Кризис среднего возраста

– А что тогда лежишь?

– Немного руку повредил. То ли вывих, то ли перелом, не знаю.

– Тогда лежи. Сейчас что-нибудь придумаю.

И капитан-отставник придумал. В армейском своем вещмешке он нашел медицинский бинт. Спустя четверть часа боец Иван с прибинтованной к руке шиной и перевязью вокруг шеи стоял у трупа врага и обсуждал с Сергеичем ночные приключения.

Юнармейцы, окружив старших, жадно ловили каждое слово.

– Я так думаю, – рассуждал военрук, – этого типа фашисты не зря здесь оставили. Да еще с оружием, противогазом и баллоном с каким-то газом. Что-то он здесь охраняет! Надо завтра с утра как следует весь монастырь обследовать, глядишь, разгадаем мы этот ребус.

– Товарищ военрук, а мне кажется, всё дело в пруде. Там какая-то загадка. Пруд этот ненастоящий. Очень правильный, ровный, и вода там будто из крана – чистая.

– И что же? Для чего его устроили? Что там, в глубине?

– Постирушку завтра затеем, – предложил Иван, – а там и посмотрим.

– У меня другой вопрос, – сказал военрук. – Что с мертвым фашистом делать? Могилу ему рыть? Но это ж, так сказать, доказательство!

– В подвал его, – предложил Иван. – Там монахи ледник сделали. Ему уж лет двести, наверное. Они там мясо хранили, чтобы не испортилось во время поста. Вот этого зверя туда и утащим. Пускай полежит до приезда кого следует. Я знаю, товарищ военрук, кто партизан предал и как они все погибли. Там, в подвале, партизаны до сих пор прикованы к стенам. Вернее, то, что от них осталось. Василия Портнова фашисты к кресту прибили…

– Ох, Савушкин, нет в подвале никого. Небось, опять твоя буйная фантазия разыгралась?

– Пойдемте!

Все, кто мог идти, спустились в подвал. К своему великому удивлению, Иван не увидел ни останков красноармейцев, прикованных цепями к стенам, ни креста на стене.

– Фантазер ты, Савушкин! Тебе бы сказки да истории сочинять.

На следующий день, купаясь в пруду, один из мальчишек наткнулся на медный вентиль в твёрдом дне. Позвав на подмогу парнишку посильнее, он сумел отвинтить эту штуку.

Сергеич очень удивился, когда вода ушла внутрь, обнажив ровную бетонированную площадку. (Позднее специалисты выяснили, что площадка предназначалась для установки секретного оружия Гитлера.)

Иван, стоявший на берегу с забинтованной рукой, усмехнулся.

– Ну что, товарищ военрук, кто вчера про сочинение сказок говорил?

портрет из парижа

1

Вы учились в московской средней школе №138 Ворошиловского района? О, тогда вам здорово повезло! Эти годы никогда не выветрятся из памяти.

Сто тридцать восьмая школа Ворошиловского района города Москвы имела нечто вроде особого статуса. Она служила венцом демократии и либерализма в окружении диктатуры победившего пролетариата. Сюда стекались все, так сказать, сливки, изгнанные из более благополучных школ. Ученики 138-й гордились тем, что они другие, «неблагополучные».

Нам, ученикам, разрешалось даже курить на переменках.

Я прекрасно помню эту вольность. Курили мы на пятом этаже.

А ещё мы носили длинные волосы а-ля «Битлз». И по праву: именно в сто тридцать восьмой устраивались конкурсы школьных вокально-инструментальных ансамблей. Эти творческие состязания гремели на всю Москву. Конкурсы проводились, что называется, по высшему разряду: печатались специальные пригласительные билеты с подписью директора школы и даже с печатью. Такими билетами в качестве поощрения одарялись активисты и отличники. Остальные же ученики (вроде меня), троечники, двоечники и прочие лодыри, а также ребята из соседних школ проникали на конкурс ансамблей, влезая по водосточной трубе в окно женского туалета на третьем этаже. Затем, отряхнувшись, расчесавшись, безбилетники поднимались на пятый этаж и с важным видом входили в актовый зал. Там уже звучали электрогитары. И мы, тайным путём проникшие на территорию музыкального действа, своей невозмутимостью показывали, что благополучно миновали комсомольский кордон на входе в школу и находимся в зале на законном основании…

Директором школы была Шанцева Софья Николаевна – коммунистка до мозга костей и вместе с тем шикарная блондинка с «бабеттой» на голове. Ходила она в мини-юбке («мини» до неприличия!), без конца курила. Ведя уроки литературы, рассказывала не только о Достоевском, Толстом и поэтах, но и об ужасах царской России, о голодавших рабочих, о бедственном положении женщин, вынужденных продавать себя в публичных домах, чтобы прокормить семьи. Учительница входила в раж: забываясь, могла запросто сесть на парту в первом ряду. И не просто сесть: в руке она держала сигарету, правда, незажженную, и закидывала ногу на ногу, демонстрируя ученикам белизну нижнего белья. Последнее приводило в неописуемый восторг мужскую половину девятого «А». Одним словом – классная бабец!

В 1970-м году по школе прокатилась новость: директриса побывала в Париже! Она слетала во Францию в составе советской делегации. Делегация посетила ежегодный праздник газеты французских коммунистов «Юманите». Новость эту сопровождало позднее эхо. Минули годы. На очередном юбилее школы ко мне подошла дочка директрисы, Леночка Шанцева, и попросила оформить портрет Софьи Николаевны, когда-то привезенный из Парижа. Леночка знала, что я стал признанным художником.

Я с удовольствием согласился помочь. Развернув дома рулончик французского торшона, с годами пожелтевшего, я внимательно рассмотрел парижский рисунок. Неуверенные линии, чересчур резко очерченный абрис губ, сбитая посадка глаз и проваленный нос выдавали непрофессионального рисовальщика. Однако узнать женщину на портрете было нетрудно. То была и вправду она, молодая красавица-директриса. Двадцать лет тому назад!

Отматываем два десятка лет и перемещаемся в Париж.

2

Во второй половине сентября в парке Курнев на северо-востоке Парижа каждый год проходит праздник газеты французских коммунистов «Юманите». Сентябрь 1970 года не стал исключением в ряду праздничных мероприятий. Парк украсили лозунгами на всех языках мира. Суть лозунгов была неизменна: пролетариям всех стран предлагали объединяться.

В парке можно было встретить делегатов от компартий со всех континентов. Делегация же коммунистов из Советского Союза и стран Варшавского договора традиционно считалась почётной.

Карнавальный оттенок коммунистическому мероприятию придавали колоритные наряды гостей из Азии, Африки и Латинской Америки. Вдобавок в парке выступали известные джазовые и рок-коллективы из Европы и Америки. Больше того: там и сям в парке пестрели группы настоящих хиппи!

Песни протеста, гневные речи, осуждавшие войну во Вьетнаме, политические дебаты, коллективные диспуты и яростные личные споры о будущем планеты не умолкали до вечера.

В конце концов всех объединил «Интернационал». Заведенные собственными речами и девизами, люди в едином порыве поднялись и с чувством спели:

Весь мир насилья мы разрушим

До основанья, а затем…

Любой наблюдатель заметил бы контраст, который создали люди и природа. Стоял теплый сентябрьский вечер, дул ласковый ветерок, доверительно шептались каштаны – и все это слабо вязалось с угрожающим смыслом исполняемой песни.

«Интернационал» отзвучал. Революционный запал сошел на нет, люди остыли, к ним вернулось осознание простой жизни вокруг: нет ни баррикад, ни красных стягов, ни винтовок, ни крови, зато есть шелест листвы и бархатное прикосновение парижского вечера. Желания собравшихся переменились точно по мановению природы. Кто-то решил погулять по парку, у кого-то разыгрался аппетит, а кое-кто вознамерился уединиться в номере с симпатичным членом дружественной компартии, сносно объясняющимся на русском языке…

Предместья Парижа потихоньку тонули в дымке вечернего тумана, предвещавшей безветренное утро. Назавтра французские товарищи обещали экскурсию по Парижу. В программе значились посещение музея Ленина, кладбища Пер-Лашез, где похоронены герои Парижской коммуны. В финале был обещан поход по магазинам.

3

Этот брюнет понравился Софье с первого взгляда. Наверное, вот так и вспыхивает любовь! Загорелое обветренное лицо, вьющиеся волосы, открытый взгляд карих глаз, трехдневная щетина. Портрет дополняли клетчатый шарф, небрежно обмотанный вокруг шеи, свитер грубой вязки и потертые голубые джинсы.

Француз представился:

– Le camarade Leon.

– Товарищ Софья. – Она хотела добавить: Николаевна, но вовремя прикусила язык.

– Le camarade de Sophie!? – Сделав ударение на последнем слоге, он широко улыбнулся.

Появился переводчик, сопровождавший советскую делегацию. Он поведал французу о его новой знакомой:

– Товарищ Софья Шанцева – директор средней школы. Она из Москвы, преподает русский язык и литературу. Член КПСС, интернационалистка, замужем, воспитывает дочь.

Леон заулыбался еще шире и с тою же скоростью выдал сведения о себе:

– Уроженец Парижа, журналист газеты «Юманите», коммунист, разведен.

И еще что-то сказал. Переводчик замялся было, но потом все-таки перевел:

– Леон просит передать, что вы – красивая молодая женщина. Вы ему очень нравитесь. Он хотел бы показать вам настоящий Париж, который отличается от прилизанного туристического Парижа. Вам как преподавателю русской литературы было бы это интересно?

Софья почувствовала, что краснеет. Комплименты были более чем очевидны даже в переводе. Она сумела взять себя в руки, одарила француза сдержанной улыбкой, а переводчику заявила в третьем лице:

– Она будет счастлива составить компанию такому интересному мужчине, как le camarade Leon. Ей очень интересно увидеть Париж – город мировой моды, искусства и литературы.

Переводчик нахмурился.

– Видите ли, запланирована групповая экскурсия для советской делегации, – обратился он к Леону. – У le camarade de Sophie могут возникнуть трудности с руководителем —

le camarade Petrov.

– Не волнуйтесь! – ответил, продолжая улыбаться, француз. – Я покажу le camarade de Sophie музей Ленина на рю Мари-Роз, дом Полины Виардо, музы Ивана Тургенева на рю Дуэ, и многое другое!

Тут Софью будто прорвало. Она ощущала себя юной девчонкой и ничего не могла с этим поделать. Она в Париже, и ей выпал такой шанс!..

– Я мечтаю побывать на Монмартре! А еще я была бы самой счастливой женщиной на свете, если бы мой портрет нарисовал настоящий французский художник. Это так романтично! А главное – это память о Париже на всю жизнь! – Жар вновь прихлынул к её щекам, но она уже не обращала на это внимания. Стремясь сказать всё, что сказать хотелось, директриса школы и учительница литературы лихорадочно выуживала из памяти самое главное. Её красивый покатый лоб прорезала продольная морщинка. – Леон, мне очень нравится творчество импрессионистов, и не только их. В нашем музее имени Пушкина собрана лучшая коллекция картин этого направления в живописи. У одного из них, Амедео Модильяни, был роман с нашей великой поэтессой Анной Ахматовой…

Она замолчала. Софье вспомнилась защита диплома: ей долго не утверждали тему «Поэты Серебряного века», вместо нее навязывая другую: «Маяковский – трибун революции». «Вы же комсорг курса, – внушал ей руководитель, – а выбираете упаднических поэтов. О них никто уже и не помнит! Подумайте хорошенько: вам ведь скоро предстоит вступать в партию, потребуются рекомендации старших товарищей…»

Однако «трибун революции» с его пафосом агитатора студентку Шанцеву волновал мало. И она отстояла тему! Софья Николаевна с удовольствием вспомнила, как сумела выбить разрешение на доступ к архивам и затем допоздна просиживала в Ленинке, открывая для себя поэзию Анны Ахматовой, которой не столь давно вернули членство в Союзе писателей СССР.

Первые ахматовские книжицы стихов, «Вечер» и «Четки», изданные до революции крохотными тиражами, напечатанные на серой бумаге с «ятями», вызывали у Софьи трепетное отношение. Она словно она прикоснулась к чему-то запретному, больше того – интимному.

Дипломнице Шанцевой повезло: стояла хрущевская оттепель. Пробив стену ворчания и упреков членов комиссии, Софья защитилась на «отлично».

– Мадмуазель Софи, вы слышите меня? – говорил переводчик, вторя голосу француза. – О, конечно же, я покажу вам Монмартр, le camarade de Sophie! Правда, Модильяни жил на Монпарнасе, а не на Монмартре. Лет десять тому назад во Франции сняли фильм о последних годах жизни художника с его музой Жанной Эбютерн. О, то была трагедия: молодая женщина из богатой семьи покончила с собой, узнав, что Модильяни скончался.

– Жаль, – молвила Софья, – что у нас в Советском Союзе этот фильм не показали. Кто же в роли Амедео?

– Великолепный Жерар Филип. Знаю, он очень популярен в России.

– Когда я училась в десятом классе, – отозвалась Софья, – мы сбегали с уроков, чтобы посмотреть фильм «Фанфан-тюльпан» с его участием. Смотрели раз за разом. Все девчонки в школе были в актера влюблены.

Трое, француз из «Юманите», директор советской школы и переводчик, помолчали, а затем Леон окончательно взял инициативу в свои руки.

– Монмартр – визитная карточка Парижа! – объявил он, точно экскурсовод. – Гора Мучеников! Именно там были казнены язычниками святой Дионисий с учениками. Времена были жестокие. Гонения на христиан сопровождались массовыми истреблениями последних.

– Насколько мне известно, ему отрубили голову. По легенде, омыв ее в ручье, он прошел шесть километров, держа голову в руках. Взойдя же на гору, упал замертво!

– В вашей прекрасной головке целая сокровищница знаний, le camarade de Sophie! – воскликнул Леон. – Позднее, – продолжил он, – после франко-прусской войны, именно на этом месте возвели собор Сакре-Кер, базилику Святого Сердца. Собор посещают сотни тысяч паломников со всего света. А какие там витражи! Софи, вам обязательно их нужно увидеть.

Тут переводчик принялся вращать глазами и трясти руками, точно пациент психиатрической клиники. Софья поняла: пора закругляться. Однако она не была бы директором школы, коли б не умела добиться своего.

Снова покраснев, она задала наконец вопрос, который не давал ей покоя:

– Товарищ Леон! Вы не подскажете… Здесь где-то поблизости должен находиться магазинчик для русских туристов… Да, магазинчик. Я хотела бы обменять баночки с черной икрой, водку и фотоаппарат на валюту.

Будь что будет! Что первично: материальное или духовное? Классики материалистической философии вдруг вылетели из ее головы. Что бы там ни писали теоретики, на практике победило материальное. Она в первую очередь не директор и не «товарищ», она – женщина! Она должна хорошо выглядеть. Софья вообразила завистливые взгляды чиновниц от образования и шепотки: «У нее платье из Парижа! А туфли? И туфли тоже оттуда, из Франции!..»

Поняв, что сообщить французу придется и это, переводчик единым духом выпалил список желаний le camarade de Sophie.

4

Весь день товарищ Леон катал ее по окраинным улочкам, водил по крохотным парижским магазинчикам, точнее, лавкам. На вырученную от продажи икры и водки валюту там можно было приобрести нечто, уже вышедшее из моды и упавшее в цене. Конечно, покупательница Софья об этом не догадывалась. Но много ли купишь на несколько купюр?

Видавший виды «Пежо» 1958 года выпуска, принадлежащий редакции «Юманите», наматывал уже вторую сотню километров, когда за материальным стало проглядывать духовное. В списке на тетрадном листочке в клеточку все до единого пункты были зачеркнуты. Софья зачеркивала строчки французской шариковой ручкой, подаренной Леоном. Директорский кошелек почти опустел, зато коробки и пакеты с туфлями, колготками и платьями создали целый холм на заднем сиденье автомобиля.

Вперед, на Монмартр! Товарищ Шанцева внезапно поняла, что в этот теплый вечер, в это прекрасное время парижской осени она хочет просто сидеть в кафе где-нибудь на городской улице… Где-нибудь? Вон там, под ткаными полосатыми маркизами, укрывающими название кафе – «Рандеву на Монмартре». Какое, однако, название!.. Оно повторялось золотыми буквами над арочными окнами здания. Там она будет, медленно смакуя каждый глоток, пить настоящий густой кофе, сваренный по-турецки, и запивать его прохладной водой, которую ей подадут в специальной чашечке. Именно при таком сочетании каждый глоток волшебной кофейной влаги превращается в шедевр вкуса и аромата.

Она хотела и другого. Она желала, чтобы Леон влюбленно смотрел на нее и говорил не переставая, делал ей комплименты, повторял по-французски, какая она красивая, молодая…

И не имеет значения, что он не знает русского, а она не понимает по-французски. Они оба все поймут, почувствуют сердцами. Вибрация голоса, влюбленный взгляд, прикосновения рук…

Так и случилось.

5

Позднее, вернувшись в особняк, где ее поселили, она посмотрелась в зеркальную створку шкафа. И уже не покраснела, хотя любовалась собственной грудью. Тою ее частью, что выдавалась над снежно-белой кофточкой. Грудь приоткрывал узкий кремовый лифчик «Анжелика». Это предмет она не купила – то был подарок Леона. Лифчик лишь недавно вошел в моду. Его половинки-чашечки подчеркивали вздымавшуюся от сладкого предчувствия грудь женщины. Софья вспомнила, как отнекивалась в магазине, как, чувствуя жар в щеках, отталкивала руку Леона, который с настойчивой улыбкой уговаривал ее принять «Анжелику» в подарочной упаковке, украшенной розовым бантом.

Безусловно, французы – раскованные и смелые мужчины! Подарить ей, советской женщине, коммунистке, предмет нижнего белья! Да как он посмел? Что он себе позволяет и за кого ее принимает?.. Но погодите: откуда эти шаблонные фразы? Мысль Софьи Николаевны внезапно оборвал порыв ветра, распахнувший открывший балконную дверь, швырнувший в лицо тюлевую занавеску.

Отдернув штору, товарищ Шанцева вышла на балкон и закурила тончайшую сигарету «Salem» с ментолом. Пачка сигарет тоже была подарком Леона. Ласковый сентябрьский ветерок, подхвативший сладкий сигаретный дым, вознамерился растрепать ее замечательную «бабетту», а табачный дым защипал глаза. Софья отвернулась от прилипчивого парижского ветра, а затем и вовсе вернулась в комнату. Все-таки здорово, что ее поселили в этом старинном особняке, отдельно от основной делегации. Случай! Богатая пожилая семейная пара, покидавшая на время город и сочувствовавшая коммунистам, предложила поселить у себя кого-нибудь из выдающихся советских товарищей. Выбор пал на Софью Шанцеву: все-таки учительница и вдобавок директор школы. Так ей объяснили причину отдельного заселения. Причину, в которую она не могла поверить: в делегации были куда более заслуженные товарищи. Истинная причина выяснилась чуть позже. Под вечер ее неожиданно навестил несносный le camarade Петров, и все сразу стало ясно! Этот образчик советской морали и нравственности сделал нелепую попытку соблазнить ее. От него пахло вперемешку потом и дешевым одеколоном. Подобные типы были противны Софье. В ее представлении настоящий мужчина выглядел иначе. А это – так, слизняк какой-то, говорящий по-бабьи, фальцетом, мужичок-недоделок с вечно бегающими маленькими глазками! И в глазках его свинячьих она разглядела вначале подозрение, а затем и страх – испуг не досчитаться кого-нибудь из членов делегации. Париж ведь!

Уж если ты решил меня покорить, размышляла Софья, так купи цветы, купи французское шампанское! «Что ж ты тычешь мне в лицо бутылкой водки, купленной в Москве? – хотела бросить в свинячьи глазки Софья. – Не на ту напал, Казанова плаща и кинжала!»

Товарищ Шанцева за себя постоять умела. И кой-какой житейский опыт в таких делах у нее имелся. Она вспомнила, как бесстрашно урезонивала отпетых хулиганов, парней выше ее ростом, учеников 138-й. От одного только взгляда директрисы, от командного голоса эти бугаи обращались, точно по волшебству, из зубастых волков в покорных овечек.

Она решительно пресекла амурные попытки камрада Петрова:

– Петров, – заявила Софья, – вы чего добиваетесь? Я ведь могу и письмо написать в вашу организацию. О вашем недостойном поведении. Вы позорите высокий моральный облик советского человека. Руки уберите и идите проспитесь!

Однако сладить с подростками и одолеть офицера КГБ – задачи разного порядка. Пронзительным фальцетом несостоявшийся любовник возопил:

– Ты что несешь, курица ощипанная?! Да как ты смеешь, девчонка сопливая! И это вместо благодарности? Это я, я поселил тебя отдельно от всей делегации! Это благодаря мне ты жируешь в шикарном парижском особняке! И ты мне угрожаешь? Ты рассуждаешь о морали? Ты? – Кагэбэшник ухмыльнулся. – Смотри, Шанцева, у меня не забалуешь. Мне донесли уже, что ты собираешься охмурить французишку из «Юманите»!

«Переводчик доложил», – механически отметила она.

– Смотри, красавица, – продолжал Петров, – как бы твоему мужу кто-нибудь не капнул! Жена, мол, проститутка, примчалась в Париж и тут же связалась с иностранцем… Могу ведь и анонимочку организовать, направить куда следует! Мало не покажется!

– Так, – сказала твердо Софья, – это уже нарушение всех мыслимых правил приличия! – С этими словами учительница открыла дверь гостиной, а затем вытолкала наглеца на лестницу. – Выход сами найдете или вас проводить, товарищ Петров?

Петров хмыкнул и поднял руки. Похоже, уловил, что зашел слишком далеко. Ход его мыслей был прост. Не дай бог, училка сама настрочит кляузу в родной КГБ. Что тогда будет? Ей могут поверить. Прошлое у нее чистое. Она образцовый директор школы. Ему влепят «строгач», а вдобавок перестанут пускать за кордон. И все из-за этой смазливой мерзавки! И тогда его маленький бизнес с сигаретами, шариковыми ручками с голыми красотками, со жвачкой и пластинками накроется медным тазом. А ведь на его место в комитете желающих хоть отбавляй! Все горят желанием сопровождать делегации в капстраны! Его поспешат задвинуть, затолкать в самый дальний угол. Пикнуть не успеет – зашлют в какую-нибудь Болгарию или Румынию! А там не пофарцуешь – не помидоры же с перцами на коммунистическую Родину везти, елки-моталки!

6

В спальне Софья снова полюбовалась собственным зеркальным отражением. Сменить прическу, распустить волосы, чуть завить – и вот вам вылитая Мишель Мерсье, актриса, сыгравшая в авантюрной комедии «Анжелика – маркиза ангелов». Софья мечтательно потянулась и, высоко держа голову, отправилась в туалетную комнату. Завтра надо встать пораньше, подкраситься, напудриться: предстоит экскурсия по Парижу!

Молодая женщина долго не могла заснуть. Все казалось ей, что Леон где-то рядом, даже простыни пахли Леоном.

«Так-так, милочка… – говорила себе Софья. – Ты что же, влюбилась в этого француза? Как там сказал товарищ Петров? Ты ведь замужняя женщина, член КПСС – и втюрилась в иностранного журналиста? Ты в своем уме, дурочка?»

Женщина задавала себе неудобные вопросы, но ответов на них не находила. Она выключила наконец ночник, но все равно не могла заснуть. Терпкий мужской запах преследовал ее. Тогда она решила его перебить: попыталась вспомнить, как пахнет муж. О боже: из этого ничего не вышло! Всплыл иной запах: из хрущевской трехкомнатной квартиры докатился до носа едкий дух котлет, жаренных с луком. И это все? Нет: за котлетами резковато потянуло одеколоном «Шипр». Им муж протирал свои щеки после бритья.

– Да, Софочка! – прошептала женщина в постели. – Негусто! А главное, не возбуждает. Ну как может возбудить молодую красивую женщину запах жареных котлет? Может, Софочка, может, только возбудить не то, что ты подумала. Аппетит – это да! Чувственность – нет!

Перевозбуждение выгнало ее из кровати на балкон. Она вышла туда в одной ночной рубашке. Долго курила, вглядываясь в чужую роскошную жизнь, жизнь ночного Парижа.

И опять легла в постель. Ворочалась всю ночь. Заснула лишь под утро.

7

Снизу вежливо пропиликал клаксоном автомобиль. Софья птицею вылетела на балкон – и обомлела. Из знакомого «Пежо» ей махал рукой Леон. Рукой не пустой, а с букетом.

– Спускайтесь! – крикнул он по-французски, но она поняла без перевода.

Сердце ее ухнуло и покатилось. Ей пришлось ухватиться за перила, чтобы не потерять равновесие. В эту минуту она поняла: сегодняшнюю ночь она проведет с Леоном – чего бы это ни стоило!

Однако под окна ее этим утром прибыл не один Леон.

У особняка, аккуратно объехав автомобильчик Леона, остановился автобус с логотипом «Юманите». И товарищу Шанцевой ничего не оставалось, как вместе со всей советской делегацией отправиться в музей В. И. Ленина на рю Мари-Роз, 4.

Контраст между букетом цветов, мечтами о любви и бытом вождя мирового пролетариата поразил ее. Мебель в музее вполне можно было назвать убогой. Оказывается, Ильич вывез ее из России. Бедное убранство выглядело просто нищенским рядом с местной французской мебелью в стиле арт-нуово. Выяснилось, что тов. Ульянов-Ленин жил не один, а с Надеждой Константиновной и ее мамой, своей тещей Елизаветой Васильевной. Последней, между прочим, отдали лучшую комнату. Переводчик бубнил заезженное: вождь мирового пролетариата голодал, но все равно помогал еще менее обеспеченным товарищам по партии…