Руна Змея

– А мы? – спросил Фенрир.

– Как пожелаешь, – пожал Йормун плечами. – Хочешь – отправляйся вместе с ней, хочешь – вернись домой.

– А ты? – спросил брат и сел, откинув одеяло. Лицо его еще сохраняло болезненную бледность, зеленые глаза запали. Рыжие волосы разлохматились и потускнели. Йормун поглядывал на него с беспокойством. Он все же сходил к знахарю Фригги, и тот поделился с ним укрепляющим средством, даже рецепт написал. Старик оказался совсем неплохим человеком. Йормун тайком прихватил и снадобье для растирания наложниц – вдруг когда-нибудь пригодится.

– Ты вернешься домой или останешься возле матери? – настойчиво спросил Фенрир.

– Не знаю, – признался Йормун. – Я буду матери только мешать.

– Нет, ты ее защитник! – воскликнул Фенрир. Йормун не мог сдержать улыбки.

– Какой из меня защитник, я даже тебя не уберег.

– Я перегрелся просто, – отмахнулся Фенрир. – Ты маме нужен, и Хель тоже. А где Хель? Почему она не приходит?

– У нее другие дела. Сердечные, – сказал Йормун хмуро.

– Чего? – Фенрир открыл рот.

Йормун тяжело вздохнул. Он отложил нож и подошел к окну. После того, как перестали жечь ароматные свечи, в спальне стало гораздо свежее, но воздуха все равно не хватало. Неудивительно, что Фенрир так долго не приходил в себя, с досадой подумал Йормун. Волки ему снились из-за того, что стая волков впечатлила Фенрира тогда, на перевале. И Фенрир все же скучал по отцу, настолько, что тот даже приснился. Йормун снова вздохнул.

– Хель влюбилась в скальда, – сказал он. – Того гляди, вернется домой обесчещенной и брюхатой. Хуже, если заиграют свадебные роги. Этельгерт в зятьях? Спаси, Луна! Мать не замечает, меня сестра не слушает. На ней будто морок.

Он вспомнил Этельгерта творящего простую, но действенную магию любви и проклятия. Лису всего-то нужно было выбить у Хель землю из-под ног, а потом заполнить собой ее мир. Фенрир не был целью, лишь средством.

Брат начал осторожно сползать с невысокой кровати. У Йормуна сердце кровью облилось, когда он увидел, как неловко двигается его обычно непоседливый брат. Зря он вывалил на мальчика свои сомнения и страхи. Но Йормуну казалось, что еще немного, и они останутся не только без отца, но и без матери. И даже без сестры. Семья рушилась.

– Если Хель его любит, что плохого в свадебных рогах? – спросил Фенрир. Он подошел к окну и встал рядом с Йормуном.

– Ты вытянулся, – с улыбкой сказал Йормун. – Скоро будешь мне по плечо. Этельгерт плохой выбор для сестры.

– Он плохой человек? Или потому, что он незнатный? Когда папа подошел к воротам Ирмунсуля, его тоже никто не знал, он выглядел как бродяга. Но мама полюбила его, и он возвращался к ней снова и снова. Дядя говорил, что папа заморочил ее, навел любовные чары, вот она и потеряла голову. Но мама же была счастлива с ним.

– И смотри, чем се закончилось, – сказал Йормун. – Этельгерт едва не убил тебя.

– Чарами? – Фенрир фыркнул и стал похож на себя прежнего. – Я бы не умер от каких-то там чар. К тому же, если он нам навредит, ты можешь убить его чарами тоже. Ты же умеешь, раз он умеет?

Йормун снова вздохнул.

– Этого-то от меня и хотят, – сказал он.

– Тогда надо скорее убраться отсюда. Ты же меня не бросишь? – Фенрир с надеждой посмотрел на Йормуна. – И маму.

Йормун не знал, что ответить. Если он останется подле матери, то Хель займет его место в Ирмунсуле. А если она станет женой Этельгерта, то Ирмунсулем будет править отпрыск Альфедра, пусть и побочный. Их роды помирятся, на Ирмунсуль больше не будут совершаться набеги, а через их государство пройдет новый торговый путь. Но Йормуна выворачивало при мысли, что незаконнорожденный выродок будет делить ложе с его сестрой. Что она будет рожать ему детей, и он будет править его людьми. Йормун не цеплялся за власть, но уступать просто так было как-то глупо.

Скальд чуть не убил его брата.

Да еще это предсказание.

И хор голосов, которые ненавидели Этельгерта.

Йормун цыкнул сквозь зубы своим мыслям.

На другой чаше весов лежала его связь с Ванадис. Жрица ясно намекнула ему, что жизнь в Гладсшейме ей наскучила. Она готова вернуться домой, а Йормун может отправиться с нею. Жить на побережье, стать щитом для матери, для брата, для нее. Подальше от козней Альфедра и Фригги и поближе к Ванадис. Она соблазняла его морскими закатами и яблочными садами. Очаровывала нежностью и страстью.

– Ты свободен в своих решениях, – ворковала она, положив ему голову на плечо, пока пот их тел еще не успевал обсохнуть. – Хочешь и вернёшься. Разве я держусь за тебя? Ты солнце моей жизни, стрела твоя в сердце загноится и убьет меня, но любой твой выбор я приму. Будешь ли ты жалеть обо мне?

Касаясь губами ее влажного виска, Йормун знал, что будет жалеть. Он уже жалел.

Он не верил возлюбленной.

– Свадьба матери завтра, – со вздохом сказал Йормун брату.

***

Во время свадебного пира Хель и Йормуна посадили вместе. Мать восседала рядом с Ньрдом на возвышении, подобно идолам в храме. По правую руку – Ингви в одеждах цвета весенней листвы, по левую – Ванадис, утопающая в розовых шелках, с белыми лилиями в волосах. Казалось, они нарочно оделись в тон свадебному пирогу.

Фенрира оставили в опочивальне, завалив сластями, словно жертвенного агнца перед закланием. Мальчик бушевал, но, когда ему принесли целый поднос марципанов в виде драконов, смирился. Лишь Йормун, впервые за вечер наливший себе полный кубок неразбавленного вина, хмурился, будто предчувствуя беду.

В центре чертога дымился огромный котел, прикрытый щитом с изображением Мирового Змея. Хмельной аромат медовухи висел в воздухе, как туман над болотом, кружа головы и развязывая языки. То и дело раздавались взрывы смеха, звон разбиваемых кубков.

– Состязание скальдов! – прошептала Хель, придвигаясь к брату так близко, что шелк её платья зашуршал о его рукав.

– И твой милый Этельгерт всех заткнет за пояс, – процедил Йормун, осушая кубок до дна.

Первый певец, разодетый в синий бархат, вышагнул на середину и затянул балладу о Свинье и Собаке, затем трагическую «Полуночную Охоту», а под конец – собственную, хоть и корявую, но бойкую песенку. Припев подхватил весь зал, даже Йормун не устоял – его низкий голос влился в общий гул.

– Еееей! – рявкнул Альфедр, стуча кулаком по столу. – Напоить сказителя поэтическим медом до положения риз!

Одобрительный рокот прокатился по чертогу. Но тут поднялся другой певец, высокий и тощий, как жердь:

– Незачем тратить мед на этого неуча! Даже моя покойная бабка пела чище!

– Так позови её из могилы петь вместо тебя! – парировал первый, вызывая хохот.

– Тебе до меня как пешком до Муспельхейма!

– Хватит трепаться! – завопил кто-то из гостей. – Пой, коль взялся!

Певец кашлянул, провел рукой по арфе – и издал звук, похожий на кошачью свадьбу.

– Уши вянут! – фыркнула Хель.

В исполнителя полетели объедки. Йормун, хохоча, присоединился к всеобщему глумлению, швыряя кости.

– Нравится представление, мой господин? – возник рядом Этельгерт, подобно тени.

– Хоть посмеяться можно, – буркнул Йормун.

– Любите шутов, сударь?

– Хороша шутка лучше плохой песни.

– А сами мастера пошутить?

– Хочешь, чтобы я тебя развлекал, песнопевец?

– Йормун! – встряла Хель, протягивая руку Этельгерту для поцелуя. – А вы сегодня будете петь?

– Лишь бы усладить ваш слух, госпожа.

Хель вспыхнула, как заря. Йормун, наблюдая, как её пальцы сжимают рукав певца, поднялся, пошатываясь.

– Пойду подышу… воздухом.

– Он не рад счастью вашей матери, – шепнул Этельгерт, когда Йормун удалился.

– Он… он просто хочет, чтобы отец вернулся, – пробормотала Хель. – Чтобы всё было как прежде.

– По законам Ирмунсуля вы – законные. Но здесь…

– Мы дети его крови! – вспыхнула Хель. – Никакие законы этого не изменят!

– Вы прекрасны в гневе, госпожа, – прошептал Этельгерт, прижимая ладонь к груди. – Как валькирия перед битвой…

– Мы не одни, – смутилась она, но не отстранилась.

– Тогда уйдём. Ваш брат не помешает, а остальным – какое дело?

Хель наморщила лоб. Говорят, лучше каяться в содеянном, чем в упущенном.

Опираясь на его руку, она шагнула в сумрак коридора. Всё равно скоро домой, в Ирмунсуль. А что бы ни случилось здесь – не в счёт.

***

Йормун стоял, прижавшись лбом к холодному камню стены, будто пытаясь впитать в себя его твердость. Ветер рвал плащ, словно невидимые духи пытались стащить с него одеяние. Хмель туманил разум, но вместо веселья приносил лишь тяжёлую, как мельничный жёрнов, тоску. Он понимал – это отдача от заклятия, расплата за ворожбу. Природная крепость тела помогала держаться, но не более.

Тени мелькнули за спиной, сопровождаемые сдавленным смешком. Йормун медленно повернул голову, ощущая, как пьяная тяжесть растекается по жилам. Хель и Этельгерт прошли в двух шагах, сплетённые в постыдных объятиях, как крестьянские подростки на сеновале.

– На конюшню, – прошептала сестра дрожащим голосом.

– Нет, – перебил её певец, притягивая ближе, – есть местечко у кухни поукромнее.

Глаза его блестели, как у крысы, нашедшей сало.

Йормун дождался, пока они скроются за углом. Странное дело, хмель вдруг отступил, оставив глубокую тяжесть в груди. Йормун сморгнул. Он должен был пойти за любовниками, помешать им. Этельгерт навел на сестру морок, чары. Он оказался искусным колдуном, но наколдовать мог лишь краткосрочную любовь, поэтому сам любовное чувство не ценил и в искренность не верил. Делала ли тоже самое с ним Ванадис?

Из чертога донёсся гул танцев, топот ног, бряцание чаш. Затем – пронзительный вскрик со стороны кухни, резко оборвавшийся. Йормун, всё ещё покачиваясь, сделал шаг навстречу выбежавшей Хель. Платье её было измято, волосы – в беспорядке, а в глазах стоял ужас, смешанный с чем-то ещё, более тёмным.

– Что случилось? – голос Йормуна прозвучал неестественно спокойно. Ок казался Хель ледяной гладью озера сейчас. Вздохни рядом с ним и дыхание осядет острой крошкой.

Хель всхлипнула, прижимая к груди дрожащие руки. Её ногти были исцарапаны, на одном – тёмная засохшая капля.

– Не знаю… – прошептала она, и голос её сорвался на визгливую ноту. – Там никого не было, а он… Он сделал мне больно. Я толкнула его… Как так получилось?

Йормун схватил её за подбородок, заставив встретиться взглядом.

– Очень больно? – спросил он, изучая её лицо, будто читая руны.

– Н-нет… Просто неожиданно, – дыхание Хель постепенно выравнивалось, но пальцы всё ещё сжимали его рукав, как утопающий хватается за соломинку.

– Так что случилось? Крышка от котла неудачно стояла?

Глаза сестры расширились, наполнившись первобытным ужасом.

– Откуда ты знаешь?! – вырвалось у неё, и в этом вопросе звучало нечто большее, чем просто страх – предчувствие судьбы.

Он знал это место, куда повел ее скальд. Он уединялся там с Ванадис, когда она, холодная и неприступная на людях, вдруг ловила его за руку и как озорная девчонка тащила за собой в укромный уголок – целоваться, прижиматься горячими телами.

Возле кухни был небольшой закуток, куда ставили хмельной мед в огромных сосудах, чтобы были под рукой во время пиршества. Темный, холодный, заглядывали туда нечасто. Небольшие мостки, Луна знает зачем, на возвышении, куда можно было взобраться водоём. Оттуда было видно проходящих мимо людей. Они же не замечали уединившуюся парочку, или делали вид, что не заметили.

– Предположил, – Йормун обнял сестру, чувствуя, как дрожит её тело.

– Они скажут, что это я… – голос Хель прервался.

– Не скажут.

– С-скажут! Я… я его убила, – лицо Хель пошло пятнами, а голос жалобно задрожал.

Йормун закрыл глаза, ощущая, как хмель окончательно рассеивается, уступая место ледяной ясности.

– Приведи себя в порядок, – приказал он, отстраняясь. – Вернись в зал и скажи, что Этельгерт хотел взять тебя силой. Что я вмешался и убил его.

– Йормун! – Хель отпрянула и отерла нос рукавом. – Нет!

– А потом устрашился содеянного и бежал, – продолжал он, методично, словно зачитывая приговор.

– Бежал? Куда? – Хель нахмурилась. – Ты не можешь бежать, у тебя даже меча нет при себе.

– Главное – добраться до конюшен.

– Куда ты побежишь? Домой? В Ирмунсуль.

Йормун пожал плечами. Ответ был очевиден.

– Ты устроишь войну между нами. И это после жертвы, которую принесла мама, – сказала Хель уже спокойно. Румянец постепенно возвращался на ее лицо.

– Времени нет, – Йормун резко повернулся к окну, откуда доносился нарастающий гул. – Скоро обнаружат тело. Начнётся суматоха. Бальдер, Тиу и Ингви теперь мои должники – а значит, и твои. На Бальдера не надейся, но Тиу и Ингви помогут, если понадобится.

– Ты не можешь вернуться в Ирмунсуль. Начнется погоня и дорога туда – первая, по которой за тобой погонятся. Я не хочу видеть твою казнь, брат.

– Хель, я сам решу.

– Ты подаришь нашим врагам прекрасный повод наложить руку на наши земли, объявив дядю укрывателем преступника. А мама? Ты думаешь, её новому мужу нужен опальный пасынок с ценой на голову? Он выдаст тебя сам, чтобы выслужиться. Или ты надеешься, что она ради тебя пойдет против него?

– Почему ты не была такой разумной, когда любилась с Этельгертом? – огрызнулся Йормун.

– Попробуй найти отца, – сказала Хель и взяла его за руку. – Укройся у него, а когда все успокоится – возвращайся.

Хель сдернула с шеи ожерелье из драгоценных камней, вложила Йормуну в руку.

– Хватит на первое время, – сказала она.

Йормун сжал ожерелье.

– Заботься о Фенрире, – сказал Йормун. – Присмотри за ним.

– Конечно, – Хель поцеловала брата в щеку прохладными губами. – А, все забывала сказать тебе. Ты знал, что Ванадис делила ложе с Этельгертом?

– Что? – Йормун нахмурился.

Со стороны пиршественного зала послышался шум.

– Ну же, беги, не дай себя поймать. Найди отца! – Хель подтолкнула Йормуна в сторону конюшни.

***

Не нужно было напиваться. Теперь это понимание жгло его, как раскалённое железо. Улыбчивая встретила его недовольным фырканьем – сонная, без седла, но готовая к бегу.

Двери конюшни распахнулись с грохотом. Перед ним стояли трое – кривой стражник с копьём и двое других, потрёпанных жизнью мужчин.

Йормун выхватил нож, заставив коня встать на дыбы. Копьё скользнуло по его плечу, оставляя кровавую дорожку. В ответ его клинок вонзился в шею второго стража с мягким хрустом. Рукоять выскользнула из пальцев, звякнув о каменный пол.

Улыбчивая вынесла его во двор, где уже поднималась тревога. Ворота ещё не успели запереть – он пронёсся сквозь столпившихся людей как ветер, оставляя за собой крики и проклятия.

Городские ворота. Заперты. Привратник спал, обняв пустую бутыль.

Йормун сорвал с пальца кольцо.

«Что я делаю?!» – пронеслось в голове.

– Открывай! – бросил он помощнику, и тот, широко раскрыв глаза, повиновался. Йормун показал ему кольцо.

– Быстрее!

Тьма за воротами поглотила мир, словно великан раскрыл свою пасть. Йормун оглянулся – словно хотел убедиться, что этот кошмар реален. В свете факелов метались люди, поднимая растоптанных Улыбчивой. Несколько стражников уже бросились вдогонку, но быстро остановились, поняв тщетность пешей погони. Времени оставалось совсем немного, но ровно столько, сколько нужно.

Пальцы сами сложили древний знак «Не-здесь», отводящий взгляды. Йормун свернул к обочине, где тени были гуще. Дыхание рвалось из груди, но Улыбчивая уже переходила на рысь, и он заставлял себя дышать ровнее. Мимо, поднимая пыль, пронесся отряд всадников. Йормун закрыл глаза, растворяясь в ночи вместе с конём. Главное – не поддаться животному желанию бежать. Не кричать. Не выдать себя.

Он повернул к редкому леску, за которым расстилались луга, серебрящиеся под луной. К рассвету нужно быть далеко. Не бежать – просто ехать. Если его увидят сейчас – никакие чары не помогут. Не бежать.

Мысли путались, как спутанные поводья. Как быстро всё рухнуло. Хель в безопасности – его побег станет достаточным доказательством вины.

Фенрир… с исчезновением Этельгерта мальчик наверняка поправится. Можно ли было поступить иначе? Найти другой выход, кроме безумного скачка во тьму?

Одетый для пира, а не дороги, лишившийся даже ножа, Йормун считал удары сердца. Он еще может повернуть назад наплести небылиц, сказать, что погнался за убийцей скальда. Ему не поверят, но могут сделать вид, что поверили. Йормун закусил губу, скальд – любимый сын Альфедра, единственный его любимый сын. Даже если сам скальд этого не сознавал, Йормун ведь понял, и другие дети князя тоже знали. Даже если Йормуна не накажут, он все равно умрет. Пусть за князем стоит его жена, она не станет защищать его. Да и не желает Йормун зависеть от ее милости.

Последние слова Хель… Зачем она это сказала? Про Этельгерта и Ванадис. Чтобы он с легким сердцем отказался от жрицы? Чтобы показать, что Ванадис не так проста и у нее были причины желать смерти скальду или наоборот, она не желала ему смерти и отомстила бы? Йормун поморщился. Через постель жрицы могло пройти столько мужчин, что она и считать устала. Что ей до смерти одного или другого? Сердце неприятно сжало.

Хоть бы с семьей все было хорошо. Пусть бы уехали из проклятого места поскорее.

И куда теперь? На восток – незнакомые земли. На юг – чужие обычаи. Запад ведёт к владениям Ньрда – туда он не поедет. Дороги на Ирмунсуль перекроют – можно не сомневаться, да и, Йормун удивился сквозь страх, ему не хотелось домой. Впервые за долгое время мир оказался открыт ему, и он, беспомощный и безоружный, впервые перестал быть старшим братом и наследником.

В конце концов, где-то в мире существовало другое место для него. Не только Ирмунсуль, не только яблоневый сад полный отравленных яблок.

Оставалось одно – довериться судьбе и шагам Улыбчивой, уносящей его всё дальше в ночь, где звёзды мерцали, как насмешливые глаза богов.