Война кланов. Охотник 2

И опять я бессилен что-либо сделать – рядом с ним лежит беспомощная тетя. Остается ждать развития событий. Хорошо еще, что слабость понемногу покидает тело, руки вновь наливаются силой, понемногу распрямляется сгорбившаяся спина. Я вижу, как шевелятся тетины губы.

Это она придает мне сил?

– Отдайте его мне, мигом на куски порву! – хмурится Жмырь.

– Скоро отдам, имей терпение! – металлическим голосом чеканит Голубев. – Пока скажи коридорным, пусть разойдутся по местам. Или три перевертня не справятся с двумя слабенькими охотниками?

– По местам! Общий сбор услышите! – Жмырь нехотя бросает команду в коридор.

Стоящие в коридоре люди ворчат в ответ, но не смеют ослушаться.

– Я вижу, что ты изменился с нашей последней встречи. Возмужал, получил опыт, набрался сил, – Голубев переводит взгляд с меня на лежащую тетю, та кивает в ответ. – Тогда хорошо, значит, будет веселее.

– Чего веселее-то? – не понимаю я. – Вы хотите оживить Волчьего Пастыря?

– О-о-о, – протягивает Голубев, – ты и про него знаешь? А что ты ещё знаешь, охотник?

Следователь отходит от окна, худощавая фигура закрывает от меня свет. Молчащий прапорщик встает рядом. Представители власти начинают неспешно снимать с себя верхнюю одежду. Я слегка отступаю к стене, не выпуская из поля зрения Жмыря. В плаще Голубева блестят какие-то проводки, когда он откидывает одежду на теткину кровать.

– Вот сейчас повеселимся! – Жмырь тоже скидывает рубашку, наружу вылезает разрисованное наколками тело. – Давненько когти на него чесались!

– Убей его!

Я не сразу понимаю, к кому обращены теткины слова. Жмырь тоже не сразу осознает это. Зато тут же соображает перевертень в погонах, и, не снимая одежды, сгибается.

– Саша, бей! – промелькнувшая красной черточкой игла впивается в глаз Жмыря.

Тетя сидит на кровати, худая рука возвращается после броска за другой иглой.

Дальнейшее смешивается в одну сплошную круговерть, красная пелена моментально кидается на глаза.

Режим охотника включен

Вы достигли максимального уровня

Время тормозит свой бег, и я вижу, как сквозь синеву наколок у Жмыря пробивается темно-серая шерсть.

Голубев оказывается за спиной прапорщика, хватает его голову и начинает отводить назад…

Тетя вынимает ещё одну иглу…

У Жмыря вырастаю зубы, мохнатой лапой вырывает иглу из глаза…

Цвиркает фонтанчик крови, смешанной с белковой жидкостью…

На красном жгутике повисает вылезший глаз…

Картина охватывается одним взглядом, и я начинаю действовать.

Скользящим движением ухожу вправо, под выбитый глаз, и с размаха бью в слюнявую челюсть. Слышится хруст челюсти, я тут же приседаю. Пропускают над собой лапищу с острыми когтями. Переход ещё не завершился, и перевертень двигается замедленно. Этих мгновений мне хватает.

 Из-за пазухи вылетают иглы. Клыки клацают возле уха.

Резкий отскок и тут же двигаюсь вперед. Игла втыкается во второй глаз оборотня, тот от боли запрокидывает голову. Тут же провожу апперкот в челюсть, так, что лязгают белеющие зубы, а пара клыков вылетает на протертый линолеум.

– Арррх, – захлебывается Жмырь, когда грузное тело заваливается назад. На стеклянный шкаф.

Мелкие осколки брызжут в стороны, звук падения звучит громовым раскатом.

– Тише, Саша! Иначе примчатся все остальные! – сзади раздается знакомый рык.

Такой же я слышал той злопамятной ночью, когда разобрал в нем слово «Беги».

Я вижу, как серый перевертень с белым пятном на лбу задирает голову другого оборотня. Тот самый ужасный оборотень, который постоянно попадался на пути и снился в кошмарах. Его лапищи охватывают челюсть перевертня, который силится вырваться из стальной хватки, на рыжеватой шерсти мотаются лохмотья милицейской одежды.

Я едва не расплачиваюсь за свою заминку, когда Жмырь вылетает из обломков шкафа. Лапищи бьют по воздуху в том месте, где я только что был. Танцевальным пируэтом я ухожу с линии атаки и оказываюсь сбоку.

Серое тело врезается в крашенную масляной краской больничную стену. Гремит и отлетает в сторону пружинная кровать. Жмырь снова бросается на меня…

Мощное тело пролетает мимо, когда третья игла впивается в сердце оборотня. Как мешок с мукой Жмырь валится возле Голубева, который ломает шею рыжеватому перевертню.

Бывший прапорщик извивается как угорь, пытается вырваться из стальных объятий серого перевертня. Верхние лапы оттягивают ломающие шею конечности, нижние царапают и бьют по полу.

У Жмыря моментально исчезает шерсть, из раны на сердце цедятся алые струи, тело изгибается в агонии. Я огибаю сражающихся перевертней и с размаху вбиваю медный стержень в запачканный кровью лоб. Обезображенный человек ещё пару раз дергается и затихает на полу.

– Помоги ему, Саша, – слышится тетин голос с кровати.

Я оглядываюсь на пару перевертней. Поломали бы они друг друга, а потом я бы убил победителя. Но враг моего врага – мой друг, поэтому я всаживаю иглу в сердце нижнего оборотня. Тот гулко ухает, лапищи скребут по полу, оторвавшись от стягивающих захватов и, после громкого хруста, голова начинает отделяться от туловища.  Последний рывок и на пол падает человеческая голова.

– Навыки не потерял, – раздается с кровати спокойный теткин голос.

– Такое не забывается, тетя Маша. Подайте плащ, пожалуйста! – отвечает Голубев-оборотень.

– Какой же он тяжелый! В карманах камни носишь? – тетя с оханьем протягивает одежду.

– Почти, сейчас эти камни поставлю на пять минут, и пусть потом их собирает воронье! – рычит Голубев, заводя небольшой будильник китайского производства. Корявые пальцы предназначены разрывать и ломать кости противника, поэтому с трудом управляются с мелкими деталями.

– Взрывчатка, что ли? – спрашивает тетка. – Тогда надо собираться, не следует в ночнушке по Шуе бегать, все-таки пожилая дама.

Сухонькая фигурка поднимается с кровати и вытаскивает из осколков стекла цветастый халат, тот самый, который мы собрали ей в дорогу.

Такие спокойные. Такие невозмутимые.

Словно зря я куда-то летел и напрасно переживал за тетю. Тётя и оборотень. Оборотень и тётя, деловитые, сосредоточенные. В голове также мутит. Пол покачивается под ногами.

– Может, вы объясните, что происходит? – я медленно смещаюсь к окну.

– Там они стоят, – Голубев кивает на улицу. – Никуда не делись, можешь помахать рукой.

Я так и делаю – открываю окно и машу рукой троице. Рука перехватывает брошенный арбалет, тетива оказалась взведена. Вижу, как кривится лицо Иваныча, всё-таки заговоренная медь даже в спокойном состоянии жжет ему руки. Стрела скользит в ложе, и я наставляю оружие на Голубева.

– Так что тут происходит? – на этот раз я стараюсь сделать голос более требовательным.

– Вы все-таки смогли его достать? – восхищенно ахает тетка, глядя на арбалет.

– Тетя, отойди от него! – приказываю я и чувствую, как снова накатывает слабость и больничная палата начинает вращаться, как центрифуга.

– Отойди, тетя Маша, дай мне ему все объяснить! – оборотень скользит в сторону. Прицел следует за ним.

– Саша, не стреляй. А ты, Володя, постарайся объяснить быстрее, а то скоро шарахнет! Судя по Сашке, она близко! – тетя запахивает халат.

– Я хочу тебя защитить, – рычит оборотень с пятном на лбу. – И всегда этого хотел невзирая ни на что.

– Но как же так? – я растерянно оглядываюсь на тетку, та кивает в ответ.

Ответить мне не успевают – дверь распахивается от мощного удара снаружи.

– Предатель! – шумом обвала в горах вырваются слова из огромной пасти. – Теперь я знаю, кто мешал нам захватить охотника.

– Так вот кто скребся за дверью, – скалится «Голубев».

Тетка, пятясь, отходит ко мне. Огромный черный оборотень на две головы возвышается над серым. Я чувствую, что теряю сознание. Я впиваюсь ногтями в ладони, до крови прикусываю губу, и боль слегка отрезвляет.

Это самый большой оборотень из всех виденных мной. Даже больше берендеев.

Я перевожу арбалет на ворвавшегося перевертня. Огромные лапы походят на стволы деревьев, когти по длине равняются хорошим ножам. Когда черный оборотень хрипло вздыхает и выпрямляется, то кажется, что половина палаты заполнилась одной этой тушей. В нашу палату заглядывают ещё перевертни…

– Не лезьте, они мои! – чернота рявкает в коридор, и любопытные морды тут же скрываются с глаз.

– Ты сначала через меня перейди! – рычит серый оборотень с пятном на лбу.

Голубев кажется мелкой дворняжкой перед черным догом, по объемам в два раза меньше, лапы тоньше, клыки короче. Но он не трусит, а меня накрывает волна первобытного ужаса. Руки и ноги мелко трясутся, арбалет ходит ходуном.

Я не знаю, в кого из них стрелять…

Один явно стремится меня защитить, второй же наоборот убить и растерзать. Тетя тихо шепчет над своим медальоном.  Я чувствую, как слабость спадает и отпускает мое тело.

В эту секунду черный оборотень бросается на «Голубева». Тот встречает нападающего прыжком и два мохнатых монстра встречаются в воздухе. Словно великан хлопает в ладоши – такой силы хлопок звучит в разгромленной палате. За счет массы черный оборотень придавливает к полу врага, но я вижу, как серая пасть кусает и рвет мышцы под черной шерстью.

– У нас осталось две минуты, – скороговоркой говорит тетя. – Отходим к окну, берендеи поймают.

– Тетя, тут заговоренная стрела, она может справиться с черным, – я показываю глазами на бьющего огромной лапой оборотня.

Лапища вздымается над «Голубевым», опускается со звучным шмяканьем, брызги крови летят в разные стороны, попадая на пол, стены, потолок. Серый оборотень вгрызается в шею черного и висит, болтаясь как собака на медведе, когда огромный перевертень поднимается во весь рост.

– Ррраахх! – черному оборотню удается разжать капкан, и он со всего маху впечатывает в стену «Голубева».

Глубокая отметина остается и на второй стене, когда черный великан повторяет свой удар. Из серого перевертень становится перепелесым благодаря облетевшей штукатурке. Тело ударяется о пол и остается лежать бездыханным. Черный оборотень наступает на поверженного противника и вскидывает голову к потолку.

Победному вою мешает очнувшийся оборотень. Окровавленная пасть сжимается на ноге с силой десятерых питбулей. Черный оборотень слегка пошатывается, но тут же принимается вбивать Голубева в пол. Рев и рычание звучат не переставая. Тяжеленные кувалды ломают кости, хруст и скулеж вырывается у серого оборотня из сжатой пасти.

– Минута, Саш! – эти слова выводят из прострации.

Я поднимаю арбалет, в прицел ловлю дергающуюся черную голову. Черному оборотню удается оторвать от ноги «Голубева» и впиться в серую глотку.

Серая фигура заслоняет черную от выстрела – никак не удается прицелиться. Арбалет кажется неподъемным, руки трясутся как в эпилептическом припадке. Как безвольную куклу черный оборотень отшвыривает прочь противника, тот бьется о стену и падает, неестественно выгнув колени.

– Держи, тварь! – я нажимаю на курок, но арбалет рвет вверх.

Стрела проходит мимо.

Я промазал!

Но почему? Я должен был это сделать, с четырех метров невозможно промахнуться!

– Ты не последняя кровь! Ты обманул меня, охотник! Умри!

Черный оборотень припадает к искореженному полу и прыжком пантеры бросается на нас. Тело само реагирует на бросок – я падаю на спину, краем глаза отмечаю, что тетя делает то же самое, и сдвоенным ударом ног мы перебрасываем тварь через себя.

Оборотень вылетает в оконный проем, полет сопровождается хрустом ломаемого дерева и звоном разбитого стекла. Истошный рев тут же перекрывает грохот выстрелов. Снизу стреляют берендеи, пули впиваются в черное тело, вырывают из него куски шерсти.

Я же от окна кидаюсь к слабо шевелившемуся оборотню. Тот медленно перекидывается в человека.

– Добей меня, я устал быть охотником… и перевертнем! – просят разбитые губы.

– Ты ещё можешь жить! – я пытаюсь приподнять тяжелое тело.

– Я не хочу, добей и уходи, иначе все взлетит на воздух, – шепчут губы.

С влагой на глазах я достаю четыре последние иглы. Он всё ещё оборотень, но шерсть уходит, втягивается под кожу. Две иглы погружаются в заплывшие глаза, одна входит в сердце. Когда я приставляю последнюю ко лбу, то услышу слова, введшие меня в ступор.

– Спасибо, сын!

Руку уже не остановить…

Лохматое тело изгибается дугой, вырывается из моих рук, прокатывается по обломкам шкафа и застывает. Я же остаюсь сидеть, ошарашенный услышанными словами. Перед смертью вряд ли будут лгать.

Переворачиваю его на спину…

Передо мной лежит отец…

Поседевший, израненный, окровавленный, мертвый…

Как же так?

В голове пустота…

Перестаю осознавать, кто я и где нахожусь. Снова накрывает слабость. Выстрелы за окном стихают. Раздаются далекие крики.

Женщина что-то кричит мне в лицо, сухонькие руки трясут за плечи.

 Колоколом гудит в пустоте: «Спасибо, сын!»

Очень много крови, хотя и больничная палата, но крови очень много. Это неправильно…

Три трупа… Что в моей руке? На вытертый линолеум с глухим стуком падает арбалет.

В разбитое окно я вижу уходящего зверя. Фигура, покрытая черной шерстью, размывается на крышах, крытых рубероидом. В закатных лучах зверь скрывается за раскидистой липой и пропадает из виду.

Как я мог промахнуться?

Пятое задание провалено

Хотите начать сначала?

 Горным обвалом грохочет в пустоте: «Спасибо, сын!»

– Саша, нужно уходить! Да очнись же ты! – слова женщины проникают сквозь вату окружающей реальности.

Режет ухо дикий визг медсестры и следом слышится шлепок тела, ушедшего в бессознательную черноту.

Кровь блестит на стенах, потолке, моих руках… В палату заглядывают любопытные пациенты. Больше криков. Одного пациента тошнит на пороге, по крайней мере он согнулся…

Раскатывается громом в пустоте: «Спасибо, сын!»

Женщина выдергивает из косяка какую-то багровую деталь и захлопывает дверь. Спинка стула втыкается под ручку. Поднимает какую-то тряпку с окровавленного линолеума…

Отец… с четырьмя иглами…

– Очнись! Прыгай в окно! – женщина подталкивает кулачком в спину.

Оскальзываюсь на луже, и в меня упирается насмешливый взгляд мертвых глаз. На обнаженном плече ещё виден обрывок погона, две прапорщицкие звездочки. Локоть скользит по темнеющей алой кляксе.

– Вставай же, увалень!

Торчащие щепки рамы, осколки стекла на подоконнике. Снизу трое мужчин ожидающе смотрят на нас…

Гремит пушечным выстрелом в пустоте: «Спасибо, сын!»

Гулко бухает в дверь, в пятно крови шлепается щепка, в образовавшейся щели дергается лезвие пожарного топора…

Закатные краски окрашивают в кровавый цвет, деревья, кусты, здания. Они брызжут в больничную палату, расплескиваются по лежащим телам…

– Прыгай же! – раскинув руки, я шагаю с четвертого этажа.

Раскалывается небо на куски: «Спасибо, сын!»

Подхватывают сильные руки, носком правой ноги бьюсь о твёрдую землю…

– Ловите! – крепыш с короткой стрижкой хватает какой-то предмет сверху и шипит от боли.

Падает сухонькая женщина, её ловит здоровенный мужик. Я безучастно взираю на происходящее…

– Сейчас будет взрыв, бежим! – взвизгивает женщина.

Парни подхватывают мое тело, я болтаюсь как в детстве – между мамой и папой. Женщина с мужчиной бегут рядом.

– Вон они!!! – раздается дикий рев сверху, и тут же взрывная волна швыряет нас на землю…

В голове кузнечным молотом Гермеса бухают два слова: «Спасибо, сын!»

Ребята подхватывают меня под руки и тащат вперед, сзади раздаются крики ужаса и боли…

Мы мучительно долго бежим по твердому асфальту, пока не подскакиваем к машине, что скрывалась под развесистым дубом. Какие-то вещи падаюсь в багажник.

В машину…

Мотор заводится. За рулем молодой парень в тельняшке…

– В Медвежье! И побыстрее! – рычит грузный мужчина, не отрываясь от зеркала заднего вида.

– Ты как? – спрашивает суховатая женщина.

– Вы кто? – спрашиваю я в ответ.

– Похоже, наш великий герой чокнулся! – говорит крепыш.

– После такого взрыва недолго поймать контузию! – авторитетно заявляет солдат за рулем. – У нас в учебке, когда рядом граната упала, три солдата неделю в себя приходили. А это вы взрыв устроили?

– Нет, что ты, там произошла утечка газа, а мы постреляли от радости, что вот эта милая женщина так быстро поправилась! – произносит грузный мужчина.

Падает волна цунами в пустоту: «Спасибо, сын!»

– Почему он меня сыном назвал? – спрашиваю я у женщины.

– Да потому что это твой отец, и он всегда оказывался рядом в трудную минуту. А я так и не смогла угадать, что это он. Эх, Сашка, как же слабы порой бывают люди! – женщина подпирает ладошкой щеку и отворачивается к окну…

Извергнулся вулкан и в его вое раздалось: «Спасибо, сын!»

Вокруг люди, но в то же время я так одинок. Ощущаю себя маленьким, меньше личинки колорадского жука на бескрайнем картофельном поле, а на меня катятся огромные шары. Сталкиваются с грохотом над головой и плывут дальше, большие, задумчивые. За ними следующие, и нет им конца и края…

Мимо проносятся деревеньки, поля, посадки. Солдат довозит нас до деревни, возле которой на дороге торчит указатель «Медвежье».

Проплывают мимо несколько домов, мы подъезжаем к тому, на коньке которого красуется разноцветный дракон…

Радостно визжит симпатичная девушка, выбежавшая из соседнего дома. Она кидается темноволосому парню на шею. Тот обнимает её, шепчет что-то ласковое…

 Солдат уезжает, оставив нас посреди улицы, я провожаю машину взглядом.

Женщина усаживает меня на лавочку у забора. Грузный мужчина уходит вдоль по улице, а влюбленная парочка отправляется в соседний дом. Кто-то ещё на меня смотрит… Кто-то знакомый и очень близкий… Чей-то навязчивый взгляд я ощущаю кожей…

Дракон? Вряд ли. Кто-то живой…

Не враг…

– Любовь, что же поделаешь? – обращается ко мне крепыш.

– А кто это? – спрашиваю я вместо ответа. – И ты кто такой?

– Всё понял! Не волнуйся, сиди и дыши воздухом! Сейчас вернется Михалыч! – парень отходит к дому с драконом.

Облака на горизонте скрывают солнце, и небо превращается в голландский сыр. Грязными полосками чернеют узкие тучи. С другого края надвигается темнеющий полог ночи, угрожающий раскидать по небосклону серебристые точки далёких звезд…

Пропавший куда-то грузный мужчина подъезжает на сиреневой «девятке».

– Мария, сажай Сашку назад!

– Саша, аккуратнее! Пригни голову. Михалыч, ты уж сильно-то не гони! – женщина садится на переднее сиденье.

Её глаза встревожено смотрят на меня. Я не понимаю этого взгляда – вроде все было нормально. В зеркало заднего вида я вижу озадаченные глаза водителя.

«Спасибо, сын!» – раздаются в голове слова и проходят разрядом тока по телу.

Мы подъезжаем к дому. Я не узнаю местности, кругом всё незнакомое, но где-то в глубине мозга ноет чувство дежа-вю, словно я здесь уже был. В двухстах метрах от нас чернеет большой сгоревший дом, потемневшая церковная маковка с покосившимся крестом лежит возле арматурного забора. Я вылезаю наружу, осматриваюсь по сторонам.

– Саша, к тебе парень приезжал! – зовет меня какая-то рыжеволосая женщина из-за соседнего забора. – Подъехал на «буханке», я ему и сказала, что ты пропал вслед за Марией. Мария?

Глаза женщины округляются, когда она видит мою спутницу. Та вылезает из машины и приветственно кивает в ответ. Возле ног рыжеволосой жмется черно-белый пес, он жалобно скулит, однако не покидает свою хозяйку. Из машины вылезает водитель и проходит вслед за нами, женщина провожает его фигуру испуганным взглядом.

– Здравствуй, Наталья. Чего ты рот открыла, словно привидение увидела? – спрашивает спутница, пока развязывает шнурок на калитке.

– Так ты же вся перебитая была, тебя же на «Скорой»…

– Ну и что, что на «Скорой»? В больнице палата взорвалась, – соседка ахает. – Да, сказали, что какой-то аппарат рванул… Ладно, позже все расскажу. Устали мы с дороги, и Сашка ещё помогал вытаскивать из-под обломков раненных.

Я осматриваю себя – на теле болтается рваная одежда, краснеют пятна засохшей крови… Помогал вытаскивать раненных?

Оттуда я и услышал: «Спасибо, сын»?

Спутница кивает на дом. Мужчина подталкивает меня ко входу. В прихожей меня мотает так, что я едва не влетаю в белоснежный бок русской печи. Хорошо, что крепкая рука поддерживает за шиворот…

– Сейчас, Саша, сейчас, – воркует женщина.

Тело становится ватным и неуклюжим, в висок бьется фраза: «Спасибо, сын!» Холодная вода плещет мне в лицо, жесткая ладонь проходится по лбу, носу, щекам. Вафельное полотенце царапает квадратиками, и на нем остается черно-бурая грязь.

Кровь пополам с пылью.

Вода пополам с грязью.

Волосы слипаются и лезут в глаза. Женщина подводит меня к кровати, и я без лишних указаний падаю на разноцветное одеяло.

«Спасибо, сын!» – последнее, что я слышу перед тем, как очутиться в лесу.

Я уже видел эту поляну и эту землянку…

Ели окружают поляну непроходимой стеной, возле небольшого костра лежит мертвый старик. На морщинистой коже лица играют отблески огня. Судя по торчащему изо лба стержню арбалетной стрелы – он вряд ли имел шансы выжить. Я подхожу ближе – можно не прятаться, волчий вой раздается ещё далеко, успею выдернуть стрелу.

Кто ты? Ответь мне!!! Услышь меня.

Медная игла сама запрыгивает мне в ладонь, когда я слышу шорох. Шорох доносится из землянки. Я нагибаюсь над трупом и выдергиваю арбалетный болт. Движения проходят на автомате, и арбалет взводится за секунду.

Такой же болт был у меня, когда я выстрелил в черного оборотня! И арбалет тот же самый!

Шорох повторяется, краем глаза я замечаю движение и метаю иглу в сторону землянки. Вот же блин, едва не попадаю в ребенка! Игла втыкается в деревянное перекрытие над головой темноволосой, чумазой малышки. Дите, только-только научившееся ползать, вылезает наружу и тянет ко мне пухлые ручки. Обед Волчьего Пастыря? Эта падаль захотела сладенького? Если бы мог, то убил бы его ещё раз.

Грязное личико куксится, ещё чуть-чуть и она заплачет. То, что это она, я понимаю по розовому платьишку, недавно бывшему как у куклы, а теперь перепачканному и в прорехах. Волчий вой приближается, нужно бежать, но как оставить ребенка? Я подхватываю девочку на руки и отбегаю к краю поляны. Арбалет прыгает в перевязь на спине, и в это время я чувствую дикую боль в правой руке, словно кожу сжимают маленькие кусачки.

Ребенок-оборотень? До этого мне попадались только взрослые особи. Что там говорил Иваныч – они становятся оборотнями по праву рождения?

Этот темноволосый ангелок рвет кожу на плече и оскаленным ротиком тянется к моей шее, к артерии. Я от неожиданности роняю «девочку» – она долетает до земли черным чертенком и тут же кидается на мою ногу. Больше похожа на черную лохматую дворняжку. Раздается треск платьица, из моей руки вырывается фонтанчик крови. Перевертень в миниатюре! Я успеваю отбросить её прочь и выхватываю арбалет. Истошно вереща, оборотенок переворачивается в воздухе и на землю падает уже ребенок. В прицеле виден грязный лобик, ясные карие глазки и стекающая с губ кровь.

Моя кровь!

Ребенок начинает хныкать и снова тянет ко мне ручки. Мой палец дрожит на курке, но я не в силах нажать. Перед глазами встает мой Сашка – ведь он примерно такого же возраста! Я опускаю взгляд на рану, она потемнела по краям прокуса – я заражен!

Темноволосая девочка плачет, а я не могу нажать. Я вытаскиваю медное «яблочко» – заветное, то самое, что осталось после смерти Александра, моего напарника. Однако вспоминаю, что тогда Ольга с Сашкой останутся одни, и никто им не поможет.

Я должен жить!

Отец, что же ты наделал?

Ребенок подползает ближе… Я не могу нажать на курок… Эта маленькая тварь пытается меня ещё и гипнотизировать?

Волчий вой раздается совсем рядом – судя по звукам, идет целая стая. Я кидаюсь прочь. Прочь от маленького перевертня, прочь от мертвого Пастыря, прочь от стаи оборотней. Я должен жить: чтобы защитить Ольгу с Сашкой, чтобы доставить тетку домой, а там она сможет позаботиться о семье. Я убью себя позже, когда мои родные будут в безопасности.

Я выныриваю из тяжелого сна…

Письмо

Утро начинается с далёкого петушиного крика. Горлопан встречает раннее солнце отчаянными воплями. Теплое одеяло не хочет выпускать из ласковых объятий, но взрывающийся мозг требует объяснений.

Образы метаются перед глазами, то отец, то перевертни, то берендеи.

Юля, мама, тётя?

Всё смешивается, кружится в бешеной чехарде. Я зажимаю руками гудящую голову, но это не приносит успокоения. Я откидываю лоскутное одеяло прочь, почему-то вспоминается: «Денис Иванович, прикрой срамоту-то!»