Цирк Странных Чудес

– Ну что, куда дальше двинемся? – Зазз потер закопченные ладоши, и в его глазах-угольках заплясали знакомые огоньки азарта. – Будем ловить тех, кто могилы раскапывает, или дальше пойдем?

– Дел – выше крыши, шерифа действительно не хватает, – Элара принялась перечислять, загибая тонкие пальцы. – Можем сходить проверить сад, заглянуть в таверну… Сходить в Эрмитаж, проверить амбары… Что-то я забыла, кажется. И чем только мэр занимается?.. – Она провела ладонью по лицу, смахивая несуществующую пыль и разочарование.

– Я не хочу к кабану, – пискнул Чучун, потирая свой сломанный нос. – Свое копытами я уже получил.

– Надо бы на мельницу заглянуть, посмотреть жилище Миллеров, – предложил Торнгаст, его низкий голос пророкотал, словно отдаленный гром.

– Там же пче-е-лы, – всхлипнул Чучун. – Хмф. И к пчелам не хочу. Но ты же с ними быстро разберешься, да, Зазз? – с внезапной надеждой в голосе обратился он к гоблину.

Тот хитро сощурился, и его рот расплылся в оскале, полном острых зубов.

– Всегда готов поджарить пару дюжин пчел. Будет чем похрустеть, – с наслаждением потирая брюхо, заключил он.

– Начнем с этого тогда, а дальше разберемся, – решила Элара, прикрывая ладонью глаза от ослепительного света и вглядываясь в силуэт мельницы на горизонте. – В этом городе не угадать, что нас ждет за углом.

Идти было недалеко. Дом за домом, минуя скрипучие заборы и спящие на солнце фермы, они приближались к цели. Потерять мельницу из виду было невозможно. Ее огромные лопасти лениво, почти нехотя, поворачивались в воздухе, издавая негромкий, убаюкивающий скрип. Вблизи стало ясно, что брошенная мельница лишь притворяется спящей – водяное колесо, подхватываемое иссохшей, но все еще живой речкой, медленно вращало тяжелый деревянный вал.

Само здание было поделено на три части: центральная, высокая, из темного, почерневшего от времени дерева, и две пристройки по бокам. Слева – низкое жилое помещение с занавешенными окнами, справа – длинная, почти во всю стену, стеклянная теплица, сквозь запыленные стекла которой виднелись призрачные клочья обильной, густой паутины.

– Клаа-аасс, – протянул Чучун, сгорбившись. – Еще и пауки. Топот маленьких ножек, но не тех, что ожидаешь, придя в гости.

Элара, следуя за его взглядом, тоже содрогнулась, ее пальцы непроизвольно сжали складки платья. Холодное отвращение, знакомое и острое, сковало ее на мгновение.

– Это ж сколько их тут не было, что все паутиной заросло? – пробурчал Зазз скорее для себя, его цепкий взгляд уже изучал конструкцию теплицы.

– Две недели, вроде, – подсказал Торнгаст, медленно обходя главный вход и настороженно прислушиваясь, его уши шевельнулись, улавливая малейшие звуки.

Они замерли в ожидании, выискивая в затихшем ветре хоть намек на жужжание, но царила гнетущая, неподвижная тишина.

Зазз, как самый шустрый, крадущейся походкой приблизился к теплице. Он встал на цыпочки, прижал ладони к запыленному стеклу, заслонив ими блики, и вгляделся в полумрак внутри. Его спина внезапно вытянулась в струнку. Отскочив от стекла, он вернулся к друзьям, его глаза были круглыми.

– Ребят, там паук… вoo-o-oт такой! – он растянул руки в стороны, пытаясь охватить невидимый шар размером с себя.

Чучун, представив это зрелище, громко чокнул языком.

– Может, мы туда не пойдем? Может, паук уже съел всех пчел сам?

– А давайте туда факел кинем? – в глазах Зазза снова вспыхнули те самые огоньки, и он уже потянулся к своему поясу, где в мешочках тихо позванивали компоненты для «бабаха».

– Тогда мы ничего не узнаем. Нужно попасть внутрь, – Элара сделала решительный шаг к двери главного здания, но Зазз резко схватил ее за локоть.

– Погоди, горячая штучка! – прошипел он и, отпустив ее, принялся лихорадочно осматривать здание по периметру, выискивая другие лазейки.

– Мне брат Чучуня рассказывал, что осы любят под крышей гнезда делать. Там дождь не капает, – подал голос Чучун, безнадежно глядя на высокую крышу.

Торнгаст тем временем, пригнувшись, заглянул в запыленное окно жилой пристройки. Внутри царил хаос – опрокинутый стул, разбросанная одежда, осколок тарелки на полу.

– Собирались впопыхах… если уехали вообще, – глухо прорычал он, отходя от окна.

– Нет тут никакого гнезда! – донесся с другого конца здания голос Зазза. Вскоре он уже подскакивал к ним, запыхавшийся. – Я там в окно заглянул. Детская комната… в полной разрухе. Не похоже, что они просто так уехали.

– Может, просто быстро собирались? – Чучун все еще цеплялся за призрачную надежду.

– Не-а, – гоблин решительно мотнул головой. – Я так не думаю. Даже если собираются быстро и впопыхах, такой разрухи не оставляют.

– Согласен, – поддержал его Торнгаст, снова бросая взгляд на окно. – Я видел похожую картину в храме. Возможно, тут нам тоже стоит ожидать встречи с мефитом.

– Теперь тебе везде мефиты будут мерещиться? – Элара скрестила руки на груди, и на Торнгаста устремился скептический взгляд.

Медведь сделал тяжелый шаг к ней и наклонился, его тень накрыла гадалку. Заговорщическим, низким шепотом, от которого по коже бежали мурашки, он прорычал:

– Забьемся на золотой, что там сидит мефит?

Элара лишь усмехнулась уголком губ и отмахнулась, щелкнув пальцами.

– Ты не получишь моих денег.

Торнгаст, сохраняя каменное выражение морды, развел лапами, будто говоря “ну, твое дело”, и сделал глубокий вдох. Воздух вокруг него задрожал, и на мгновение его шерсть, казалось, стала плотнее, прочнее, пропитанной запахом хвои и свежесрубленного дуба. Он готовился к встрече.

Элара меж тем вернулась к двери мельницы. Дерево было старое, с щелями. Замок простой, но засов, судя по всему, был закрыт изнутри. И в этот момент затихший ветер донес едва уловимое, низкое жужжание. Гадалка резко обернулась к друзьям и прижала палец к губам. Ее шепот был еле слышен:

– Кажется, они у двери.

Она бесшумно вытащила из-за пояса тонкий кинжал и попыталась просунуть его в щель, чтобы отодвинуть засов. Но железная полоса оказалась слишком толстой. Лезвие скользнуло по ней с глухим скрежетом.

– Дай я попробую! – Чучун, подпрыгнув от нетерпения, лихо выхватил свою шпагу, но, спускаясь с единственной ступеньки у порога, запутался в собственных ногах и с легким «ой!» шлепнулся на пыльную землю. – Ой… Не получилось.

– Отошли, дилетанты, – фыркнул Зазз и подошел к двери, оттеснив пристыженного крысолюда. Он окинул щель цепким, оценивающим взглядом фокусника, а затем его пальцы совершили несколько ловких пассов. Когда он разжал ладонь, в ней лежала тонкая металлическая отмычка. Элара, наблюдая за ним, сделала пару тихих, одобрительных хлопков в ладоши – явно оценив возросшее сценическое мастерство гоблина.

Зазз, высунув кончик языка от старания, вставил отмычку в щель и поддел засов. Раздался громкий, звенящий звук – железо ударилось о ручку. Гоблин легонько толкнул дверь, и та с протяжным, жутковатым скрипом, словно насмехаясь над ними, подалась внутрь. Из темноты пахнуло на них запахом старой пыли, затхлой муки и чего-то сладковато-гнилостного.

С тем же артистизмом Зазз подбросил отмычку, перехватил ее в воздухе, дунул на кончик и с фанфарным жестом убрал в карман. Он первым зыркнул в зыбкий полумрак мельницы, его глаза выхватили из темноты массивные жернова, тяжелый деревянный вал, бочки и запыленные мешки с зерном.

– О-о-о, время зажигать, – сдавленно прошептал он, прикусывая губу и с наслаждением вдыхая мучную взвесь, витавшую в воздухе.

Торнгаст осторожно положил свою тяжелую лапу ему на плечо.

– Да ты погоди, еще успеешь, – так же тихо прорычал он, всматриваясь вглубь помещения.

– Вроде уехали, а дверь закрыта изнутри, – тихо, словно боясь спугнуть тишину, проговорил Чучун, почесывая за ухом. – И окна целы. Куда делись хозяева?

Элара, подобрав полы своего струящегося платья, неслышной тенью скользнула за порог. Ее глаза, привыкшие к полумраку шатра, быстро адаптировались. Сделав пару осторожных шагов навстречу нарастающему жужжанию, она подняла голову и замерла.

Под самым потолком, в правой части мельницы, свисало с балки огромное, серовато-бурое гнездо. Оно было размером с повозку, бугристое и пористое, словно сделанное из папье-маше. От него тянулись десятки сот – идеальных восковых ячеек. И вокруг этого гигантского улья, словно крошечные, живые вихри, кружили десятки огромных шершней. Их полосаттые, золотисто-черные брюшки поблескивали в луче света, пробивавшегося сквозь щель в ставне, а низкое, гулкое жужжание наполняло помещение угрожающей, почти осязаемой вибрацией. Пчелы пока не обратили на пришельцев никакого внимания, занятые своим неспешным, древним танцем.

Глава 13. Цена стойкости

Элара замерла на пороге, ее полуэльфийский слух улавливал малейшие нюансы в гудящем хоре. Пчелы кружили в своем размеренном, древнем танце, пока что игнорируя незваных гостей. Но что-то менялось. Напряжение в воздухе нарастало, вибрация жужжания стала выше, резче. Один из шершней, крупнее других, отделился от общего роя и совершил короткий, стремительный бросок в ее сторону, не атакуя, но явно проверяя границы. Это был сигнал. Следом за ним двинулись еще несколько.

Они еще не атаковали, но их намерение стало ясным как день. Секунда, еще одна – и рой превратится в разъяренный смерч.

Элара отшатнулась от набирающего высоту роя. Гул становился физическим давлением, от которого звенело в ушах и подкашивались ноги. Полоски на их брюшках сливались в сплошную, угрожающую пелену. Мысли о пауках, о Джеллико, о мертвом Мироне – весь клубок сегодняшнего страха и отчаяния – сжался в ее груди раскаленным шаром.

«Нет. Довольно».

Она не стала отступать дальше. Ее рука инстинктивно нашла на поясе холодную гладь треснутого хрустального шара. Пальцы сомкнулись вокруг него, и знакомое ощущение потрескивающей магии пробежало по коже. Она не кричала заклинание – она его выдохнула.

Звук, родившийся на ее губах, не был ни музыкой, ни криком. Это был сгусток чистой, невыносимой дисгармонии, визг разрываемого металла, смешанный с воем ветра в пустоте и скрежетом ломающихся костей. Он не оглушал, а впивался в сознание, в самые примитивные инстинкты. Воздух вокруг ее рта задрожал и замутнился, словно от жара.

Волна искаженного звука ударила в самый центр роя.

Эффект был мгновенным и жутким. Безупречный, отлаженный тысячелетиями эволюции танец пчел распался. Их стройные ряды смешались в хаотичную, судорожную пляску смерти. Они перестали быть единым организмом, превратившись в клубок отдельных, обезумевших существ. Звук резонировал с их хитиновыми панцирями, с их крошечными нервными узлами, выворачивая их изнутри.

Десятки пчел просто замертво рухнули на запыленный пол, издав при падении сухой, щелкающий звук, словно косточки. Другие, обезумев, начали биться о балки и стены, оставляя на дереве темные, липкие пятна. Гул, еще секунду назад угрожающий и ровный, превратился в пронзительный, разрозненный визг, полный агонии. В воздухе запахло озоном и чем-то сладковато-горьким – запахом сожженной магии и смерти.

Заклинание отзвучало так же внезапно, как и родилось. Элара опустила руку от шара, ее плечи слегка вздымались от напряжения. Перед ней, на участке пола размером с повозку, лежало около двух десятков неподвижных, полосатых тел. Оставшиеся в живых шершни, сбитые с толку и дезориентированные, кружили на месте, их жужжание потеряло былую мощь и уверенность.

Воцарилась звенящая, неестественная тишина, нарушаемая лишь беспорядочным жужжанием уцелевших и тихим потрескиванием рассохшегося дерева.

– Вот это да… – прошептал Чучун, его глаза стали размером с блюдца. – Это… новый номер, Оракул?

Зазз свистнул, по достоинству оценив масштаб «бабаха», даже если он был не огненным. Даже Торнгаст одобрительно, и чуть удивленно, хрюкнул, его мощная грудь медленно вздымалась.

Элара же лишь провела тыльной стороной ладони по лбу, смахивая выступившие капельки пота. Ее собственные уши еще гудели от отзвуков ее же заклинания. Она не любила такое – грубое, разрушительное применение дара. Но иногда шепот должен был превратиться в крик. А сегодня таких «иногда» было уже слишком много.

Пока эхо ее заклинания еще висело в воздухе, огромная белая тень заслонила Элару. Торнгаст, сгорбившись, протиснул свои могучие плечи в дверной проем, вставая между ней и остатками роя. Его низкое рычание слилось с яростным жужжанием.

– Держись сзади, – коротко бросил он через плечо, и его лапы совершили резкий, сокрушающий жест, будто он разрывал невидимую пелену.

Воздух в центре помещения вдруг закружился, завихрился, подхватывая соломинки и мучную пыль. Запутанные, дезориентированные шершни, только начавшие приходить в себя, вновь оказались в ловушке. Невидимый бумеранг из сжатого ветра подхватил их, закрутил в мини-торнадо, отбросив от Элары и смешав в единый, жужжащий клубок. Вреда не было, но контроль был полным – рой обезумел, не в силах вырваться из стихийной тюрьмы.

– Моя очередь! – пронзительно крикнул Зазз и, пригнувшись, юркнул в проем, словно угорь. Он ловко проскользнул мимо спины Торнгаста и Элары, сделав пару невероятных кульбитов, и приземлился у старого шкафа слева, ощерившись в боевой стойке.

– Горите, твари! – его пальцы сложились в знакомую вязь, и между ладоней вспыхнул сгусток багрового пламени.

Но в самый последний миг, когда он уже был готов метнуть огненный шар, стреляющая боль в отдавленной ноге пронзила его, вырвав короткий, сдавленный вздох. Концентрация дрогнула. Вместо мощного «бабаха» из его рук вырвалась лишь жалкая горстка искр, с шипением рассеявшаяся в воздухе, не долетев и до половины пути.

– Черт! – выругался гоблин, хватаясь за ногу.

И этого промедления хватило. Вихрь, созданный Торнгастом, начал рассеиваться. Вырвавшиеся на свободу шершни, окончательно обезумев от магии, боли и дыма, не стали разбирать цели. Их коллективный разум выделил самую большую угрозу – огромного медведя, что стоял на их пути. С яростным, злобным завыванием, в тысячи раз усиленным, весь рой обрушился на Торнгаста.

Они впивались в его густую белую шерсть, запутывались в ней, яростно жужжа и нанося десятки крошечных, жгущих уколов. Это было похоже на атаку колючей метели. Медведь взревел – не от страха, а от ярости и отвращения. Он отмахивался лапами, но сбить всех было невозможно. Каждый укус был как укол раскаленной иглы, не смертельный, но невыносимо болезненный.

Но основная ярость роя, его сущность, все же прорвалась сквозь живую стену Торнгаста и обрушилась на Элару. Те, кто не увяз в шерсти, волной накатили на нее. Она вскрикнула, закрывая лицо руками, но это не помогло. Острые жала впивались в ее руки, шею, плечи. Каждый укус отзывался огненной волной, а яд, впрыснутый десятками существ, начал действовать мгновенно.

Кожа на ее руках и щеках стала быстро, почти на глазах, покрываться багровыми, горящими волдырями и опухать. Глаза заплывали, дыхание стало прерывистым и хрипящим. Она пошатнулась, опершись о косяк двери, ее тело содрогалось от судорожных вздохов. Боль была всепоглощающей, и мир поплыл перед ее глазами, затянутый пеленой ядовитой агонии.

Она была всепоглощающей. Каждый укус пылал на коже Элары раскаленной иглой, яд пульсировал в висках, застилая зрение кровавой пеленой. Но именно боль, острая и безжалостная, стала тем крюком, который выдернул ее из паралича. Глубоко в подсознании, за стеной страданий, что-то щелкнуло.

«Нет. Не сейчас. Не здесь».

Она отшатнулась к выходу, ее движения были скованными, будто тело налилось свинцом. И в этот миг ее глаза, и без того широко распахнутые от боли, преобразились. Исчезли и радужка, и белок – их поглотило сияние. Холодный, безжалостный фиолетовый свет, исходивший из самых глубин ее существа, выжег тусклый полумрак мельницы. Ее взгляд, теперь лишенный чего-либо человеческого, пылал сконцентрированной психической силой. Это было не зрение, а оружие.

– Держись, Зазз! – ее голос прозвучал эхом, идущим не из гортани, а прямо из разума. Она протянула руку – сначала в сторону хромающего гоблина, потом к своему собственному распухающему телу.

Волна ледяного, очищающего спокойствия прокатилась по обоим. Для Зазза это было как глоток ледяной воды в пекле – боль в ноге притупилась, сознание прояснилось. Для Элары же это стало срочным, грубым ремонтом собственной души. Она силой воли залатала трещины в своем психическом барьере, отодвинула боль на второй план, вернув себе способность мыслить. Опухоль на ее лице и руках не спала, но жгучая пульсация сменилась терпимым, глухим нытьем.

В дверном проеме, тем временем, мелькнула пестрая тень.

– Ой, мамочки… – пропищал Чучун, глядя на распухшую Элару и беснующийся рой. Его уши прижались к голове, хвост замерз в нерешительной дуге. Шпага в его лапке выглядела смешной и бесполезной против облака жалящей смерти. Но долг друга перевесил страх. Собрав волю в кулак, он лихо, почти по-клоунски, кувыркнулся внутрь и приземлился в боевой стойке рядом с Заззом, отчаянно стараясь не зажмуриваться.

– Н-ну, погнали, летуны? – выдавил он, целясь шпагой в общее направление жужжания.

Торнгаст, тем временем, был подобен скале в бушующем море. Шершни впивались в его шкуру, но он лишь мотал головой, сбрасывая их, как назойливых мух.

– Хватит! – его рык был низким и властным. Он снова взметнул лапу, и воздух послушно среагировал. Невидимый бумеранг вновь закрутил часть роя, оттянув их от союзников и сбивая в кучу. И тут же, не теряя темпа, медведь сжал другую ладонь. Между когтями с треском и шипением вспыхнули и заплясали молнии. Воздух запах озоном.

– Получайте! – пророкотал он и швырнул сгусток чистой энергии в самую гущу запутанных воздухом шершней.

Разряд с сухим хлопком ударил в центр роя. Три шершня, оказавшиеся в эпицентре, мгновенно обуглились и рухнули на пол, испуская едкий дымок. Остальные, опаленные, жужжали еще яростнее.

И тут в дело вступил Зазз. Боль в ноге отступила, ясность вернулась. Он видел сожженных молнией шершней и понял – пора зачищать.

– Элара, Торныч, не шевелиться! – крикнул он и, сложив пальцы в сложную фигуру, выдохнул не огненный смерч, а нечто иное.

Из его рук вырвалась не обжигающая вспышка, а волна восстанавливающего огня. Пламя было странным – теплым, почти живительным, цвета рассветного неба. Оно обволокло Элару и Торнгаста, и в тот же миг обожгло пролетающих мимо шершней, которые с шипением и треском падали замертво. Но для союзников это был бальзам. Тепло разлилось по их телам, затягивая самые свежие раны, сгоняя отеки и притупляя боль. Элара вздохнула полной грудью, а Торнгаст удовлетворенно хрюкнул.

Отдача от заклинания была сильной. Зазза, словно пробку, отбросило через всю комнату. Он перекувырнулся в воздухе и грациозно приземлился в дальнем углу мельницы, в густой тени между огромными, пыльными бочками, его глаза уже искали новую цель.

Опустошенная, но не сломленная, Элара чувствовала, как ее психическая мощь иссякает, уступая место нарастающему туману в сознании. Но она видела, как рой, обожженный и обезумевший, с новым яростным гудением обрушился на Торнгаста. Медведь стоял, как утес, но каждая новая волна укусов заставляла его могучую шкуру содрогаться.

– Нет… – ее голос был уже не эхом, а хриплым шепотом. Она в последний раз вытянула руку, и фиолетовые искры, похожие на угасающие звезды, заплясали на ее пальцах. Волна целительной, успокаивающей энергии, теплой и плотной, как летний мед, прокатилась по ее собственному израненному телу и докатилась до Торнгаста. Боль от десятков укусов отступила, ядовитый жар сменился живительной прохладой, свежие раны на его шкуре затянулись тонкой розовой пленкой. Это был ее последний, отчаянный рывок.

И он стоил ей всего. Свечение в ее глазах погасло, сменившись пустотой и размытостью. Она тяжело оперлась о косяк двери, ее дыхание стало прерывистым, а мир поплыл перед глазами, как в дурмане. Голова гудела, мысли путались – она была одурманена, выжата досуха.

В это время Чучун, видя, что основная ярость роя сосредоточена на медведе, решил действовать на опережение.

– Улей! Надо сбить улей! – пискнул он и, разбежавшись, совершил отчаянный прыжок, взмыв в воздух своим акробатическим манером. Его шпага блеснула, целясь в основание громадного, бугристого гнезда.

Чвяк!

Лезвие вошло в пористую массу, но не отсекло ее, а лишь проткнуло насквозь. Чучун, повиснув на рукояти на мгновение, с глухим стуком приземлился обратно, с трудом выдернув засевшую шпагу. Из прокола закапала липкая, темная жидкость.

– Эх! – фыркнул он в досаде и, не теряя темпа, совершил размашистый, почти отчаянный взмах шпагой сквозь рой. Но он не попал ни в одно насекомое – клинок лишь с гулким свистом рассек воздух, разогнав пыль и пару сухих былинок.

И тут его осенило. Он видел, как танцуют пчелы! Может, они его поймут?

– Смотрите! Я – ваш брат! Ваш большой, пушистый брат! – запищал он и начал отплясывать странный, судорожный танец, беспорядочно виляя задом и размахивая лапами, пытаясь скопировать увиденные ранее движения.

Рой проигнорировал его жалкие попытки. Шершни, ведомые единой целью, продолжали штурмовать Торнгаста. Чучун со своим танцем был для них не собратом, а просто нелепым, шумным препятствием, не заслуживающим внимания. Его пируэт закончился полным провалом, оставив его одного в центре комнаты с чувством глубочайшей неловкости и страха.

Торнгаст, чувствуя возвращающуюся силу после исцеления, сделал тяжелый шаг вперед, глубже в пекло. Его лапа совершила резкий, почти что хватающий жест.

– Ко мне! – прорычал он, и невидимый бумеранг воздуха послушно рванулся обратно, к своей точке исхода. Но на этот раз он не просто кружил – он резал. Лезвие сжатого ветра с свистом пронеслось сквозь самую гущу роя, и несколько шершней, не успев сориентироваться, были буквально разорваны им в клочья, упав на пол тихим, щелкающим дождем из хитина и крыльев.

Ободренный, медведь снова сгреб в лапу пляшущие молнии. Воздух запах озоном, и сгусток энергии рванулся вперед – но пролетел в сантиметрах от основной массы роя, с громким хлопком разрядившись о дальнюю стену, опалив дерево.

Зазз, тем временем, оценил обстановку. Его отбросило в самый угол, и он понял, что отсюда – как с балкона в партере. С парой ловких прыжков он вернулся на удобную позицию, встал в боевую стойку и, сложив пальцы, начал набирать мощь для большого заклинания. Он видел, как рой клубится вокруг Торнгаста, и мысленно уже рисовал себе картину: огненный конус, накрывающий всех разом! Из его рук рванулся сокрушительный поток пламени…

Но шершни, обожженные ранее, прочувствовали нарастающую угрозу. Еще до того, как огонь достиг цели, все их скопление резко рвануло вверх, к потолку, рассыпавшись и уйдя из зоны поражения. Огненный конус беспомощно ударил в пустоту, лишь на мгновение опалив воздух. До Торнгаста, стоявшего на краю зоны, докатилась лишь волна горячего ветра, заставившая его моргнуть. Зазз опустил руки, разочарованно наблюдая за провалом своей атаки, и с горькой иронией сложил ладони за голову, принимая позу полного философского принятия неудачи.

Пока основные силы роя продолжали атаковать Торнгаста, их разведотряд переключился на Чучуна. Они облепили его со всех сторон, запутываясь в его светлой шерстке. Первую волну укусов он выдержал стоически, отмахиваясь и пища от боли и отвращения. Но мохнатое тело было плохой мишенью, и многие жала не находили цели. Вторая же волна, более целенаправленная, оказалась роковой. Десятки жал впились ему в лапы, шею, спину. Яд, впрыснутый в таком количестве, подействовал мгновенно. Чучун с тихим стоном рухнул на пол, его тело начало быстро опухать, дыхание стало прерывистым и хрипящим. Он лежал, беспомощный и отравленный, его конечности отказывались слушаться.

Элара, видя это, из последних сил попыталась собрать волю. Она подняла дрожащую руку, пытаясь сконцентрироваться на фазовом болте – заклинании, что должно было пронзить врага, игнорируя любые преграды. Но ее разум, одурманенный недавним раскрытием, был похож на выжатый лимон. На ее пальцах лишь беспомощно щелкнули и погасли бледные искорки. Темнота сомкнулась у нее перед глазами, колени подкосились, и она всей тяжестью облокотилась спиной о косяк двери, едва удерживаясь в сознании.

Торнгаст, видя падение товарищей, с новым рыком обрушил на рой еще один режущий поток воздуха, заставив его снова пронестись сквозь насекомых и сбить несколько штук. Он попытался добить их размашистым ударом лапы, но для таких мелких и вертких целей его мощь была неуклюжей – шершни легко ушли от медвежьей пощечины.