Руна Змея

– Ну, еще бы, – Йормун оглянулся. На них с Бальдером никто не смотрел. Фенрир успел незаметно улизнуть из-за стола и вертелся рядом с Хель. Тиу разговаривал с одним из родственников. Больше до двух детей и дела никому не было.

– Просто наслать болезнь, слабость. Если не хочешь сделать сам, научи меня.

– Попроси кого-нибудь другого. Ванадис? Кого-нибудь еще.

– Ага, мне еще стразу папу попросить? Уж он поможет с радостью, – сказал Бальдер с горькой усмешкой.

«Он перебрал хмельного меда», – подумал Йормун, – «пьян и не в себе. Он же еще ребенок».

– Кого ты хочешь проклясть? Тиу?

– Нет, Тиу мой брат. Прокляни Этельгерта.

– Кто это? Зачем тебе его? Он что, у тебя подружку увел? Ты вообще понимаешь, о чем просишь? – Йормун чуть не задохнулся.

– Понимаю! – в голос сказал Бальдер. Он горел не детским упрямством, а холодной злобой. Йормун отодвинулся.

– Кто это? – повторил он.

– Придворный скальд, – пробормотал Бальдер уже чуть тише и едва качнул головой в сторону разряженного в шапочку с перьями певуна.

Йормун с секунду смотрел на него.

– Вот как. Рифмоплет, значит, дорожку перешел.

– Прескверный рифмоплет, – угрюмо сказал Бальдер. Теперь он смотрел куда-то вниз, то ли на стол, то ли на сцепленные перед собой руки.

– Что он тебе сделал? Что такого, что ты не можешь рассказать ни отцу, ни сестре, ни… даже матери?

Бальдер покраснел и пошел пятнами. Светлые кудряшки упали на глаза.

– Не могу поведать. У меня есть, что предложить тебе! – он вскинулся с надеждой.

– Неужели? Опять какая-нибудь сумасшедшая колдунья объявила нас троих угрозой всему сущему? – нахмурился Йормун. – И ты, весь такой княжий сын обещаешь покровительство и дружбу? Или деньги? – Йормун скривился. – Ты мал и глуп, Бальдер, и ничего не можешь сделать.

Бальдер вытаращил глаза и открыл было рот, но Йормун наклонился к нему так, что слышал только он.

– Ты не понимаешь, с чем играешь, щенок. Проклятие оставляет след, тонкую нить, которую знающий человек может отследить. Если твой рифмоплет сдохнет – то заподозрят меня, потом тебя. А потом нас сожгут. Понял? Так не докучай мне больше.

Он оставил Бальдер в оцепенении. Только Тиу бросил на него беспокойный взгляд.

***

Йормун знал основы чародейства. Ангрбода не поощряла, но и не запрещала его увлечений. Как он понял, даже в этом он оказался совсем как отец. К тринадцатому году жизни Йормун мог заговорить раны и заставить стрелы лететь куда надо. Он научился манипулировать людьми с помощью магии, подтолкнуть к ссоре, а потом так же стремительно помирить. И да, он умел наложить проклятие. Йормун испытал свое умение лишь раз, и результат испугал его. Еще больше смутило, что сестра обо всем догадалась.

Проклятие било больно, еще больнее оно отзывалось тому, кто наложил его. Несколько лет назад Йормун проклял мужчину, который хотел стать мужем его матери. Он не был плохим человеком, Йормун вовсе не ненавидел его. Но он не смог удержаться, когда тот вслух размечтался, как будут править Ирмунсулем его собственные дети. Ноги у болтливого жениха отнялись на третий день, а еще через пять Йормуна стошнило прямо за обеденным столом.

Хель подарила ему тогда амулет, который он до сих пор носил с собой и никогда не снимал. Маленькие бледно-зеленые камешки назывались у них жемчужиной дракона и считалось, что они прибавляют мудрости тем, кто их носит. Теперь такой круглый камешек в серебряной оправе висел у него на шее, спрятанный под воротом рубахи. Изображение длинного ящера, вцепившегося себе в хвост, опоясывало камешек, а по бокам вырезаны маленькие руны. Хель постаралась, чтобы Йормун не мог наложить порчу одним недобрым взглядом. А ведь люди часто раздражали его.

***

Ангрбода с тревогой смотрела на старшего сына. Ее пальцы сжимали край дубового стола, оставляя следы на полированном дереве. Она видела, как Йормун наклонился к Бальдеру, тени от факелов легли на лицо ее сына резкими штрихами, словно руны проклятия. Его брови сошлись в напряженной гримасе.

– Не беспокойся о нем, – сказал Ньрд, владыка побережья. Его голос напоминал шум прибоя – низкий, насыщенный солью и ветром. Ангрбоде не нравился его запах – морская вода, пропитавшая кожу, смешанная с дымом костра и чем-то звериным, будто он только что снял шкуру с тюленя. Но сам он был крепок, как выброшенный на берег корабельный киль.

– Твой сын не будет противиться.

– Как знать, может, ты и прав. А может и нет, – ответила Ангрбода. Ее ноготь звякнул по краю серебряной тарелки, оставив на металле тонкую царапину. – Йормунганд, Хель, Фенрир – все они носят в себе его кровь. Как носит рана осколок стрелы.

Ньрд откинулся в кресле, и бисерный кафтан его вспыхнул тусклым сиянием, будто чешуя глубоководной рыбы. Его усы, седые, как пена на гребне волны, шевельнулись, когда он усмехнулся:

– Лодур – старый лис, оставивший лишь следы да пустые обещания. Ты же вырастила их крепкими, как дуб, и острыми, как топор.

Ангрбода вздохнула, и прядь её волос, цвета пожухлой пшеницы, выбилась из-за уха. Она не поправила её – пусть видит, какая она: не тонкая дева, а женщина, прошедшая сквозь огонь и лёд.

– Посмотри на меня, – попросил Ньрд.

Его глаза были как вода в проливе – серые, непрозрачные. Ангрбода увидела в них то же, что читала в глазах всех мужчин: расчёт, любопытство, голод.

– Как думаешь, – спросила она, проводя пальцем по ободку кубка, где винный налёт слился с позолотой, – а ты нравишься мне?

– Если бы нравился, ты бы не сжимала кубок, как кинжал.

Она рассмеялась – коротко, без радости.

– Моё лицо – не для твоих песен. Оно помнит и снега, и кровь.

– И от этого оно прекраснее, – Ньрд махнул рукой, и браслеты на его запястьях звякнули.

Взгляд Ангрбоды скользнул по залу.

– Если ты ждёшь, что Лодур вернётся…

– Не смей! – сказала Ангрбода сухо и резко. – Я приехала не ради него, а вопреки. Как корабль, идущий против ветра.

Фригга, уловив напряжение, защебетала, как птица перед грозой:

– А правда ли, что в Ирмунсуле земля промерзает до самого сердца?

– Правда, – бросила Ангрбода. – Зимой – лёд в жилах, летом – солнце, жгущее кожу. И у нас много волков.

– Ох, как страшно! – Фригга прижала руку к груди, где драгоценности сверкали, как лёд.

– Не страшно, – резко сказала Ангрбода. – Страшно – это когда твой муж исчезает, а чужие люди решают, что лучше для твоих детей.

Ньрд внезапно расхохотался. Его смех раскатился по залу, как гром.

– Беру! – произнёс он, хлопнув ладонью по столу. – Такую жену не отпустишь.

– Я не дала ответа, – сказала Ангрбода и поднесла кубок к губам.

– Но ты приехала, – с несвойственной ему мягкостью сказал Ньрд.

***

Пир угасал. Песни сменились танцами, а топот пьяных ног – размеренным гулом разговоров. В центре зала, освещённые дрожащим светом факелов, кружились пары. Дым от очага стелился по потолку, как туман над болотом.

Йормун наблюдал, как Ньрд повёл его мать в танец. Несмотря на мужской наряд – кожаные штаны, тунику с меховой оторочкой – Ангрбода двигалась легко, будто её ноги скользили по льду. Люди хлопали, но глаза их оставались холодными.

Вдруг – будто солнечный луч сквозь тучи – в круг выплыла Ванадис. Её красное платье переливалось, как красное вино в кубке, а чёрноволосый кавалер держал её так бережно, будто боялся раздавить.

Йормун сжал кубок. Ему вдруг захотелось почувствовать, как дрожит её тело под тонкой тканью, вдохнуть аромат её кожи, так, чтоб голова закружилась. Ведьма, – мелькнуло у него. Он резко отпил вина и отвернулся, но сладкий привкус желания остался.

Музыка сменилась. Скальд затянул героическую песнь – о битвах, крови и славе. Гости шумно рассаживались, но Йормун не слышал их смеха – только звон в ушах.

– У нас пиры не такие весёлые, – Хель внезапно возникла рядом, как тень. Фенрир, как в детстве, ухватился за её юбку. Поймав взгляд брата, он нехотя отпустил ткань и надул щёки, изображая взрослого.

– Пусть, – Хель махнула рукой. – Он ещё дитя.

«В его годы я уже не был ребёнком», – подумал Йормун, но лишь потрепал брата по рыжей гриве.

– Станцуешь со мной? – спросил он сестру.

– Почему бы нет? – Хель улыбнулась, и агатовое ожерелье на её шее вспыхнуло, как угли. – Я пьяна, сыта, и меня уже звали… Но для брата сделаю исключение.

– Не упивайся. Что-то не так.

– Ты всегда так говоришь.

– Хм.

– Мы просто в новом месте, – она дотронулась до амулета у его шеи, – Мне и страшно, и… любопытно.

Йормун взглянул на неё: Хель выделялась среди остальных дев – как волчица среди овец. Её платье, сшитое из зелёной шерсти и лисьего меха, облегало стан, а золотые украшения звенели при каждом движении.

– Особенно любопытно насчёт поцелуев? Ты пялилась на скальда так, что даже я краснел, – проворчал он. – Не опозорь нас в первый же вечер.

Хель звонко рассмеялась. Несколько мужчин обернулись, но она и не заметила.

– Что думаешь о Ньрде? – она придвинулась ближе и понизила голос. От нее пахло вином.

– Он староват для тебя, – бросил Йормун.

– Не играй в дурака. Он наследник Альфедра. Его земли богаты, а флот…

– Хель, он старше матери.

– Глупый! – она покраснела. – Я пытаюсь сказать, зачем мы здесь! Мне сказала его дочь – Ванадис. Она думала, мы знаем. Я притворилась, будто знаем.

Йормун замер. На них чуть не налетела другая танцующая пара.

– Ты тоже думаешь, что не из-за отца?

– Чтоб цверги растерзали этого труса! – Хель сжала кулаки. – Он даже не явился! Может, он и не знает, что мы здесь!

– Или Альфедр скрыл это от него, – осторожно сказал Йормун. Он вновь подхватил сестру за талию и вовлёк ее в танец.

Хель вздохнула:

– Мать нам объявит перед самой свадьбой, не раньше. Всегда она такая, – Хель говорила с горечью.

– То есть… Ньрд и… – Йормун широко раскрыл глаза.

– Дурак, – сказала Хель, но без злости.

– Да, дурак, – согласился Йормун, – и слепой, как тот великан.

– Музыка смолкла, – Хель остановилась. – Я утомилась. Завтра новый день. Фенрир! Пойдем, пусть покажут нам наши опочивальни. Пусть мать повеселится без нашего надзора.

Йормун хмыкнул в ответ на ее слова. Он и в самом деле устал, а ведь они только приехали и уже столько всего произошло. Мать выходит замуж? За будущего владыку Гладсшейна? Бальдер с его проклятиями, Тиу с его скользкими расспросами.

Йормун взглянул на дверь чертога. Где-то там, во тьме, ждало будущее – и, как волк в засаде, оно не собиралось быть добрым.