Перед будущим

Давно известно, что в человеческой памяти остаются события яркие, но порой совсем локальные, даже микроскопические, а события мирового масштаба, происходящие в это же самое время, зачастую остаются в памяти лишь фоном, смутно напоминая о себе обрывками новостных передач.

Таким ярким и запоминающимся событием для нашей части явилось прибытие Плаксы. Она же Чёрная вдова.

Она прибыла вместе с медиками и впервые появилась в нашей акватории без формы и даже без белого халата. Просто симпатичная брюнетка в ярко-красной губной помаде. Очаровательная улыбка. Ненамного старше нас, но из «другой, высшей лиги». Смотреть на таких женщин простому солдату, пусть даже и почти матросу, бессмысленно. Всё равно что на фотомодель в глянцевом журнале. Так что для нас она была поначалу просто «тётенька-доктор». Пока Егупов с пеной на устах не принёс первую сплетню.

– Я вам точно говорю! Она убила его. Хладнокровно прирезала скальпелем, который прятала в складках белоснежного медицинского халата. Она нарочно и демонстративно расплакалась, типа боится ужасно, как бы случайно, в порыве, припала к плечу террориста и одним движением вскрыла тому яремную вену. И всё!

– Ты, хоть, знаешь, где она находится эта «яремная вена»? – меланхолично спросил Евсеев.

– Я, может, и не знаю, но теракт был остановлен и предотвращён. Но что поражает, так это удивительное спокойное хладнокровие нашей героини!

– Нашей?!

– Не придирайся! Нашей не нашей, но с тех пор её так и зовут – «Плакса».

Мы посмеялись, но истории, однако, на этом не закончились. Я сам слышал, как вновь прибывшие медики(офицеры) в курилке обсуждали новую героиню. Посмеиваясь, один капитан(лор) пояснил другому лейтенанту(урологу), что прозвище «Чёрная Вдова» Тамара Петровна заслужила потому, что у неё бесследно исчез уже третий муж. Уехал и телеграмму не прислал.

Вот и думай после этого что хочешь.

И ещё одна деталь. На дверь кабинета тёти доктора почему-то повесели табличку: «доктор Серебренников». Да ладно бы повесили, всякое случается в рамках дурдома воинской части. Так не сняли потом! Да и это ерунда! Прикол в том, что и подписывалась она в бюллетенях «д-р Серебрен…». Поди разбери, кто подписал – то ли доктор, то ли докторша…

В воинской части ничего не утаишь, тем более внеслужебную связь офицерских чинов. Тамара Петровна, она же «доктор Серебренников», она же «Чёрная вдова», положила глаз на старшего лейтенанта Волошина. Казалось, помада её стала ещё ярче, а улыбка ещё очаровательнее.

А ведь у товарища старшего лейтенанта в Рельсовом была невеста.

Почему я так много знаю? Дело в том, что у нас в части была библиотека. Во времена перестройки туда поступали в полном комплекте сплошным потоком все толстые журналы. Пока не разорились в девяностые. В виду упадка культуры и зародившегося отсутствия интереса к шедеврам мировой литературы, военные их не воровали, а я наслаждался прекрасной прозой, недоступной до этого советскому человеку из-за цензуры, а после – несоветскому человеку из-за рынка.

Когда молодым неопытным и обритым наголо человеком поступаешь на срочную военную службу, у тебя одно занятие – выжить. Но, поверьте мне, даже борьба за жизнь, даже суровая борьба за жизнь, в конце концов становится рутиной и… у тебя появляется свободное время. Можешь спать, можешь в карты играть, можешь просто «чушать». А можешь – читать.

Мозг свободен, торопиться некуда. И я дошёл до того, что прочёл Камю и Сартра. Я прочитал «Золотой храм» Юкио Мисимы и всего Набокова, кроме «Лолиты». Я уходил после обеда в библиотеку и в тишине читал. Народу не было. Не считая пары таких же придурков. И это на всю часть.

И вот сижу я в тишине, за стеллажами, и слышу тихий шёпот. Несмотря на невнятность и отдаленность, я легко распознал голоса Волошина и Тамары.

– Послушайте, полковник…

– Я старший лейтенант.

– Вот никогда полковником и не станете! При таких-то результатах.

– Что я могу поделать, Родина нас позабыла, ресурсы не выделяет, личный состав не мотивирован…

– Вот именно! Родина выделила вам самый главный ресурс – людей. А мотивировать их, конечно, надо, это вы правильно заметили.

– И как же по Вашему их мотивировать? Идеологии нет, военной угрозы нет, денег тоже нет, да и не помогают деньги делать открытия. Только Бог. Или угроза физического уничтожения.

– А мы что-нибудь придумаем…

На этом самом интересном месте дремавшая библиотекарша Вероника Макаровна, бабушка старший прапорщик, громко всхрапнула и спугнула «влюблённых». И они скромно и бесшумно убежали.

Вот так дела. А мы-то думали… Набокова после этого читать было невыносимо. С кем бы поделиться? Я подумал об Евсееве. Так же никем незамеченный и скромный я ускользнул из библиотеки и отправился в сторону нашей «шкеры» в электроцехе.

Егупова и Евсеева связывала почти классовая неприязнь сельского мамбета караульного взвода из маленького степного посёлка и успешного контрактника научной роты из мегаполиса.

Незадолго до службы Евсеев, делая курсовую работу в своём универе, изобрёл что-то такое, что сразу засекретили, а его самого немедленно призвали на «научную» работу в войсковую шарашку и засунули в нашу прекрасную дыру, то есть в специализированный «ящик» у чёрта на рогах.

Ты должен выполнять мои приказы, попытался опереться на устав Егупов, я – младший сержант, ты – рядовой. На что, поправляя очки, Евсеев ему заметил, что подчиняется только своему «научному руководителю» старшему лейтенанту Волошину, что прямо указано в контракте. Тогда Егупов попытался включить «деда»: я – черпак, а ты – дух, улетел гальюн драить. На что Евсеев, складывая очки в карман, спокойно пояснил, что он занимается кикбоксингом, о чём честно предупреждает; однако, если товарищ младший сержант хочет проверить, то, пожалуйста, пусть не обижается на удары ногой по животу.

Так и началась эта суровая мужская дружба.

Опасаясь физического контакта, Егупов перевёл поединок, так сказать, в интеллектуальное поле, а именно, стал доставать Евсеева остроумными подколками.

– А правда, что у вас (в большом городе) гомосеки прямо по улицам ходят?

– Ходят.

– А ты откуда знаешь? Сам пробовал, да?

И Эразм заливался весёлым и довольным смехом.

Впрочем, с некоторых пор Евсеев стал готовится к этим баталиям и даже перешёл в наступление.

– Выдержка из личного дела младшего сержанта Егупова Е.Р. Наибольший интерес для страждущей публики представляет благодарственное письмо из ЗАГСа. Читаю.

«Уважаемое командование н-ской части! Настоящим сообщаем, что гражданин Егупов хорошо знаком сотрудникам нашего учреждения. И вот по какой причине.

Едва получив соответствующее право, гражданин Егупов обратился в наш ЗАГС с заявлением на смену имени. Сначала он зарегистрировался как «Июль Жаркович», потом сменил имя на «Декабрь Морозович». Потом на «Михайло Ломоносович», мотивируя это тем, что хочет таким образом привлечь к себе тягу к научным знаниям. Незадолго до призыва в вооруженные силы он в очередной раз переименовался, теперь в «Эразма Роттердамовича», объяснив, что осознал себя в контексте гуманистических тенденций планетарного масштаба.

Выражаем благодарность нашему военкомату и лично товарищу военкому полковнику Решительному А.А. за своевременный призыв вышеуказанного гражданина.

Надеемся, что служба на благо Отчизны повлияет на него в лучшую сторону.

Заранее благодарны, сотрудники ЗАГС и лично заведующая Счастливцева М.М.»

Сделав значительную паузу, Евсеев под хохот собравшихся добавил:

– Лучше бы, конечно, сразу было перейти к финальному, очень красивому и мирному имени. Например, «Дерево Баобабович»…

Служба, даже в «научной роте» зачастую скучна и однообразна. Это потом отслужившие вспоминают забавные эпизоды, а серая-серая рутина словно бы исчезает, забывается.

Не надо, кстати, думать, что Евсеев не имел своих дурацких привычек-слабостей. Однажды, глядя, как он кладёт в кружку десятый кусочек сахара (полагалось на завтрак пять, но наш сосед по столику пропустил трапезу), я его спросил:

– Дима, вот ты же учёный человек, тебя с третьего курса призвали, я полагаю, ты прекрасно помнишь, что такое «точка насыщения» в растворе. Не растворяется же сахар больше, зачем ты ещё его в кружку-то кидаешь!?

На что Евсеев, как настоящий «научный солдат», ответил лаконично и чётко:

– Чтоб сладко было!

Я помню, как у Егупова возник замысел того самого поступка. Мы пили чай в караулке на КПП, где я дневалил, а Егупов стоял вахту «начальником шлагбаума». Была ранняя ночь, сразу после отбоя к нам зашёл с обходом дежурный по части вместе с помощником. «Помощником на побегушках» стоял, как Вы уже догадались, Евсеев, а командовал военврач майор- «пиджак», балагур и вообще приятный человек. Недолго думая, они расположились у нас пить чай с конфетами.

Уже в процессе первой кружки Евсеев бодро заговорил с майором, видимо продолжая предыдущий разговор, даже скорее спор.

– Та-ащ командир, я вам так скажу…

(Надо пояснить, что слово «та-ащ», по звучанию напоминающее крик голодной чайки, в нашей части означает сокращённо «товарищ» и употребляется всеми и повсеместно.)

– Я вам так скажу: допустим, ядерный конфликт уже произошёл. И по полной программе. Нет уже никого! Ни правительств основных стран, ни их генеральных штабов. Всё. Обгемахн полный. Три четверти населения планеты нет. А эта подводная лодка есть. Не попали по ней. И ракет на ней атомных до хрена. И цель у них, скажем, Новосибирск. Или Рельсовый. И приказ есть – долбануть. А города эти защищаться уже не могут, система ПВО ликвидирована, не работает. А там, в этих городах, простые граждане, женщины, дети. Вот должен командир этой подлодки выполнить приказ или нет? В этом случае?

Майор-«пиджак» с благожелательной улыбкой прихлебывал наш чаёк с мятой и после небольшой паузы заметил:

– Я так полагаю, выбор городов не случаен и подразумевает, что я скажу «не должен», ведь нам жалко себя, а ты тогда скажешь про командира какого-нибудь нашего атомного бронепоезда, у которого в приказе значится Лос-Анджелес и Хьюстон? Поэтому я всё равно скажу, что должен. Я настаиваю, что приказ должен выполнятся, даже если кажется, что он уже потерял смысл. В этом суть армии, в этом суть идеи защиты своей Родины.

– Ладно, я молчу про совесть, но это же просто нецелесообразно! Людей остаётся так мало после такого конфликта, что уже неважно кто победил, важно просто выжить, а для этого – сплотиться. Начать жалеть друг друга, в конце концов.

– По поводу целесообразности. Один отдельно взятый командир атомного расчёта может не знать и не понимать всей картины. Может, как раз его залп предотвратит ещё большие разрушения и ущерб.

– Но он знает, что там беззащитные люди, братья его уже новые по выживанию. Дети! Он же не просто их убьёт, он будущее убьёт. Будущее человечества!

Майор помолчал, звонко потягивая из эмалированной кружки с зайчиком. Было видно, что ему тоже не хочется «убивать будущее человечества», но долг старшего по званию велит настаивать на незыблемости института приказа, хотя бы в воспитательных целях. Он вздохнул.

– В конце концов не наше это дело и будем надеяться, что до этого никогда не дойдёт.

И пошутил:

– И вообще, принято политическое решение, что ядерной войны не будет.

Евсеев с видом победителя хмыкнул.

Егупов, зашедший «на секундочку погреться» и давно бросивший подведомственный шлагбаум на произвол судьбы, слушал умную беседу раскрыв рот. Я не шучу.

Причём по выражению его лица было видно, что поначалу будучи целиком и полностью на стороне майора, (как старшего по званию), к концу разговора он склонился на пацифистскую сторону Евсеева.

Как потом стало понятно, разговор этот не прошёл даром не только для присутствующих, но и для мира в целом.

Егупов, несмотря на своё многообещающее текущее имя, был не любопытен. Его совершенно не интересовало чем занимаются «ботаники» за четвёртым периметром. Я же от скуки вознамерился сунуть свой нос куда не следовало.

Сознаюсь честно, мной двигали не только мотивы научной любознательности. У меня были основания полагать, что за этим периметром можно поживиться. Боже упаси, меня не интересовали военные или научные тайны! Меня интересовали бытовые материальные ценности типа хозтоваров. Что-то, что можно продать в городке.

Занятия коммерцией на жаргоне нашей части именовались словосочетанием «крутить мафию».

Вот и я хотел «закрутить» небольшую выгодную мафию, но нужен был напарник – стоять на шухере.

Разумеется, на серьёзное «дело» я не нацеливался. Просто я заприметил списанные защитные костюмы, которые уже некоторое время совершенно бессмысленно лежали кучкой около вещевого склада и ждали своей участи в рамках утилизации.

У меня имелась своя идея «утилизации»: аккуратно «одолжить» костюмчики и продать их местным рыбакам, которые очень ценили качественную резину отечественных ОЗК. (Деньги, кстати, немедленно обменять на пиво и рыбу.)

План мой был прост и гениален. Среди бела дня мы проходим через КПП с тележкой, полной больших пустых картонных коробок. На вопрос куда, отвечаем, нас послали. Доходим до склада, наполняем коробки, на обратном пути, если спросят, объясняем, что послали не туда, если попросят открыть коробки, то объясним, что выполнили свою миссию и забрали мусор. Если начнётся настоящее разбирательство, прикинемся дурачками.

Всё шло идеально. Через КПП мы прошли бодро и беспрепятственно. Начали складывать костюмчики в коробочки, как услышали голос:

– Это чегой-то вы тут затеяли!?

В холодном поту обернулись. Оказался Евсеев. Он зашёл на помойку сжечь мелко накрошенные на утилизаторе полоски бумаги бывших секретных документов.

– Мы… это…

– Навестить меня пришли? – насмешливо закончил за меня фразу Евсеев.

– Ага.

– Ладно, флибустьеры! Сейчас быстренько выполню свой текущий воинский долг и пойдём ко мне выпьем кофе.

Кофе! Настоящий растворимый кофе, а не цикориевый «кофан», которым нас потчевали на камбузе.

– Да ты ангел, Дима!

Благодаря выходному дню в лаборатории, где трудился(служил) Евсеев, царила тишина. Егупов во все глаза рассматривал загадочные приборы и оборудование. Вопросов, однако, не задавал, стесняясь обнаружить своё угрюмое невежество.

Евсеев прибывал в благодушном настроении. И сразу выяснилось почему.

– Сегодня я закончил труд всей моей жизни. Почти закончил. Точнее, преодолел главную проблему, мешающую правильной работе моего устройства.

Видно было, что он очень доволен собой и его буквально распирает от желания рассказать об этом, даже таким недалёким бакланам как мы с Егуповым.

– Не буду долго и нудно объяснять вам принцип устройства (вы все равно не поймёте, скудоумные), но скажу главное: при его помощи можно значительно, очень значительно замедлить время протекания любого хаотичного процесса. Любого!

– Например? – вежливо поддакнул я, наслаждаясь вкусом «нескафе-голд» с тремя кусочками сахара.

– Например, взрыва.

– И даже атомного? – ахнул потрясённый Егупов.

– И даже атомного, дорогой Эразм Роттердамович! – самодовольно подтвердил Евсеев.

Потом почесал в затылке и со скромным пафосом добавил:

– Я назову его «Прерыватель Евсеева».

Внутри человеческой головы зачастую кипит работа, не видимая окружающим. И прорывается порой в самое неожиданное время.

– Вставай. Пойдём.

Егупов разбудил меня в три часа ночи. Спросонок я сначала подумал, что объявили учебную тревогу, потом подумал, что надо заступать в караул, потом, что зовут на разборки «дедушки» с узла связи. Потом проснулся окончательно и сквозь мрак разглядел безумное сияние глаз моего товарища.

– Ты дебил, Эразмик? – ласково спросил я, – С тобой случился маразмик?

– Вставай-пойдём! – как сомнамбула повторил Егупов и потянул меня одеваться.

Странно послушный, я оделся и вышел вслед за Эразмом в ночь. Также на автомате я поплёлся за ним и приплёлся в самый неожиданный уголок нашей части. Здесь, в максимальном отдалении от строений, вдоль высокого забора с колючкой проходили железнодорожные пути. По которым никто и никогда не ездил. Однако чистили мы их регулярно, что вызывало законное негодование личного состава этой бессмысленной и бесполезной работой.

Вот, сказал Егупов. Чего, вот, раздраженно ответил я. Смотри, снова сказал Эразм.

И вдруг в проеме забора, в воротах, которые я привык видеть закрытыми, показался ослепительный луч света. Луч света гигантского фонаря, который стремительно двигался в нашу сторону. Раздался мощный гул и ритмичный грохот.

На загадочный железнодорожный путь прибывал поезд. Абсолютно чёрный и едва различимый во мраке, кроме единственного горящего глаза.

Медленно и плавно он прошелестел мимо нас, обдав запахом машинного масла и креозота. Всего несколько вагонов, но странных, странных.

Вот, снова сказал Егупов, это он. Кто он, тупо спросил я. Поезд, атомный поезд, ответил мой друг. Это как атомный крейсер, только на колёсах. Ракет на нём, наверное, не меньше чем на той американской подлодке.

Я сразу поверил ему. Всё сходилось, и никчёмный, но транзитный железнодорожный путь, который мы исправно поддерживали в рабочем состоянии, и сам тяжёлый контур бронепоезда, летящий сквозь мрак.

Он снова здесь проедет недели через три, неожиданно добавил Егупов. С чего ты взял, спросил я. Егупов пожал плечами и спокойно уточнил: до Владивостока доедет и обратно, плюс регламентные работы и пересменка. Он назад поедет обязательно, чтоб кружить по другим краям нашей Родины, убежденно уточнил Эразм.

После ночной вылазки Эразм стал ходить задумчивый и сосредоточенный. На мои весёлые подколки не реагировал. Зато зачистил к Евсееву. С удивлением я увидел, что Эразм стал буквально заискивать перед научным солдатом.

Прошло три недели, а потом и три месяца, а таинственный поезд всё не появлялся.

Егупов ходил практически в оруженосцах у Евсеева, чем вызывал остроумные насмешки товарищей, которые не воспринимал совершенно.

А я, я, ведь, изучил уже Эразма, поневоле изучишь человека, если служишь с ним бок о бок. Я, ведь, догадывался, чуял, что не просто так он набивается к научному Диме в друзья. Затаил чего-то.

Каким образом он узнал про очередное прибытие атомного бронепоезда я точно не знаю, но подозреваю, что через Евсеева же. Или аккуратно и целенаправленно подслушивал начальство. Не важно.

Важно то, что очередной ночью, теперь уже осенней и холодной, он опять был на путях и не один. Точнее, один, но с багажом. Сердце кольнуло меня той ночью и я вышел из казармы, благо не спал (стоял дежурным по роте).

Я увидел, как массивная туша со скрежетом и визгом затормозила и остановилась: не сразу открылись ворота, что ли. Мне даже послышались некие недовольные возгласы на ненормативном лексиконе. Потом поезд тихо свистнул и, плавно набирая скорость, заскользил в неведомую даль.

Через полчаса пришёл Егупов. Был он возбуждён и радостен, хотя и сотрясался крупной дрожью. Попросил закурить, хотя никогда не курил до этого. Спросил меня, пробовал ли я когда-нибудь шампанское вино, он бы сейчас выпил бокальчик. На моё замечание, что он дурак, покровительственно похлопал меня по плечу.

Евсеев, разумеется, Егупова сдал. А что ещё ему оставалось делать? До трибунала дело, впрочем, не дошло. Никто не хотел выносить сор из избы. Да и что было инкриминировать Егупову? Прибор, который даже не стоял на учёте? Даже не был заявлен, как некое устройство или механизм? То есть кражу нескольких килограммов железа и разноцветных проводков?

Следствие вёл старший лейтенант Волошин. Я присутствовал на очной ставке и вёл протокол, так как машинистка особого отдела заболела.

Говорил в основном Евсеев.

– Эразм, я понимаю, что ты дурак, но не до такой же степени! Ты меня три месяца слушал. Три месяца! А так ничего и не понял.

Сказать, что Дима был убит горем, значит ничего не сказать.

– Мало того, что ты украл опытный образец, и намотал себе на настоящий трибунал, так его ещё и применил неадекватно. Ты думаешь, что в некий момент прерыватель остановит ядерную реакцию? Так он не остановит, он замедлит! А на какой срок никто не знает. Ни я, ни научные руководители. Это ещё даже в теории непонятно. Не открыто!

Слёзы текли по щекам Евсеева.

Эразм молчал.

Молчал и старший лейтенант Волошин. Лишь мрачнел. Чем больше говорил Евсеев, тем больше мрачнел Волошин. Клянусь, я увидел, как по его умному красивому молодому лицу пролегли глубокие морщины. А звёздочки на погонах словно увеличились в размерах и перед нами предстал старый и усталый полковник.

До трибунала дело не дошло, как я и говорил, но наказание особист придумал моим друзьям исключительное.

Короче, сказал «полковник» Волошин. Никто не знает как, говорите? И когда, тоже никто не знает? А вот мы вместе возьмём и посмотрим. Подождём, сколько надо или сколько получится и посмотрим. То есть, до этого самого момента вы тут и останетесь служить. Чтобы узнать, чем ваше дело закончится.

Как так, хором вскричали мои друзья, нам же через год «на дембель».

Нет, вежливо ответил Волошин, теперь не через год. Вы тут остаётесь. Командование имеет право вас задержать. Читали, что написано в контракте? Крупным шрифтом? В случае войны, чрезвычайных обстоятельств или обстановки, приравненной к боевой. А мы сейчас как раз в такой обстановке. А когда она закончится непонятно. Так что служите пока.

Несмотря на режим строгой секретности слухи о необычайном происшествии просочились в городок. И обросли по дороге чудовищными подробностями.

Говорили, что украли атомную бомбу, распилили её на мелкие кусочки и вынесли в карманах брюк за территорию, чтобы потом склеить в надёжном месте и угрожать людям доброй воли.

Говорили, что учёные за последним периметром нашли новую и загадочную элементарную частицу, которая пронизывает всё и вся и, элементарно, теперь наступают последние дни.

Говорили… да мало ли что говорили.

Так и остались мои друзья служить в Рельсовом. Евсеев по слухам сделал карьеру, отучившись заочно и сдав экзамены на офицерский чин. А Егупов так и остался «сервантом».

Мне же, несмотря на подписку и допуск «Один «А», удалось спокойно уволится и уехать на гражданку.

Жизнь простиралась передо мной бескрайней прекрасной солнечной долиной, по которой проложены ровные блестящие и прямые рельсы, по которым я чётко и в назначенный срок приеду в своё светлое будущее, которое сам себе придумал и распланировал.

Бесспорно, все вы знаете, что так не бывает. Вот и со мной, конечно, такого спланированного счастья не случилось. Жизнь человека скорее похоже на болото и на городок Рельсовый, чем на весёлое и яркое путешествие по сверкающим рельсам.

Когда служил, я был уверен, что дни, проведённые в армии, забуду, как странный сон, однако же память упрямая штука.

До сих пор, спустя многие годы, я иногда вижу во сне неотвратимый атомный бронепоезд, который стремительно пролетает во мраке и исчезает в ночи. Я просыпаюсь в липком поту и ещё какое-то время, спросонок, вижу, как младший сержант Егупов стоит на допросе довольный и напыщенный, как пингвин, и на вопрос «зачем ты это сделал», кротко отвечает:

– Я спас человечество.

ВАСИЛИСА-ПУТЕШЕСТВЕННИЦА

Никогда не хотела Вася работать «на дядю». Сама мысль, что кто-то будет решать, в котором часу тебе приходить на работу, а в каком уходить, была ей отвратительна.

Но жить-то на что-то надо. Наследства не предвиделось, воровать Василиса не любила, да и не умела. Да и боялась. Оставалось одно. Частный бизнес. Предпринимательство. Василиса неоднократно и уверенно начинала «своё дело» и также неоднократно разорялась. Но уверенности не теряла. Ведь, опыт – сын ошибок трудных. А гений – парадоксов друг.

Это в политике – кто с большинством, тот и на коне. А в бизнесе – наоборот. Чем парадоксальнее твоя идея, тем больше шансов на успех.

Находясь в эйфории начала очередного «проекта», Вася будто на крыльях взлетала.

И поначалу всё вроде складывалось успешно.

Беда пришла откуда не ждали. Тщательно продуманный и выверенный план по многоразовому использованию одноразовой посуды рухнул от первого же столкновения с экономической реальностью. Или с реальной экономикой. Издержки оказались слишком велики. Глупые женщины, трудящиеся на низкооплачиваемых должностях в кафе и столовых, в массовом порядке отказывались собирать и перемывать использованные пластиковые и картонные тарелочки и стаканчики.

Такое впечатление, что людям деньги больше не нужны!

А ведь Василиса успела уже взять солидный кредит «на раскрутку» в крупной микрофинансовой организации. Потратила, естественно, на себя. Полагаясь на будущие прибыли.