Человек-гора. Невероятный путь Петра Семёнова на Тянь-Шань

Вот бы Даниил Иванович жил у нас так долго, как это возможно! А лучше – всегда.

Глава 15

Крылья бабочки

Наступил июль. Он нахлынул на Рязанку зелёной жаркой волной.

Петя был почти счастлив. Одиночество, которое так долго сидело занозой в сердце, отступило рядом с Даниилом Ивановичем. Петя учился, читал, гулял и просто радовался жизни. А ещё у него появилось новое увлечение. Почти целую неделю он бегал к зарослям крапивы, заполонившим дальнюю часть сада. Там, под зубчатым листом, висела куколка бабочки-крапивницы. «Aglais urticae», – назвал её латинское имя Даниил Иванович. Петя вставал чуть свет и бежал к ней. Боялся, что бабочка улетит. А ему очень хотелось увидеть, как она будет выбираться из кокона.

Вот и сегодня Петя бежал к куколке, когда на крыльце его остановила Анна.

– Барин, почту прислали. Вот…

Она передала ему стопку конвертов. Петя нахмурился, читая адреса отправителей. Послания пришли сразу от трёх дядюшек, братьев отца: Василия – из Петербурга, Николая – из Рязани и Михаила – из соседнего имения Подосинки. Все они были адресованы маме.

Почему вдруг дядюшки разом написали маме? Может, решили узнать, как дела? Или стряслось что-то…

Думать об этом было некогда. Петя оставил конверты в кабинете и поспешил к куколке. Вдруг прямо сейчас бабочка выбиралась из кокона? Домой он вернулся только в полдень, когда мама и Даниил Иванович пили чай на веранде.

– Pierre, дорогой! – позвала мама. – У меня прекрасные новости!

Она рассказала, что Петю хотели отправить на учёбу в Пажеский корпус[65]. Его даже вызывали в Петербург в числе кандидатов через газеты, но, увы, никто этих вызовов не заметил. Так что время ушло – зимой Пете должно было исполниться пятнадцать. А пятнадцатилетних в Пажеский корпус не принимали.

– Зато твои дяди выяснили, что ты можешь поступить в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. Тем более ты у нас кандидат Пажеского корпуса. Сам государь пожаловал тебя в пажи! Ты даже имеешь право поступить на казённый счёт. Скоро отправишься в Петербург! Сначала подготовишься в пансионе[66] к вступительным экзаменам, а уж потом…

Петя сидел словно громом поражённый. Он давно свыкся с мыслью о том, что всю жизнь проведёт здесь, в Рязанке. Рядом с маменькой.

– Когда? – только и смог спросить Петя.

– Осенью с братом, – ответила мама. – Он проведёт дома вакации[67]. А потом отправится обратно в лицей. С ним и поедешь.

– Прекрасная новость! – воскликнул Даниил Иванович. – Поздравляю, Пётр! Теперь моя душа будет за вас спокойна. Говорят, в Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров прекрасные преподаватели.

Петя не услышал этих слов. Уши словно заложило ватой. Внутри у него всё трепетало от восторга и предвкушения. Неужели! Он и вправду уедет отсюда? И будет учиться! Учиться в большом городе!

И тут же, как ушат ледяной воды, остудила другая мысль.

Мама. Кто будет заботиться о маме?

Петин чай остыл. А он не сделал ни глотка. Так и побрёл в свою комнату, позабыв, как опасно оставлять маму наедине с учителем.

…Вечерняя прохлада остудила жар летнего дня. В мезонине было свежо и приятно. Нагретое за день дерево пахло смолой. Петя сидел в комнате на кровати, под сетчатым пологом, спасаясь от комаров и мух, – читал «Робинзона Крузо», пытаясь отвлечься от переживаний. И вдруг понял, что ему нужно на простор. На воздух.

Он откинул полог и, прихватив книгу, выбрался на закраинку крыши. Потом закрыл окно поплотнее – чтобы не налетели мухи – и двинулся вперёд. Шаг, ещё один. Чуть согнуть ноги в коленях – так устойчивее. Осторожно, не торопясь… Здесь ноги выше – переступить через ограждение.

Наконец Петя добрался до крыши балкона, обрамлённой красивой решёткой.

Тесовая крыша хранила тепло знойного дня. Петя устроился поудобнее и раскрыл книгу на том месте, где остановился.

«Был яркий солнечный день, я хорошо различал землю, но не мог определить, материк это или остров. Высокое плоскогорье тянулось с запада на юг и находилось от моего острова очень далеко»[68].

Петя поднял голову, огляделся. Неподалёку извивалась лентой река. А вон там, ближе к Точилке, стояли деревья, собравшись причудливой группой, точно совещаясь о чём-то… Из-за Петиной близорукости они немного расплывались и казались картиной, нарисованной крупными мазками.

«Весьма возможно, что там живут дикари-людоеды и что, если бы я попал туда, моё положение было бы ещё хуже, чем теперь. Эта мысль доставила мне живейшую радость».

Петя снова поднял взгляд от страниц. Солнце опускалось за горизонт. Пылающий диск скрылся наполовину. Потом остался лишь краешек. И, наконец, солнце исчезло. Только последние лучи – нежные и тёплые – всё ещё светили из-за горизонта.

«Значит, я совершенно напрасно мучил себя бесплодными сожалениями о том, зачем буря выбросила меня именно сюда, а не в какое-нибудь другое место. Значит, я должен радоваться, что живу здесь, на моём необитаемом острове».

Петя отложил «Робинзона Крузо». На небе появились первые звёзды, и первые ночные птицы подали голоса. Осторожно, точно на пробу, ухнула сова. Маленькой тенью промелькнула летучая мышь – тоже вышла на охоту. Погасли последние лучи солнца.

Куда оно двинулось? Какие страны согреет и наполнит теплом? Петина душа рванула следом за солнцем. Как хотелось ему повидать далёкие края! Подышать далёким, нездешним, воздухом. Да разве мог он покинуть Рязанку, покинуть маму…

Петя вздохнул, возвращаясь на свою крышу. Пора идти домой.

Знакомым путём Петя пробрался в комнату. Запер окно покрепче – теперь от комаров. И тут в дверь постучали. Это был Даниил Иванович.

– Я хотел сообщить вам новость, мой мальчик, – учитель устало опустился в кресло и отогнал муху, которая всё-таки проникла в комнату.

Петя насторожился. Он так наловчился угадывать мамино настроение, что и в других людях без труда замечал малейшее волнение.

– Что случилось? – спросил Петя.

Он чувствовал: ещё одна новость ему не по силам. Но ведь не попросишь Даниила Ивановича уйти. Учитель встревожен. И если он, Петя, может помочь, нужно так и сделать.

– Понимаете…

Даниил Иванович пригладил волосы, снял очки, но тотчас вернул их обратно.

– Ах, мальчик мой, присядьте… Как говорится у вас, русских? В ногах правды нет.

Петя присел в кресло напротив. Что такого хочет сказать учитель? Может, мама снова нападала на него с обвинениями? Петя не раз слышал, как она, подловив Даниила Ивановича, запрещала ему настраивать сына против неё.

– Дело в том, что я… Уезжаю от вас. Те лошади, что поедут в Ряжск за вашим братом, увезут и меня.

Петя встал. Сел. Опять встал. Даниил Иванович уезжает! Его наставник и самый лучший друг!

Мой единственный друг…

– Даниил Иванович…

– Знаю, всё знаю. – Учитель тоже встал и обнял Петю за плечи. – Мне и самому тяжело оставлять вас. И я бы, пожалуй, не уезжал. Но теперь я уверен, что судьба ваша устроена. Скоро вы будете получать знания, достойные вашего светлого ума и большого сердца. Не грустите, Пётр! Наша разлука не будет вечной! Осенью вы поедете в Петербург через Москву. Там и встретимся!

Учитель с тревогой всматривался в Петино лицо.

– Ах, милый мой, вы же сами знаете, как непросто мне с вашей маменькой… Право, я не могу дольше…

Петя кивнул. Он знал. Он всё знал.

– Ну же, обещайте, что непременно заедете в гости, когда будете в Москве, – голос учителя стал умоляющим. – Обещаете?

– Заеду, – твёрдо сказал Петя. – Заеду обязательно!

* * *

Спустя несколько дней Даниил Иванович уехал. Петя долго махал ему вслед. Он даже улыбался и казался весёлым. Но едва карета скрылась за поворотом, слёзы хлынули у Пети из глаз. Он со всех ног бросился к зарослям крапивы. К своей куколке.

Петя знал, что не должен плакать. Что дворовые могут заметить. Что он уже взрослый для таких детских слёз. Но ничего не мог поделать. Ему нужно было выплакать своё горе.

Он лежал на траве, и его солёные слёзы впитывались в землю. Быть может, когда-нибудь они попадут в подземные воды, потом испарятся. Станут частью круговорота воды. Как это хорошо, наверное, чувствовать себя частью чего-то большого…

Наконец слёзы кончились.

Петя сел, подставил разгорячённое лицо прохладному ветру, прилетевшему от Рановы. И вдруг заметил: куколка шевельнулась!

Вот кокон приоткрылся немного, показалась голова с большими, точно удивлёнными глазами и длинными усиками. Потом стали появляться крылья – оранжевые с чёрными крапинками. Петя видел, как нелегко бабочке. Рука тянулась помочь, порвать кокон. Но Петя знал: нельзя этого делать. Бабочка должна сама пройти испытания, иначе погибнет. И она очень старалась: всем тельцем пробивалась на свободу, помогала себе лапками. Наконец бабочка уселась на коконе – помятая, потрёпанная, но всё-таки победительница.

Полетит? Не полетит? Полетит?

Петя волновался и не мог оставить её одну – такую маленькую, беззащитную. Пришлось ждать часа два, пока у бабочки высохнут крылья. Но вот, перебирая лапками, она забралась на лист крапивы, подтянула хоботок. Потом взмахнула крыльями, точно пробуя их силу. И…

Летит! Умница моя, летит!

* * *

Николенька приехал домой весёлый и беззаботный. Это был уже не тот мальчик, который любил подшутить над гувернанткой и подзадорить кузин. Даже как-то неловко стало называть его Николенькой… Он повзрослел, возмужал. Мальчишеский голос огрубел. Петя поначалу робел рядом с этим щегольски одетым молодым человеком, который благоухал незнакомыми ароматами. Зато мама не могла наглядеться на старшего сына. Радость оказалась настолько велика, что все полтора месяца, пока Николай гостил дома, приступов не было.

Почти каждый день Петя ходил с братом охотиться на бекасов. Правда, охотился один Николай. Пока он стрелял и искал подбитую дичь, Петя собирал растения для гербария.

Полтора месяца промчались незаметно. Николай всё тянул с отъездом. Слишком хорошо было дома. Он даже запасся медицинским свидетельством, чтобы предоставить его в лицее и оправдать свою задержку. Но вот пришло время собираться в дорогу.

Настал и день отъезда.

Вещи были собраны и уложены. Оставалось лишь сесть в карету. Но Петя не мог, никак не мог этого сделать.

– Погоди, я сейчас, – сказал он брату и опрометью бросился в мезонин, к себе в комнату.

Всё здесь было родным и знакомым – узкая кровать под пологом, два кресла, стол, полка с книгами. Петя провёл рукой по спинке кровати и сел, подперев голову руками.

– Я без тебя уеду! – послышался с улицы голос брата. – Петруша, слышишь?

Петя слышал.

Как же я уеду? А мама? Кто уложит её в постель, когда она будет ходить ночью со свечкой?

Поговорить бы об этом с братом… Да разве он поймёт? Пять лет Николай провёл вдали от дома. Он не видел маминых приступов. Не чувствовал того, что чувствовал Петя. Наташа поняла бы…

Вдруг скрипнула дверь. Мама.

– Pierre? – она присела рядом. – Поторопись, милый. Что же ты?

– Я не могу. – Петя отвернулся.

Не могу оставить тебя, маменька! И не могу спасти.

– Не могу, – повторил Петя, комкая в руках уголок одеяла.

– Сынок, – мамина ладонь легко коснулась его макушки, – поезжай!

– А вы? Как же вы, маменька? – прошептал Петя.

Он вдруг с ужасающей ясностью понял: никакие цветы не исцелят маму. Болезнь не покинет её. Никогда. Уехать сейчас – значит бросить маму. Предать.

Остаться – значит предать себя.

Да что же мне делать-то?!

Александра Петровна вздохнула, вытащила из рукава носовой платок и утёрла Петины слёзы.

– У тебя впереди долгая, прекрасная жизнь, – сказала она. – Ты многому научишься, многое повидаешь… Ты должен ехать!

Мамины глаза смотрели Пете в самое сердце. В них было столько любви и света!

– Как же вы, маменька? – снова спросил Петя.

– А я всегда буду ждать тебя.

Маменька обняла его крепко-крепко. Они посидели так, чуть покачиваясь из стороны в сторону – совсем как в детстве, когда мама баюкала Петины ссадины. Потом она заставила сына подняться и подтолкнула к двери.

– Поезжай. Со мной всё будет хорошо.

Петя кивнул.

Медленно-медленно спустился по лестнице и вышел на улицу, с трудом переставляя непослушные ноги. Мама шла следом, придерживая подол длинного платья.

– Что так долго? – спросил брат. Он уже расцеловал маменьку и теперь сидел в карете, нетерпеливо притопывая ногой: – Садись!

Петя в последний раз порывисто обнял маму, прижал к себе. Александра Петровна на мгновение склонила голову на плечо сына. И он вдруг понял, что стал выше мамы.

– Pierre! – взвыл Николенька, потеряв терпение.

Петя сел рядом с братом. Лошади резко взяли с места. Петю отбросило на мягкую спинку сиденья. Но он тотчас высунулся из окна – так далеко, что брат ухватил его за полы пиджака.

Петя не боялся упасть. Ему хотелось увидеть маму. В последний раз.

Вот она стоит у крыльца – тёмная фигурка, прижимающая руки к груди. Какая же маленькая и хрупкая…

– Мама! Я буду учиться! – закричал Петя. – Буду стараться!

Белый платочек, на котором ещё не высохли Петины слёзы, взметнулся в воздух, затрепетал у мамы над головой, как бабочка. Петя смотрел на маму, пока она не превратилась в размытое пятно. Но и тогда белый платочек-бабочка продолжал трепетать в воздухе. Казалось, он порхает сам по себе. Вот-вот улетит…

Карета резко взяла вправо, и платочек исчез из виду. Петя вернулся на своё место. Впереди его ждала новая жизнь.

Часть вторая

Тёзка большого города

Глава 1

Четыре действия математики

Город был большой и шумный. Он ослеплял яркими вывесками на витринах, говорил сотнями голосов, окутывал волнами ароматов. С непривычки у Пети даже голова закружилась. Он постоял, опершись на угол какого-то дома.

Да что это я? Не первый раз в столице!

Вдох-выдох, потом ещё раз.

Петя встряхнулся и двинулся дальше, высматривая на домах номера и названия улиц. Он искал пансион, где готовили к поступлению в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров.

– Так-так… Дом шестнадцать… Значит, я уже близко, – обрадовался Петя.

Адрес пансиона ему вручил родственник студент, которому Николай доверил младшего брата. Сам он торопился в Царскосельский лицей – у него выходил срок медицинского свидетельства, позволявшего опоздать к началу учебного года. Но студент не стал себя утруждать, даром что родственник. Роняя кляксы, черкнул парочку адресов и упорхнул по своим делам.

Петя не растерялся. Он и в более раннем возрасте в одиночку ходил по столице. А теперь ему как-никак четырнадцать! Труднее было разобрать каракули студента, но и с этим Петя справился: прочитал, что одним пансионом заведует офицер Нейман, вторым – полковник Тихонов. Русская фамилия понравилась Пете больше. И он отправился к Тихонову.

– Эй, малой, посторонись!

Народу на улицах Петербурга хватало. Усатый мужик нёс на голове огромный ушат мороженого, изредка покрикивая «Мороженое! Хорошо-с!». Бранились извозчики, не поделив пассажира. Гувернантка пыталась оттянуть маленькую девочку от витрины со сладостями… Петя только и успевал лавировать между прохожими, с тоской вспоминая тропы родной усадьбы: ходи-броди – за весь день едва ли встретишь кого, кроме ежей да белок.

Как там сейчас? Как мама? Спала ночью или опять воевала с призраками?

Петя не успел подумать об этом, заметив нужный дом. Он поднялся на крыльцо и позвонил в дверь. Ему открыл невысокий, крепко сложённый мужчина, лицо открытое, умное.

А глаза синие. Васильковые, как у Даниила Ивановича! Жаль, что он отдыхал на даче, когда я был в Москве. Встретимся ли теперь?

– День добрый, – мужчина посмотрел по сторонам, очевидно ожидая увидеть поблизости взрослых.

– Здравствуйте, – робко кивнул Петя.

– Вы по какому вопросу? – мужчина оглядел гостя с головы до ног, и тот сразу почувствовал себя неловко в старом ношеном пиджаке Николая.

– Собираюсь поступать в Школу гвардейских подпрапорщиков. Пришёл к полковнику Тихонову. Говорят, в его пансионе готовят к вступительным испытаниям, – объяснил Петя, стараясь незаметно прикрыть пятно на рукаве, которое тоже досталось ему от брата.

– Входите, я и есть полковник Тихонов, – мужчина распахнул дверь пошире.

Они прошли в уютный кабинет. Здесь пахло дорогим заморским парфюмом, табаком и, главное, книгами. Петя тотчас вцепился в них взглядом. Вот бы рассмотреть корешки, полистать страницы…

– Давайте всё-таки дождёмся ваших родителей, молодой человек, – предложил полковник, усаживаясь в кресло. – Или вы приехали с попечителем?

– Я один, – ответил Петя, с неохотой отрывая взгляд от книг.

Он осторожно опустился на краешек кресла напротив полковника и рассказал, что отец умер, мама больна. А старший брат, который привёз его в Петербург, уже на пути в Царскосельский лицей.

– Вот как? Кхм, – хмыкнул полковник. – Ну что же, тогда…

Ещё ни один мальчик не приходил к нему без родителей. Тихонов замешкался, не зная, о чём говорить. И решил идти старым, проторённым путём.

– Где вы учились? – полковник откинулся на спинку кресла.

– Я учился дома, – начал Петя.

Он рассказал, что первой в их семье детей обучала бабушка. Они по очереди осваивали с ней алфавит, учились читать. А потом переходили под крыло к маме, которая занималась с ними французским и немецким. У них даже были специальные дни, в которые они говорили только на иностранном языке. Мама преподавала и русский тоже…

– Потом отец умер, а maman заболела, – продолжил Петя, – и уже не могла проводить уроки.

Он не стал рассказывать, что, когда ему исполнилось восемь, болезнь полностью овладела мамой.

В каждом учителе она видела врага, который пытался настроить весь мир против неё. Никто из них не продержался дольше месяца. Кроме Даниила Ивановича.

Петя смущённо замолчал под пристальным взглядом полковника. Кровь прилила к шее, стало жарко.

– Ну-ну, а дальше? – полковник попытался приободрить юного собеседника. – Чему же вы научились дома?

Петя пожал плечами.

– Писать, читать, говорить по-немецки, – перечислил он. – Четыре действия математики я хорошо знаю.

Полковник едва заметно качнул головой. Это движение не ускользнуло от Петиного внимания. Он сообразил, что полковник разочарован.

– Ещё я книги люблю, – добавил Петя, не желая сдаваться.

– Прекрасно! – обрадовался Тихонов. – Какие именно?

Ему хотелось помочь этому невысокому кудрявому мальчику, который выглядел моложе своих четырнадцати лет. Было в нём что-то такое, что сразу понравилось Тихонову…

– У нас в Рязанке богатая библиотека! – улыбнулся Петя. – Её собирал отец.

Он точно вышел из болота на твёрдую землю. И рассказал, как читал любимые книги по географии, а потом искал на карте места, описанные в них. Как увлёкся Шиллером и Мольером, Шекспиром и Гёте. Как использовал лексикон и как со временем лексикон оказался не нужен.

Иногда Тихонов задавал Пете вопросы по литературе или истории. И, услышав ответы, потрясённо округлял глаза: паренёк из деревни знал эти предметы лучше многих его учеников! И ведь всё выучил сам!

– Да вам хоть сейчас поступать можно! – воскликнул полковник, когда Петя закончил рассказ. – Впрочем, нет, над математикой придётся попотеть… Но, уверен, вы совладаете и с ней. Целый год впереди! Сами-то что скажете? Учиться желаете?

– Конечно, желаю! – Петя постарался вложить в эти слова все свои устремления. – Правда, раньше я учился тому, что мне нравилось. А вот понравятся ли предметы у вас в пансионе…

Тихонов расхохотался и хлопнул себя ладонями по коленям.

– Первый раз имею дело с таким интересным субъектом! – сказал полковник и подумал: «Кто же из вас вырастет, молодой человек? Может, мне ещё доведётся узнать…» Потом продолжил: – Вот что, юноша, принимаю вас в пансион без всякого испытания! Когда вы готовы сюда переехать?

– Хоть сейчас! – Петя вскочил. – А вещи и плату за обучение мне привезут!

– Прекрасно! Идёмте, покажу здесь всё, – позвал Тихонов.

Полковник распахнул дверь кабинета. И Петя решительно шагнул за порог – в свою новую жизнь.

Глава 2

Лучший друг

Не успел Петя хорошенько обосноваться в пансионе, как снова отправился в путь. Он торопился к сестре, которую не видел давным-давно!

Лето она провела в Петергофе, на даче генеральши Крыжановской. Наташу вместе с другими ученицами направили туда по необходимости: второй этаж института требовал расширения, и, пока шли строительные работы, девушки жили на даче. Наташа писала об этом в июле, когда Петя был в деревне и знать не знал, что приедет в Петербург.

Он легко взлетел по ступеням, распахнул дверь. И тотчас попал в женское царство – повсюду, словно бабочки, порхали воспитанницы института в белых фартуках. Они обнимали родных, принимали подарки… Где-то среди них должна быть Наташа. Петя предупредил её запиской о своём визите.

– Наташа! – он первым заметил сестру.

Она глянула на него, как на чужого. Но в следующее мгновение бросилась навстречу.

– Петенька! Ты так вырос! А загорел-то! Я и не узнала тебя!

Наташа обняла брата. Потом отстранила, чтобы хорошенько рассмотреть, опять обняла. И словно не было долгой разлуки!

– А ты всё такая же красавица, – ответил Петя.

Мама не раз говорила сестре: «Ты не одарена красотой, поэтому можешь рассчитывать только на свой ум и доброту». Раньше он не смел возразить. Зато теперь готов был повторять Наташе снова и снова: красивая, красивая, красивая!

– Рассказывай! – воскликнули брат и сестра хором, и оба рассмеялись.

Ни время, ни расстояние не отдалили их друг от друга.

– Начни ты! – на правах старшей велела Наташа.

Петя рассказал про маму и усадьбу, про то, как волновался перед встречей с однокашниками. И как радушно его принял полковник Тихонов.

– А теперь ты! – потребовал Петя.

Он видел: сестре не терпится поделиться впечатлениями о поездке в Петергоф. Это было её первое путешествие за все годы, которые она безвылазно провела в институте.

– Мы жили по соседству с принцем Ольденбургским! – с восторгом начала Наташа.

Она рассказала, как собирала цветы в саду принца. Как принцесса лущила на балконе горошек, водила девушек на экскурсию в коровник и угощала хлебом, который был вкусней самых дорогих пряников.

– Ещё мы купались в море. И встречали императора на берегу. А после обеда нас навещали его дочки, великие княжны Ольга и Александра. Они катались верхом и, проезжая мимо, стучали хлыстиками в окно, чтобы мы открыли. Княжны шутили с нами, спрашивали, всё ли у нас хорошо. А мы гладили мягкие гривы их лошадей…

Пете нравились перемены, которые произошли в Наташе.

Ты уже не та запуганная птаха, какой я тебя запомнил четыре года назад! Теперь ты уверенная в себе и очень умная девушка.

Петя любовался сестрой, а она всё рассказывала и рассказывала: про грибы в роще принца, про большие придворные линейки[69], которые он присылал за ними для поездок в Сергиевскую церковь на литургию[70], про дворец Монплезир, откуда открывался чудный вид на море и Кронштадт, про вкусную еду… Кажется, Петя мог слушать сестру бесконечно. Но время, отведённое для свидания, пролетело чересчур быстро.

– Приходи ко мне, Петя, – попросила Наташа, провожая брата к воротам, – приходи почаще.

– Обещаю!

Сестра моя милая! К кому же мне ещё идти, кроме тебя?

Конечно, он мог заглянуть в гости к двоюродному дедушке Ивану Петровичу Бунину. Тот жил с тремя дочками и сыном возле Таврического сада. Приезжая в Петербург, Семёновы гостили у него пару раз. Он и теперь присылал в пансион записки с приглашениями. Петя даже решил, что выберет день и заглянет к нему. Но всё-таки Наташа была для Пети самым близким, самым понимающим другом.

Если к кому идти за помощью и советом, то только к ней!

Глава 3

Особый подход

Потянулись учебные будни в пансионе. Петя оказался у полковника Тихонова на особом счету. Если других учеников отпускали в город только в сопровождении родственников, то Петя гулял один где пожелает. По воскресеньям он выходил за Обводный канал, неподалёку от которого располагался пансион. И шёл в лес или поле. Обратно возвращался уже в сумерках, с жестяной ботанической коробочкой, наполненной живыми растениями.

А ещё Тихонов постоянно снабжал Петю книгами. Полковник искал их в своей библиотеке, просил у коллег и знакомых. Петя всё читал с удовольствием! И учился. Ах, как он учился!