Терра

Стража «срединного города» охраняет вход в него и даёт пройти лишь тем, кто имеет специальные пропуски. Вроде как они делятся на разные: временные из них для торговцев и ремесленников, и постоянные для высших слоёв города – разного рода влиятельных личностей. Они в принципе могут передвигаться по нему свободно. Однако они не часто выбираются из своих районов, разве что только для поездки в другой город или государство.

Я слышал, что неподалёку от Астера имеется несколько небольших деревень. Они все формально принадлежат местному лорду. Как же его… Впрочем не важно. Кухарка отца мне рассказывала, что тот только пьянствует и устраивает пиры, город в разрухе из-за его праздного образа жизни. Однако народ стойко переносит все лишения, даже не думая восставать. В этом месте человек человеку волк.

Но если говорить начистоту, если бы даже правитель города захотел что-то поменять, его наверняка задушили бы великие государства континента. Иссалийское королевство на западе и наша родная Республика Хеймол на юге стёрли бы город с лица земли. Ходят слухи, что за влияние над здешним правителем, не переставая, борются эти две мощнейшие силы, пытаясь подчинить его и сделать своей марионеткой.

Иногда я размышляю о том, что зря приехал сюда. Но разве у меня был выбор? После твоей кончины, мама, даже те немногие угли, оставшиеся от нашего маленького поместья во Флейербурге после пожара, охватившего половину города, представлялись мне как пепелище. Каждый раз как взгляд мой падал на остатки нашего дома, моё сердце заливалось разными невыносимыми чувствами. Я остался совсем один, без крыши над головой. Был вынужден даже ночевать почти с неделю в храме на окраине города среди остальных пострадавших. Надеюсь ты простишь меня за то, что я вопреки твоей воле связался с отцом и теперь живу у него. У меня не было другого выбора. Даже этот затхлый дом лучше жизни на улице.

С большой надеждой в душе я молю Мерсея о том, чтобы он подарил тебе вечное пребывание в его садах. Когда я уезжал, виновника того огненного бедствия ещё не нашли. Хотя власти Республики обещали покарать его по всей строгости закона. Тогда-то нас и осведомили о том, что это был необычный огонь. Его невозможно было потушить водой из реки или колодцев. Только маги могли остановить его. Но когда они подоспели, половина города уже сгорела. С ней и наш дом. И ты.

Перед глазами у меня вспыхивает наше небольшое поместье, полностью охваченное пламенем. Из всех окон в нём вырывались языки огня и клубился дым. Сердце моё обливается горечью каждый раз, когда я думаю о той мучительной агонии, которую ты пережила, мама.

Закончив изучение этого отрывка, я быстро пролистал все страницы. На удивление текст обрывается даже не доходя до середины дневника. Когда мой взгляд падает на последний отрывок, отмеченный отдельной датой, сердце моё замирает в молчаливом ужасе. Только два слова повторялись до самого конца страницы.

«ОН ЗНАЕТ. ОН ЗНАЕТ. ОН ЗНАЕТ. ОН ЗНАЕТ…»

Символы были нанесены словно рукой безумца: имели неаккуратный, размашистый вид. Каждая буква была больше стандартной в несколько раз, потому хоть отрывок и начинался в верхней части листа, через четыре строчки он уже доходил до самого его нижнего края.

Уняв неожиданно подступившее волнение, я быстро перевёл дату в самом верху этого отрывка. Вид её написания нёс в себе тот же безумный оскал. «День 43, месяц Палящего солнца». Я сразу заметил то, что не написаны год и эра, которые до этого всегда указывались в других отрывках дневника.

Моё внимание не обошла стороной и та часть даты, в которой указывался день. «43 день» того же месяца, в которые были написаны остальные отрывки. В голове у меня сразу же заискрились однотипные мысли. А ведь правда, как тут работает подсчёт времени и летоисчисление?

На моём родном континенте, не считая разного рода дикарских племён, была распространена одна методика подсчёта времени, которую так или иначе приняли все развитые народы: двенадцать месяцев, каждый из которых поделён в точности на тридцать дней. Четыре времени года делят между собой эти двенадцать месяцев поровну. Летоисчисление же было единым – без деления на отрезки. Такая традиция повелась на Терре с незапамятных времён.

Однако здесь, на Морте, подсчёт времени судя по дневнику совсем другой. «Месяц Палящего солнца», который содержит в себе целых 43 дня и наверняка продолжается и дальше, представляется мне чем-то громоздким и непонятным. Да и само название месяца мне говорит только о том, что возможно это один из летних месяцев, но какой именно мне совершенно неясно. Впрочем не менее странным кажется деление времени на «эры», значение которых и их отличие друг от друга для меня загадка.

«Ларс Монтер…» – прочитал я надпись на обложке, обдумывая только что прочитанное мной месиво. Голова моя рефлекторно откинулась назад и я беспокойно задышал. Взгляд мой устремился на петлю, грозно свисающую из щели в потолке. В голове моей возник короткий и интересующий меня вопрос: «Что же с тобой случилось, Ларс Монтер?» Потерев оба глаза, я вновь сгорбился над кожаным дневником и приступил к уже привычному занятию.

Не прошло и пяти минут моей работы, как я услышал какой-то шум и писки над головой. Настороженно подняв взор на тёмный от недостатка света потолок, я стал внимательно прислушиваться. Писки никак не утихали, и, медленно поднявшись со стула, я взял в руки лампу и поднял её высоко над головой, стараясь охватить её светом весь потолок надо мной. Ничего особенного на нём не было. Цвета он был тёмно-коричневого, хотя в определённых местах от чего-то был вовсе чёрный.

Сильный писк, от которого я весь вздрогнул, донёсся вдруг до моих ушей. Встав на носочки, я вытянул лампу так высоко, как только мог и увидел что-то. Быстрый блеск двух тёмных точек, выглядывающих из той дыры, из которой вниз свисала та петля висельника. Глазницы мои расширились от удивления, когда я понял, что та пара глаз-бусинок, глядевшая на меня оттуда, исчезла будто никогда и не существовала.

Какое-то время я не двигался с места и держал лампу всё также высоко в надежде увидеть что-то мрачное и гнетущее в этой тёмной бездне. Однако ничего более не появлялось. Какой-либо шум или писк стих, и я, наконец сдавшись, присел на стул.

Наверно мне стоит пойти отдохнуть. Время уже позднее. Расшифровка текста занимает больше времени и сил, чем я рассчитывал. От усталости мне уже начало мерещиться всякое.

С этими мыслями я захлопнул кожаный дневник, всем телом потянулся, разминая кости, и прикрыл за собой дверь в потайную комнату. Повернув краник, я выключил лампу и поставил её на письменный стол. Вся комната теперь погрузилась в мрак, и только неуверенные холодные лучи лунного неба освещали её, прорываясь через окно.

Быстрым взглядом я уставился в него именно с того угла, с которого была видна небольшая часть улицы. Какое-то тёмное тело валялось посреди грязи, не подавая и малейшего признака жизни. Мне показалось что это мужчина, однако из-за той ночной черноты, которая хлынула на улицы города, я бы не стал утверждать подобное наверняка. Я уже давно привык к тому, что в этом чёртовом месте такое в порядке вещей.

Слабо зевнув, я лёг на кровать и вскоре погрузился в сон.

Глава 3 (3)

На следующее утро я проснулся не сам. Меня разбудил громкий и звонкий голосок моей полноватой мучительницы. По одному её виду я мог сказать, что сегодня она не в духе.

Быстро встав на ноги, я обезопасил себя от её мерзкого воя, раздражающего мне слух. Поворчав себе под нос, она выпроводила меня из комнаты и довела до стола. Старик уже был на месте: ничего не ел, похоже ждал меня.

Молча сев на своё место, я профессионально помолился вместе с ним, в точности следуя всему тому, что он делал сам: сложил руки ладонь к ладони, закрыл глаза и трепетал губами, будто проговаривая какие-то слова. В действительности я ничего не произносил ни в слух, ни в уме.

Я уже давно понял кому он молится. Он часто произносит его имя перед каждым приёмом пищи. Упоминает старик то самое божество, которое перенесло меня в это тело и на этот континент в надежде, что я буду его послушной пешкой. «Арктурий… Арктурий…» – только и доносится из его рта, раздражая меня всё сильнее. И именно потому, когда я понял чьим последователем является этот человек, моя настороженность по отношению к нему увеличилась в несколько раз.

Старик закончил есть раньше меня. В последнее время ему вроде как нездоровится, поэтому и аппетита у него особо нет. Довольно долго он пялится в разные стороны, устремляя взгляд то в одну точку, то в другую. Однако вскоре взор его падает на меня и он так и сверлит мою голову какими-то безжизненными отрешёнными глазами.

– Ларс… – начинает он, и всё моё тело сразу же вздрагивает во все оружии, – Как ты спал?

Его вопрос застаёт меня врасплох, и я некоторое время думаю о том, как ему ответить.

– Хорошо, – сухо выжимаю я, наблюдая как он безынтересно отводит взгляд в сторону.

– Ты… разобрался с той книгой? – выхватываю я отрывки его речи, и на удивление быстро формулирую ответ.

– Да. Она довольна интересная.

– Ты начал говорить лучше, Ларс, – подобие улыбки проскальзывает у него на лице.

– Я упорно учусь, отец.

После моих слов он коротко и одобрительно кивнул, и это насторожило меня ещё сильнее. Почему он так добр ко мне сегодня? Это мысль не покидала меня всё оставшееся время, пока я расправлялся со своей порцией похлёбки. Когда я наконец закончил и собрался уходить, старик вдруг изрёк:

– Знаешь, Ларс. Я хочу тебе кое-что показать, – медленно встав он пошёл в сторону и махнул рукой, чтобы я следовал за ним.

Я не стал задавать вопросов или как-либо перечить ему. Его настроение меняется так быстро и неожиданно, что моё следующее слово может оказаться моим последним. Я осторожно пошёл за ним.

Мы оказались у крепкой внушительной двери на втором этаже, которая раньше всегда интересовала меня своим таинственным видом. Старик, крутанув большой ключ несколько раз в замке, начал открывать её. Внутри было темно. Похоже в комнате нет никаких окон. Выставив руку перед собой, он ступил во внутрь, освещая себе путь слабым светом лампы. Горючая смесь в ней наверняка уже на исходе, иначе она справлялась бы со своей задачей на порядок лучше.

– Я уже показывал тебе это место, Ларс. Надеюсь ты вспомнишь, – проговорил он, и его лицо будто на мгновенье покрылось тенью.

Меня вдруг охватила тревога, и моя голова словно сама начала беспокойно озираться в разные стороны. Какое-то неприятное предчувствие сковало мой разум, и я, как зачарованный, неуверенно переставлял ноги. Когда мы прошли достаточно вглубь комнаты, старик вдруг остановился, и впереди я заметил слабый блеск.

Когда мои глаза вдруг поднялись на лицо старика, я заметил что оно приобрело удивлённый вид, а через мгновение стало каким-то радостным.

– Хоть ты здесь и бывал, я хочу вновь показать тебе свою коллекцию, – произнёс он, подтолкнув меня вперёд и вглядываясь будто мне в душу.

Ошарашенно взглянув на него¸ я силой мысли тотчас привёл себя в спокойное расположение духа. Шагнув вперёд к блестящей в полутьме вещи, я неожиданно для себя обнаружил, что это всего лишь стальная кираса, прикреплённая к специальной деревянной стойке. Над ней так же висел шлем отдававший таким же стальным блеском. Он был такой формы, которую я никогда ранее не видел: сверху ожидаемо имел каплевидный купол, но в районе лица преобразовывался в ужасную маску с демоническим лицом.

– Они великолепны, неправда ли? – будто заворожённый прошипел он, – Когда-то я носил их. Вместе мы побывали в неисчислимом количестве битв. Ни раз они спасали мне жизнь, – аккуратно прикоснувшись к стальному нагруднику, он провёл по его исцарапанной, и в некоторых местах слегка вогнутой, поверхности рукой.

Насторожено посмотрев на него, я видел как с его лица не сходит благодатное и зачарованное выражение. Однако вскоре оно сменилось на тучное и мрачное.

– Мой отец… Я помню те дни, когда моя сила стала откровением для меня. Мне только-только исполнилось двенадцать лет. Наша семья была нищей, отец тяжело работал и часто бил меня, моих братьев и нашу мать лишь для того, чтобы «спустить пар». Он никогда не говорил мне ни одного хорошего слова. В один из таких дней он так сильно избил моего старшего брата, что тот умер проболтавшись на пороге смерти ещё пару часов. У него было храброе сердце, поэтому он единственный осмеливался перечить ему. Тогда я возненавидел своего отца.

Напряжённо наблюдая за стариком, я стал свидетелем его слабой тугой улыбки. Он будто силой выдавил подобное выражение лица, ничуточку не задумываясь о словах, которые произносит. В его глазах я видел лишь горечь и обиду несмотря на приподнятые уголки губ.

– На следующих день мы похоронили его в «Долине бедняков», которая находится неподалёку от въезда в «нижний город». Там хоронили тех кто не заплатил за места в одном из городских кладбищ. Отца с нами не было, и мы занимались всем сами: только я и моя мать. Мой младший брат остался дома с ним, на него мы оставили дела по дому. Когда мы вернулись в нашу палатку, которую с неудобством называли тем самым «домом», мы обнаружили отца пьяным в стельку в обнимку с какой-то продажной потаскухой. Долгое время мы не могли найти моего младшего брата, и я носился по улицам, выкрикивая его имя. Когда же я понял, что мои попытки бессмысленны, я решил вернуться домой. Подходя к дому, я внезапно услышал тихий и мучительный женский вой. Рванув с места, я помчался к его источнику и, завернув за угол, обнаружил свою мать, сгорбившуюся на земле. Она оплакивала изодранное телом моего младшего брата. Тут и там от него были оторваны куски мяса, а лицо было всё обглодано. Я оцепенел тотчас и на мгновенье будто провалился в какую-то тёмную бездну. Из неё меня внезапно выкинуло лишь в тот момент, когда я услышал что-то громкое и прерывистое. Вдалеке я увидел стаю чёрных псов, жадно взирающих на нас. В голове моей вдруг что-то перемкнуло и я вновь сорвался с места, я обнаружил своего отца в том же положении, в котором мы покинули его в поисках брата. Я набросился на него в гневе и начал забивать ногой, но не успел сделать и трёх ударов, как он схватил мою ногу, откинул меня в сторону и избил до полусмерти. Даже сильнее, чем моего старшего брата. В отличии от него я выжил. Моя мать жалостливо возносила благодарности Арктурию за то, что тот оставил меня среди живых. Однако я ощущал, что дело было далеко не в её молитвах. Внутри я почувствовал какую-то скрытую мощь, ощутил что моё тело вдруг стало крепче, а кожа прочнее…

Старик замолчал. А на его лице повисла смесь удивления и ужаса. Уставившись в одну точку, он лишь тихо вздыхал, и я всем своим нутром чувствовал, что лучше пока ничего не говорить.

– … Через какое-то время мой «дар» вдруг стал вырываться из моего тела, когда я злился или был огорчён. Моё тело стало крепче любого детского тела того же возраста или даже старше, а в моменты когда сила вырывалась наружу, я вовсе становился почти неуязвим. Наконец пришёл тот день, когда отец заметил это в очередной попытке избить меня. Он заметил, что его удары более не имеют того урона, который они причиняли раньше. По правде говоря, я мог просто стоять и получать побои, и на мне после этого оставались лишь небольшие царапины. Тогда отец вдруг пришёл в один день неизвестно откуда с каким-то мужчиной разодетым с ног до головы в дорогущие одежды. Тот поспрашивал меня о моей силе, сказал, что я обладаю «великим даром». Во время нашего разговора отец всё время бахвалился тем, что я его сын. На следующий день уже весь «нижний город» знал о том, что среди них появился «избранный». С этого момента моя жизнь изменилась, тот богатый человек оказался «Хранителем нижнего города». Эта должность невероятно высока в астерской иерархии: обладающие подобным званием имеют прямую связь с самим лордом и контролируют всё, что происходит в доверенном им районе города. Этот человек взял меня в ученики и я стал постигать свою силу. Я перебрался в поместье своего учителя, тот выделил мне небольшую комнатку. Мне даже начали выплачивать из казны десяток серебряных монет ежемесячно. Все эти деньги я посылал матери. Она оставалась с отцом и они вдвоём могли бы прожить на них целый месяц, не работая ни дня. Мне вовсе не хотелось обеспечивать таким образом и его, но другого выбора у меня не было. Шли годы, я взрослел и со мной возрастала мощь моего «дара». Я всё также посылал деньги домой, но не навещал их вовсе из-за того, что поместье моего учителя находилось в «срединном городе» и никакой возможности пройти в нижний у меня не было, – складная речь старика вдруг прервалась, глаза его забегали, будто тот вспоминал что-то, вскоре он продолжил, – Знаешь, все «избранные» дают присягу лорду как и все его воины. Несколько раз я побывал на войне. Сам Астер уже несколько столетий не участвует в войнах, мы – обычный город, живящий своей собственной жизнь. Однако бывало такое, что лорд отправлял нас в поддержку одной из сторон, прямо не признавая своего вмешательства в войну. Вот в таких-то конфликтах и прошло моё боевое крещение. Когда я вернулся в Астер после одной затянувшейся войны, мне было девятнадцать лет, я был молод, но уже убил не мало людей. Мои руки и доспехи пропахли кровью и смрадом битвы. Ты видишь это? – он провёл пальцем по широкой царапине в подреберье кирасы, – Сталь перед тобой получила эту отметину во время той войны. Однако это неважно… – он вдруг замолчал и погрузился в раздумья.

– Что было дальше? – спросил я, желая больше узнать о прошлом этого человека.

– Дальше… Да, когда я вернулся в Астер после той войны, я сразу же пошёл домой. Не к своему учителю, а к тем людям кого когда-то называл родителями. Мне хотелось увидеть их в последний раз и навсегда распрощаться со своим прошлым. Я пришёл в точности туда, где раньше находился наш дом-палатка. Ничего подобного там не оставалось, и как сейчас помню: я остолбенел и какое-то время собирался с чувствами. Неподалёку я увидел мужчин, играющих в «кости», среди них было немало наших соседей, которые делили с нами этот переулок в детстве. Они сказали мне, что моя мать давно умерла, а отец поселился с какой-то женщиной в нескольких сотнях шагов отсюда. Я довольно быстро нашёл тот дом, вид он имел ничем не примечательный, стоял прямо на углу переулка. Можно было бы сказать впрочем, что его обитатели живут лучше большинства в нижнем городе. Я постучал в дверь, мне открыла женщина средних лет с длинными волосами и точёной фигурой. Я заметил удивление на красивом лице и поприветствовал её коротко, после чего спросил о своём отце. Она была довольно доброжелательна и сразу же крикнула внутрь имя человека, которого сами небеса наделили правом именовать меня сыном. Вскоре, весь кряхтя и бубня себе под нос, на пороге показался он. Лицо состарилось, на висках и голове появились седые островки. Когда он увидел меня, то рот его распахнулся от удивления и какое-то время он стоял в дверях совершенно ошеломлённый. «Можно мне войти?» – спросил я его. Он впустил меня, хотя и без особого желания. Я прошёл внутрь и стоял уже в небольшой гостиной. По сравнению с подобными комнатами в срединном городе она была совсем бедна. Отец спросил меня как я поживаю, поинтересовался моим самочувствием, когда увидел моё исхудавшее на войне лицо, занятое разглядыванием скромных убранств их жилища. На все его расспросы я лишь нервно рассмеялся. «Как умерла мама?» – спросил я, стоя спиной к нему и дальше рассматривая здешние стены. Я услышал его кряхтенье будто в горло ему забилось что-то. Он промямлил какую-то околесицу про её болезнь и скоротечную смерть, и скулы мои свело от такой наглой лжи. Я резко повернулся к нему и сказал: «Странно, я видел наших давнишних соседей, и они сказали, что мама умерла после побоев много лет назад…» – по окончании моих слов я заметил, что мужчина передо мной как-то сжался и выпучил глаза. «А что насчёт денег, которые я присылал каждый месяц на протяжении семи лет? Я слышал что ты до сих их получаешь от имени матери, на чьё имя я их отправлял. Говорись посыльным, что ты муж и отец. Почему молчишь?» Я почувствовал, как гнев понемногу набирает обороты в моём сердце. Сделав шаг в его сторону, я вытянул его силой своей мысли и поставил на ноги. Когда я встал прямо перед ним, макушка его еле доходила мне до подбородка. Я заметил что его глаза нервно забегали и мне захотелось покончить с ним прямо сейчас. Однако я услышал женский крик. «Стой! Как ты можешь? Это же твой отец!» – в порыве слёз женщина полетела в мою сторону, но я остановил её своим даром. Контролировать сразу двоих мне было тяжело, и быстрым толчком руки я откинул её в сторону, ударив об стену. «Подожди! Ты не видишь что она беремена? Подумай о ребёнке!» – заорал человек, считавшийся злой насмешкой судьбы моим отцом. Истерический смех прозвучал тогда на весь дом. Смеялся я долго и громко. Когда же меня начало отпускать, я взглянул на него. «Ты же шутишь? Когда тебя вообще было дело до детской жизни? Ты убил своего сына, и выгнал на улицу другого и того загрызли собаки. Не смеши меня, старик» – произнёс я. Он молчал, но в его глазах я видел злость его ущемлённого самолюбия. Он был всё такой же как в детстве. Я хорошо помнил этот взгляд. «Ты так боишься за неё? Она тебе так дорога?» – вновь спросил я, поставив её бессознательное тело на ноги и удерживая в таком положении. Я почувствовал головную боль, которая было явным признаком перенапряжения своей способности. Быстрым движение руки я сломал шею этой женщине. Хруст был настолько неожиданно громким, что моё сердце вздрогнуло. Головная боль унялась почти сразу же. Старик передо мной был тих и явно находился в шоке, он уставился на безжизненное тело на полу и не сводил с него взгляда. «Пришло время тебе заплатить за всё, отец» – сказал я и заметил его испуганные глаза. Он молил о пощаде, называя меня сыном, говорил что гордится мной. Но я не слушал его. Своими собственным руками я убил его… – старик замолчал, ладонью он всё ещё водил по стальной кирасе перед собой и как-то удовлетворённо улыбался.

Я пару мгновенье обдумывал услышанное. Гнетущая обстановка вокруг слегка сжала мне горло. Тем не менее я был доволен. Старик рассказал мне многое. Но прежде всего… «Аура», которой я обладал в прошлой жизни, не похожа на его способность. Судя по всему он имеет определённый лимит, переходя который начинает ощущать неприятные последствия своей силы. Он может удержать и манипулировать лишним одним человеком и то недолго. Если использовать эту информацию, старик не будет представлять такой большой опасности или угрозы.

– А что ещё есть в твоей коллекции, отец? – мой голос прозвучал осторожно и тихо, – Показал ты только свои доспехи и шлем. Наверняка же есть что-то еще. Оружие или другое снаряжение.

Старик какое-то время не обращал на мои слова никакого внимания, и я уж подумал, что он не расслышал меня. Однако в какой-то момент он слегка повернул голову в мою сторону и сказал.

– Да, есть ещё кое-что. Хочешь посмотреть?

– Что? – настороженно спросил я, почувствовав фибрами души что-то неладное.

– За мной, – он медленно встал и направился в правую сторону вдоль стены.

Через пару мгновений мы оба оказались перед сундуком на полу. Старик вдруг открыл его и достал из него какой-то небольшой мешочек, передал его мне. Он был похож на тот, в котором обычно носят деньги или всякие мелкие побрякушки, однако здесь было что-то другое. Через грубую ткань я почувствовал, что содержимое его многочисленное и твёрдое, но в то же время слегка гибкое.

Я заметил любопытный и пронзительный взгляд старика. Положив мешочек прямо на ладонь, я другой рукой потянул за мелкую золотистую верёвочку, сжимающую горлышко. Пальцами я нащупал содержимое и достал его.

В руке у меня было что-то иссохшее и небольшое, но через мгновенье я понял что это. Короткий вскрик донёсся из моей глотки, но я сразу же прервал его. Это ухо человека! Высушенное и ломкое ухо человека!

– Тебе нравится? – прошипела фигура старика.

Я посмотрел на него снизу вверх. Лицо его сперва было радостное, но тотчас изменилось, когда он увидел моё отвращение. Я заметил в его глазах нарастающую злобу и меня объял страх.

– К-конечно, – беспокойно проронил я, – Но откуда это? – произнёс быстрый вопрос, стараясь отвлечь его от моей первичной реакции.

Он посмотрел на меня толи с недоверием, толи с отеческим осуждением.

– Это военные трофеи, – вредно сказал он, – Каждое ухо здесь принадлежит отдельному человеку, – он опустил лампу ниже, чтобы я мог обсмотреть целый сундук, до краёв наполненный подобными мешочками, – Здесь есть все. Вот тот мешок с красной нитью – это уши обычных солдат, тот с чёрной толстой нитью – это уши таких же «избранных» как и я, которые пали от моей руки. Он самый маленький, потому что себе подобных я одолел лишь пятерых.

Глянув на мешочек в своей руке, я заметил что нить на нём золотистого цвета.