Эхстрим, или Сверх ожидаемого. Рассказы 2016—2019

– Здравствуйте, Макаров, – произнес в трубку Рогов.

Тот ответил не сразу. Наконец, поздоровался – настороженно.

– Дело, в общем, такое. В эту субботу я отмечаю день рождения. Прошу вас пожаловать ко мне. В шесть часов. – Адрес он выпалил скороговоркой. Не сдержавшись, добавил с просящими нотками: – Очень надеюсь, что вы придете.

Вторая пауза затянулась надолго.

– Не уверен, что правильно вас понял, – донесся голос Макарова. – Вы имеете в виду – в контору я чтобы пришел? Адрес…

– Нет, ко мне домой, – выдавил Рогов.

– Это… несколько неожиданно… я право не пойму, чем вызвано…

У Рогова разболелась затекшая шея, и он повертел головой.

– Ничем, если честно… То есть я не это хотел сказать… Короче говоря, мы вас ждем. Сможете выбраться?

Макаров еще помолчал.

– Да, конечно, – сказал он осторожно в итоге. – Благодарю за внимание.

– Тогда до встречи.

Отключившись, Рогов вынул огромный носовой платок и промокнул лоб.

«О чем с ним разговаривать? Неужели придется брать назад? Нет, это невозможно. Но тогда получится полное издевательство. Он придет обнадеженный – еще и с подарком, будь он проклят. Может, ввести его в курс? Нельзя».

Рогову стало настолько тошно, что он заскрипел зубами, а в кулаке сломал карандаш.

***

– Странный способ извиняться, – сказала Макарову жена. – Тебе не кажется?

– Как замуж позвал, – мрачно ответил тот.

Макарова раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, он находился в полном и тревожном недоумении. Он знал, что его вытурили за дело, и приглашение Рогова казалось щедрым и незаслуженным авансом. От этого Макарову стало уже нестерпимо стыдно. С другой, он испытывал мстительное торжество. Но ему отчаянно не хотелось идти к Рогову. Если это последний шанс, то нельзя осрамиться еще и на бытовом уровне. Что-нибудь разлить, разбить, брякнуть какую-нибудь глупость, рассказать идиотский анекдот, доказать свою полную неуместность за приличным столом. Фиаско будет даже не социальным – биологическим.

– Что ты ему подаришь? – спросила жена.

Коротышка Макаров смешно всплеснул руками. Борода встопорщилась.

– Он меня выставил на панель, заставил жрать лебеду! А я ему буду дарить?

– Что-то я не заметила лебеды…

– Заметишь, – пообещал Макаров.

– Ну, так будешь один ее есть… Давай отдадим ему вазу. На что нам две? И в одну-то нечего ставить.

Макаров принялся демонстративно рыться в карманах, потом вывернул их. Высыпал мелочь.

– На гвоздичку тебе наберется, – проскрежетал он.

– Оставь себе на венок. Хоть там не напейся, у шефа-то! С работы выгнали – хочешь, чтобы из дома?

Она не уточнила, из чьего.

Макаров понял, что вопреки очевидной нелепости приглашения, визит не обсуждается. Придется идти. Он снял с буфета и повертел в руках вазу. Зачем-то заглянул внутрь. Сковырнул соринку.

– Голову разбить ему этой вазой… Возьму, но этого мало. Нужен коньяк.

***

Дома у Рогова наморщили лоб.

– Кто такой Макаров?

– Не имеет значения, – отрезал Рогов и щелкнул подтяжками. – Мне нужно, чтобы он пришел. Посидит в сторонке, поест и уйдет.

– Мама, папа, – начала перечислять жена. – Петя. Женя. И все. Плюс Макаров бельмом на глазу. Ты же самый говоришь, что это семейный праздник! Мы никого и не зовем со стороны. Кто это?

Рогов швырнул очки на скатерть.

– Так надо, – процедил он. – Чей день рождения? Не беспокойся, на твой мы его не позовем.

Сказав это, он подумал, что, может быть, и поторопился. Как знать. Лицо у Рогова стало пунцовым. Он поджал губы, и жена испугалась.

– Да ради бога, пусть приходит, – сказала она. – Тарелок хватит. Что мне надеть?

– Страусовое боа, – ответил Рогов, лег на диван и уставился в мертвый телеэкран.

***

Замешательство было предсказуемо и возникло, конечно, уже на пороге.

Оба побагровели от стыда при виде друг друга.

– Да-да, заходите, – ровно проговорил Рогов. – Спасибо. Вешалка вон там.

Макаров начал развязывать мешок.

– Что это? – невольно спросил хозяин.

– Сменка, – затравленно хихикнул Макаров. – Со школы еще мешочек. Лет тридцать ему!

– Не надо сменку, вот вам тапочки.

Макаров успел показать штиблеты из искусственного крокодила. Рогов успел их заметить. Макаров затолкал их обратно в мешок.

Рогов глянул по сторонам, не понимая, куда поставить вазу и коньяк. Гость раздевался долго, а стоять и держать их было очень глупо.

– Короче, проходите, – наконец бросил Рогов, поставил все на столик и удалился в гостиную.

Пригладив бороду и застенчиво улыбаясь, Макаров явился обществу. Он прибыл к столу в носках, забыв о тапочках.

По пути к Рогову он в сотый раз прикидывал, как лучше себя вести. Решил держаться с невозмутимым достоинством. Он считал себя униженной и оскорбленной стороной, но выпятить это в торжественный день казалось подлым. Угодничать он тоже не хотел, однако все эти мысли вылетели из головы, как только Рогов ему открыл.

Едва Макаров сел за стол, к нему метнулся сынишка хозяина. Он сунул ему страшного робота с горящими глазами. Механизм закрякал что-то грозное.

– Вот что у меня! – выпалил кроха.

– Молодец! – фальшиво воскликнул Макаров. – Будешь умный, как папа! – добавил он, имея в виду непонятно, кого – сынишку или робота.

Рогов побледнел.

– Кто тебе разрешил разговаривать? – осведомился он, обращаясь тоже непонятно к кому из троих.

– Давайте кушать, – вмешалась теща.

Всем разлили. Нужен был тост, и повисло молчание. Было понятно, что в узком семейном кругу такие церемонии не приняты. Никто не ждал речей от Макарова, но больше высказаться оказалось некому.

– Ну, за вас! – грубо сказал гость, решившись двинуться напролом.

– Спасибо, – бесцветно откликнулся Рогов, аккуратно чокнулся с каждым, выпил и положил себе салат.

Макаров робко взял два огурчика и шпрот.

– Латышские шпроты, – подала голос жена. – Представляете, были – я даже удивилась и взяла две.

– Латвийские, – машинально поправил Рогов. – Две – чего?

– Банки.

– Вот так и говори.

– Мне их масло очень нравится, – заметил Макаров, окунул в банку хлеб и отправил в рот, но не весь, на вилке еще осталось, и он обмакнул его снова.

Рогов молча наполнил рюмки. Салат лежал на его тарелке нетронутый.

– Теперь за родителей! – пригласил Макаров, обретший некоторую уверенность. Он дружелюбно посмотрел на тещу и тестя Рогова.

– Они скончались, – сказал хозяин.

– Соболезную, – смешался Макаров. – В таком случае… вечная память и земля пухом!

Он молящее взглянул на Петю и Женю, статус которых оставался ему неясен. Они не смотрели на него и деловито ели, каждый за троих. Не прекращая жевать, оба взялись за рюмки.

– Предлагаю за мою супругу, – деревянным голосом произнес Рогов.

– С удовольствием! – Макаров вскочил, решив, что за женщину положено выпить стоя.

Все остались сидеть, и он осуществил свое намерение в одиночку.

Вновь воцарилась тишина. Теща встала, вышла и через минуту вернулась с латкой, из которой торчали куриные ноги. Макаров не посмел взять.

– Что же вы ничего не берете? – спросила теща и положила ему крылышко.

Макаров отрывисто кивнул.

– Да! Конечно! Я уж руками – ничего?

– Ничего, – механически согласился Рогов и выпил уже без тоста.

Потом еще. И снова.

Скатерть качнулась, из-под стола сосредоточенно выполз сынишка. Робота он толкал перед собой.

– Бу-бу-бу, – как бы рассеянно озвучил его малыш.

Рогов обратил к Макарову внимательное лицо и сверкнул очками.

– Как поживаете? – осведомился он.

«Вот оно, началось», – подумал тот.

– Да неплохо, – сказал. – Испытываю определенные трудности… но полагаю, что это временно. Бывает, знаете, полоса!

– Бывает, – кивнул хозяин.

– Ну, а у вас в конторе как дела?

– Благополучно. Пришел новый приказ…

– Да-да-да! – Макаров даже отложил вилку.

– Но это так, глупости, – сказал Рогов, берясь за графин. – Мы запускаем новую линию…

– Давайте за детей, – подал голос Петя.

– За меня! За меня! – запел сынок, потрясая роботом.

– Марш отсюда! – Рогов привстал. – Мария Павловна, закройте его!

– Идем отсюда, заинька, идем, – заворковала теща, ловя мальчонка за увертливую руку.

Рогов налил себе не в рюмку, а в фужер. Макаров потерянно озирался по сторонам.

– Вообще-то, – заговорил он в итоге не без отчаянной развязности, – предыдущая линия была мне как-то не того…

Рогов ничего не сказал и осушил фужер. Жена что-то шепнула, но он опять потянулся за графином.

– За детей-то не выпили, – напомнил тесть.

Сынишка где-то завизжал:

– Я хочу к дяде с бородой!

Донеслись глухие шлепки, сменившиеся ревом.

– Мне бы перекурить, – виновато улыбнулся Макаров. – Можно, я на кухне? В форточку?

Он начал вставать.

– Да курите здесь, – разрешил тесть.

Рогов выпил в последний раз и взорвался.

– Вон отсюда, – процедил он. – Вон! – заорал. – Не умеете себя вести – убирайтесь!..

Макаров немедленно снялся с места и побежал в прихожую. Все бросились следом. Рогов бежать не стал – он выпил еще, промокнул губы салфеткой, неторопливо встал и вышел, качаясь.

– Ничтожество! – крикнул он. – Пьянь!

– Ты на себя посмотри, – не выдержала жена.

– Отойди! А вы проваливайте! Это приличный дом!

Макаров одевался быстро и с откровенным облегчением. Он подхватил мешок со сменкой. Все разъяснилось и кончилось, нарыв лопнул, впереди была новая жизнь.

Коньяк и ваза так и стояли на столике. Макаров цапнул.

– Не хер, – мстительно пояснил он, заталкивая бутылку в мешок.

Рогов протиснулся мимо, отомкнул замок и пинком распахнул дверь.

– Вон отсюда сию секунду!..

Макаров вылетел на площадку и поспешил вниз. Дробный топот стал удаляться.

Вскоре Макаров выбежал в ночь.

***

Оперативники собрали оборудование. Сложили штатив, упаковали сонар и усилитель.

– Да, неудачный ракурс, – признал первый.

– Локация правильная, но угол не тот.

– И градиенты.

– Да, и градиенты. Надо же, как не везет.

– Опять же момент конвергенции…

– Короче, ищем другую точку, – вздохнул второй. – Иначе нам изделие не вывести. Времени мало, всего неделя до гостей.

– Найдем, – отмахнулся первый. – Что делаем с этими?

– Стираем, конечно. Оба уроды. Насекомые, прости меня Господи, – шутливо сказал второй и перекрестился.

© февраль-март 2018

Кандагар

Игорю Павловичу не исполнилось и пятидесяти, но он уже был белый, как лунь. Стригся коротко, без малого под ноль, обнажая багровый шрам на левом виске, имевший форму кривого треугольника. Немного прихрамывал, одевался в камуфляж. Он работал в средней школе спального района, вел уроки Родины.

С начала года было разобрано много тем: природные богатства, о которых Игорь Павлович предпочел показать учебные фильмы; основные культурные памятники – тут он воспользовался слайдами; места боевой славы – снова слайды, но подкрепленные чтением отрывков из военно-исторической прозы; животный мир – в этом пункте Игорь Павлович сделал себе и школьникам послабление, он просто сводил их в зоопарк.

– Сегодня мы перейдем к новой теме: жилищно-коммунальное хозяйство, – объявил Игорь Павлович, повернулся к доске и вывел мелом: «ЖКХ». Интерактивная доска до класса еще не дошла.

Никто его не слушал.

– ЖКХ, – сам прочел Игорь Павлович, вновь становясь лицом к аудитории. – Мы начнем с канализации. Между прочим, это касается всех.

– Про говно, – сказали с задней парты.

Не отрываясь от смартфонов, класс рассеянно хохотнул.

– Про фекалии, – терпеливо поправил Игорь Павлович. – И не про них, а про их утилизацию. Вы напрасно смеетесь. Живете, не задумываясь, куда и как все девается. Чьими стараниями. Вам, на всем готовеньком, невдомек, какой это колоссальный и тяжелый труд. Вам кажется, будто так и должно быть, было и будет всегда. Слил и забыл. А это не менее важно, чем растить хлеб.

Бритый налысо шнырь, сидевший за второй партой, надул щеки и выдал непристойный звук.

Игорь Павлович провел ладонью по ежику волос.

– Вообще, отходы это очень важная тема. Вы идете мимо помойки, забрасываете в нее пакет и забываете про него. Что будет дальше, вас не касается. А сами представьте, что случится, если все вдруг застопорится. Помойку не вывезут, канализацию отключат. Вы задохнетесь, сбежите через неделю. Да какое там – через пару дней!

Заиграл рэп. Парень с девицей, обжимавшиеся до этого на галерке, принялись делать резкие телодвижения. Они выпячивали губы, хмурили брови, выбрасывали кулаки.

– Выключите, там! – повысил голос Игорь Павлович.

– А чо? – лениво протянул кто-то сбоку.

– Ничо, – внушительно парировал тот. – Уши промой! И слушай! Итак, канализация. Давайте я схематически нарисую. – Игорь Павлович снова взялся за мел. – Вот хорошо знакомый вам толчок. – Он небрежно нарисовал круг. – А это главный канализационный стояк. – Провел вертикальную линию. – От него, в подвале уже, отходит сборный внутридомовой коллектор.

– Очень увлекательно, – прокомментировали сзади с блатной интонацией.

Игорь Павлович оглянулся. Мел завис в руке.

– Да, очень! – прикрикнул он. – Кто это сказал? Ты? – Он ткнул пальцем в очкарика, набивавшего эсэмэс. – Или ты? – Палец наставился на верзилу, который, не мигая, смотрел на него и жевал. – Вы хоть однажды спускались в подвал своего дома? Видели, что там творится? А люди работают! Шарятся там по колено в ваших естественных отправлениях! Под пение комаров! Но вам на это начхать, вы дернули за цепочку и пошли себе…

– У нас не цепочка, – возразила рыхлая девка, давясь от смеха. – У нас кнопка.

– Цепочек ни у кого уже нет, – подхватил сосед.

– Наверно, у вас одного осталась!

– Горшок-то есть вообще? Или дырка в полу?

– Газеты в мешочке держите? Или на гвоздь нанизываете?

Игорь Павлович пристукнул ладонью по столу.

– Тишина! Слушайте дальше. И записывайте, я ведь потом спрошу!

– Мы лучше снимем.

– И сразу на ютуб. Важно же очень, пусть все посмотрят.

Игорь Павлович нарисовал стену дома и дополнил внизу штрихом.

– Вот это выход подключения к уличной сети. К улице мы еще вернемся, а сейчас поговорим о гидрозатворах. Они расположены в сифонах подключения прибора к сети и не пропускают неприятные запахи. В толчках они предусмотрены самой конструкцией. Теперь давайте нарисуем умывальник, ванну, кухню и стиральную машину…

– У вас что-то на спине!

Игорь Павлович опять оглянулся, скосил глаза и ничего не нашел.

– Вот переползло!

Он повернулся и посмотрел на лацкан пиджака. Там сновала красная точка.

– Сейчас вас сотрут, Игорь Павлович! Терминируют. Вы на мушке.

Лысый шнырь наводил на него лазерную указку. Красная точка скакнула на лоб, затем перепрыгнула на галстук.

Мел выпал из пальцев Игоря Павловича. Тот вдруг всем телом задрожал. Глаза выкатились, пальцы скрючились. Брызгая слюной, он закричал:

– Мы!.. Под Кандагаром! Витьку сняли с брони первой очередью!.. Полчерепа вдребезги! Жрали пыль, пили ссаки!.. Чтобы вы срали! Срали чтобы вы все!… Да! Чтобы срали! Срали!

Игорь Павлович рухнул на пол и забился в конвульсиях. Глаза закатились, изо рта побежала пена.

Кто-то выскочил в коридор:

– Елена Владимировна!..

Прибежала завуч.

– Что вы ему сделали? Он контуженный! У него железка в голове!

– Это не мы!

Кто-то навел телефон.

Елена Владимировна тщетно попыталась разжать Игорю Павловичу зубы. Он уже затихал. Она перекатила его на бок и стала вызывать «скорую».

© август 2016

Грибница предков

Прилетела ворона. Села на ограду.

Пришли кладбищенские коты, они почуяли мясное.

Припорхнул мотылек.

Слепни пели, как высоковольтное электричество.

– Здрасьте, – сказала им всем Капитолина Проновна. Сказала ворчливо, но ласково.

Ворон Воронович нарубил колбасы.

– Иди сюда, кис-кис.

Звать было не обязательно. Коты уже зависли в прыжке.

Ворон Воронович вынул внушительный носовой платок и промокнул лысину. До погоста от автобусной остановки набиралась верста. Жара стояла такая, что пришли уже мокрые. В дрожащем небе мерещился жаворонок, а где-то рокотал невидимый трактор. Зыбкая знойная перспектива предлагала вечный покой.

На могиле разгулялся борщевик. Он вымахал до плеча Ворону Вороновичу. Отступили даже кусты.

Но за тем и приехали: Ворон Воронович сбросил рюкзак, вынул перчатки, лопату, грабельки. Капитолина Проновна повязала косынку. Они сноровисто взялись за дело, и общий кладбищенский паралич нарушился, вскипел локальным пузырем. Резиновые сапоги утвердились в раковинах, из-под подошв полезли черви. Осыпались улитки. Насекомая нечисть зародилась мгновенно, из пустоты – докучливой тучей.

Ворон Воронович сунулся в самую гущу. Борщевик захрустел. Вскоре открылось надгробие: «Мякотка Прон Амурович». Капитолина Проновна не отставала. Она, работая ножом, обнажила других – Увара Амуровича и Прасковью Проновну.

Расправили мусорные мешки.

Затолкали туда сорняки пополам с черноземом, прошлогодние цветы – искусственные, однако увядшие. Ворон Воронович вооружился маленькой пилой и подпилил сирень.

Кто-то попискивал в ветвях.

Ворон Воронович еще орудовал грабельками, а Капитолина Проновна уже расстелила скатерку. Поставила беленькую, разложила огурчики, помидоры, лук. Чеснок. Вынула соль.

Ворон Воронович, отдуваясь, присел на лавочку и начал шинковать колбасное кольцо.

– Кис-кис.

– Кушайте, кушайте, – кудахтнула Капитолина Проновна.

– Они это, – уверенно заявил Ворон Воронович, присматриваясь к котам. – Увар Амурович и кто-то еще.

Ворона каркнула.

– На, Прасковьюшка!

Капитолина Проновна покрошила хлеб.

Ворон Воронович вздохнул облегченно и глубоко. Ему стало очень хорошо в тени густой, сумрачной зелени.

Он наполнил стопарики.

– Земля пухом, – выпил, и Капитолина Проновна тоже.

– А ты кто будешь? – спросил Ворон Воронович у зеленоватого жука, присевшего на помидор.

– Дядюшка это, дядюшка, – моментально определила Капитолина Проновна.

Ворон Воронович опрокинул второй стопарик.

– Ну что ж, пора и за дело!

Он снова взялся за лопату.

– Голову повяжи, напечет. Пекло такое.

Ворон Воронович прикрылся кепочкой камуфляжной раскраски. Штык лопаты вошел целиком и сразу, земля здесь была хорошая. Не прошло и четверти часа, как Ворон Воронович зарылся по пояс. Его движения выглядели привычными, наработанными. Время от времени он прихлопывал изъятую почву лопатой. Даже мошкара прониклась к нему уважением и временно отступила. Трактор урчал. На далеком шоссе шуршало летнее движение.

Ворон Воронович неуклюже выкарабкался из ямы. Капитолина Проновна смотрела на него, не мигая, и жевала лучок.

– Ну, что Капитолина, поебемся? – деловито спросил Ворон Воронович.

Она приставила козырьком ладонь и прищурилась на солнышко.

– Давай, Воронушка. Уж полдень.

Кряхтя, Капитолина Проновна спустилась в яму. Ворон Воронович молодцом спрыгнул следом.

Всеобщее движение замерло. Возможно, что-то и двигалось – даже наверняка, но незримо, с прежними звуками: далекий рокот, шорох, зуй. Почти неслышно шелестела листва. Минут через пять звуков стало чуть больше. Капитолина Проновна вздыхала, и эти вздохи шли как бы из сердцевины земного шара. Ворон Воронович коротко вскрикивал, как направляющий на марше.

Снаружи ничего не было видно. Только слышно, как ворочались в яме.

…В скором времени оба вылезли, вконец разгоряченные, красные, мокрые, с давлением под двести.

– Не докопал. Все бока охуячила.

– Там корни.

– Ты притопнул?

– Сразу, как вытекло. Доставай.

Капитолина Проновна полезла в рюкзак. Вынула и поставила на столик основное, из-за чего и взмок Ворон Воронович: пятилитровую банку с толстым чайным грибом.

– Надо, чтобы цельный скользнул, аккуратно… не как в прошлый раз.

– В прошлом году тоньше был.

– Перестань, нормальный. Сантиметра три.

– Подержи.

Подрагивая коленями, Ворон Воронович принял банку. Коты уж давно удалились, вороны не стало. Капитолина Проновна распустила бантик, сняла бумажку. Подцепила крышку, откупорила.

– Ну, с Богом! Льем!

Чайный гриб выскользнул и шлепнулся на черное, земляное дно ямы. Настой, его питательная среда, всосался немедленно. Стало, как прежде, только еле виднелось что-то бесформенное.

– Устал? – озабоченно спросила Капитолина Проновна. – Давай вместе.

Они взялись за лопату, поочередно. Быстро засыпали, утрамбовали, вернулись за стол. Ворон Воронович налил себе третий стопарь, и Капитолина Проновна не осадила его. Сама себе тоже налила.

Пожевали лук, помидор. Немного колбасы.

– Прошлый год все иначе было, – сказал Федор Воронович. – Сыро, и гриб развалился.

– Он сросся заново небось

– Небось.

– Но нынешний шлепнулся целый.

– То-то же.

– Как думаешь, до Москвы дорастет?

– Дорастет. Уже прошлый дорос. Сколько лет его льем?

– Уж двадцать, слава Богу, – с достоинством припомнила Капитолина Проновна.

Ее облетел шмель. Примерившись, передумал и ушел в молоко.

– До Саратова, значит. Нет, дальше. До Читы!

– До Саратова дотянулся позапрошлогодний. Когда мы ездили с Леонидом Павловичем. Нет?

– Пожалуй, да. Теперь до Москвы! Да куда там. До Архангельска.

– Тебе, Воронуша, хватит.

– Не лезь, блядь. До Варшавы!

Капитолина Проновна перестала лезть и выпила, но не до дна.

– Там еще город есть… До Европы, короче!

– Даст Бог, через пару лет… До Мадрида!

– До Вашингтона!

– До Мехико!

– До Австралии, мать ее!

– До пингвинов! Пизда им!

– До Марса, Капитолина! Дай-то Бог!

© июль 2019

Охота на Маяковского

Через болото шли долго.

Отрывисто и печально вскрикивала невидимая птица, названия которой городской Иннокентий, конечно, не знал и знать не мог. Под сапогами глухо чавкало. Вообще же стояла тишина – звенящая всюду, кроме болота; здесь она была мертвая.

Корней шагал первым, как неприятный вездеход. Широкая, чуть ссутуленная спина размеренно покачивалась. Каждый шаг его выглядел окончательным и будто ставил на чем-то точку. Или он что-то бесповоротно, с солидным чувством давил. Вязаная шапочка срослась с черепом, штаны на заду были черные, мокрые, уже не совсем брезентовые, а сложные, преображенные водами, почвами, выделениями, испарениями. Чуть подпрыгивало ружье.

Высокие бурые травы шуршали почти неслышно.

Рощица уже ощутимо приблизилась, когда Иннокентий остановился передохнуть. Корней же прошел еще сколько-то, прежде чем обернулся.

– Спекся? – шевельнулись узкие губы на глиняном квадратном лице.

Иннокентий лишь сдул упавшую на глаз русую челку. Потом остервенело хлопнул себя по шее, но комар уже снялся и отлетел.

– Маяковский-то вон где еще, – неопределенно показал Корней.

– В роще?

– Нет, дальше. Он ельник любит, где сырость и темнота.

Шмыгнув носом, Иннокентий решительно зашагал вперед. Он спешил поскорее добраться до суши, там можно будет присесть. Корней зашлепал сзади, дыша, как конь. Роща была жиденькая – березки, осинки; она уже облетала. Окруженный свежестью, Иннокентий все же изрядно взопрел.

Птица кричала все дальше.

– А это кто? – спросил он. За разговором время быстрее идет.

– А, – пренебрежительно отмахнулся Корней. – То поэтесса. Их много на болоте. Тоскуют, все кого-то зовут. А перелетных уже и нет. Нам они ни к чему. Маяковского взять – вот это да. Это было бы славно.

– Какой он? – Иннокентий отчаянно отбивался от комаров.

– Матерый, сука. Пригнувшись, шастает, и больше бочком. Глядит искоса, волком, руки болтаются, ноги не гнет.

На пригорке они присели. Иннокентий сдернул рюкзак, вынул бутылку с водой, жадно присосался. Корней смотрел на него насмешливо, но дружески. У деревенских с горожанами и не бывает иначе. Описано не раз. Только кем? Не Маяковским точно.

– Кто тут еще водится? – спросил, напившись, Иннокентий.

– Да все.

– Набоков?

– Это птица Сирин который? Не, перевелся. Его за границей добывают.

– Шостакович? – Иннокентий сказал это наобум. Так, в голову пришло.

– Он же композитор, – удивился Корней. – В наших лесах такие не водятся. Их больше на севере промышляют, поближе к тундре.

Он помолчал.

– Толстой вот бывает, – вспомнил. – В позапрошлом году заломал одного из наших. Тот его поднял рогатиной – да куда там, с рогатиной на Толстого! Тут картечь требуется. Тсс!