скачать книгу бесплатно
Облизывая алюминиевую ложку с кукурузной кашей, Изабель спросила:
– Углерод и фосфор – основа ДНК, а что же мы должны есть, восполняя их в наших организмах?
– Углерод – это 18 % веса человека, – объяснила Мелиса, укрывая пакет с кукурузной мукой от мышей в металлическом ведре. – С пищей мы потребляем органические соединения углерода и воды, углеводы. Всасываясь в стенки желудочно-кишечного тракта, углеводы поднимают уровень сахара в крови. Кукуруза, хлеб, рис, картошка, манная каша – все это углеводы.
– Выходит, мы питаемся правильно, – Изабель вспомнила хрустящий багет с прованским маслом. – А фосфор?
– Его много в фасоли и чечевице, – Мелиса как раз считала их объемы в открытом контейнере с продовольствием. – Фосфор мы получаем с рыбой, со свининой, курицей и индейкой, с молоком, тыквой, орехами, овсом, рисом, пшеницей и со злаками: амарантом и киноа.
Спать легли в палатке вчетвером. Засыпая, Изабель спросила:
– А что такое окисление? Говорят, оно очень вредит организму.
– Окисление, – Николай помял рюкзак у себя под головой. – это потеря атомом электрона.
– Кажется, объелась, – Изабель едва шептала. – Я чувствую, как съеденные за ужином углерод и фосфор отстраивают спираль ДНК новой клетки. Надеюсь, не мутировавшей.
Проснувшись утром, обнаружили отсутствие Бонами. Он появился в обществе десятка осторожно ступавших голых пигмеев. Они выглядели заинтересованными в общении с обладателями железа. Вывернутые наружу чувственные темно-розовые губы пигмеев, крупный нос спелой сливой, черные, как тропическая ночь, глаза взрослых детей, обрамленные курчавыми волосами высокие лбы и крохотный рост. Все это растрогало и заворожило Мелису, Изабель и Николая настолько, что они некоторое время, растерявшись, казалось, утратили дар речи, разом сознанием умчавшись на восемьдесят тысяч лет назад и оказавшись во втором окне возможностей человечества.
Час брели едва различимой тропой под сенью пяти ярусов реликтового экваториального леса. На небольших расчищенных участках открывались посадки маниоки, кукурузы, сахарного тростника и бананов. У идущего впереди пигмея из висящей на бедре кожаной сумки вилась пепельная струйка дыма. Изабель глазами указала на нее Бонами, и он объяснил:
– Пигмеи не умеют добывать огонь и источник огня носят с собой.
Лес расступился, и деревня пигмеев предстала окном в мир девяностотысячелетней давности. Крошечные черные люди с курчавыми головами выбрались из свитых из глины и ветвей хижин и с любопытными взглядами миролюбивых дикарей обступили белых гостей.
Прежде всего пигмеям раздали подарки, едва ли не весь металл, включая пудреницы и брелоки…
Взяли анализы ДНК у мужчин и женщин, уложив их в контейнер с надписью: «Германия. Гамбург. Доктору Майеру».
До заката солнца участники экспедиции бродили в джунглях вслед за охотившимися пигмеями, прислушиваясь к реву горилл и визгу шимпанзе. Добыли дикую свинью на водопое у ручья.
Вечером в деревне начался праздник. Пигмеи благодарили духов леса за щедрые дары, к коим они причисляли металл. Выстроившись в хоровод вокруг нескольких барабанщиков, обитатели деревни начали танец с ритмичными движениями тела под монотонные напевы. Николай бил в барабан. Мелиса и Изабель, став в круг, скоро впали в транс, содрогаясь полуобнаженными телами. Курчавые головы пигмеев доходили им до груди. С наступлением темноты началась долгожданная трапеза.
Насытившись свининой и бананами, исследователи, рассматривая миниатюрные фигуры аборигенов, сливавшиеся с темнотой ночи, вернулись к насущному.
– К моменту мутации ДНК и рождения общего предка пигмеев и их гаплогруппы B митохондриальная ДНК Евы также неоднократно мутировала, породив восемь побегов, – Мелиса казалась очень довольной и страшную историю в Камеруне начала забывать. – В Германию мы отправляем и митохондриальную ДНК женщин-пигмеев.
– Да, – Николай глубоко вздохнул, сожалея о переедании, – африканская Ева двести тысяч лет назад породила мутацию L0. Сто семьдесят четыре тысячи лет назад в центре Африки появилась митохондриальная группа L1. Далее в Африке возникает L2 около ста одиннадцати тысяч лет назад. А около ста тысяч лет назад в Восточной Африке родилась митохондриальная гаплогруппа L3.
– И именно L3 породила господствующую в Азии и шестьдесят тысяч лет назад рожденную то ли еще в Африке, то ли уже в Евразии митохондриальную гаплогруппу M, азиатскую Еву, – тут Мелиса посмотрела на Изабель, обвивавшую нежную шею красивым шелковым платком. – И от L3 родилась шестьдесят пять тысяч лет назад то ли в Азии, то ли еще в Африке митохондриальная гаплогруппа N.
– Это европейская Ева, – предположила Изабель.
– Да, но кое-кто из ее потомков попал в Азию, – Николай поднял глаза на усыпанное яркими звездами небо. – Кроме L0, L1, L2 и особо значимой L3, Ева породила ветви: L4, широко представленную у хадза в Танзании, L5, L6 и L7.
Николай вновь взялся за барабан. Мелиса, заявив, что она перевоплотилась в азиатскую Еву, носительницу митохондриальной гаплогруппы M, подняв руки, встала в центре деревни, у пылающего огня. Изабель объявила, что она в этот вечер олицетворяет европейскую Еву N. Ладони Николая коснулись туго натянутой кожи, и барабан гулким ритмом огласил экваториальный лес древней мелодией жизни. Танцы продолжались до рассвета. Пигмеи, хлопая в ладоши, мерно раскачиваясь, исполняли напевы каменного века, повествуя об окне возможностей, однажды счастливо открывшемся для них и не закрытым по сию пору.
Глава 15
Покинув долину реки Конго, экспедиция, следуя по стопам евразийского Адама, пыля казавшимися бесконечными дорогами, оказалась на Эфиопском нагорье и далее на берегу Баб-эль-Мандебского пролива, отделяющего Африку от Аравийского полуострова. Рядом гудками и скрежетом металла шумели причалы эфиопского портового города Асэба. Слева пенились воды изобилующего кораллами Красного моря, окруженного раскаленными солнцем песками Египта, Судана и Аравии. Справа на берег накатывались расцвеченные белыми барашками изумрудные волны Аденского залива и Индийского океана. Баб-эль-Мандебский пролив был полон судов всех возможных форм и размеров, доставляющих все достояние Азии к Суэцкому каналу и в Средиземное море, в порты Генуи, Амстердама и Гамбурга.
– Не знаю, как вы, – Мелиса осмотрелась с улыбкой жизнерадостного подростка, – а я переживаю ощущение проникновения в параллельную реальность, несмотря на все танкеры и сухогрузы, телекоммуникационные мачты и наш «Лендровер».
– То есть в прошлое, – заметила Изабель, убирая от глаз бинокль.
– Да, в прошлое, – африканский загар шел Мелисе, – но хотела бы заглянуть и в будущее.
Наступил последний день пребывания в Африке. По этому поводу устроили торжественный обед с приобретенными в Асэбе омарами и шампанским.
Песок пляжа застелили брезентом. Разожгли огонь. Подняв жестяную кружку с пенящимся напитком, Изабель, волнуясь, произнесла:
– Признаюсь, я переживаю противоречивые чувства. С одной стороны, Африка, страстно мною любимая, но порой дикая и пугающая, у меня отняла немало сил, и я с нетерпением ожидаю перехода в Евразию. С другой стороны, мне до слез жалко расставаться с обласканной солнцем и океанами древней колыбелью человечества. Ведь, по большому счету, Африка – наш общий отчий дом, и она объединяет всех нас от Британии до Японии и Новой Зеландии.
Неуловимой тонкой экспрессией безграничного загадочного обаяния и художественным взглядом на вещи француженка и здесь окружила себя разнообразными мелочами так, словно вышла прогуляться на средиземноморское побережье в Провансе и, встретив друзей, им очень обрадовалась.
– И меня Африка растрогала до слез, – глаза Мелисы выражали печаль. – Я не представляю, как расстанусь с ней. Это как уйти из собственного дома.
Скоро омары и шампанское улучшили настроение.
– Давно хотела спросить, – Изабель паузой добилась тишины, а Мелиса невольно отметила: чем талантливее актер, тем дольше у него пауза. – Вы все время упоминаете ОНП, а мы с Бонами молчим, делая вид, что что-то понимаем.
– Однонуклеотидный полиморфизм, ОНП – это, – Мелиса взглянула на Николая, оценивавшего на глаз ширину Баб-эль-Мандебского пролива. – Это отличия последовательности ДНК размером в один нуклеотид в геноме представителей одного вида. Нуклеотид – это органическая молекула.
– И тут мы идем по следу евразийского Адама с ОНП мутацией М168, – Изабель взглянула на Николая, а он, улыбаясь, ответил:
– У мужчины, жившего около восьмидесяти восьми тысяч лет назад, принадлежавшего гаплогруппе BT, произошла мутация ОНП M168, и у него родился евразийский Адам с гаплогруппой CT Y-ДНК, последний общий предок которой жил около шестидесяти восьми с половиной тысяч лет назад.
– Где теперь находят сородича евразийского Адама? – Изабель укрыла голову от палящего солнца соломенной шляпой с алой лентой.
– Находят носителей CT в Леванте и Иране, в Чехии и Румынии и на правом берегу Среднего Дона в Костенках 12, возраст этого поселения тридцать две тысячи лет.
– Костенки – это место, где люди из костей мамонтов строили круглые жилища, – линии рук Изабель были продолжением ее силуэта, и их движение имело магическую силу. – И тысячелетия укрывались в них у очагов от обжигающего стужей дыхания Вюрмского ледника.
– Да. Костенки – место волшебное. Предположительно, там люди жили с мамонтами, как теперь живут с коровами, – Николай качнул головой. – Однажды побывав там, место это уже не забыть.
– Но где появился на свет евразийский Адам? – Мелиса подняла глаза на Изабель – Что подсказывает интуиция тебе, ловец молний?
– Зачать его могли в Африке под сенью лесов Эфиопского нагорья, среди курящихся вулканов и ревущих львов, – Изабель обернулась на юг, к Африке, демонстрируя изысканный профиль. – А родить…
– А родить могли уже в Аравии или в Леванте, на новой родине, в Евразии, – Мелиса, пригубив кружку с шампанским, улыбнулась, освещая пространство обаянием позитива. – Может, и гены мутировали из-за перехода на новый континент.
– Я вдруг подумала вот о чем, – лицо Изабель выражало удивление внезапного озарения. – Для каждого из нас собственными Адамом и Евой являются отец и мать. Во-первых, потому что они нас родили. Во-вторых, оттого что от первых Адама и Евы наших родителей отделяет лишь десяток мутаций атомов в ДНК и двести тысяч лет. Для космоса это миг.
– С этим я абсолютно согласна, – Мелиса положила ладонь на руку Изабель. – Мы вообще слабо осознаем, участниками какого удивительного процесса являемся.
– И все-таки пара десятков километров морской стихии для людей, похожих на современных пигмеев, – Изабель, с сомнением качнув головой, взглянула на Николая. – Может быть, люди вышли из Африки в Евразию, поднявшись на север долиной Нила к его дельте и далее через Синай и Левант.
– Возможно, – Николай усмехнулся, и углы его глаз очертили тонкие складки. – Но, во-первых, Вюрмский ледник, наморозив воду на полюсах, обнажил побережья морей и океанов на десятки километров, и пролив мог быть совсем не широк. Во-вторых, север Африки – это пустыни, и одолеть их непросто. Впрочем, иногда Сахара превращалась в цветущую саванну.
На следующий день с восходом солнца к пристани Асэба подошел катер из Йемена. Бонами оставался в Африке. По женским щекам катились слезы. Последовали крепкие объятия и уверения в вечной дружбе.
– До Аравии около часа плавания. Будьте внимательны. Пролив не самое безопасное место на планете, – Бонами коснулся ладонью растроганных глаз, и его похожий на шум водопада низкий голос дрогнул. – В Танзании у вас есть друг, и он всегда вас встретит в Дар-эс-Саламе.
Подняли сходни. Катер, урча мотором, отвалил от пирса. Вода за кормой вспенилась. Африканский берег стал медленно удаляться, растворяясь в утренней дымке, как неясный мимолетный сон.
На увитых локонами нежных шеях Мелисы и Изабель развевались шелковые платки. Влажные девичьи глаза внимательно рассматривали песчаный берег приближающейся Аравии. Солнце разогревало пески громадной пустыни Руб-эль-Хали, и атмосфера над Евразией превращалась в расплавленное подвижное марево.
– По-моему, – Мелиса говорила медленно, придавая этим особый смысл словам. – Мы угодим в самое пекло. А что имел в виду Бонами, говоря о проливе? Рифы и течения?
– Конечно, – отозвалась Изабель. – По-моему, я различаю вершину Эль-Наба-Шааб, высота три километра шестьсот метров. Она парит над пустыней Йемена, словно вырвавшийся из серебряного сосуда легендарный дух из сказок тысячи и одной ночи.
На середине пролива катер взял курс между идущими в Красное море сухогрузом, похожим на составленный из контейнеров длинный десятиэтажный дом, и танкером, который был так велик, что казался оторвавшимся от континента куском суши, превратившимся в плавучий остров. Два железных исполина разделяли пятьсот метров.
На востоке заревели моторы. Скоро среди волн стали различимы две большие моторные лодки, с бешеной скоростью мчавшиеся именно туда, где неспешно, одолевая течение, сипя и надрывно потрескивая изношенными железными потрохами, двигался катер экспедиции. Стоявший на руле в крошечной рубке араб в чалме, дубленый, как египетская мумия, с кожей цвета кофейных зерен, в белой рубахе до пят, подняв сухие, как ветки акации, руки, закрыл ладонями лицо, рухнул, ахнув, на колени и монотонно нараспев затянул молитву.
– Кажется, я догадываюсь, что имел в виду Бонами, – Мелиса, побледнев, вцепилась в штурвал захваченного сильным течением катера. – Сомалийские пираты.
Катер был пять метров длины и три ширины, с прокопченным трюмом, скрывавшим отчаянно дымивший мотор, который трясся так, что казалось, вот-вот сорвется с крепивших его к корпусу гаек.
Над моторными лодками стали различимы полтора десятка черных голов с торчащими над ними стволами стрелкового оружия. Вдоль бортов танкера и сухогруза, до сих пор представлявшихся абсолютно безлюдными, заметались фигуры, казалось, потерявших от ужаса рассудок людей. На судовых рубках и мачтах замигали огни, завыли сирены, захрипели громкоговорители.
Катера разделились. Один шел к сухогрузу, второй к танкеру. В руках сомалийцев замелькало нечто похожее на кошки с веревкой, перевязанной узлами. С ними проще влезать на борта.
С танкера ударил пулемет.
– Немецкий пулемет времен Второй мировой, – Николай кивнул головой на источавший языки огня ствол. – Да, это он. Бьет очень кучно и прицельно.
С сухогруза раздались автоматные очереди. Пули засвистели всюду вокруг. Заработали снайперы. Море волновалось, и волны скрывали от огня несшиеся на предельной скорости лодки сомалийцев.
Изабель и Мелиса, лежа на палубе, молчали. Николай держал штурвал. Араб, опустившись на колени, молился.
Лодки сомалийцев, отвернув от кораблей, помчались к катеру. Казалось, еще минута, и развязка, страшная как кошмарный сон, неизбежна. Стали различимы черные лица с пухлыми губами, с глазами скрывающихся в кораллах хищных мурен.
– Какой ужас, – шептала Изабель, обратив лицо к небесам. – А что там…
Со стороны Красного моря донесся шум моторов. В небе появился вертолет. От аравийского берега, поднимая фонтан брызг, мчался маленький военный корабль. В небесах что-то хрустнуло, и две ракеты ударили в море так, что Изабель и Мелиса, казалось, сжались до комочков размером с кулак.
Восемьдесят восемь тысяч раз планета еще не облетела вокруг Солнца. Север Евразии скрывали ледники. Южнее тундра сменялась хвойными и широколиственными лесами. Счастливая Африка благоденствовала. Теплый влажный континент служил бескрайним пастбищем для похожих на тучи стад газелей и зебр. За ними, высматривая телят и больных, неотступно следовали хищные кошки. Пространства Сахары и Нубии пересекали речные потоки, и всюду зеленели травы, вскармливавшие слонов, носорогов и бегемотов.
Охотники, похожие на современных пигмеев, невысокие, черные, с носом сливой и курчавыми волосами вокруг высоких лбов, осторожно ступая босыми ногами вслед за стадами газелей, в тот год перешли Эфиопское нагорье и устроили стойбище на берегу Баб-эл-Мандебского пролива. Они использовали около сотни слов, описывающих самое основное, восполняя скупую речь мимикой и жестами. Община была невелика, и все в ней состояли в родстве.
Однажды утром море отливом и ветрами обнажило прибрежный шельф особенно далеко, и женщины с детьми весь день собирали среди водорослей моллюсков и крабов. На закате солнца мужчины, вернувшись с охоты, сели у пылающего очага. Обсуждали, куда двигаться дальше. Всех давно манила земля на севере, населенная кряжистыми с широкой костью неандертальцами, сильными, как горные гориллы.
Взошла полная луна. За ней последовали яркий Юпитер с четырьмя едва различимыми спутниками и загадочный Сатурн. На противоположном берегу сузившегося залива вспыхнули огни костров. Что-то неодолимо притягательное было в их едва различимом свете. И община решилась.
– Идем, – вождь указал на север рукой, украшенной браслетом из кожи крокодила. – Все.
Весь следующий день община собирала плоты.
На закате солнца вождь внимательно взглянул на свою избранницу. Община, надев на головы маски, плясала вокруг костра, прося у духов предков помощи в намеченном плавании через пролив.
В полночь вождь уединился под сенью из ветвей и сучьев со своей избранницей. Оба были молоды, сильны и выносливы, как пара ягуаров. Вождь, коснувшись женской груди, почувствовал, что она особенно нежна, упруга и будто полна молока.
В ту ночь на берегу пролива был зачат евразийский Адам с мутацией ОНП M 168, предок всех живущих в Евразии мужчин. Предвкушение намеченного плавания в пределы неандертальцев, душевное смятение, морской бриз, изобилие моллюсков и многое иное, о чем мы можем лишь догадываться, сыграло свою роль, и крошечное изменение в ДНК зачатого ребенка породило гаплогруппу CT мужской Y-хромосомы.
Через залив община переправилась благополучно. На аравийском берегу, пустыни которого в ту пору были скрыты травами, ее встретило стадо газелей и львиный прайд. Неандертальцы, показавшись на склонах холмов, в глубине суши, предпочли отступить. Впоследствии несколько десятков тысяч лет случалось, что они крали женщин Homo Sapiens и те рожали им потомство, привнесшее до четырех процентов генов неандертальцев в геном современных европейцев. Азию неандертальцы не населяли, уступив ее своему собрату, денисовскому человеку.
В тот век многие африканские общины, следуя на север за стадами газелей, перешли в Евразию. Но кто-то погиб в схватках с неандертальцами, кто-то утонул в водах пролива, и выжило лишь потомство единственного мальчика, зачатого в Эфиопии, а рожденного на Ближнем Востоке.
К пристани городка Маха в Йемене, как раз туда, куда однажды прибило плот родителей евразийского Адама, Изабель, Мелису и Николая доставил французский корвет, несший дежурство в Бад-эль-Мандебском проливе.
Подняв ладонь к голове, командир судна представился:
– Капитан Аделард.
– Что означает «благородная сила», – улыбнулась Изабель, теряя сознание.
Сильные смуглые руки стройного подтянутого капитана подхватили девушку. Матрос протянул пузырек с нашатырем. Вздрогнув, Изабель очнулась. Ее еще объятые ужасом глаза встретились с зелеными глазами Аделарда, и началось наваждение, разговор глазами впервые увидевшихся мужчины и женщины. Отдавая распоряжения, перекрикивая работавший на полную мощность двигатель, капитан то и дело оборачивался к усаженной в шезлонг Изабель. Глаза обоих мгновенно вспыхивали, а лица в смущении отводились в стороны.
Восторженные глаза Аделарда робко вопрошали.
– Мне позволено, любуясь вами, узнать вас ближе?
– Конечно, капитан, – отвечали глаза Изабель с улыбкой. – Будь смелее, – и добавляли с некоторой иронией: – Неужели вы, гроза пиратов, не решитесь.
И капитан решился. На палубу корвета матросы поставили укрытый белой скатертью стол с шампанским, лобстерами, паэльей и восточными сладостями.
Взглянув на Николая, Мелиса дала понять, что не следует мешать французам, заведя беседу о вкусовых качествах морепродуктов. И диалог глазами продолжился.
Аделард, а аскетичная военная морская форма с цветными шевронами ему очень шла, представлял собой зримое воплощение благородства, облеченное в совершенное тело идеального атлета. Зеленые глаза, правильные черты загорелого лица, совершенные крепкие ладони, широкие плечи, прямая спина – все это невольно служило отсылкой к портретам мореплавателей галантного восемнадцатого столетия.
Красавица Изабель после пережитого была бледна, почти не ела, молча переводя взгляд с морских волн на зеленые глаза капитана, любуясь их совершенством. А он, скоро забыв о корабле и обо всем на свете, завороженно смотрел в лицо девушки, с изумлением осознавая ее безграничную власть над собой.
Обед завершился. Встав, Изабель протянула капитану руку. Аделард, склонив холеную голову, взял Изабель под руку и увлек на закрытую от досужих глаз палубными постройками корму.
– Да, – махнув длинными ресницами, произнесла Мелиса. – Надеюсь, до Аравии нам плыть недолго и мы не успеем лишиться важного лица экспедиции.
– Надеюсь, – отозвался Николай, рассматривая в большой бинокль едва различимый аравийский берег. – Не устаю восторгаться французами и их естественным изяществом во всем, к чему они касаются.
Аделард с минуту молча любовался абсолютной красотой представленного ему женского образа. Изабель с улыбкой смотрела в зеленые глаза капитана, держа его за обе руки. В глазах капитана на мгновение отобразилась дерзость. Корвет качнуло. Они порывисто обнялись, запечатлев на губах друг друга глубокий французский поцелуй души, и слезы восторга полились по их щекам.
– Скоро порт, – капитан выглядел ошеломленным.
– Что с нами? Утром я успела проститься с жизнью, в полдень увидела твои зеленые глаза, – на лице Изабель отражалось изумление. – Неужели это то, о чем мы мечтаем всю жизнь?
– Взаимная любовь, – Аделард ладонью ласкал шею и уши девушки. – Это она. Необыкновенно сильная.
– А как же расставание. Мы будем страдать, – Изабель, склонив голову набок, смотрела на капитана снизу вверх. – Куда ты теперь плывешь?
