скачать книгу бесплатно
– Ух, – сказал он. – Откуда уверенность?
– Вычислил, – прищурился Джеф.
Майк помолчал снова.
– Она себя предлагала. Я воспользовался по пьянке. Идиот: ни любви, ни симпатии. Мне жаль.
Джеф кивнул.
– Очень жаль, – повторил Майк. – Я лишил себя семьи.
Джеф с невольным стоном сцепил задрожавшие пальцы, пряча лицо в развернутых ладонях. А он-то думал, что если бы проглотил ту горькую пилюлю, то у него все эти годы была бы семья. Как они похожи, чёрт, как похожи.
Родственники!..
– Привет, – сказала Николь, входя.
Джеф сразу поднял голову. Интересно: слышала и решила притормозить дальнейшие его вопросы или так, случайно? Её чуткость теперь казалась ему естественной, настолько сильно он чувствовал связь с Николь. Было даже странно, что он так беспокоился раньше из-за этого. Джеф рассматривал её лицо. Она была спокойна. Видимо, то, что она услышала, не расстроило её. Окинула Джефа взглядом цвета морской волны, улыбнулась, потом улыбнулась и Майку. Она выглядела гораздо лучше, хоть и мало спала.
– Я слышу, вы тут прошлое припоминаете? – Сказала она и взяла верхний сандвич с блюда. Откусила, поочередно рассматривая обоих. Приподняла руку с куском, потрясла ею в воздухе, поинтересовалась:
– Кто автор?
– Я – сказал Майк, потому, что Джеф, глядя на неё, забыл ответить.
– Съедобно, – насмешливо сказала Николь. – Совсем мастер.
– Ещё чего! – Нарочито возмутился Майк. – Да это лучшее, что я умею готовить! Не "съедобно", а бесподобно!
Николь засмеялась, глотнула чаю из кружки Джефа и устроилась на одной отставленной его ноге. Он обхватил её за талию, чтобы ей было устойчивее. Майк наблюдал за ними, размышляя. Скользил глазами сверху вниз по обоим, отмечая мельчайшие детали.
Почему-то Николь явно он не стеснял, она при нём была так же естественна, как и с Джефом, чего с ней никогда не случалось дома. Вот так всегда. Стоило только подумать Джефу о её доме, как она почувствовала – вздохнула, сказала:
– Нам пора ехать.
– Пожалуй, – сникая, согласился он.
– И никак нельзя задержаться? – Поинтересовался огорчённый Майк.
– Завтра праздник, – неопределённо объяснила Николь.
– Очень рад был знакомству, – тихо сказал Майк.
Николь протянула ему руку, и он осторожно поцеловал её, коротко скользнув глазами по Джефу, словно спросив взглядом. Николь вдруг положила вторую руку ему на голову, пока он не успел разогнуться, и Джеф, напряжённый, увидел, как она потрепала Майка по волосам. Сказала, изумляя их обоих:
– Мне очень жаль, что между вами какие-то трения. Я же знаю, что вы любите друг друга.
Уже с машине он спросил её:
– Ты слышала, о чём мы говорили с Майком?
– Думаю, я слышала достаточно, – тихо и непонятно ответила она. – И видела.
– А что ты видела? – Заинтересовался Джеф.
– Как он смотрит на тебя.
– Как?
– Как смотрела на меня моя мать в больнице за двое суток до своей смерти. Больше я её не видела. Никогда, даже во сне.
Это не стоило продолжать. Это было слишком тягостно.
32
Но Джеф, уже почти выехавший за ворота, неожиданно для себя, остановился. Повернулся к ней, разглядывая её. По его пониманию, Николь должна сейчас плакать в три ручья, а она ничего: сидит спокойно, смотрит на него. Не скажешь, конечно, что слишком весёлая, но и не печальна.
– Что ты хочешь, чтобы я сделал? – Спросил он, озадаченный. – Как мне с ним поступить?
– Прости его. Он тебе всё отдаст, он тебя любит. Ему плохо без тебя. Он бродит вокруг твоего дома, не решаясь войти, с утра и до позднего вечера. Думаешь, я его раз видела? Я его вижу постоянно, он только заговорил сегодня впервые. Когда он смотрит на тебя – у него глаза больные. Не тебе казнить его за ошибки, он сам себя казнит.
Он отвернулся, глядя в никуда сквозь ветровое стекло:
– Ты не знаешь Майка.
– Знаю. Его и так видно. Как Стива. Или Нору. Или детей – он весь прозрачный, понимаешь? Чем больше ты его отталкиваешь, тем больше он себя казнит. Сейчас он как Иуда Искариот: в нём много гордыни: он не может простить себя. Его может утешить только прекращение твоих страданий – он за тебя боится. Мне так показалось. Не травмируй его больше. Не надо. Смотри, он и так весь поседел.
Её сочувственно-просительные интонации заставили его усмехнуться.
– Он давно седой, – задумчиво сообщил Джеф. – Он поседел, когда умирал дед, двадцать шесть лет уж тому. Боже!
– Что? – Испуганно спросила Николь.
– Сколько прошло лет, Боже! – Почти с ужасом сказал Джеф, глядя на неё. – Поистине, день рождения самый мерзкий день в году. Жаль, что я о нём ребятам рассказал.
– Хорошо, что рассказал, – не согласилась Николь.
Помолчала. Потом засмеялась:
– Мне осталось только начать рассказывать тебе как ты хорошо выглядишь, как старой даме в доме престарелых.
– Спасибо, – засмеялся и Джеф.
Ночная тьма застала его в машине, охваченного сумасшедшей идеей. Загнав "бьюик" в гараж, он прошёл было к первому попавшемуся телефону, но по дороге повернул в библиотеку: разве вспомнишь так, сразу, то, что нужно? Набрал найденный для проверки полузабытый номер, перетряхнув телефонную книгу, сброшенную на диск. Достала его эта жизнь. Неуютно. Надо что-то изменить. И все эти поездки в задумчивом одиночестве, по три часа на дорогу туда-обратно. К чёрту!
– Брендон. – Услышал он и сказал:
– Логан! Это Джеф Коган, помнишь ты меня?
– Тебя забудешь, чёрт. Ты когда звонить вовремя научишься?
– Никогда, старого медведя новым фокусам не научишь. Есть у тебя расценки на особняки?
– Пошлю почтой, если ты адрес не сменил.
– Всё как раньше.
– Хорошо. Завтра ящик глянь. Сейчас мне вставать неохота. Что это с тобой, неужели решил со своего кладбища съехать?
– Ты сам-то где сидишь?
– Ладно, ладно! Как там Стив?
– Жив, Баррель, что ему сделается?
– Ну привет. – Джеф послушал гудки и положил трубку, изумляясь себе. На кой чёрт ему расценки на особняки? Молиться надо, вот что. Наращиваешь пробег и молишься. И все дела. Точно, совсем он чокнулся, как говорит Ники. Пошёл наверх. Поставив предварительно "Et Si Viellir M'Etait Conte". Размышлял, почему у него на душе было так тяжело вчера. Нежный голос Милен напоминал ему о Николь.
Утро отразилось в мониторе, когда Джеф, поёживаясь в прохладе дома, копался в почте. Что это такое? Может старческая бессонница? Или расчётный центр так подшучивает, выполняя подсознательное решение не тратить время напрасно? Брякнул телефон.
– Коган.
Услышал одни гудки. "Башня"? Вряд ли, они настойчиво звонят. Пойти включить обогрев? Не стоит. Надо прогнать несколько цепочек – сразу согреешься. Джеф пошёл на кухню. Постоял, разглядывая на фоне утреннего сумрака переплетение витражных окантовок. Хорошая работа, жаль только, что напрасная. Хотя, может кому и понравится.
Кофе не хотелось, Джеф очистил пару груш и морковку, вернулся в библиотеку.
Как раз вовремя: снова телефон, опять коротко.
– Коган.
– До тебя не дозвонишься. Так ты решил, что с домом делать собрался?
– Нет ещё, – честно признался он Логану.
– Ну ты даёшь. Где мозги потерял, в пиве утопил, что ли?
– На кой тебе мой дом сдался?
– Как это? Если ты его продаёшь, так быстрее надо, там полное переоборудование придётся делать, и лучше по осени. Или ты полагаешь, его тут же купит местный муниципалитет для музея восковых фигур?
– Ну, смотрю, ты уже настроил планов, – хмыкнул Джеф, размеренно жуя морковку и усмехаясь при мысли, что он сам давно как восковая фигура и дом продавать не надо. Нужно только открыть дверь для доступа посетителей. – Думать не мешай.
– Так ворочай скорее своими шариками-роликами.
Прогоняя привычно-ритмичный час "до пота, но не до боли", как когда-то учили инструктора, Джеф размышлял. Чёрт его дёрнул звонить Логану среди ночи. Он в жизни разум не ценил, только здоровое предпринимательство.
Джеф приткнул машину на церковной территории – хорошо, что за оградой площадки есть своя стоянка. Поднялся по потёртым ступеням. Камень, побелевший от времени вытерся до желобков в самых неожиданных местах. Пожалуй, стоило бы отремонтировать крыльцо, наверное, старческие нетвёрдые ноги весьма затруднённо шагают тут, если он сам спотыкается. Забавные мысли приходят в голову, раньше ему было всё равно, кто как бродит по какому-то крыльцу. Он встал на правое колено при входе под гулкие своды, повернулся по уже выработавшейся привычке взглянуть на пустой крест. Теперь трепета души этот взгляд у него не вызывал, но если Джеф не оглядывался на него, то чувствовал себя неуютно. Гулкая пустота утра сопровождала его раскатистым звуком его шагов и Джефу захотелось пойти на носках: возле колонны слева от алтаря сидел отец Теодор. Закрыв глаза, сложив руки на груди и откинув назад голову. Он сидел очень прямо, опираясь спиной и затылком в камень колонны, и весь его вид был словно неживой – так неподвижен он был.
Джеф уже привычно опустился на скамейку в переднем ряду, там хоть и не было подставки, чтобы встать на колени, зато можно сидеть свободно, а не боком. Тед приоткрыл глаза, услышав шаги, улыбнулся Джефу пока тот усаживался, и снова удалился в своё созерцание. Джеф откинулся на спинку и задумчиво окинул храм взглядом. Едва зайдя, возле входной двери, заметил приглашение помочь в уборке перед праздниками. Надо действительно что-то будет сделать. Пары вставленных стёкол, наверное, мало, раз уж он решил стать членом общины.
В тишине и холоде храма сидеть было приятно. Тед вскоре встал, преклонил колено перед алтарём и ушёл в ризницу. Вместо него появился министрант, начавший готовить мессу. Он тихо перемещался в алтарной части: убирал что-то, приносил что-то, двигаясь бесшумно и плавно. Время летело незаметно. Постепенно храм немного заполнился полусонными людьми, пришла Марина. Она устроилась на привычном месте, мягко улыбнувшись Джефу. У него было такое ощущение, что если бы он сидел с закрытыми глазами, всё равно бы понял, что здесь с ним рядом, в церкви находится Марина. Чувствуя её присутствие, Джеф совсем не находил в своём отношении к ней сходства с отношением к Николь. И стоять рядом было приятно, и радость была от присутствия Марины, и спокойствие, и уют, но она была чужой. Она не притягивала его так, как Николь, не вызывала потребности защиты и ответственности за неё. Хотелось просто почтительно и благодарно поцеловать её пальцы и не более. Это было удивительно. И вместе с тем – правильно
Приглушённо звякнул колокольчик. Джеф бездумно поднялся, ощущая опустошение. Стоял, глядя на алтарь, иногда отвечал вместе со всеми то, что уже запомнил. Но сосредоточиться не мог. Перед глазами была Николь. Правду он, наверное, сказал ей, что он маньяк. Какая она красивая! В мозгу всплывали картинки: Николь смеётся в кресле на лужайке. Солнце золотит её волосы. Спящий Бен на её руках – она походила на Мадонну. Джефа словно тряхнуло: кому он тут молится: Богу или Николь?
Слушая и не слушая слово Божие, он размышлял, вскрывая с привычной тщательностью свои душевные нарывы. Придётся раскрыть пальцы. Как ни старайся, против воли никого не удержишь. Помнится, он и Эмме пытался навязать своё мировоззрение. Делал всё, чтобы удержать её, почти силовой тактикой. Правильно сказал Тед: там, где есть принуждение – не может быть любви. Всё равно не удержал, хоть она и соглашалась покладисто с любым его доводом или требованием. Соглашалась, но никогда не выполняла никаких своих обещаний. Как он этого не видел? Может, это просто по молодости у них было такое обоюдно эгоистичное чувство? Да и какое чувство? До сих пор его эта связь ставила в тупик.
Побоку Эмму, не с её проблемами работа. Надо взглянуть правде в глаза. Ему нужна была красивая жена. Да он просто завидовал счастью Стива. Ослеплённый идиот. Женился на подружке первой жены Харта, которая до него весьма близко познакомилась со всем авиагородком. Какой он медведь, он осёл, он единственный не понял этого, да ещё и узаконил с ней отношения. Вот и получил семейную жизнь – сверлил дырки в шлеме. Это было не менее весело, чем его вид ночью на кровати, неподалёку от взлётного поля. Он сам виноват в том, что с ним случилось: он всё, что происходило между ним и Эммой, регистрировал сознанием с позиции предоставленного удовольствия. Удовольствие окончилось, как только было собрано достаточно информации. Значит, истинной любви не было – был суррогат. Самообман. Ну и поделом! Что хотел, то и получил. Думать обо всём этом было неприятно, но разговор с Николь после её пьянки, и последующие утренние выкладки Тома навели Джефа на эти размышления. И вместе с тем, здесь, в храме эти мысли не причиняли прежней боли. Может, притерпелся? А может, просто настолько уже всё пропустил сквозь себя, весь пропитался насквозь, что боль души стала просто незаметной, составляющей часть его жизни?
Странно, неужели он продавил наконец это торможение? Когда он спотыкался в своих эпизодах самоанализа раньше, всегда останавливался. Хоть и чувствовал: не конец. Есть что-то ещё. Но достигнутые результаты удовлетворяли и не было стимулов для дальнейших разборок. А теперь явно ощущалось пространство. Легче шагнуть, легче вдохнуть. Да, видно, продавил.
Месса закончилась, и Марина пересела поближе, поёживаясь.
– Я хотела спросить, – осторожно произнесла она. – Что это вас занесло сегодня сюда такую рань?
Джеф почему-то услышал совсем другое: "Когда это Николь видела вас в таком виде как изображает на своих рисунках?".
Он повернул голову, чтобы взглянуть на неё. Её мысли не угадывались. Ответил кратко:
– Не спалось.
Не объяснять же ей причины, в самом деле! Конечно не спалось, если он не торопясь успел проверить почту, поболтать с Логаном и доехать до прихода к шести утра. Сегодня он даже собственные рекорды по раннему подъёму побил: подскочил в четверть четвёртого. Конечно не спалось. Заснёшь тут, как же! Стоило только Харту упомянуть Эмму.
Самоанализ кого хочешь в бессонницу вгонит. Джеф чуть качнул головой, вспоминая, как на прошлой неделе он крутился от боли после пьянки Николь и их исследований. Интересно, это только он такой чувствительный или у всех так? И через сон боль ничуть не мягче. Но даже тогда бессонница не была такой мощной как сегодня.
– Почему?
– Так, мысли. – Ответил он задумчиво. – Недавно у нас был очень тяжёлый разговор с Николь.
В голове звучало: "если стареть мне предназначено, буду ли я здесь, чтобы любить тебя?" Ники! Он повернулся к Марине, рассматривая её. Сместил для удобства на колено расставленные пальцы левой руки, опустив правую руку.
Марина помолчала, глядя на алтарь. Потом всё же спросила:
– О чём же?
Он смотрел, что она теребит носовой платочек, скручивая уголок.
– О душевных травмах, – ответил честно. Окинул её взглядом, раздумывая, стоит ли расспрашивать о смерти её сестры. Сначала, ещё во время их первого разговора, ему показалось: для неё это прошедшая боль. Но он мог ошибиться, не всё увидеть. Поскольку она молчала, Джеф решил, что видимо и ей эта тема просто так не даётся. Сейчас проверим.
Он спросил негромко:
– Расскажите мне, как вы вышли замуж?
Она изумлённо повернулась к нему.
– Вы об этом говорили с Николь?
– Упаси меня Бог! – Искренне сказал Джеф. – Но я хочу это знать.
– Банальная история, – пожала плечами Марина. – Я была влюблена в Тома, а потом ко мне однажды пришла моя сестра, которая всегда получала то, что хотела, и рассказала, что любит Тома больше жизни. И попросила быть подружкой невесты на свадьбе. Разве я могла отказать: она любила его, он сделал ей предложение, при чём здесь было моё чувство? Потом была свадьба, потом родилась Ники, и сестра меня пригласила пожить у них. Том тогда много ездил на всевозможные стажировки. А Ники… – Марина опустила голову, рассматривая свои пальцы. – Она создавала проблемы. Она в детстве была очень слабая. Мама как-то сказала: с ног собьёшься, когда рождаются близнецы. У нас было наоборот: мы вдвоём с Элли сбивались с ног, когда родилась Николь. К ней цеплялись все болячки, какие только можно было вообразить. Том затем начал ездить в разные страны, были приглашения для участия в семинарах и встречах, такие деловые поездки часто требовали присутствия жены. И мы оставались вдвоём с Ники. Она иногда целыми днями плакала, да так жалобно, что у меня сердце разрывалось, и я боялась спустить её с рук. Мне казалось, что она так плачет и так болеет потому, что чувствует себя покинутой. Мне казалось: мы с ней в этом похожи. Когда Ники исполнилось три года, родители настояли, чтобы я вернулась к ним. И мы с Ники уехали. Том не мог оставить работу, и не мог отпустить Элли. Это было очень тяжёлое время. Наверное, я передала каким-то образом Ники убеждение, что нас бросили или выгнали, что мы не нужны. За восемь лет она ни разу не была в доме отца. Том и Элли приезжали иногда на выходные, проведать нас. А когда Элли попала в аварию и заболела, Том ездил один. Сестра вернулась, когда ей стало совсем плохо. Тед тогда приехал на каникулы и очень поддерживал меня. Потом, после её смерти, буквально через полгода я вышла замуж, хотя отец был недоволен тем, что мы не выдержали годовой траур. Мне казалось, Ники хотела этого. Она спросила: "меня теперь увезут?". Я сказала, что да, у неё есть папа, он её любит. Она так заверяла меня, что одна, без меня, просто умрёт, что мне становилось страшно. И я поехала с ней. Если даже не я её родила, всё равно – она моя, поскольку мне это материнство дорого досталось. Но иногда мне кажется – я её люблю недостаточно, потому, что я и о себе заботилась, ведь вышла же я за Тома, – она замолчала, тяжело вздохнув.
