скачать книгу бесплатно
– Тогда понимаю, – Мелиса улыбнулась, вздыхая. – Курчавую Голову привлекли наши кони. И он намерен их защищать.
– Он мой брат, и защищает он и наших коней, и тебя, Мелиса. Ты ведь знаешь историю белой женщины Синтии Паркер, девятилетней девочкой схваченной команчами в 1836 году и ставшей женой вождя Пета Нокона.
– Она родила индейцу сыновей. Одним из них оказался Куана Паркер, вождь команчей-квахади, самый непримиримый противник армии штатов, – говоря, Мелиса коснулась струн акустической гитары, – еще бы не помнить такую историю. И потом, едва ли мой университет заплатит за меня выкуп.
Кошачий Глаз достал из походного мешка трубку, набив ее табаком, раскурил и протянул Мелисе.
– Полагаю, это часть обряда очищения перед тяжелым путешествием, – Мелиса с обворожительной полуулыбкой тонкими пальцами перебирала струны, а Курчавая Голова внимательно наблюдал за ней крошечными глазами. – Возможно, мы что-то зароем в землю, например нож или сломанную стрелу.
– Обязательно, а главное – это танец вокруг пылающего огня.
Мелиса заиграла мелодию собственного сочинения, и бронзовое лицо индейца осветилось изнутри. Все природные красоты Британской Колумбии отобразились в той мелодии. Мелиса запела тонким, высоким голосом. Медведь улегся у ее ног. Кошачий Глаз, став на колени, воздел руки в небеса, и слезы восторга потекли по его обветренным щекам цвета мореного дуба.
Глава 4
Изабель, разломив хрустящий багет, с блаженной улыбкой насладилась его запахом. Посетители импровизированного кафе под открытым небом, расположенного на набережной Ниццы, украдкой внимательно посматривали на Изабель, указывая глазами на нее своим детям. Изабель природой была списана с портрета Дианы де Пуатье, фаворитки французского короля Генриха II Валуа. По прошествии пяти веков едва ли кто-то в прекрасной Франции затмил Диану собственной красотой. А Изабель Диану попросту воспроизвела, по мнению многих, затмив оригинал.
Яркое солнце заливало Ниццу пропитанным средиземноморской свежестью светом, и окна отелей, сверкая, слепили глаза. Вдоль длинного овала набережной под пальмами плавно двигались потоки людей и автомобилей. Морскую панораму одухотворяли изящные силуэты яхт и громадных круизных лайнеров. С невысоких, заросших пиниями гор солнечного Прованса дул ветер, смягчавший полуденный зной прохладой и запахом разогретой солнцем хвои. Из чрева города, выдержанного в канонах средиземноморской архитектуры, доносился шум вокзала. В приморском аэропорту большие самолеты, покачивая крыльями, садились и взлетали, казалось, из моря. Изабель, налив тонкой, унизанной перстнями ладонью сливки в кофе, внимательно наблюдала за двигавшимися с юго-запада к Ницце облаками.
Учась в магистратуре университета, изучая точные науки, Изабель избрала удивительную профессию. Начав исследовать молнии, она, страстно их полюбив, превратилась в охотницу за ослепительно яркими разрядами чудовищной энергии. Ее влекли эстетика и тайна происхождения молний. И Изабель скоро перевоплотилась в профессиональную путешественницу, оснащенную современной аппаратурой, способной пролить свет на одно из самых загадочных явлений природы.
Вечером Изабель ожидал самолет, вылетавший в столицу Танзании Дар-эс-Салам. Она была приглашена на конференцию в национальный парк Серенгети, в городок Мусома, расположенный при впадении реки Мара в озеро Виктория.
К столику Изабель подошел мужчина.
– Твой билет в Африку.
– О, Пьер.
Спрятав билет в сумочку, Изабель поднялась, мгновенным движением заключив своего научного руководителя в объятия со свойственным любящим жизнь французам беспечным шиком и галантностью.
Пьеру подали кофе, сливки, багет. Пьер был родом из Пьемонта. Он был смугл и коренаст и, как это свойственно французам-южанам, в присущей им эмоциональной беседе движениями рук придавал мыслям форму. Французский язык – язык мировой дипломатии, и в устах Пьера, с его ясным умом и классическим образованием, он превращался в инструмент, исчерпывающе точно и изящно формулирующий смыслы. Как истинный француз, Пьер ничего не принимал на веру, и в научных дискуссиях иностранные коллеги, отдавая должное красноречию пьемонтца, про себя отмечали невольно: неясно – это не по-французски, и воистину – кто ясно мыслит, тот ясно излагает.
Пьер искал себя всю жизнь, часто меняя научную тематику и место жительства, пока однажды не пленился молниями и энергией солнца, щедрого к Пьемонту.
Красавица Изабель, галантная и остроумная, была родом с севера Франции, из Нормандии, из края солидных, спокойных, худощавых, голубоглазых северян. И дуэт Изабель и Пьера характеризовал всю Францию с ее размеренным образом жизни и умением, заметив красоту всюду, где это возможно, естественно вписав себя в ее раму, насладиться ею сполна.
Две яркие индивидуальности объединяла беззаветная любовь к Франции, к ее искусству, литературе и атмосфере, проникнутой безупречным вкусом и стилем, облагороженными уникальной кухней и своеобразной манерой общения.
В кафе отсутствовала музыка. Клиенты с книгами и газетами в руках часами сидели с чашкой кофе, созерцая море и оживленную набережную.
Изабель и Пьер обсудили недавний совместный визит на воскресную барахолку и содержимое нескольких винтажных магазинов Ниццы. Условились по возвращении Изабель из Африки в воскресенье вместе посетить рынок и городской парк для обсуждения итогов конференции.
– Я всегда мечтал увидеть саванны Африки и подняться на Килиманджаро, – Пьер коснулся внешними сторонами ладоней своих щек, подчеркивая переживаемые эмоции. – Но ты знаешь нашу чудовищную бюрократию, все решающую с помощью писем и вечно ставящую тебя в тупик. Дела, будь они неладны.
Изабель мягким движением белоснежной руки высказала понимание.
– Ради бога, будь осторожна, – Пьер был очень серьезен. – Ты не представляешь, насколько Африка опасна.
В аэропорту Дар-эс-Салама Изабель ожидал ее заочный партнер по научным исследованиям Бонами, учившийся в докторантуре местного университета. Бонами был масаем. Его имя означало «боец». Изабель видела его впервые.
Бонами будто час назад сменил красную накидку кочевника на рубаху и брюки и, отложив копье, надел на руку часы. Худой, стройный, немногословный, с лицом черного европейца, разбавленного генетикой обитателей Верхнего Нила, прародины масаев, спустившихся на юг в саванны, к подножию Килиманджаро, сравнительно недавно, пять столетий назад.
Ослепительно белая, держащаяся исключительно прямо, улыбающаяся одними глазами красавица Изабель и высокий, стройный, как стебель бамбука, масай Бонами в зале аэропорта составили по-своему органичную пару. Спешившие на сафари англичане и немцы, с улыбками кивая друг другу, посматривали на исследователей молний, отдавая должное причудам провидения.
Тем временем Изабель молниеносным движением внимательных глаз исподволь изучила спутника. Ее увлекал характерный для масаев прогнатизм лица Бонами. Это выступающая вперед нижняя челюсть, лишенная подбородочного выступа, особенность, сближающая масаев с монголоидами. Изабель украдкой любовалась увиденной ею впервые совершенной первобытной грацией атлетично сложенного рослого обитателя саванн, его длинными конечностями, тонкими для африканца губами, узким лицом с темной пигментацией пепельного оттенка.
«Для меня вожделенная Африка началась с Бонами, и этот пролог опьяняюще естествен», – подумала Изабель, поднявшись в вагон поезда, следующего по маршруту Дар-эс-Салам – Табора-Мванзе.
– А как мы доберемся от Мванзе до Мусомы, – спросила Изабель, и ее излучающие свет глаза мгновенным движением ресниц выказали непосредственное любопытство.
– От Мванзе до Мусомы мы доедем на автомобиле берегом озера Виктория.
Бонами говорил на языке суахили и на английском. Восприятие его речи Изабель восполняла внимательным изучением карты Танзании и собственной мимикой, на которую Бонами живо реагировал, водя длинным тонким черным пальцем по карте. В итоге беседа получалась оживленной.
Всякое высказывание Бонами заключал фразой «акуна матата», что означает «нет проблем». Скоро и Изабель, прежде чем что-то сказать, произносила «акуна матата», и обращенные к ней отовсюду ошеломленные, завороженные лица расплывались в счастливых улыбках.
Глава 5
Ядвига была так красива, что всякий встретившийся с ней взглядом влюблялся в нее без памяти. Вокруг Ядвиги распускались цветы, к ее ногам льнули звери, мужчины при мысли о ней теряли рассудок. Юная красавица, скрываясь от людских глаз, куталась в широкие плащи, но всюду ее выдавала неправдоподобно совершенная фигура, исполненные величайшего достоинства и грации движения и ясно различимое золотое сияние над головой.
Ядвига спала на огромной кровати в обширной опочивальне. Ее русые волосы устилали шелковое ложе. С вишневых губ срывалось легкое дыхание, и большая ярко раскрашенная бабочка трепетала над ресницами и бровями девицы.
Во сне Ядвига любовалась галактической птицей преображения, в эти мгновения кружившей вокруг голубой планеты. Белую птицу окружало то же золотое сияние, что и Ядвигу.
– Видно, мы одной породы, – шептали вишневые девичьи губы, – я знаю тебя, птица вдохновения. Весной на одной из планет Галактики ты вьешь гнездо, выводишь птенцов и вдыхаешь в камни остывающей вулканической лавы жизнь. И на согретых твоим дыханием камнях навстречу свету распускаются цветы, в океанах родятся рыбы, а континенты скрывает зеленый ковер растений.
Бабочка села на ослепительно белое плечо Ядвиги, и легкий стон вырвался из алых уст. Огромные голубые томные, влажные глаза Ядвиги на мгновение раскрылись, и бледнеющие на утренней заре звезды, потрясенные красотой этих глаз, устремили в них свои взоры. Не видимые людьми божества, густой толпой теснясь вокруг, ласкали взглядами Ядвигу, словно пчелы алую розу. Большой желтый шмель жужжал на широком подоконнике раскрытого окна с пленительным видом на страну волнистых горных хребтов и голубых озер, красота которых вызывает у человека едва ли не физическое страдание.
Ядвига проснулась, и в ее мистически прекрасных глазах отразилось волнение.
– Я чувствую… она прилетела.
Ядвига, бросившись к открытому окну, невольно ахнула от созерцания представшей перед ней панорамы. Горы тонули в утреннем тумане. Скрытые снегами вершины всюду вокруг ослепительно сверкали в лучах восходящего на востоке солнца. Над бездонными загадочными озерами клубился пар. Скрывающие склоны долин леса гудели на ветру. Глухо ревели, сотрясая скалы многократным эхом, водопады. Все вокруг дышало необыкновенной свежестью и силой.
Ядвига запрягла в коляску коня и поспешила навстречу сверкающим снегам, выше в горы. Сначала дорога шла хвойным лесом, и стаи белок мчались вслед за девичьим экипажем. Выше стлались изумрудные альпийские луга с пасущимися невозмутимыми коровами. Ледники дышали стужей. Сильный ветер протяжно выл, порывами вынуждая Ядвигу кутаться в алый плащ с меховой опушкой. Камни из-под колес летели вниз по склону в молочный туман, наводняющий долину, на дне которой бесстрастно дышало влагой скрывающее глубокую трещину земной коры синее озеро.
На высоте полутора километров над уровнем моря под колесами заскрипел снег. Ядвига надела рукавицы на заячьем меху. Разгоряченный конь выдыхал густые облака пара. Ядвига, щурясь, прикрывала ресницами глаза, защищаясь от ослепительного белого сияния.
Конь остановился у небольшого замерзшего озера. Надев коньки, Ядвига вышла на лед. Несколько минут она стояла, раскинув в стороны руки, и, опрокинув к бездонным голубым небесам лицо, прислушивалась к чему-то.
Коньки заскользили, и под шум ветра Ядвига в развевающемся алом плаще отдалась танцу. Это было магическое действо. Живое пространство нуждается во вдохновении, источником которого является красота. Ядвиге об этом было хорошо известно, и она, наслаждаясь происходящим, самозабвенно танцевала на льду на вершине горного хребта, в окружении глубоких снегов, под рев серебряных водопадов и вой дерзновенного ветра, как могло показаться непосвященному, в полном одиночестве, исключая окутанного клубами пара коня и солнце, нежными лучами беззастенчиво ласкающее совершенный девичий стан.
На самом деле Ядвига танцевала с ангелом. Она ощущала его присутствие, чувствовала его прикосновения и, как ей казалось, даже видела его, едва, словно в густой дымке. Ангел был столь прекрасен, что Ядвига отказывалась верить своим глазам. «Это нереально», – повторяла она про себя, кружась в танце с обнимающим ее призрачным созданием.
Ядвига, танцуя в объятиях ангела, всякий раз, вращаясь, поднимала глаза к небесам. Однажды в раннем детстве, увидев галактическую птицу преображения, Ядвига пережила потрясение. С той поры на каждом солнечном восходе она ожидала эту недоступную для человеческих глаз птицу на вершине горы, над бездонным темно-синим озером с белыми лебедями, в самом сердце страны камней, льдов, водопадов и захватывающих дух видов. Иногда, волнуясь, Ядвига чувствовала приближение галактической птицы, но капризная странница, взмахнув исполинскими крыльями, уносилась прочь, а наша героиня содрогалась в рыданиях. В такие мгновенья цветы на альпийских лугах вяли, никли к земле стебли трав и солнце, покрываясь пятнами, хмурилось. Живая ткань одухотворенного пространства предавалась унынию.
Откровенье было дано Ядвиге до ее земного рождения. Откровенье заключалось в преображении души младенца до рождения. Преображение – это великая любовь и неудержимое стремление к подвигу во имя любви.
Ядвига все детство и юность ожидала нового преображения. Но где был тот, кого она могла полюбить. Об этом огромные голубые девичьи глаза спрашивали бесплотного партнера в ледовом танце. И он отвечал так же глазами, которые Ядвига угадывала по отраженному в них серебристому звездному диску Млечного Пути.
– Дух и разум неразделимы. Материя с ее звездной галактической плотью – это бесконечно малая часть Вселенной, доступная ограниченному человеческому зрению.
– Я знаю, – отзывалась Ядвига мысленно. – А какова цель преображения?
– Человеку предопределено твореньем научиться чувствовать более того, что ему дано воспринимать и чувствовать от рождения. Человеку предопределено ощутить и увидеть мироздание в его истинном виде. Человек увидит, что все мироздание соткано из духа и разума.
– А преображение – это великая любовь и великий подвиг?
– Прежде чем обитатели земли увидят и осознают мироздание в его истинном масштабе и содержании, человечество должно пережить преображение. А это очень непросто. И прежде преобразиться должны хотя бы двое обитателей планеты. Чувства, переживаемые этой парой, могут привлечь к голубой планете ожидаемую тобой, Ядвига, галактическую птицу.
– Вот как, – улыбалась Ядвига.
– Да, – отзывался ангел. – Ведь хорошо известно, когда на земле вспыхивает любовь, это означает скорое рождение новой жизни. А это ли не преображение.
Глава 6
В городке Мусома, в забытой богом и людьми африканской глубинке, царило необычное оживление. На берегу громадного озера Виктория под большим шатром были расставлены стулья с карточками, указывающими имена и фамилии участников конференции. За отдельным столом шла регистрация участников. У стола президиума, выказывая радушие, хлопотали гостеприимные организаторы. Под шатром были представлены все континенты.
Мелиса и Изабель, взглянув на Николая, переглянулись с немым изумлением, безотчетно переживая схожие чувства пугающе влекущего преступного наслаждения. Общаясь одними глазами, девушки понимали друг друга без слов. Все пережитое ими ранее было мгновенно забыто. Обе не осознавали степени своей власти над новым поклонником.
Это безумие началось сразу. Власть Изабель распространилась на Николая, стоило ему увидеть ее. И в первое же мгновение он ощутил в своей груди ее образ, теплый и нежный. Он проник в его душу стремительно летящей птицей. Но Николай еще не догадывался о том, как жесток сладкий плен этого бестелесного беспощадного поработителя, взявшего его в заложники. Едва ли природа создала более изощренного манипулятора. Изабель от рождения неосознанно владела этим тонким искусством. И бросаемый из жара в холод мужчина оказывался в ее полной власти, словно ягненок в зубах волчицы.
Общение с Николаем дарило Изабель чувственное наслаждение. Но всякий раз в его завершении она давала понять, что общение подобного рода последнее, повергая мужчину в состояние шока.
Образ Мелисы на Николая произвел иное впечатление. Тут все было схоже, но мягче, и эмоции, и переживания.
Мелису, Изабель и Николая поселили вместе на берегу озера в глинобитной хижине, разгороженной на три крошечные секции. К ним приставили рейнджеров-масаев. От Изабель не отходил Бонами. Мелису всюду сопровождал Афолаби, имя которого означает «рожденный в богатстве». Николая опекал Кгози, имя которого в переводе означает «король». Рейнджеры жевали траву мираа, а на все обращения с искренними улыбками отвечали «акуна матата».
Стало известно, что открытие конференции предварит сафари по парку Серенгети. Вшестером ученые и их рейнджеры забрались в громадный «Лендровер», и путешествие по девственной саванне Африки, о котором едва ли кто и грезит, началось.
Скоро выяснилось, что неформальным лидером экспедиции оказалась Мелиса. Ей были присущи лучшие черты населяющих запад Канады англосаксов. Она была вежлива, тактична, скромна, свое мнение держала при себе в любой ситуации, создавая атмосферу несуетливого равноправия.
Рейнджеры не выпускали из рук винтовки. На груди масаев висели бинокли. За руль сел Бонами, и на хорошем английском он и вел повествование.
Проехав хаотично застроенными улицами городка, Бонами остановил машину в порту. Сотни лодок разных форм и размеров покачивались у пирсов. Из голубых вод живописного озера Виктория поднимались гранитные глыбы. Вокруг царило необыкновенное оживление.
Мелиса, Изабель и Николай, переживая потрясения от знакомства с африканской прародиной, обменявшись мнениями, сошлись на том, что человек, меняя среду обитания, меняет собственное состояние, а природа, великая девственная природа, способна сделать человека счастливым.
– Можно ли плавать в озере? – спросила Мелиса.
– В озере много крокодилов, – пожимая плечами, ответил Бонами.
– А на каяке? – упорствовала Мелиса, представляя удовольствие, которое сулило ей озеро.
– Во время тропических бурь, в сезон дождей, весной и осенью, на озере бывают сильные штормы.
– Я чувствую необыкновенную свежесть, – вступила в разговор Изабель. – С востока к озеру подступает саванна, а она раскалена солнцем.
– Северо-западный берег Виктории скрыт влажным вечнозеленым листопадным лесом, и его дыхание ощущает вся планета, – объяснил Афолаби.
– Что это за рыба, – спросила Мелиса, указывая глазами на длинную узкую лодку с высоким носом и десятью гребцами народа хайя с корзиной, полной рыбы.
– Это протоптер, – произнес Бонами, – он дышит и жабрами, и легкими и связывает рыб с наземными животными. Мы познакомимся с озером позже, когда отправимся в плавание на остров Рубондо. А сейчас нас ожидают саванны парка Серенгети.
Мотор, поворчав, вздрагивая, взревел, и большой «Лендровер», поднимая облака дыма и пыли, раскачиваясь на ухабах, устремился на восток, в сторону возвышающейся над саванной заснеженной вершины спящего вулкана Килиманджаро.
Громадный парк располагался на высотах от 920 до 1850 метров над уровнем моря. На его западе росли тропические леса. Юг был занят травянистой равниной. В центре парка раскинулась саванна, в которой кочевали четыре с половиной миллиона антилоп, зебр и буйволов, за которыми неотступно следовали охотившиеся ночами, днем прячущиеся от невыносимого зноя в тени деревьев, львы, леопарды, гепарды и гиены. Среди саванны безмятежно странствовали жирафы, носороги и слоны. В реках, разевая громадные розовые пасти, нежились вероломные бегемоты.
– Не могу поверить в происходящее, – шептала Изабель.
– Акуна матата, – отзывались рейнджеры, ослепляя белозубой улыбкой.
Мелиса выглядела абсолютно счастливым подростком. Обрамленный светло-рыжими волосами овал ее лица освещали потрясенные голубые глаза, украшали розовые губы и нежная белая кожа.
Николай от переживаемого восторга, казалось, потерял дар речи. Он что-то писал в блокноте, хватался за фотоаппарат и, наконец, погружался в оцепенение, молча сверяя маршрут движения с лежащей на коленях картой.
В восприятии Мелисы и Изабель Николай олицетворял образ русского солдата, который не мал и не велик, скромен до самоуничижения и обладает даром находить выход из самой безвыходной ситуации. Вдобавок Николай, обладая недюжинным умом, художественной фантазией, звериной выносливостью и силой, был носителем русской культуры в самых высоких ее проявлениях, включая необыкновенный гуманизм и бесконечную самоиронию.
Одним гармоничным, гениально выверенным природой силуэтом Николай вселял в очаровательных спутниц осознание безопасности и безмятежного покоя. В светлых глазах Николая было нечто способное урезонить самого отвязанного злодея. Визуальный контакт с Николаем всегда означал мирное решение любого вопроса. При этом Николай был скуп на слова и исключительно рационален в поступках.
А было в Николае и еще нечто неодолимо влекущее женщин. Его духовный мир для всякого приблизившегося оказывался кладезем знаний и эстетических наслаждений. И женщины пленились его заключенным в идеальную внешность интеллектом, с волнующим трепетом неосознанно раскрывая ему собственные миры с их сокровенными желаниями и переживаниями. В свою очередь, и глаза Николая всякий раз при обращении к очаровательным спутницам вспыхивали особым блеском восторженного счастья, сдобренного сомнением, а в самом ли деле все происходит именно с ним.
Над мчавшимся в бескрайней саванне «Лендровером» парили орлы. На полутора миллионах гектаров парка всюду вокруг стада из десятков тысяч антилоп гну, газелей и зебр, мигрируя круглый год, двигались к водопою. Выслеживая добычу в высокой траве, изумляя неправдоподобной грацией, крались гепарды. Над загадочной, неодолимо влекущей Африкой с ее зелеными, желтыми, синими красками, запахами, бесплодными пустынями и неудержимым буйством жизни, с ее бесконечным разнообразием царило безмолвие. Реальность казалась сном, поверить в который было сложно.
На закате солнца экспедиция достигла имеющей круглую форму деревни масаев, поставленной в море высокой травы, очерченной забором из жердей, защищающим от ночных охотников скот, с десятком построенных из сушеного навоза крытых соломой хижин. Закутанные в украшенные бисером красные покрывала стройные масаи с радушными улыбками встретили гостей.
– Акуна матата, – неслось отовсюду.
– Мы как раз к ужину, – объяснил Бонами, выгружая из автомобиля багаж и перенося его в хижину, предоставленную гостям для ночлега. – Сегодня праздник поклонения богу дождя Нгаи, давшему масаям скот. Нам крупно повезло. Нас угостят коровьей кровью.
Изабель и Мелиса, выдохнув, переглянулись. А Николай, кивнув невозмутимой головой, внимательно осмотрел деревню, представляющую собой африканский ковчег каменного века, две сотни тысяч лет назад в море высокой сочной травы породивший современное человечество. Из-за ограды деревни в трех сотнях метров были видны стоящие под широкой зеленой кроной акации жирафы и пришедшие к небольшому озеру на водопой слоны. Желто-зеленая саванна казалась бесконечной, и лишь на севере проступали темно-синие контуры гор с заснеженной вершиной Килиманджаро.
В деревне люди мешались с козами и коровами. На закате солнца на центральной площади деревни вспыхнул костер. Масаи, надев расписные маски, выстроились вокруг огня в круг и, потрясая копьями, под мерные удары барабанов и монотонный напев, медленно двигаясь по часовой стрелке, начали древний танец поклонения силам природы и почитания предков.
Мелису, Изабель и Николая усадили на циновки вокруг невысокого стола с сосудом с дымящейся коровьей кровью. Корову разделывали тут же. Куски мяса жарили на огне. Подали блюда с мясом и овощами. Бонами объяснял:
– Масаи едят правой рукой. Она считается чистой, а левая – нечистой.
– Как тут обращаются друг к другу? – спросил Николай, передавая сосуд с коровьей кровью Бонами и глазами давая понять, что за его столом пить ее никто не отважится.
– Женщин называют по имени первого ребенка.
К столу гостей подошел невозмутимый, стройный, крепкий, как ствол акации, вождь. Поднялись, раскланялись с любезными улыбками. Лед отчуждения мгновенно растаял. Вождя усадили за стол. Бонами переводил.
– Мы знаем, что в древности саванны Танзании населяли народы, близкие бушменам и готтентотам. И это они породили Адама около двухсот тысяч лет назад. И по сей день бушмены и готтентоты являются носителями корневой мужской Y-хромосомы, именуемой А, – говорила Мелиса, обращаясь к следившему за парящим в сгущающихся сумерках над загоном со скотом орлом вождю, – но с той поры многое изменилось и от древнего населения прародителей современного человечества в Танзании остались лишь крошечные островки.
Губы вождя растянулись в скупой улыбке. Оранжевое солнце, закатившись за горизонт, меркло, и грозное рычание выходящих на ночную охоту львов пронеслось над саванной.
