдны. Жителям не хватало еды, не хватало ресурсов – скрытая жемчужина Европы стремительно теряла блеск. Однако вложения Sun & Son вернули Нагору к жизни. Жемчужина вновь заблистала тысячами оттенков.

Были построены магазины и огромный торговый центр. Началась торговля с другими странами Европы – Германией, Францией и Польшей. Знаменитые сыры Нагоры – осцыпки – теперь ценятся гурманами на всем континенте. За деревянными поделками ручной работы приезжают любители древесного искусства с целого мира. И самое главное – столица Бойков из ветхого города-призрака стала ярким, оживленным местом (некоторые даже сравнивают ее с Прагой). К вашим услугам ночные клубы, бары в старом стиле и зажигательные танцполы дискотек. Сфера услуг способна удовлетворить даже самые безумные запросы!

Первый раз в столице Нагоры? Первым делом непременно посетите «Смока». Этот огромный торговый центр – одно из первых строений, возведенных на деньги Sun & Son в 2005 году. Площадь украшает архитектурная композиция по мотивам сказки о трех братьях – главного мифа Нагоры. Дракон, с которым сражались братья в сказке, предстанет перед вами во всем своем грозном величии. Обязательно сделайте с ним селфи! Кроме того, «Смок» – это настоящий рай для потребителей. Отдельную секцию супермаркета занимают осцыпки на любой вкус и цвет. Не забудьте купить для них клюквенный соус! Также непременно загляните в сувенирную лавку: из Бойкова нельзя уезжать без резных поделок местных и литографий народного парка.