скачать книгу бесплатно
В разговорах Павел любил сравнивать себя с Орасом, подразумевая, что сравнение должно всегда быть в его, Нартова, пользу. «А что думает о вас сам Андрей Орас?» – поинтересовался очередной дотошный журналюга. Увы, Орас Павла Нартова просто не замечал. При встречах Андрей Данатович бывал вежлив, но не более того, видя в Павле обычного чиновника среднего звена. Никого на свете Нартов так не ненавидел, как Ораса, хотя, казалось, им нечего было делить.
А жизнь ежечасно искушала. И главным соблазном была Лига, чьи тайны приоткрывал Нартову Старик. Мощь Лиги была неисчерпаема, возможности – безграничны, у Нартова кружилась голова, когда он пытался осознать, ЧТО скрывается за завесой тайны. Сейчас Павел легко мог бы заменить Старика. И так больше половины работы лежала на его плечах. Старик – всего лишь привычная вывеска, и если она исчезнет, то Нартов, всё сделает гораздо правильнее, быстрее и изящнее. Он чувствовал, что перерос свое подчиненное состояние, как детскую одежонку. Старик давно должен был рухнуть, освободив место для Павла, но мэр продолжал сидеть истуканом, и это не давало Нартову покоя.
«Глупо надеяться, что кто-то оценит твои способности, твою преданность, твою работоспособность», – утешал себя Нартов. И одновременно верил: должны оценить. Сегодня Нартов чувствовал – день судьбоносный. Сегодня для него начнется иная жизнь. И очень важно, какой шаг в эту жизнь сделает он, Нартов.
Павел пружинисто шагал по только что облитым водой улицам, вдыхал всей грудью утренний воздух, приправленный ароматами цветения и первыми струйками бензинового угара. Город еще не отогрелся с ночи, но Павел в рубашке с короткими рукавами и летних брюках не чувствовал холода. Он всегда одевался очень легко. Учась в университете, даже зимой ходил в одном костюме. Сокурсники смеялись. Впрочем, они смеялись всегда. И когда он рассуждал о Бердяеве и Кафке, и когда говорил, что станет после окончания университета директором компании или займет крупный пост в мэрии, иначе он свою жизнь не мыслит. Проще всего вертеть пальцем у виска. Что ж, удел ничтожеств – смеяться. Задача сильных – достигать. Его девиз – сила и одиночество. Их – толпа и слюнявая слабость.
Теперь он – заместитель мэра, и шагает пешком по улицам лишь потому, что взял за правило – по утрам всегда ходить пешком до Звездной. Здесь его ожидала служебная машина, шофер услужливо распахивал дверь – и Нартов подъезжал к мэрии как король. Или почти как король.
Площадь перед резиденцией мэра была пустынна. На парковке одиноко чернел «Мерседес» Старика. Правильный овал площади только что покрыли новым асфальтом, и сейчас, залитая водой поливалок, площадь напоминала озеро, в неподвижной глади которого отражались дома, деревья и синее небо. Старинный, Екатерининских еще времен особняк, в котором помещалась мэрия, после реставрации выкрасили в холодный бледно-голубой цвет, а многочисленные лепные украшения на фасаде и скульптуры на крыше – в темно-серый. Старик полагал, что подобное сочетание придает зданию строгость, не замечая, что дом сделался похожим на призрак. Жители города с присущим им юмором окрестили мэрию «Летучим голландцем».
Перед массивными черными дверьми нахохлившейся птицей торчал охранник.
– Холод – наш первый друг, – сообщил Нартов и похлопал парня по плечу.
Уборщица мыла лестницу, и он пробежал по мокрым ступеням под рассерженное ворчанье старухи. Стол секретарши еще пустовал. Забытый с вечера цветок – подарок Нартова – надломившись, свесился из стакана. Низкое еще солнце, весело подмигивая, пряталось в зелени высоченных вязов. На цыпочках Нартов подошел к двери в кабинет мэра и осторожно толкнул ее. Старик, водрузив на переносицу очки, деловито щелкал по клавишам компьютера. Но едва Нартов вошел, тут же погасил экран.
– Ты видел это? – Старик гневно швырнул Нартову утренний выпуск газеты с фотографией изуродованного автобуса, так, будто его заместитель был виновен во взрыве.
– Видел, и я… – Нартов предусмотрительно сделал паузу и брезгливо отстранил газету.
И мэр заметил его жест.
– Это Кентис, – сказал Старик и в ярости шлепнул газетой по столу. – Решил, что этим можно откупиться от Лиги! Идиот!
– Вы уверены? – вновь Павел замолчал на полуслове.
Старик снял очки и, морщась, принялся тереть переносицу.
– Не сомневаюсь ни минуты. И тот взрыв в водосточной трубе – тоже его рук дело. Мне абсолютно не нравится затея Кентиса.
Нартов решил, что ослышался. Собственный сын устраивает два теракта, а мэр устало морщится и бормочет: «Мне не нравится».
– Но ведь это убийство…
– Павел, ты ничего не понимаешь, – вздохнул Старик. – Кентис затеял опасную игру. И я… я просто боюсь за него.
Кентис тоже любил упоминать слово «игра». Случайно это совпадение или нет, Нартов не знал. Впрочем, его интересовала не суть, а форма. Ибо только форма дает возможность действовать, а суть эти действия оправдывает.
– Самое лучшее для него сейчас – уехать из города, – сказал Старик после паузы. – Павел, я хочу, чтобы ты этим занялся.
– Даже если он будет сопротивляться?
– Он будет сопротивляться, – Старик сделал ударение на слове «будет». – Но я надеюсь на тебя. Ты умеешь настоять на своем.
– Приятно, что вы замечаете мои достоинства…
Нартов отвернулся, чтобы Старик не увидел его улыбки.
– Следствие может выйти на его след? – спросил он преувеличенно деловито.
Старик отрицательно покачал головой. Впрочем, что еще ему оставалось? Следователи, может быть, и не выйдут. А вот кое-кто другой – очень даже может. И наверняка уже вышел…
17
Утром Кентис как ни в чем ни бывало сидел в кафе Ораса за тем же столиком, что и в вечер нашего знакомства, и посасывал коктейль через трубочку. Правда, сегодня Кентис выглядел несколько помятым. Распахнутая на груди рубашка была, мягко говоря, несвежей, а щеки темнели двухдневной щетиной. В этот час столы и столики, полы и лестницы, да и сама площадь отмыты до стерильной чистоты. Кентис же в своей неряшливости напоминал брошенный на пол окурок. Других посетителей еще не было. Два официанта в белоснежных форменных рубашках расставляли на подносы напитки и как будто не замечали Кентиса. Зато я заметила его сразу, едва вывернула из переулка на Звездную. Заметила и остановилась как вкопанная. Подойти к нему я не решалась, но и уйти вот так просто была не в силах. Мне казалось, что я полюбила его – то есть хотела полюбить. Меня всегда привлекали души, что мечутся между добром и злом. К тому же он явно проявлял ко мне склонность, и я живо представила, как больно ему будет услышать роковое «нет». Конечно, это глупо – пытаться излить свою нежность на всех желающих и нежелающих тоже. Я презираю себя и ненавижу, и пытаюсь защититься от своего несчастного нрава. Я огрызаюсь на каждое приветствие, бегу любой встречи, запираюсь дома и сижу одна-одинешенька. В компаниях и на вечеринках говорю всем гадости, а о себе рассказываю ужасные вещи. Но разве можно так спастись? Разве можно защититься, если защитника нет? Если бы он был – пусть не рядом, пусть за тысячу миль, я бы всё равно была самой недоступной женщиной на свете. Если бы наша с Сашкой любовь удалась, я бы сделалась примерной хозяйкой, и прожила бы до старости домовито и счастливо. Но он ушел, и я сделалась совершенно беспомощной, будто с меня содрали кожу. Не хочу его, мертвого, ни в чем упрекать, но мою судьбу он определил на много и много дней вперед.
Кентис наконец заметил меня, поначалу он не то, чтобы смутился, но какая-то болезненная гримаса передернула его лицо. Но он тут же опомнился, самодовольно усмехнулся и кивнул мне, как кивают случайным подружкам. А я продолжала стоять и смотреть на него. Я ведь знала, что по сути своей Иннокентий человек хороший, просто не встретился ему никто, кто бы направил его на истинный путь и объяснил суть жизни. И пусть он не надеется – без борьбы я от него не отступлюсь. Сашка ушел, Вад опротивел. Но Кентиса я буду любить изо всех сил и уж точно переделаю. Мысленно я всё это говорила ему и наблюдала за его лицом, пытаясь определить, понял ли он мои телепатические наставления. Но он пил коктейль и не замечал моих усилий.
Внезапно кто-то сзади взял меня за плечи и переставил в сторону как куклу. Я оглянулась и увидела Пашку в новеньком спортивном костюме, плотно облегающем его сухопарую фигуру. За Павлом следовали двое парней с длинными, как у обезьян, руками. Демонстрируя скульптурные мускулы, они носили майки без рукавов и мешковатые спортивные штаны. Никогда прежде я не видела подобных типов рядом с Нартовым. Павел рядом с этими двумя выглядел нелепо. Они, не обратив на меня никакого внимания, направились в кафе, прямиком к столику Кентиса, и я двинулась за ними следом.
– Мэр приказывает тебе покинуть город и не возвращаться вплоть до его особого распоряжения, – проговорил Нартов так громко, что его расслышал не только Кентис, но и официанты, и я.
– Пашенька, а ты хоть понимаешь, что ты делаешь? Как мне кажется – нет! – покачал головой Кентис. – Ты считаешь меня подонком и хочешь оградить от моих происков Старика. Ты молодец, Паша. Ты предан шефу. Это великое качество! Но к превеликому сожалению ты ничего не понимаешь! Вот Ева – она скоро поймет. А ты – нет.
– Заткнись! – рявкнул Нартов. – Ты сейчас же сядешь в машину и уедешь.
– Извини, Паша, но у меня нет машины. Я разбил ее, и сам не знаю – зачем. Быть может, ради тебя. Или ради вон той девочки, что спешит в школу, – Кентис сделал неопределенный жест в сторону площади, но никакой девочки, спешащей в школу, я там не увидела. – Впрочем, я не уверен. Не разобрал. Это бывает трудно понять. Почти невозможно…
– Машина найдется, – прервал его Павел.
Я подошла ближе и остановилась на границе фиолетовой тени от тента. Мне казалось, что Кентис и Нартов говорят на разных языках.
– Благодарю за предложение, Пашенька. В последнее время я совершенно ошалел от щедрот Лиги. И потому предлагаю не горячиться и не торопиться, просто сесть и выпить за Старика и Лигу. Эй, принесите что-нибудь покрепче! – обратился Кентис к двум белоснежным официантам, которые даже не потрудились обернуться.
– О чем мы будем говорить? – прошипел Нартов.
– К примеру, как ты планируешь занять место Старика…
Кентис не успел договорить – Пашка ударил его по лицу. Удар вышел несильный, Кентис лишь качнулся и вцепился в край стола.
– Во двор его! – приказал Павел, оборачиваясь к своим подручным.
Те исполнили команду мгновенно: подхватили Кентиса с двух сторон и поволокли между столиками. Официанты демонстративно отвернулись. А я как дура кинулась следом. Охранник, скучавший у ворот, попытался было воспротивиться, но Павел шепнул ему несколько слов, и тот послушно отступил.
– Приказ Старика, – долетело до меня.
Старик велел избить собственного сына?! Просто невероятно! Но ведь Павел – он зам. Старика. И… Никого больше не опасаясь, «гориллы» протащили Кентиса в маленький дворик позади кафе, прикрыв за собой железные ворота. Почти сразу же послышался мокрый шлепок удара и глухой всхлип боли.
Новый удар. Еще один. И еще. Может, они только изображают, что бьют? Я бросилась к воротам. Двор был плотно заставлен штабелями пустых ящиков и коробок.
– Кентис!
На мой крик обернулся Нартов. Его лицо покраснело и покрылось потом. Он казался пьяным. В руке его мелькнула «розочка» от разбитой бутылки. Кентиса я не видела – видимо, он лежал где-то среди ящиков, у Пашкиных ног.
– Пошла вон! – взвизгнул братец.
Я попыталась обогнуть ящики. Пашкин помощник, толстомордый громила, загородил проход и схватил меня за руку.
– Девочка, ты ошиблась. Тебе не туда! – он развернул меня, заломив руку за спину, и с противным смешком толкнул в спину, но не сильно.
Я обернулась и влепила ему пощечину. В следующую секунду я летела, головой прошибая дорогу меж сложенных ящиков.
– Не смей, Тосс! – долетел до меня крик Нартова. – Это моя сестра.
– Она дерется, – мрачно огрызнулся Тосс.
Несколько секунд я лежала, не понимая, что произошло, потом, мотая головой и отфыркиваясь, села. При этом рассыпался еще целый штабель ящиков. В освободившийся просвет я увидела Кентиса. Он лежал на земле, и лицо его было повернуто в мою сторону. Только вряд ли сейчас это можно было назвать лицом – сплошное кровавое месиво. И на фоне мясного – ослепительные, невозможно яркие голубые глаза. Они смотрели на меня, и в них не было боли. Только некое подобие улыбки, насмешки или… Я вскочила, схватила ближайший ящик и, одним прыжком оказавшись возле Нартова, изо всей силы огрела дорогого братца по голове. Дно пробилось. Пашкина голова застряла в пластике, как в рабском ярме. В то же мгновение у меня за спиной отворилась дверь в кафе, и на пороге появился Орас в совершенно непривычном виде – на нем был темный спортивный костюм, а в руках – бейсбольная бита. Плотный трикотаж подчеркивал ширину его плеч и коренастость фигуры.
– А ну пошли вон, – крикнул он Пашке, будто мелкому воришке. – Это частное владение.
Тосс был в двух шагах от меня, но слова Ораса, вернее, не столько слова, сколько тон, которым они были сказаны, заставили его остановиться. Тосс напоминал волкодава, изготовившегося к прыжку и внезапно услышавшего окрик хозяина. Меня так и подмывало рискнуть и надеть ему на голову пластмассовый ящик.
Тем временем Нартов делал бесполезные попытки освободиться от своего «ярма». Один из охранников Ораса, появившийся почти одновременно с хозяином, подошел к Пашке и бесцеремонно содрал у него с шеи искореженное хозяйское имущество. От боли Пашка запричитал и, прижав ладонь к оцарапанной щеке и багровому уху, бросил на меня полный ненависти взгляд, будто именно я была виновата в его неудаче. Я сунула руку в карман ветровки, и тут поняла, что оставила свой «смарт» дома.
– Сбегай в зал, вызови «скорую», – приказал Орас и слегка толкнул меня битой меж лопаток. – Телефон за стойкой у бармена.
Не помню, как я прошла в зал и набрала номер. В голове у меня будто вертелись, как в калейдоскопе, осколки каких-то догадок, вертелись, но никак не могли сложиться в цельную картинку.
Когда я вернулась, ни Пашки, ни его подручных уже не было во дворе. Орас сидел на корточках возле Кентиса, и, как мне показалось в первую минуту, щупал ему пульс. Потом я поняла, что ошиблась. Он держал Кентиса за руку, и внимательно разглядывал кожу. На правой ладони Кентиса рдел красный след ожога правильной круглой формы. И как мне почудилось – в кружке этом в самом деле читалась какая-то буква. Заметив меня, Орас отпустил руку Кентиса и поднялся.
– Я ошибся, – сказал он, подходя ко мне и вытирая платком перепачканные в крови руки. – Думал – он погоняла. А выходит – простой мартинарий. Это все осложняет…
– Мартинарий? – переспросила я.
Бог мой, как же я сама не догадалась?! Теперь все встало на свои места – и поджог моего дома, и это избиение, которое, казалось, сам Кентис и спровоцировал. Боже мой, как я была в ту минуту счастлива!
– Андрей, дорогуша! – я чмокнула ошалевшего Ораса в щеку и бросилась к лежащему на земле Кентису.
В эту минуту во двор въехала машина «скорой». Выпрыгнувшие из нее ребята с носилками оттеснили меня в сторону и занялись пострадавшим.
– Я бы на твоем месте так не радовался, – заметил Орас, подойдя сзади. – Два мартинария – это явный перебор.
Но я не стала его слушать – оттолкнув человека в синем, я залезла в машину «скорой» вслед за носилками с Кентисом.
– Кентис, дорогой, я преклоняюсь, – я попыталась сползти на колени в проход, но мешали носилки. – Такие, как ты, искупают подлое и низкое в людях. Если бы кто-нибудь рассказал мне прежде, я бы не поверила… Я горжусь, я счастлива…
Лицо Кентиса было наскоро обмотано бинтами, но даже сквозь марлю проступала кровь.
– У тебя глупый брат, Ева, – расслышала я едва слышный шепот. – Такой же глупый, как ты. Он никогда не станет князем Лиги. Никогда. Выше примитивного погонялы ему не подняться…
18
Через несколько часов, когда Старик вошел в кабинет Нартова, Павел предупредительно поднялся навстречу шефу и непринужденно заговорил о подготовке проекта расширения «Мастерленда» – городу будет принадлежать двадцать процентов акций нового парка, что в будущем обещает принести немалые выгоды. Дело за малым – передать владельцам «Мастерленда» в качестве своей доли старинную, чудом уцелевшую усадьбу. Все равно она стоит с заколоченными окнами и дверьми, и медленно разрушается. А то, что на боковой стене бывшего барского дома прибита крошечная табличка «памятник XIX века» – никого не волнует.
– Уже через два года доходы в городскую казну от двадцати процентов акций «Мастерленда» составят двенадцать процентов бюджета, а если…
Старик слушал и не перебивал. И хотя в лице его как будто читалась решимость, в глазах же его, покрасневших и подернутых мутью, застыла неуверенность – и в эту минуту Нартов ощутил свое окончательное, необоримое превосходство.
– Ты его чуть не убил, – сказал Старик, но при этом взял протянутый Нартовым отчет и даже перелистнул пару страниц, не коснувшись их взглядом.
Наверняка Старик ожидал увидеть в лице зама растерянность или хотя бы смущение, но ошибся. Павел твердо выдержал его взгляд и сказал уверенно:
– Я только исполнял ваш приказ.
– Мой приказ?! – Старик опешил. – Мой приказ?! – Он заорал. Но в его крике было больше растерянности, чем гнева. – Я велел тебе увезти Кентиса из города.
– Именно этим я и занимался. Только мне пришлось прибегнуть к жестким мерам.
Старик взъярился – лицо его перекосилось – Нартову казалось, что тот готов его ударить. И это его даже позабавило. Ибо он предвкушал мгновенную победу. О нет, не в рукопашной схватке, где ему было бы мало чести, а в поединке куда более опасном и увлекательном.
– Ты изуродовал ему лицо, – прохрипел Старик.
– Он сам меня об этом попросил.
– Что?..
– Когда мы вышли во двор кафе, Кентис сказал: «Изувечь меня, не жалей… я даже не буду сопротивляться, – и добавил. – Розочка от бутылки подойдет». Я все сделал, как он просил. И как просили вы.
Говоря это, Нартов смотрел мэру прямо в глаза. Эти слова буквально раздавили Старика. Он пошатнулся, и медленно осел в кресло. Вместо прежней прямой осанки крепкого, уверенного в своих силах человека, в его фигуре появилось нечто грибообразное. Его растерянность у кого угодно могла вызвать жалость, но Павел почувствовал лишь брезгливость. Как легко оказалось справиться с титаном!
Несколько минут Старик сидел молча, лишь беспомощно раздирая ногтями белую манишку рубашки, а потом произнес растерянным, почти извинительным тоном:
– Павел, это моя ошибка, я не сказал вам, что он – мартинарий. Ведь вы этого не знали?
– Разумеется, – Павел изобразил изумление – это было так просто, и получилось так натурально.
– Бедный мальчик… – вздохнул Старик, и Павлу показалось, что этот возглас относится не к Кентису, а к нему, Нартову. – Так дальше продолжаться не может. Я сейчас же обеспечу вам доступ к материалам Лиги и, прежде всего, к списку мартинариев нашего ордината. И еще… – он предостерегающе поднял руку, давая понять, что еще не закончил. – Вы исключите Кентиса из списка.
– Разве мартинария определяет список? – невинным тоном поинтересовался Павел.
– Разумеется, нет. Но это даст ему возможность уехать, не вступая в другой ординат. Он дольше не выдержит. Я вижу, что не выдержит. Он почти сломлен…
Тут в голову Старика пришла мысль совершенно фантастическая. Представилось ему на мгновение, что настоящий его сын – Павел Нартов, а Кентис – всего лишь отросток, болячка его собственного тела. И еще показалось, что Нартов догадывается об этой его нелепой тайне, ибо, чем еще можно объяснить их неразрывную связанность: почти открытую неприязнь друг к другу и одновременно невозможность розного существования.
Старик покачал головой и очнулся от своих фантазий. Павел по-прежнему стоял перед ним, сухопарый, подтянутый, уверенный в себе.
– Я дал вам задание, чего вы ждете? – Старик попытался изобразить раздражение.
– У меня нет доступа к файлам Лиги, шеф, – впервые Нартов употребил фамильярное «шеф», закрепляя свою победу, и Старик не попытался его одернуть.
– Пароль, – он на секунду запнулся, понимая, что обратной дороги уже не будет. – Пароль «мечта».
– Это что – название ресторана? – засмеялся Павел.
– Нет, просто мечта, самая обыкновенная.
19
