Человек-гора. Невероятный путь Петра Семёнова на Тянь-Шань

Оказалось, Яков Абрамович был неплохим знатоком трав! Он загнул пальцы обеих рук, да и тех не хватило. Скромничал, значит. Петя слушал внимательно. Но травы́, которая лечит душу, управляющий не назвал, а спросить Петя постеснялся.

– Ишь, солома-то на крышах поредела… – слова Якова Абрамовича отвлекли Петю от размышлений.

Он огляделся. Телега уже въехала в деревню.

– И некоторые дома заколочены, – добавил Петя.

Бо́льшая часть урожая в этом году погибла из-за небывалой засухи. Всюду начался голод. Солому с крыш отдавали на корм скоту или топили ею печи. А избы заколачивали, перебираясь к соседям, чтобы греться у одного очага и так экономить дрова.

– Хорошо, что у наших крестьян ски́рды[33] стоят с прошлого года, – сказал Яков Абрамович. – А у иных ещё с позапрошлого!

– Это верно, – согласился Петя.

Какая-то мысль промелькнула в голове, но Петя не успел к ней присмотреться. Управляющий остановил лошадь возле низкого плетня[34] и ловко спрыгнул на мокрую землю.

– Вот здесь и живут спорщики. Ждут нас, должно быть.

Они вошли в низенький дом и поняли, что попали к обеду. Трапеза была скромной: котелок каши посередине да ещё чёрный плотный хлеб из лебеды, который пекли в неурожайные годы. Вокруг стола собралась большая семья: отец с матерью, старики-родители и семеро ребятишек – один другого меньше. Самый старший оказался ровесником Пети.

Наверное, он уже пасёт коров. А заодно приглядывает за младшими братьями и сёстрами.

– Мы на улице подождём, – Петя кивнул управляющему на дверь. – Вы ешьте, не торопитесь.

Он вышел, слыша, как малыши шепчут за спиной: «Барин! Барин!» Ему захотелось обернуться, сказать что-нибудь весёлое, подмигнуть. Но мама с раннего детства внушала Пете, что чересчур близкое общение с господами нередко доводит крестьян до беды. Какой? Петя не знал. Но маму не смел ослушаться…

Едва Петя и Яков Абрамович ступили за порог, следом за ними появились двое – молодой мужик и его отец.

– Ну, рассказывайте, в чём у вас дело, – велел управляющий.

Выяснилось, что младший брат мужика подпахал межу со своей стороны, чтобы увеличить участок. Мужику такой поступок пришёлся не по душе, и он просил рассудить, кто прав, а кто виноват. Петя сразу понял: здесь ему делать нечего. Он хорошо сознавал, где начинается и где заканчивается его, барская, власть. И вмешивался в споры крепостных лишь тогда, когда видел в том пользу. Здесь же вопрос следовало решать внутри семьи. Должно быть, братья с детства не ладили.

– Как нам быть-то? – молодой мужик посмотрел на Петю.

– Зовите старост[35], пусть они разберутся по справедливости, – ответил Петя.

– Барин дело говорит, – поддержал Яков Абрамович. – Потом доло́жите, чем всё кончилось.

Мужики вздохнули. Они рассчитывали на другой исход. Но с Петей никто не спорил. Крестьяне уважали его: молодой барин был справедлив и мудр, хотя и очень юн.

Петя забрался в телегу. Уезжая, он обернулся на дом. Возле плетня стояла маленькая девочка – на удивление чистенькая, со светлой косичкой, выглядывавшей из-под платка. Девочка жевала корку чёрного хлеба. Петя не удержался и помахал рукой. Девочка робко ему ответила, а потом, смущённая собственной храбростью, убежала за дом.

Мысль, промелькнувшая у Пети в голове, когда они ехали к крестьянам, наконец обрела форму.

– Яков Абрамыч, – он обернулся к управляющему, – раздайте с нашего гумна[36] хлеб самым бедным крестьянам. Я знаю, там большие запасы. Всем должно хватить.

– Сделаем, – Яков Абрамович кивнул и щёлкнул вожжами: – Ну! Пшла!

* * *

Запасы на гумне и высокие цены на хлеб выручили Семёновых. Стараниями Якова Абрамовича они выгодно продали урожай и даже остались с прибылью. Мама решила этим воспользоваться.

– Едем в Петербург! – сообщила она. – Повидаем Наташу, Николеньку! Я так по ним соскучилась!

Петя тоже скучал по сестре с братом. Однако новость о поездке его не обрадовала.

Как оставить родные поля и леса? Как уехать от любимых книжек? Ох, маменька…

Но Петя не мог отпустить маму одну. Да и она не позволила бы остаться. И потом – вдруг в Петербурге он узнает что-то о лечебных растениях?

Глава 9

Наташа, здравствуй!

– Ах, опять идут, бедные… – Мама полезла в кошелёк за монетами. Потом закричала кучеру: – Стой! Погоди!

Повозка остановилась, и к распахнутому окошку тотчас потянулось несколько ладоней. Это крестьяне просили милостыню. Из-за большого неурожая им стало нечего есть, и некоторые помещики отправили своих крепостных побираться – авось как-нибудь сами себя прокормят. Просящие толпами брели по обочинам. Измождённые лица сливались в бесконечную серую вереницу. Оборванные, истощённые, крестьяне снова и снова тянули ладони к окнам карет. Многие торопливо проезжали мимо. Но Петина маменька на милостыню не скупилась. Она раздавала и медные монеты, и серебряные, особенно щедро одаривая женщин с детьми. Александра Петровна знала, что надевать суму[37] в деревнях заставляет лишь крайняя нужда.

– До чего же их жалко, – сказала мама, доставая очередную пригоршню монет, – до чего жалко…

Она и без того была печальна: незадолго до поездки пришла грустная новость – умер дедушка, папин отец. Мама всей душой горевала о нём. Старый барин был одним из немногих, кого Александра Петровна ни в чём не подозревала даже во время тяжёлых приступов болезни. И вот теперь бедняки, идущие по дорогам, разрывали ей сердце. Петя всерьёз опасался, что это может отразиться на её душевном здоровье.

Но постепенно нищих на дороге становилось всё меньше, а потом и вовсе не стало. Настроение у маменьки улучшилось. Она деловито обустраивала их временные постели на станциях, договаривалась о лошадях и по-доброму журила сенную Анну, которую взяла с собой.

Девять дней Семёновы добирались до Петербурга. Наконец за окном появились высокие дома и арки мостов.

Каменный мешок, а не город… Рвануть бы в небо и умчаться обратно, в родную Рязанку! Жаль, нет крыльев.

Петя угрюмо разглядывал проплывающие за окном лавки, магазины, рестораны и пытался вспомнить, что хорошего случалось в Петербурге, когда они жили здесь в прошлый раз.

Хорошее не вспоминалось, а вот грустное – сколько угодно…

…Острое плечико сестры рядом с его плечом. Они сидят на диване, поджав под себя ноги, чтобы сохранить тепло. Очень холодно и так тихо, что слышен скрип пера. Это мама записывает бесконечные разговоры, которые не смолкают у неё в голове. Наташа и Петя боятся пошевелиться. Только перебрасываются крошечными записочками. После прочтения записочки уничтожаются. Боже упаси, если мама заметит – сразу же заподозрит в тёмных делах! «Как хочется есть!» – пишет Наташа. Но из еды только пресный кисель, похожий на клей. Мама варит его на спиртовой лампочке в серебряной кастрюльке, когда сама чувствует голод. А это бывает редко. Другой еды нет. Повар, пользуясь болезнью барыни, пропивает все деньги, выданные на продукты. Иногда Пете удаётся купить сухарей в лавке неподалёку. И он делит свою добычу на троих – вместе с Петей и Наташей голодает сын повара, Вася.

Наташа угасает с каждым днём… Тёмные круги под её глазами становятся всё больше, в глазах тают искорки жизни. И Петя молится ангелу на крыше храма Великомученицы Екатерины, которого видно из окна их съёмной квартиры: «Спаси, спаси, спаси Наташеньку!» Наверное, его молитва такая громкая, что её слышит сама святая Екатерина, потому что маменька, вынырнув на время из болезненного бреда, видит: Наташу нужно спасать. Она везёт сестру в Екатерининский институт. Наташа становится своекоштной пансионеркой[38]. И Петя ни минуты не сомневается, что его сестра станет лучшей ученицей! И получит от императрицы золотой шифр[39]!

Петя сморгнул воспоминание. Ему хотелось вспомнить что-то хорошее.

Ну пожалуйста, хоть что-нибудь!

Он упёрся лбом в холодную дверцу кареты. И вдруг вспомнил!

Здесь, в Петербурге, Петя видел любимого маменькиного поэта – Александра Сергеевича Пушкина! Причём дважды! Сначала на званом ужине, который литераторы устроили в честь Петиного дяди, Василия Николаевича. А во второй раз – на улице, когда они с дядей прогуливались по набережной. Александр Сергеевич улыбался Пете. А на прощание подмигнул ему, словно старому другу.

Пушкин умер два года назад – маменька даже ходила на его похороны. Однако воспоминание о поэте примирило Петю с городом. И когда кучер остановил лошадей возле нужного дома, Петя первым спрыгнул с подножки на каменную мостовую.

* * *

– Ах, Pierre, наконец-то приехали! – Александра Петровна, бодрая после путешествия, осматривала съёмную квартиру. – Скоро Наташу повидаем, в театр будем ходить!

Петя вяло улыбнулся в ответ. Выглянул в окно – серо, неуютно. И ни единого деревца! Как не хватало Пете природы и родной усадьбы! Там можно было дышать вольным ветром и ходить куда пожелаешь! А здесь?

Наверняка опять будем сидеть в четырёх стенах. Да, маменька?

Петя ошибся. На следующий день они с мамой отправились в Екатерининский институт – к Наташе. Петина душа ликовала. Он не видел сестру целую вечность!

До института ехали в карете по набережной Фонтанки. К назначенному часу не успели: пока нашли извозчика, пока заглянули за гостинцами в лавку, пока добрались… В приёмную залу института вошли последними. И замерли.

Огромная зала с колоннами вдоль стен была поделена надвое невысокой решёткой. По одну сторону находились воспитанницы института, по другую – их родственники, сидевшие на скамейках. Скамейки расположили словно в зрительном зале – амфитеатром. Поговорить с девочками могли только счастливчики в первом ряду. Пете с мамой оставалось лишь смотреть на свою Наташу с последнего ряда. И Петя смотрел, смотрел, смотрел…

Сестра стояла чуть в стороне от девочек, крепко сомкнув пальцы в замок, словно заперлась ото всех. Бледное личико над белым фартуком, пышный бант на шее. Аккуратная тёмная головка. Влажно блестят глаза.

Они так и просидели, глядя друг на друга и почти не моргая. И когда время встречи вышло, Наташа долго не желала уходить. Какой-то даме пришлось взять её за руку и аккуратно увести из залы. Но и тогда Наташа всё оборачивалась, выглядывая в толпе мать и брата.

– И что же, мы всякий раз будем смотреть на Наташу издали? – спросила мама по дороге домой.

Петя тяжело вздохнул. Он так и не обнял сестру, ни словечком не перемолвился! Александра Петровна сидела рядом и теребила тонкий браслет на запястье.

– Нехорошо получилось, – сказала она. – Полтора часа смотрели друг на друга из-за решётки!

К счастью, вторая встреча оказалась другой. Лучших учениц вместе с родными пригласили в гостиную начальницы института госпожи Кремпиной. А там можно было и обниматься, и держаться за руки, и говорить, говорить – пока не закончится время свидания.

Петя всё не мог насмотреться на свою Наташу. Какая она стала высокая, как ровно держит спину, как идёт ей этот белый отглаженный фартук! Сестра изменилась и повзрослела. Только глаза остались прежними – большими, тёмными. И Петя, который привык угадывать мамины мысли, теперь и в глазах сестры читал всё, что та не смела сказать: «Знаю, тебе тяжело! Прости, что один заботишься о маме. Но и мне здесь несладко».

Вслух сестра говорила другое.

– Учиться в институте непросто, но интересно. У нас хороший учитель французского Курнан. Он и французскую литературу преподаёт, и в знании языка помогает продвинуться. Инспектор[40] Тимаев учит истории. Я люблю его уроки. Здесь и государыня часто бывает, Александра Фёдоровна[41]. И великие княжны приезжают – Ольга и Александра, – рассказывала Наташа. – Какие они весёлые! Вы бы знали!

– Ну а что государь? – с интересом спросила мама, которая всегда любила и уважала Николая. – Бывает у вас?

– Бывает! – отозвалась Наташа. – Государь очень добр. Представьте, однажды наша девочка решила выдернуть пёрышко из его султана[42] – на память. Но нечаянно выдернула весь султан. Государь обернулся на неё и сказал: «Так вы желаете, чтобы я ехал домой кварташкой[43]?»

Все рассмеялись, представив, как озадачена была неловкая девочка и с каким юмором Николай отнёсся к её поступку.

– А нашла ли ты подруг? – спросила мама.

– Нашла, – сказала Наташа. – Я дружу с Машей Воейковой. Она племянница Жуковского[44]. И ещё с Аней Воеводской.

Сестра быстро глянула на Петю из-под тёмных ресниц. И он снова увидел то, чего Наташа недоговорила: «Но никто не знает моей беды, моей сердечной печали. Я так никому и не рассказала про болезнь мамы».

У Александры Петровны было ещё много вопросов. Но госпожа Кремпина сообщила, что время свидания окончено. И семье, которая ненадолго соединилась, пришлось опять разлучиться. К счастью, эта встреча была не последней.

Петя с мамой продолжали навещать Наташу. Они привыкли, что одно свидание проходило в зале – через решётку, а другое – в гостиной начальницы. И наловчились приезжать заранее, чтобы занять самые выгодные места в первом ряду.

От встречи к встрече Петя узнавал, как живётся сестре в институте. Оказалось, в холодную погоду девушки почти не гуляют. Поэтому он старался поведать Наташе обо всём, что видел. Например, о театре, который очень любила мама!

Петя рассказывал, как покупал билеты в ложи бельэтажа или первого яруса, потому что ходить в партер дамы дворянского сословия считали неприличным. Как видел «Короля Лира» и «Гамлета». Как замечательно играл актёр Василий Каратыгин роль рязанца Прокопия Ляпунова. И как понравилась Пете молодая актриса Варвара Асенкова – на вид совсем девочка, может, чуть старше Наташи! Рассказывал и про балет. В красках описал, как летала по сцене балетная дива Тальони. Как пришлось заплатить аж сто рублей[45], чтобы попасть в ложу бельэтажа на её выступление.

А вот про поиски лечебного цветка Петя не рассказал. Наедине он бы непременно поведал Наташе и о букетах в доме, и о Зерка́лах, и о многом другом… Но Александра Петровна не отходила ни на шаг, желая использовать каждую минуту общения с дочерью. Петя не мог открыть свой секрет при маме.

Встречи пролетали, словно мгновение. Что такое полтора часа для родных людей? И всё равно Петя радовался каждому свиданию. Он замечал, как оживает Наташино личико рядом с ними. Как маменька на полтора часа становится прежней, какой они знали её до болезни. И он надеялся… Да, он всё ещё надеялся победить мамину болезнь.

Глава 10

Как пажеский мундир выручил

Вскоре в жизни Семёновых наступили перемены. Мама больше не посылала Петю за билетами в театр. Не просила получить денежные пакеты, которые Яков Абрамович присылал из Рязанки. Обеды, и без того скромные, сделались вовсе скудными. А выходить из дома почти перестали. В основном вылазки совершал Петя – быстрые, как летний грибной дождь. По поручению мамы он покупал и заказывал вещи для дома, отправлял письма.

Наташу навещали так же, по четвергам и воскресеньям. Правда, гостинцы сестре покупали теперь очень редко. А карету и вовсе не брали, шли пешком. Пете нравились эти прогулки. Он важно шагал рядом с мамой, поддерживая её под руку, совсем как взрослый. И жалел, что идти всего пятнадцать минут. Зато путь лежал по набережной Фонтанки, мимо красивого дворца Шереметьевых. Петя всякий раз любовался им через высокие железные ворота.

У нас кончились деньги, мама? Как мы будем платить по частным долгам? Зато если нет денег, то и за квартиру отдавать нечего. А значит, поедем в Рязанку? Я так хочу домой!

Однако у Александры Петровны были другие планы. Она написала письмо императору Николаю Павловичу, напомнив о доблестной службе мужа в Измайловском полку в годы Отечественной войны. И попросила оказать ей хоть какую-то помощь.

Письмо Петя отвёз в Комиссию прошений[46].

Сам он не ждал ответа. Сколько таких посланий получает государь? Уж никак не меньше десяти мешков в день. Может, и того больше. А вот Александра Петровна была уверена: государь не оставит вдову без помощи.

Петя отвлекал маму от этих мыслей. Разочарование могло плохо отразиться на её душевном здоровье. Разговоры о растениях и воспоминания о счастливом прошлом и здесь были ему верными помощниками.

Но вот однажды в дверь позвонили.

– Получите, барыня, – высокий усатый письмоносец вручил Александре Петровне плотный коричневый конверт с гербовой печатью.

– Pierre! – мама вбежала в комнату. – Смотри!

Она разорвала конверт, но не решилась читать письмо.

– Вот, – мама протянула сыну листок, исписанный витиеватыми буквами, – прошу, прочитай ты.

Петя взял лист, медленно его развернул.

Наверняка нам пришёл отказ. Для маменьки это будет ударом!

«Милостивая государыня Александра Петровна, имеем честь сообщить… – он быстро пробежал строчки взглядом, – явиться в казначейство… Пять тысяч…»

– Ну что там, Pierre? – мама с волнением вглядывалась в лицо сына. – Что? Не томи!

– Пишут, что надо идти в казначейство, – медленно проговорил Петя. Потом снова вчитался в строки – не ошибся ли? – и продолжил: – Государь распорядился выделить вам пять тысяч рублей, так как вы не получали пенсии после смерти отца.

* * *

Александра Петровна не решилась ехать в казначейство сама. Она принялась собирать туда Петю – своего единственного и самого надёжного помощника. Маменька составила доверенность, по которой Пете должны были выдать деньги. Подписала её у нотариуса. Потом велела Анне подготовить костюмчик сына к выходу.

Костюм был особенный – мундир пажа Его Императорского Величества. Это почётное звание Петя и Николенька получили от Николая после смерти отца. Император знал Петра Николаевича лично и хотел почтить его память. Петя хмыкнул, вспомнив, как Николенька терпеть не мог свой мундир. Он соглашался его надеть, только чтобы произвести впечатление на пожилых дам.

Как ты там в своём лицее, братик? Что делаешь? С кем говоришь?

– Маловат немного, – мама вздохнула, поправляя воротничок. – Ну, не беда. Последний раз надеть можно.

Она благословила сына в дорогу. И вскоре Петя, нарядный и красивый, шагал по улице.

Петя знал, куда идти. Навещая Наташу, он всякий раз видел за Невой Заячий остров. А на нём – высокий, тонкий шпиль храма Петропавловской крепости. Всего-то и нужно было перейти наплавной[47] Троицкий мост, чтобы туда попасть. Ведь именно в крепости располагалось казначейство.

Погода была хорошая. Над головой простиралось нежно-голубое небо! Так что Петя радовался прогулке. Вскоре он миновал кованые ворота в широкой крепостной стене. И, отыскав казначейство, толкнул тяжёлую деревянную дверь.

Внутри было шумно и людно. Однако на маленького мальчика сразу обратили внимание.

– Вы не заблудились? – какой-то мужчина в сером костюме участливо к нему наклонился. – Где ваши родители?

– Я один, – ответил Петя.

Он вдруг почувствовал, что жёсткий воротничок врезается в шею и рукава давят под мышками.

– Один? – мужчина вопросительно изогнул бровь и оглядел Петю с головы до ног. – По какому же… э-э-э… вопросу изволили пожаловать?

– Мне нужно получить пять тысяч, – он протянул собеседнику документы. – Государь назначил их моей матери.

Петя никогда не стеснялся того, что не выговаривает букву «р». Но теперь остро ощутил, какой это недостаток.

– Хм… Подождите минутку. – Чиновник взял Петины документы, потом отошёл в сторону и заговорил с каким-то господином, то и дело бросая на юного посетителя озадаченные взгляды.

Петя стоял, переминаясь с ноги на ногу и близоруко щуря глаза. Он ощущал, как тело наливается жаром под плотной тканью пажеского мундира. Как нелепо торчат голые запястья из коротких рукавов. Чувствовал даже весеннюю грязь на сапогах, которая успела прилипнуть по дороге.

Время тянулось – минута за минутой. Но чиновник всё не возвращался. Он беседовал то с одним, то с другим коллегой, украдкой кивая на Петю. И не торопился выдавать деньги.

Три часа Петю продержали в казначействе. Он измаялся и вспотел, пытаясь сохранить достойный вид. Однако пять тысяч рублей ему всё-таки выдали.

Спасибо, пажеский мундир. Сделал ты своё дело.

Правда, с той поры Петя его не надевал. Не было случая. А потом окончательно из этого мундира вырос.

Глава 11

Не ходить! Не рвать! Не трогать!

В воскресный день Александра Петровна проснулась раньше обычного и тотчас распорядилась ставить самовар.

– Сегодня придёт Николенька с лицейскими товарищами, – пояснила она Пете. – Надень белую рубашку. Да причешись!

Вот уже неделю они жили на даче в Царском Селе. Денежная помощь государя позволила маменьке не только выплатить долги, но и провести весну рядом со старшим сыном.

Половину дома сняли у одного из гувернёров[48] лицея, господина Мартини. Уютный деревянный дом с широкими окнами располагался неподалёку от лицея и Царскосельского парка. Так что в будние дни Петя с мамой навещали Николеньку. А в это воскресенье он пообещал прийти к ним вместе с товарищами.

Петя торопливо оделся, гадая, кто же навестит их сегодня. Будет ли лучший друг брата – Николай Данилевский? А граф Дмитрий Толстой, талантливый и своенравный юноша? Нет, этот наверняка не придёт. Брат рассказывал, что граф ни с кем не разговаривает и живёт так, словно ему никто не нужен. Зато Николай Пальчиков наверняка заглянет. А с ним и Ваня Павлов.

Петя угадал. Вскоре компания юношей примчалась на дачу. Они устроились за круглым столом на веранде. Сразу стало шумно и тесно. Гости весело разговаривали, прихлёбывая из тонких, почти прозрачных чашек золотистый чай и налегая на угощение, которое Петя прикупил в лавке неподалёку. Маме интересно было узнать и о преподавателях, и о том, чем кормят лицеистов, и каков учитель танцев. Николай с товарищами охотно отвечали – Александра Петровна всем понравилась.

Петя сидел в стороне молчаливый и настороженный, как гончая в засаде. Только ждал он не зайцев, а мамин приступ. По каким-то неуловимым признакам Петя уже понял: скоро начнётся. И не сводил с мамы внимательных глаз. Приступ наверняка напугает гостей, поползут ненужные слухи среди знакомых… Кто знает, как это отразится на жизни брата в лицее? А на маминой репутации?

Вот мама нахмурилась. Вот встала, потирая виски. Подошла к перилам веранды, прислушалась.

Петя превратился в натянутую струну.

– С вами ещё кто-то? – она с подозрением посмотрела на старшего сына. – Почему он не садится за стол?

Николай не успел ответить.

– Нет, maman, – Петя взял её за руку и, словно маленькую, усадил в плетёное кресло. – Это у соседей. Там любят поговорить.

– У соседей, – Александра Петровна послушно села обратно. – Je trouve ça étrange…[49]

Слова Пети её не успокоили. Она больше ни о чём не расспрашивала гостей. Сидела, нахмурив брови, и прислушивалась к чему-то.

– Уходите, – прошептал Петя брату.

Тот с недоумением посмотрел на Петю. Он не жил с мамой во время её болезни. Не представлял, какими бывают приступы. Николай даже немного обиделся. Как это – уходите? С чего вдруг?

– Приступ, – пояснил Петя. И, видя, что брат не понимает, в отчаянии прошептал: – Сейчас заговорит с теми, кто давно умер!

Николай моргнул. Потом перевёл взгляд на маму. Снова посмотрел на Петю и кивнул. Придумав какой-то повод, он увёл товарищей. А Петя стал лихорадочно соображать, чем отвлечь маму. Он попробовал было настроить её на воспоминания о прошлом – не вышло. Тогда Петя вспомнил: Царскосельский парк!

– Не сходить ли нам погулять? – предложил Петя. – Уже неделю живём здесь, а парка ещё не видели.

Мама задумчиво посмотрела на сына, возвращаясь из глубины своих размышлений. Она долго молчала. Но наконец ответила:

– А ведь и правда, mon chéri[50]. Нам не помешает une promenade[51].

Петя кивнул. Ему нужна была прогулка не меньше мамы. А может, и больше. Он всем сердцем тосковал по Рязанке. Там остались его сокровища. Ольховый лес, увешанный золотисто-зелёными тоненькими серёжками. Тенистые овраги Точилки, полные прозрачной воды, в которой отражается небо. Берёзовые перелески, наполненные светом. Он пропустил таяние снегов в Зерка́лах и не слышал, как поют зяблики. Так, может, парк возместит ему хотя бы часть утраченного?

Петя с нетерпением шагал по улице, придерживая маму под локоть. Вот показался впереди высокий решётчатый забор. Вот и жандармы, охраняющие вход между высокими белыми колоннами. И, наконец, парк!

Обогнав маму, Петя побежал вперёд. Скорее, пройтись по траве, прильнуть к могучему стволу дерева, услышать нежные ароматы и спрятать нос в глубокой чашечке цветка… Но ничего этого не удалось сделать. Точно на преграду, Петя наткнулся на табличку «Не ходить по траве!». Чуть дальше стояла ещё одна – «Не рвать цветы!». И – «Не ломать ветви!». Повсюду, точно постовые, эти таблички охраняли от Пети природу. А он не смел нарушить запретов.