Тёмных дел мастера. Книга первая

Вокруг парня повисла настоящая дикая ночь. Догоравшие в костре угольки потухшего костра не могли осветить теперь и толики её пространства, но всё же давали достаточно ярких точек для того, чтобы Альфред мог ориентироваться на их мерцание. Однако, несмотря ни на что, ему всё же оставалось довольно жутко и страшно. Это вновь был тот самый первобытный страх, что жил во всех людях, но откликался лишь в те моменты, когда человека покидали последние признаки его цивилизованности, и он оказывался с природой один на один. Правда, поначалу Альфред даже почти не ощущал его. Он гневался на Джаргула, ожидая, что тот притаился за ближайшими кустами и опять наблюдает за ним, гневался на себя, проклиная свою беспомощность в тот момент, когда должен был действовать, и гневался на весь этот лес. Но темнота поляны, таившаяся всё это время по её краям и плеснувшаяся за их пределы, как только Джаргул погасил костёр, довольно быстро вправила ему мозги. Осознав это, юноша почувствовал на своей спине противный холодок. Над его головой висела одинокая луна, и вся округа казалось ему другой, отливаясь в блёклом свете её безмолвия, которое забирало у леса лишь малую толику его крон, оставляя деревья тонуть в непроглядном мраке ночи. Спереди от него высилась серая скала утёса, и Альфред мог лишь надеяться на то, что в окружавших её тенях не было ни одного хищника, рыскавшего в поисках наживы, пока его руки оставались беспомощно привязаны к этой поганой сосне.

«Чёрт!» – запаниковал про себя парень и дёрнулся в сторону. Привстав на одно колено, он натянул за спиной верёвку и попытался с её помощью встать на обе ноги. Преодолев жуткую усталость и боль, он всё же сумел податься вперёд и выпрямился. Темнота вокруг него тоже подалась вперёд. «Чёрт!» – чертыхнулся Альфред ещё раз и, стараясь не смотреть в глаза пугающей тьме, решил полностью сосредоточиться на поставленной перед собой задаче.

Отыскав то место, где недавно стоял перед ним Джаргул, произнося свои хвалёные речи, Альфред нашёл лежавшее там мясо и постарался подойти к нему как можно ближе. Собрав всю волю в кулак, он выдвинул вперёд правую ногу и попытался сделать ею ещё один шаг, однако натянувшаяся за его спиной верёвка не позволила юноше шагнуть дальше очерченной колдуном линии. Поблёскивая в темноте каким-то необычным светом, она едва заметно отделяла парня от его цели, до которой ему не хватало лишь жалкого метра, но для Альфреда этот метр стал непреодолимой преградой. Расхаживая вдоль линии из стороны в сторону, Альфред пытался зацепить своим ботинком хотя бы край вожделенного мяса, пока не подвернул себе ногу и не упал, застонав от боли. Его натёртые запястья вновь болели от напряжения, а накинутые на них петли не давали Альфреду как следует распрямить их, и каждое движение верёвки причиняло ему уже знакомое неудобство, грозящее вывихнуть суставы наружу. «Чёрт! Чёрт-т!» – всхлипывал он уже вслух, сжимаясь на холодной земле от усталости и безнадёжности.

Вдруг его ушей достиг еле заметный шорох, потревоживший собою дальние кусты и тут же стихший. «Нет… Е-ещё рано! Нет!» – затрясся в сердцах Альфред. Отчаянным движением он выкрутился ногами вперёд и попытался дотянуться ими до мяса, но не смог преодолеть отметку Джаргула даже наполовину. И всё же для парня это стало настоящей победой. «Нужна палка какая-нибудь! Чёрт, где лежит этот хворост?! Не видно ничего!» – соображал он на ходу, пытаясь поддеть ногами что-нибудь твёрдое, но как назло вокруг него не лежало ничего подходящего. Тогда Альфред попытался снова сесть на колени. Поджав их под себя, он принялся повторять все свои движения, которые позволили ему подняться с земли в прошлый раз но, испытав на своих плечах изматывающую боль, сумел помочь себе верёвкой лишь со второй попытки. «Лучше больше не падать на спину!» – решил он про себя, задыхаясь от проделанных им усилий.

Между тем лес вокруг него уже начинал заполняться случайными звуками. То тут, то там Альфред слышал быстрые движения звериных лап, затихавшие в дальних отлогах и возникавшие вновь с другой стороны поляны. Вскоре они уже звучали как единое целое, окружая его со стороны утёса своим прерывистым шорохом, который был на удивление созвучен и лёгок по сравнению с движениями человека.

Понимая, что он не сможет от них убежать, Альфред решил отойти назад к сосне. С большим усилием поднявшись на ноги, он стал медленно пятиться, судорожно оглядываясь во все стороны, пока не заметил на дальнем краю поляны молниеносную вспышку жёлто-зелёных глаз. От этого его разум замер от ужаса, а сердце начало так бешено колотиться, что парень чуть не упал, споткнувшись о петлю из провисшей верёвки. Засеменив ногами, он испуганно развернулся и, перескочив через верёвку, подбежал к сосне, после чего снова развернулся и, вжавшись в неё всем телом, стал лихорадочно осматриваться по сторонам. Спустя ещё несколько секунд он заметил другие глаза, которые уже давно смотрели на него из темноты ближайших кустов, перемещаясь с места на место и застывая так на какое-то время. «Они меня сожрут…» – обречённо думал про себя Альфред, выискивая в темноте всё новые и новые глаза, пока свет луны не открыл для него блёклый силуэт, принадлежавший одному из его новых гостей, который скользнул перед ним словно молния, перебежав с освещённого конца поляны в тень и исчезнув в ней так же быстро, как и появился. «А-хэ, а-а!!!» – проверещал от неожиданности Альфред и, задёргавшись на месте, стал крутиться вокруг сосны, ожидая нападения. Но никакого нападения не было. Вместо этого он только услышал своё жалкое эхо и почувствовал, как кольцо шуршащих звуков, маячивших вокруг него с завидной частотой, стало сжиматься, и вскоре он снова увидел перед собой чью-то осторожную фигуру. В этот раз фигура решила не пробегать по границе поляны, а осторожно показалась на ней, потянувшись к её центру и тут же свильнув назад в кусты. «Чёрт! – у Альфреда застучали зубы, принудив его тело буквально оцепенеть от увиденного и медленно опуститься на колени. – Здоровый…»

…И всё же по какой-то причине пережитый им только что ужас не вызвал в Альфреде того самого непреодолимого ПОТРЯСЕНИЯ, которое он испытывал ранее, когда чёрный колдун творил свою проклятую магию. В душе юноши трепетал беззаветный страх, но помимо этого страха парень ясно ощущал и что-то другое. Это чувство висело над его страхом словно пустота, которая должна была заполниться им до предела, но по какой-то причине осталась незаполненной и теперь крутилась в нём подобно куску свободного сознания. Без сомнения, перед Альфредом сновали настоящие, живые волки, которые жаждали его крови с той силой, которая была ведома лишь диким тварям и о которой так часто писали в сказках, но вся их сила заканчивалась для Альфреда лишь в их жутком виде и резких движениях, которые, в свою очередь, ограничивались самой природой. Чего нельзя было сказать о Джаргуле и его всеподавляющей силе, которая преодолевала эти законы по одному его слову, делая невозможное возможным и превращавшая его в настоящего дьявола, ходящего по земле в обличии простого человека. Каким-то непостижимым образом это чувство придавало юноше силы, что в свою очередь помогало ему действовать, преодолевая пороги своего страха, и позволяло ему возвыситься над самим собой, побуждая его разум к решениям.

Продолжая стоять на своём месте, юноша наблюдал за тем, как один из волков снова показался на поляне и медленно подошёл к тому месту, рядом с которым располагался потушенный Джаргулом костёр. Обойдя его стороной, он приподнял свою голову и посмотрел на Альфреда. «Сейчас бросится!..» – мелькнуло в голове у парня. Но волк не спешил. Оглянувшись по сторонам, он стал принюхиваться, после чего его тело безошибочно двинулось в сторону лежавшего на земле куска сырого мяса. «Куда?! Ах ты тварь!!!» – не по-детски отважно прошипел вдруг про себя Альфред, изумившись такому нахальному поведению со стороны лесного зверя. Казалось, что весь его страх мгновенно улетучился, уступив занятое им место невесть откуда взявшемуся гневу. Этот гнев подталкивал Альфреда к действиям, и, поддавшись его напору, он безрассудно сдвинулся с места, не позволив волку подойти ближе и приковав часть его внимания к себе. Помявшись на месте, волк несколько раз окатил парня своим зловещим взглядом, но не отступился от своих действий, подойдя к мясу вплотную. Практически тут же Альфред заметил, что на поляне появились ещё три волка. Все они медленно пробирались за своим отважным вожаком, ступая по искрящейся ночной траве поляны с осторожной лёгкостью, но в то же время и стремительностью. Их мягкие лапы почти беззвучно скользили в тени сосновых стволов, окружая Альфреда со всех сторон в кольцо и не оставляя ему ни единого шанса на спасение. Углядев краем глаза их неожиданное появление, паренёк лишь утвердился в своих намерениях и прозорливо улыбнулся, невольно вспомнив о том, как это делал Джаргул в тот самый злополучный день, после которого его собственная жизнь превратилась в настоящий кошмар.

Между тем главарь всех волков уже был готов приступить к еде. Понюхав мясо ещё раз, он раскрыл свою быструю пасть и, обнажив на мгновенье блестящие клыки, попытался схватить ими его соблазнительную плоть, однако Альфред не дал проклятому зверю такой возможности. Вырвавшись вперёд, парень что было сил ломанулся навстречу волку, заставив того отступить от своей добычи. «Арр-рэ!!!..» – взревел на него парень отчаянным голосом, почувствовав, как врезается в его руки натянувшаяся за спиной верёвка. «Чёрта с-с два вы его получите! Твари!» – проорал его измученный голос, неожиданно заставив самого Альфреда снова почувствовать вкус к жизни. Его обессиленные ноги мотали юношу из стороны в сторону, но в своём сердце он ясно чувствовал отвагу, и это чувство не могло не обнадеживать. Он должен был заполучить это чёртово мясо! И никакие волки не могли помешать ему достичь этой цели!

Почти по-звериному Альфред покрикивал на волков своим истошным, покорёженным голосом, стараясь отогнать их от себя и от мяса. Но с каждой секундой его тело сдавало всё больше. И видя его неспособность продвинуться дальше, чем позволяла верёвка, волки постепенно стягивались вокруг него, предпринимая осторожные попытки схватить вожделенную вырезку и отволочь её в сторону.

Наконец, паренёк оступился и упал на колени, предоставив волкам удобную возможность перейти в наступление. С быстротой молнии их вожак рванул к мясу и, подцепив его пастью, стал пятиться назад, позволив своим братьям обступить себя и закрутиться рядом в бурлящем пиршестве.

– Нет! Н е-ет! Сволочи! Нет! – проревел Альфред, углядев эту сцену с земли. И почувствовав в воздухе едва уловимый запах животного жира, опрокинулся вперёд, натянув верёвку за спиной с сумасшедшей силой. – Нет, НЕТ! НЕ-ЕТ! ТВАРИ! – орал он не своим голосом, наблюдая за тем, как жадно поглощали они его последний шанс на выживание, отчего в его сердце росло ещё больше негодования и злобы. А глаза парня отныне и вовсе стали застилаться белой пеленой.

– Не получите! НЕ ПОЛУЧИТЕ, ТВАРИ! А-А-А-А-А-А! – забился он на месте. И привстав на одно колено, отставил другую ногу назад, упёршись ею в землю, дабы оттянуть ненавистную верёвку до предела.

– ЧЁР-Р-Р-Р-ТА-С-ДВА-А-А-АРР! – давил своими воплями Альфред, наблюдая, как жадно клацали зубами его враги, как разрывался и истончался мясной кусок в их пастях, и как угасала с ним вся его жизнь… та самая жизнь, которой он ещё несколько дней назад был готов лишиться добровольно, только бы избежать её неизбежных трудностей.

«Порву! Я её порву! Давай! Рвись, рвись! РВИ-И-ИС-С-С-СЬ!» – мысленно приказывал же теперь себе полубезумный голос парня, позволяя Альфреду взлететь над самим собой и над своим собственным телом, завладевая ситуацией. Однако верёвка не отпускала его руки. Где-то на поверхности сознания Альфред всецело понимал тщетность любых подобных потугов, ведь толщина верёвки была непреодолима. И разорвать её без использования хоть какого-то инструмента являлось попросту невозможной задачей для любого человека. Однако юноше было уже давно плевать на реалии возможного.

С того момента, как он увидел падение своей школы, в его разуме открылись врата, которые растворялись всё шире по мере того, как он жил и дышал. И теперь уже даже сам юноша не мог закрыть их. Они не принадлежали ни Джаргулу, ни его чудовищной магии, разрывающей суть мироздания – эти врата породил Альфред. И сейчас, стоя у их границы, ему оставалось только шагнуть вперёд…

Не чувствуя боли, парень упирался ногами в землю, с сумасшедшей яростью выворачивая свои посиневшие ладони, в то время как его глаза оставались прикованы к ужасной картине, творившейся впереди, которая с каждой секундой заставляла Альфреда превозмогать себя всё сильнее. Пока вдруг он не почувствовал себя настоящим властителем всего окружающего и попросту не разомкнул руки в оглушительном хлопке, разметавшем его оковы по сторонам. И запустившим его тело в неудержимый, свободный рывок, закончившийся агонией небытия.

В раннем тумане предрассветной зари каменистых порогов утёса коснулись чьи-то уверенные шаги. Пробираясь вдоль его склона, их эхо продолжало раздаваться на всю округу, продвигаясь вперёд уже знакомой дорогой, выискивая в лесу небольшую поляну, окружённую поросшими мхом с невысоким кустарником и длинными могучими соснами. Через какое-то время шаги остановились, свернув со стороны пологой каменой дорожки из мелких камней, расстилавшейся у основания утёса, и отправились в сторону ближайших деревьев, сквозь которые виднелась странная одинокая фигура человека, лежавшая на этой поляне у давно потухшего костра.

Подойдя ближе, обладатель шагов вышел вперёд и, заметив на ней целую тучу волчьих следов, прошёлся по ним до того места, где все они пересекались – недалеко от тела молодого парня. Как ни странно, многие из этих следов не дотягивали до него примерно одного метра и, присев на землю, обладатель шагов заметил, что парень отчаянно боролся с теми волками, пытаясь вырваться из своих пут, которыми был надёжно привязан к сосне позади себя. Его тело оставалось недвижимо, но, прислонив два своих сомкнутых пальца к носу парня, хозяин шагов определил, что тот, как ни странно, был ещё жив.

Тогда, внимательно оглядев его позу с ног до головы, он ко всему прочему отметил, что юноша так и не смог освободиться от верёвки на своих руках, потеряв сознание прежде, чем сумел вывернуть себе оба плеча наружу, но при повторном своём осмотре его кистей хозяин шагов неожиданно разглядел в них нечто даже ещё более необычное.

Было похоже, что одна из ладоней парня всё же смогла частично высвободиться вперёд, оттянув крепкие узлы окружавших её петель в сторону, благодаря тому, что тот тянул за них практически с нечеловечной силой, стремясь, скорее, вырвать себе руки, чем позволить себе и дальше оставаться связанным.

«…Как животное, ей богу!» – проворчал тогда на это своим грубым голосом Джаргул, и, вновь подтянув поближе к своим глазам его потёртые путы, сумев кое-как различить на них почти незаметные опалины, невидимые для простого человеческого глаза, от чего тотчас же лукаво ухмыльнулся. «Но уж лучше быть как животное, чем быть мёртвым!» – выговорил после этого чёрный колдун уже со всем своим внушительным басом и выпрямился.

Впереди его, как и всегда, ждала целая прорва новых дел.

Глава 12

Характер состоит в способности действовать

согласно принципам.

(Иммануил Кант)

Наконечник наточен. Тетива натянута. Острый глаз видит каждое движение цели. Она неуклюже сопит и пробирается между деревьями, словно оголтелый лось, но стоит ей зайти чуть ближе положенного… Нет, в этот раз обошлось. Цель так и не стала добычей.

Неясная серо-бурая тень сдвинулась и взялась осторожно перемещаться по ветке высокого дерева, в кроне которого она пряталась. Оглядевшись по сторонам, она на мгновение приобрела очертания человека, державшего в руке лук и стрелу, но как только тень замерла, её формы снова слились с деревом, и она исчезла. Вокруг неё вяло шелестела промокшая листва, а густая зелень древесной кроны как нельзя лучше скрывала её от глаз случайного путника, и всё же она не могла полностью слиться с лесом. Пасмурное небо и дневной свет, окружавшие деревья со всех сторон, время от времени выдавали её тайну. Вот почему тень должна была постоянно скрывать свои следы и искать для себя более надёжное укрытие. Её плечи были покрыты тонким плащом, свитым из самой ткани лесного настила, а лицо то и дело терялось, принимая на себя цвета древесной коры или поросшего мхом трухлявого нароста, что превращало её в поистине мистическую фигуру, и пока тень не двигалась, то могла обмануть этим видом кого угодно, будь то зверь или человек.

Вокруг неё стоял высокий лиственный лес. Кое-где в его дубравах ясно просвечивали серо-голубые дали, говорившие о том, что совсем недалеко отсюда располагалась граница леса, однако тень продолжала упорно следовать своей цели. День за днём она незримо продвигалась вдоль этих границ, выискивая среди их пологих склонов малозаметные отметки и отступая в его мрачные чащобы лишь тогда, когда на землю опускалась ночь. И хотя подступившие холода, принёсшие с собой лишь мрак да промозглый ветер с дождём, очень сильно усложнили ей работу, движения тени оставались неумолимо аккуратными и точными. Где-то среди промокших кустов и поваленных деревьев здешнего леса лежала одинокая тропа, протоптанная теми, кто не слишком заботился об укрытии, и ради её поисков тень могла пожертвовать очень многим, ибо отныне в её сердце жила лишь месть, а каждая секунда её существования была наполнена почти звериными инстинктами, не оставлявшими этим людям ни одного шанса на спасение. С этого момента и до момента их неумолимой казни на её пути стояло только одно лишь время, отделявшее давно остывший след от расстояния полёта её самой смертоносной стрелы.

В грязных казематах такого культурного места, как государственная Королевская школа магии, было до чёртиков неуютно. С их заплесневелых, склизких стен свисали отвратительные нити паутины, а света здесь было так же мало, как и чистого воздуха. Никто и подумать не мог о том, что подобное место до сих пор существовало, ведь одно его присутствие навсегда бросало тень на репутацию всей школы, а может быть даже и области, в которой она находилась, но всё же именно это место как нельзя лучше могло описать сейчас то положение, в котором оказался его единственный узник.

Бросив мрачный взгляд на свою грязную форму, насквозь пропахшую его же собственным потом, Фернард поморщился и быстро отвернулся. Никогда прежде он не оказывался в столь унизительном положении! Вынужденный испражняться в старое ведро, он из последних сил терпел невыносимую вонь, исходившую от того места, где оно стояло, и вот уже четвертый день мог довольствоваться лишь жалкими объедками, которые казались ему совершенно безвкусными и грубыми. Путешествуя по Сентусу, он не всегда мог позволить себе дорогие таверны или приличные современные хотэли для отдыха, однако королевская казна довольно часто предоставляла для своих служащих вполне достойные условия, и очень скоро Фернард просто привык к ним, позабыв о той маленькой, убогой комнатушке, в которой он жил вместе со всей своей семьёй в Кальстерге. Но с недавних пор каждый свой новый день он начинал с того, что поносил всеми нечестивыми словами, какие только мог вспомнить, одного единственного человека, которого винил во всех своих невзгодах. Даже сейчас, косясь на одинокую лампу, горевшую на столе его тюремщиков, он не мог не предаваться ностальгии о том, как же хорошо ему жилось раньше… До того момента, пока он не взялся за самое злополучное задание в его жизни и не встретил этого отвратительного, дурно пахнущего и невозможно вздорного дикаря! Этого Гортера Устена!

– Пошли уже! – пробурчал чей-то угрюмый хрип с верхних ступеней каземата.

С безразличным взором Фернард повернулся в ту сторону и вскоре заметил, как по винтовой лестнице спускался один из его тюремщиков. Это был один из капитанов добровольной стражи, вызванный из отделения ближайшего города. Его круглое лицо обременяли жёсткие усы, а всё его круглое тело обременял огромный бурдюк лишнего веса, что в первые часы заключения даже немного смешило Фернарда.

– Что, отпускают? – отозвался на голос капитана вопрос его куда более худощавого товарища. Этот голос принадлежал второму тюремщику королевского адъютанта. Оба они часто менялись местами на своём посту, но около получаса назад их двоих вызвали наверх, и толстый капитан отставил Фернарда на попечение третьего стражника, которого отправили следить за заключённым с необычной поспешностью.

– Не-е, просят привести на допрос.

– Капитан? – донёсся со стороны поста голос третьего стражника и повис в воздухе.

– Чё «капитан»?! Заключённый на месте? – Тогда пшёл с дороги! Не до тебя сейчас! – проревел ему в ответ властный возглас усатого толстяка, заставив его подчинённого выпрямиться по стойке смирно и отстраниться в сторону.

Услыхав их незатейливую перебранку, Фернард быстро сложил в уме два и два и, подскочив с ног, рванул к решётке.

– Капитан? О, господин Ванберг! Пожалуйста: что происходит? Меня наконец отпустят? – взмолился он в обычной для городского жителя манере, наблюдая за тем, как толстяк поспешно вышагивал к его камере, но лицо капитана оставалось непреклонным.

– Заткни свой рот, адъетантик, – поёрничал тот в ответ Фернарду и нервно закопался пухлой рукой среди свой богатой поясной мошны.

– Но, капитан, я здесь уже целых четыре дня, это невыносимо, капитан! – продолжал скулить Фернард, пытаясь выудить из своего главного тюремщика хоть какие-то подробности, на что капитан лишь неуклюже размахнулся и, врезав пухлой рукой по его ржавой решётке, раздражённо прохрипел:

– Заткнись, сказал, падла!.. Чёрт! Где же эти поганые ключи?.. А, вот, нашёл.

Сняв с пояса свои ключи, толстяк живо вогнал их в проржавевший замок, висевший на двери адъютантской камеры и, провернув всю связку, с невыносимым грохотом, отворил скрипучую дверь.

– Выходь…– спокойно, но явно настойчиво процедил капитан.

Повинуясь его приказу, Фернард с большим облегчением шагнул за пределы камеры и тут же оказался в руках своего второго тюремщика, который уже поджидал его с раскрытыми кандалами в руках. Понурым движением адъютант повернулся к нему спиной и завёл за спину свои грязные ладони, позволив молчаливому стражнику быстро застегнуть их на его запястьях. Пока стражник делал это, Фернард успел отчётливо разглядеть себя в свете керосиновой лампы, горевшей на столе у капитана. Его форма, за чистотой которой он всегда очень пристально следил, теперь была не похожа сама на себя. Грязные пятна от стен и пола его камеры навсегда въелись в её растянувшуюся ткань, а по брюкам адъютанта уже нельзя было понять, кому они когда-то принадлежали, так как по своему виду и запаху они скорее напоминали брюки бездомного. Для Фернарда это был настоящий кошмар.

– Куда меня ведут?.. – безнадёжно проговорил адъютант, опустив глаза к полу.

– Щас узнаешь…– подал голос молчаливый стражник и толкнул его вперёд. – Иди давай.

– Заткни пасть, Метт, я его поведу! – гаркнул на своего товарища Ванберг и взялся за кандалы Фернарда сам, отчего тот сразу же почувствовал в своих руках сковывающее неудобство.

– Пшёл, – шикнул толстяк.

– А нельзя ли меня сначала, м-м… переодеть как-то?.. – осторожно поинтересовался у него адъютант, но тут же ощутил звенящую боль от хорошего шлепка, которым капитан щедро наградил его затылок.

– Ты мне поговори тут ещё! Двигай вперёд, пока я тебя по рёбрам не отделал! – раздался за его спиной наглый хриповатый голос Ванберга.

С понурым видом Фернард зашагал по каменному полу коридора, пока не оказался у винтовой лестницы, возле которой его стражи разделились, встав сзади и спереди от него, словно конвой. Поднимаясь по лестнице, адъютант чувствовал страх. Ему предстояло снова увидеть дневной свет и разрушенные стены замка, а, возможно, и предстать перед всеми своими знакомыми, находясь в таком позорном состоянии, что само по себе дико смущало Фернарда, постоянно заставляя его ощущать не пропадающее облако стыда, висевшее над его головой.

Вдруг яркая белизна, ударившая по его глазам, на секунду ослепила адъютанта, заставив того замереть на месте. Однако почувствовав на себе недобрый взгляд капитана добровольной стражи, он тут же подался дальше, семеня между окон парадной, словно послушный дворовый пёс, которому снова позволили зайти в хозяйский дом. Мимо него медленно перемещались декоративные полуколонны, украшавшие стены, и неширокие пролёты, за которыми отчётливо виднелись полуразрушенные коридоры первого этажа замка. Время от времени в них появлялись работники королевской Строительной Службы, но тут же исчезали, стремясь по своим повседневным делам и не обращая почти никакого внимания на самого Фернарда, от чего тот сразу же чувствовал некоторое облегчение.