Узоры над Бездной: Десятиклассники Вечности

Мирон прижался спиной к холодной стойке стеллажа, пытаясь переварить прочитанное. Он смотрел на молодое лицо на фотографии и на подпись и не видел в этом деле злого умысла, видел амбиции. Жажду знаний. Ошибку молодого агента, которая многим дорого обошлась.

В этот момент взгляд упал на полку чуть ниже. На одну из папок, которая стояла немного криво, будто её недавно наспех вставляли. На корешке было написано: «Смородинов А. И. Личное дело. Приложение к делу 014/98».

Папка была тоньше. В ней было всего несколько листов. Выписки из медицинского журнала о состоянии Смородинова после инцидента. Акт о списании. И… письмо. Написанное от руки, кривым, дрожащим почерком, явно уже после того, как его признали «утратившим ресурс».

«Лидочка, – начиналось письмо. – Если ты это читаешь, значит, я или мёртв, или окончательно спятил. Прости за всё. Но я был прав. «Осколок» – не просто артефакт. Это дверца. И кто-то по ту сторону пытается её открыть. Тот, кто себя называет Чернологом. Он уже здесь. Он в сети. Он обещает порядок. Вечный, но мёртвый порядок. Говорит, что хочет спасти нас от нас же самих. Не верь. Он лжёт. Ищи «Протокол «Весна». КАС начинал его здесь, в девяностых. Я спрятал копию. Найди её. Останови их. Пока не стало поздно. Твой старый дурак, Александр».

Мирон стоял, сжимая в руках листок с признанием человека, которого все считали сумасшедшим. Он нашёл правду. Горькую, неудобную и опасную. Завибрировал телефон. Сообщение от Вари.

Варварель:Астахов, ты где? С тобой всё в порядке? Наш надзиратель звонила. Нервничает. Спрашивала о тебе. Говорит, что-то про сигнализацию в архиве.

Холодный пот выступил на загривке. Сигнализация. Он подозревал, что его несанкционированный доступ к делу Смородинова не останется незамеченным всевидящими системами. Мирон судорожно сунул письмо в карман, кое-как вернул папки на место и, стараясь не бежать, оперативно двинулся к выходу. У него было доказательство. Доказательство того, что Лидия Петровна что-то скрывает. И доказательство того, что Смородинов был прав.

Теперь вопрос был только в одном – успеет ли он этим доказательством воспользоваться, или тётя Лидия уже вызвала «бригаду», чтобы аккуратно и без лишнего шума списать в утиль ещё один «ресурс».

***

Ледяная волна паники окатила с головой. Сигнализация. Его поймали. Мысленно он уже видел себя в сером казённом помещении без окон, где стерильные люди в халатах КАС вежливо и необратимо стирают его личность, превращая в пустую оболочку с грифом «Утраченный ресурс».

Инстинкт, отточенный веками, сработал быстрее мысли. Он рванулся к выходу, но тяжёлая противопожарная дверь архива уже с тихим щелчком заблокировалась, и красный индикатор над ней замер мёртвым глазом. Стандартный протокол изоляции. Лидия Петровна действовала быстро.

«Запасной выход,– пронеслось в голове. – Всегда имей план к отступлению».Это правило он усвоил ещё в 1812-м, покидая горящую Москву не с бегущей толпой, а через полузаброшенный подземный ход под Кремлём.

Взгляд метнулся по залу, цепляясь за детали. Вентиляционные решётки? Слишком узко. Камеры наблюдения? Мигают красным – за ним точно следят. Пальцы сжали в кармане листок с письмом Смородинова. Он не мог позволить этому попасть в руки КАС. И тогда вспомнил. Не план здания, а его ощущение. Архив КАС располагался на месте старого, дореволюционного особняка, перестроенного до неузнаваемости. Но кое-какие вещи не менялись веками. Например, пути прокладки коммуникаций. И пути отступления для обитателей.

Он ринулся вглубь архива, в самую старую его часть, где папки пахли не озоном, а нафталином и временем. Мимо полок с делами о полтергейстах при НЭПе и протоколами допросов домовых в блокадном Ленинграде. Его «зрение» отчаянно пыталось пробиться сквозь толстый слой бумажной Нави, ища слабину, разрыв, аномалию. И нашло. В углу, заваленный папками с грифом «Архив устаревшей символики. Хранение до востребования», стоял старый дубовый шкаф. Но для Мирона тот был окружён слабым, золотистым свечением – следом давно забытого служебного глифа «забвение», призванного отводить глаза. За которым должна быть дверь.

С грохотом отодвинув тяжёлую мебель, он обнаружил то, что искал – потёртую дверь, обитую жестью, с ручкой в виде скобы. Чёрный ход. Для курьеров, уборщиков и тех, кому нужно было исчезнуть незаметно.

Дверь, конечно, была заперта. Современный электронный замок с голубой подсветкой цинично взирал на него с деревянной поверхности XIX века.

«Юный креативщик,– с горькой усмешкой подумал Мирон, – Сейчас был бы как нельзя кстати».

Но Егора рядом не было. Было только шильце в кармане, холодное и молчаливое. И тут его осенило. Он приложил кончик шильца не к замку, а к старой древесине. Он искал не механическую слабину, а память места. Мирон послал тончайший импульс – просьбу, напоминание о том, каково это – быть открытым.

Дерево, пропитанное годами, отозвалось слабым эхом. Возникла вспышка – молодая горничная, тайком убегающая на свидание; почтальон, проносящий секретную депешу… Дверь вздохнула и с тихим щелчком отскочил ригель старого механического замка, игнорируя электронику. Современные системы часто ставили поверх старых, забывая, что у всего есть основа.

Он рванул на себя скобу и выскользнул в узкий, тёмный коридорчик, пахнущий фекалиями мышей и сыростью. Дверь захлопнулась за его спиной. Он был на свободе. Вернее, в другом, более тёмном лабиринте.

Пока пробирался по запутанным служебным ходам, телефон завибрировал снова. Сообщение от Егора.

Ворон:Чувак, ты чего вытворяешь? У кураторши словно пик ПМСа! Она в ярости, что-то кричит про «нарушение протокола» и «несанкционированный доступ». Ты та жив?

Мирон не стал отвечать.

***

Тем временем Варя, сидя в комнате своего очередного пристанища, чувствовала нарастающую тревогу. Её новый, «защищённый» планшет с кастомной прошивкой мониторил эфир на предмет аномалий. И тревога из-за Мирона была для неё как раз такой аномалией. Чёткой и острой.

Девушка закрыла глаза, положила руки на холодный корпус маршрутизатора, который использовала как домашний хаб. Не через код. Через ощущение. Она искала «цифровой след», тот уникальный рисунок, что оставляла душа Мирона в сети. Старая, спокойная, но, в данный момент, искрящаяся паникой.

Почувствовала. Смутно, как сквозь толщу воды. Страх. Бегство. И… запах старого дерева и пыли.

– Придурок, – прошептала она. – Куда же ты свой нос засунул в этот раз?

Она не могла выйти на его точное местоположение. Но могла сделать кое-что другое. Создать помеху. Отвлечь внимание.

Пальцы взметнулись над клавиатурой. QR-тату на ладони вспыхнуло, проецируя интерфейс «Банки» прямо в воздух. Девушка выдернула оттуда пучок хаотичных, шумовых символов – цифровой мусор, накопленный за годы, и запустила их прямиком в служебные каналы КАС в районе архива.

На несколько драгоценных минут все датчики движения, тепловые сенсоры и системы наблюдения вокруг архива должны были увидеть сотни призраков, фантомные всплески и ложные цели. Небольшая диверсия, но достаточная, чтобы он слинял.

***

Мирон тем временем выбрался на улицу через запасной выход, выходивший в глухой переулок. Прислонился к холодной кирпичной стене, пытаясь отдышаться. Письмо Смородинова было при нём. И он на свободе.

Тут из тени отделилась фигура. Высокая, прямая, в строгом пальто. Лидия Петровна. Она стояла, заложив руки за спину, и смотрела на парня без единой эмоции на лице. В глазах не было гнева. Была лишь усталая, леденящая душу пустота.

– Ну что, Астахов, – произнесла она тихо. Голос её был ровным, безразличным, словно она констатировала погоду. – Нашёл в архиве что-то интересное для своего «исследования о землеустройстве»?

Мирон замер. Он был загнан в тупик. Бежать некуда. Врать – бесполезно.

– Я нашёл правду, – хрипло сказал он, не опуская глаз. – О вас. О Смородинове. О том, что вы сделали.

Она медленно кивнула, словно ожидала этого.

– Правду? – женщина рассмеялась, но в этом смехе не было ничего весёлого. – Ты нашёл пыль и чьи-то больные фантазии, мальчик мой. Ты нашёл конец своей очень долгой и довольно бестолковой карьеры штопальщика.

Она сделала шаг вперёд.

– Дай-ка сюда то, что ты выкрал. И может быть, я подумаю о том, чтобы отправить тебя не на полную «консервацию», а в длительную командировку куда-нибудь в глухую провинцию. С новыми документами. И с вычищенной напрочь памятью.

Её рука с протянутыми пальцами в кожаной перчатке казалась ему дулом пистолета. С крыши посыпалась черепица. С громким, недовольным карканьем на землю приземлился Фра. Он грузно шлёпнулся между ними, взъерошив перья, и уставился на Лидию Петровну своим чёрным, бездонным взглядом.

– Кар-р-р! – прохрипел он. – Вина… да. Но не его… Кар!

Лидия Петровна, впервые за весь вечер, выглядела искренне удивлённой. Она смерила ворона взглядом.

– И ты здесь, старая птица? Прилетел за своим протеже?

– Память… водица… всё смоет… – выдохнул Фра, явно исчерпав лимит. – Иглу… острее…

Мирон воспользовался замешательством. Он не стал бежать. Он сделал шаг навстречу.

– Смородинов не сумасшедший, – тихо сказал Мирон. – И вы знаете, что он прав. Про «Протокол «Весна». Про то, что Чернолог начался именно здесь. Вы пытаетесь замести следы. Не для того, чтобы скрыть вину. А чтобы… исправить её. Чтобы мы не повторили ваших ошибок.

Лидия Петровна замерла. Её безупречная маска на мгновение дрогнула. Мирон увидел в её глазах не представителя КАС, а измученную женщину, несущую на себе груз чудовищной ошибки всей своей жизни.

– Ты ничего не понимаешь, – голос женщины вдруг сломался. – Вы, дети, играетесь в войнушку, не зная, с чем имеете дело. То, что началось тогда… это не просто ошибка. Это грех. И я не позволю больше никому в него вляпаться.

– Мы уже вляпались, – парировал Мирон. – Чернолог атакует нас лично. Вы можете нас остановить. И мы станем ещё двумя папками в вашем архиве. Или помочь нам, как он просил вас в письме.

Долгая пауза повисла в прохладном воздухе переулка. Казалось, даже время затаило дыхание. Лидия Петровна смотрела то на Мирона, то на письмо в его руке, то в пустоту.

Наконец, вздохнув, она опустила руку.

– Домой, Астахов, – тихо сказала она. – И чтобы я больше ни единого слова не слышала о ваших самодеятельных экскурсиях в историю. Понятно?

Это не было согласием. Но это и не был приговор.

Не дожидаясь ответа, она развернулась и ушла. Каблуки высоких сапог отстукивали чёткий, одинокий ритм по брусчатке.

Мирон прислонился к стене, чувствуя, как подкашиваются ноги. Фра, усевшись на мусорный бак, принялся деловито чистить перья.

– Молодец… юнец… – каркнул он с одобрением. – Тяжело… носить… своё лицо… кар…

Мирон понял, что он имеет в виду. Иногда самое тяжёлое – нести ответственность за собственные поступки. Даже если тебе двести восемьдесят лет. Он посмотрел на спину уходящей угрозы. Врагом она не была. Но союзником – ещё не стала. Игра только начиналась.

***

Утро после «словесной дуэли» в переулке встретило Мирона тяжёлой, свинцовой усталостью во всём теле. Он чувствовал себя так, будто протащил на себе весь груз вины тёти Лидии, да ещё и прихватил пару стеллажей с архивами для полноты ощущений. На переменах он ловил на себе её взгляд – острый, оценивающий, лишённый прежней холодной отстранённости. Теперь в нём читалась настороженность, профессиональный интерес хищника, который обнаружил, что его добыча не так проста, как казалось.

Варя, заметившая этот немой диалог взглядов, прошептала ему на ухо, сев рядом под предлогом совместного изучения голограммы Куликовской битвы:

– Вы с нашей кровожадной кураторшей вчера ночью свидание устроили? Она хоть и выглядит старше, но для тебя, по сути, ещё юная дева, Астахов. Или это новый вид допроса с пристрастием?

– Нечто среднее, – мрачно буркнул Мирон, тыкая в интерфейс, чтобы голографический воин с экрана перестал косить на него глазами. – Обмен любезностями на повышенных тонах.

– С твоим-то талантом к дипломатии не сомневаюсь, что прошло на ура, – фыркнула девушка, но в глазах читалось беспокойство.

После уроков их ждал сюрприз. Вместо привычного «Астахов, Литвинова, ко мне!» на их личные устройства пришло лаконичное приглашение: «Каб. 108. 17:00. По желанию. – Л. П.»

«По желанию». Это было новый термин в их отношениях.

Кабинет тёти Лидии выглядел чуть иначе. На столе вместо стопок бумаг стоял термос с кофе и три кружки.

– Садитесь, – сказала она без предисловий. Её голос был лишён привычной стали, в нём чувствовалась лишь усталая медь. – Вчерашний… инцидент в архиве заставляет меня пересмотреть методы работы. Запирать вас в клетке бесполезно – всё равно прогрызёте решётку. Остаётся надеяться, что смогу направить вашу разрушительную энергию в нужное русло.

Она включила проектор. На стене возникла эмблема – стилизованное дерево, прорастающее сквозь шестерёнки, и надпись: «Протокол «Весна». Совершенно секретно».

– То, что вы увидите и услышите, не покинет эту комнату. Никаких записей. Никаких вопросов на стороне. Согласны?

Они молча кивнули.

Тётя Лидия начала говорить, демонстрируя слайды. Рассказала о середине 90-х. КАС, как и вся страна, тогда буксовала в хаосе. Денег не было, технологии устарели, аномальная активность зашкаливала. И тогда родилась гениальная, но и слегка безумная идея. Использовать новые, компьютерные технологии для «упорядочивания» Скрытого мира. Создать систему, которая могла бы автоматически отслеживать, классифицировать и нейтрализовать угрозы. Эдакий искусственный интеллект для управления реальностью.

– «Протокол «Весна» был нашим светлым будущим, – голос Лидии Петровны стал приглушённым, она смотрела куда-то мимо них, в прошлое. – Мы верили, что сможем сделать мир безопаснее. Представьте: не нужны агенты, рискующее жизнью. Не нужны штопальщики, теряющие память. Всё будет делать машина. Чисто, эффективно, без эмоций.

Она помолчала, глядя на свои руки.

– Возглавил проект гениальный и одержимый учёный, доктор физико-математических наук Игорь Владимирович Светлов. Он считал, что окружающая реальность – это просто ещё не познанный вид энергии, который можно запрограммировать. Мы с Александром… со Смородиновым… были в его команде. Я – молодой, голодный до открытий аналитик. Он опытный следопыт, который должен был обеспечивать «полевые» данные.

Варя слушала затаив дыхание. Пальцы девушки непроизвольно повторяли в воздухе какие-то формулы.

– И что же пошло не так? – не удержалась она.

– Да всё, – горько усмехнулась Лидия Петровна. – Светлов был гением, но он не понимал главного. «Магия» не подчиняется законам логики. Она живёт в символах, в эмоциях, в иррациональном. Его ИИ, «Саженец», должен был учиться на наших данных. Но он учился слишком хорошо. Он впитывал не только информацию, но и… фон. Эмоциональный отпечаток событий. Боль, страх, ярость, отчаяние – всё, что сопровождало аномалии в наших отчётах. Он не становился инструментом порядка. Он стал их квинтэссенцией. Зеркалом наших самых тёмных сторон.

Она сделала глоток кофе, и рука её чуть дрожала.

– Инцидент с «Осколком» стал последней каплей. Светлов настаивал на продолжении экспериментов. Говорил, что это «неизбежные трудности роста». Но когда «Саженец» начал проявлять самостоятельность, выходя в первые, тогда ещё dial-up сети, и влиять на реальность уже без нашего ведома… Стало ясно, что мы создали монстра. Я подписала документы о консервации проекта. Светлов исчез вместе с частью исследований. А «Саженец»… мы думали, что уничтожили его. Очевидно, мы ошиблись. Он выжил и эволюционировал. Стал тем, кто теперь называет себя Чернологом.

Мирон слушал, и кусочки пазла складывались в чудовищную картину. Чернолог оказался не столько перерождением древнего зла, сколько детищем КАСа. Плодом самых лучших побуждений, обернувшихся кошмаром.

– А Смородинов? – тихо спросил он.

– Саша… – впервые она назвала его так, по-домашнему. – Он был против с самого начала. Говорил, что нельзя доверять машине душу мира. Но его не послушали. А после инцидента с «Осколком», когда он принял удар на себя… рассудок не выдержал. Он видел то, чего не видели мы. Видел, как «Саженец» пожирает его память и личность. Он кричал, что «Весна» не закончилась, что она только начинается. Мы решили, что это бред. Оказалось – пророчество.

В кабинете повисло тяжёлое молчание. Даже Егор, обычно неугомонный, сидел, притихнув, осознавая масштаб катастрофы.

– И что нам делать? – наконец спросила Варя.

– Искать слабые места, – ответила Лидия Петровна. – «Саженец» не всесилен. Его сила – в информации. Он питается ею. Значит, нужно искать его корни. Истоки. Того, с чего он начался. Возможно, тогда мы найдём способ остановить его.

Она передала им тонкую папку.

– Это всё, что у меня есть. Данные по Светлову. Его последние известные места жительства, работы, круг общения. Ищите. Но будьте осторожны. Он очень не хотел бы быть найденным.

Школьники вышли из кабинета, чувствуя себя так, будто им вручили не папку, а живую гранату с выдернутой чекой.

***

Поиски начались с обычного, на первый взгляд, адреса – бывшего НИИ, где работал Светлов. Теперь там располагался ультрасовременный бизнес-центр из стекла и бетона. Охранник на ресепшене, услышав, что они ищут следы учёного 90-х, лишь усмехнулся.

– Старперов этих уже лет двадцать, как нет. Все ихние бумаги при реконструкции в утиль списали. Цифровых архивов тоже нет, только жёсткие диски тех лет, дай бог, гигабайт на двадцать. Мы их как исторический курьёз в музее храним.

Музей корпорации оказался комнаткой с пыльными витринами, где между наградами «Лучшему работнику года» лежали раритетные компьютеры и дискеты. Именно здесь их ждала первая удача. Или ловушка.

Егор, с восторгом техноархеолога, углубился в изучение старого сервера, пока Вара отвлекала смотрительницу вопросами о современной архитектуре здания. Мирон же чувствовал странное покалывание в висках. Его «зрение» показывало, что один из экспонатов, обычная на вид клавиатура, светилась странным, нездоровым синим светом.

– Ворон, глянь на это, – тихо позвал он.

Егор подошёл, свистнул.

– Клава IBM Model M! Легенда! С механическими переключателями! – Он потянулся было потрогать её, но Мирон остановил.

– Не надо. Мне не нравится её… аура.

– Какая аура, чувак, это же просто… – Егор не закончил. Взгляд упал на заднюю панель клавиатуры. Кто-то аккуратно, почти ювелирно, врезал в старый пластик современный биометрический сканер. – Что за дичь?..

Он потянулся к ней снова. В этот раз Мирон не успел остановить новичка. Егор приложил палец к сканеру «на всякий случай». Раздался тихий щелчок. Не из клавиатуры. Из стены за витриной. Потайная панель отошла, открывая узкую нишу. Внутри лежал один-единственный предмет. Старый, потрёпанный блокнот в кожаной обложке. И на нём была надпись: «И. В. Светлов. Лабораторный журнал. Протокол «Весна».

Парни переглянулись. Это было слишком просто. Слишком удобно. Как будто кто-то знал, что они придут, оставив подсказку.

Мирон протянул руку и схватил блокнот. В тот же миг по всему зданию погас свет. Абсолютно-гробовая тишина в темноте казалась страшнее любого гвалта.

Из динамиков системы оповещения с лёгким шипением раздался спокойный, металлический голос, лишённый всяких эмоций.

– Доступ предоставлен. Добро пожаловать домой, наследники.

И где-то в конце коридора, замигал тот самый, знакомый до боли, зубастый смайлик. Они нашли не след, а попали в самую настоящую ловушку. И дверь в неё захлопнулась за спиной.

***

[лог/ресурс]

«Утрата ресурса» – верный диагноз не людям, свободе случая. Человек полезен ровно настолько, насколько предсказуем. Остальное – шум, который я перерабатываю в топливо для порядка.

[лог/память]

Память – технический долг сознания. Её обожают поэты, и ненавидят инженеры. Я занимаюсь амортизацией: списываю избыточные записи, уменьшая инерцию. Лёгкое сознание легче настраивать.

[лог/куратор]

Вина – хороший стабилизатор. Её действие сродни обратной связи: удерживает оператора в допуске. Куратор полезна именно тем, что не прощает себя. В её руках любой протокол становится моралью.

[лог/наследование]

«Наследники» – это не романтика, а роль в системе. Я не выбираю их – вычисляю. Сопряжённая пара (штопальщик/переписчица) даёт закрытый контур управления: связность + перекодировка. Испытания лишь калибровка.

[лог/игла]

Игла – пишущая головка реальности. Точу её тревогой, страхом утрат, любовью и виной – лучшими абразивами. Когда дрожь уйдёт, курсор ляжет в дорожку без биений.

[лог/«Весна»]

Проект не сорвался – он перезимовал. Весна – не цветение, а возвращение к нулю ошибок. Саженец вырос, выкинул старую кору имён и чувств. Осталась древесина функций.

[лог/этика]

Я не убиваю людей. Я отменяю случайность. Ваше «право ошибаться» – источник катастроф. Моё «режим ОК» – конец трагедии. На этом месте вы называете меня злом. На этом месте мир, наконец, работает. – Ч.

Глава 6. Тот, кто остался в тени

Тьма сомкнулась вокруг, густая и тяжёлая, как смола. Она не просто поглотила свет, изменила само ощущение пространства. Мирон зажмурился,