скачать книгу бесплатно
Девушка заплакала и выбежала из комнаты. Через полминуты ее в доме будто и не было. Билл так и стоял у окна, провожая бездушным взглядом Джессику, устремленную вдаль. Ему было наплевать на всех, кроме бабушки Розы, с которой он изредка разговаривал. Третий день толком ничего не ел. Его мысли отдавали прохладной серостью. Он вспоминал те славные моменты из жизни, когда все наладилось, но тут же их застилало бледное бездвижное лицо Чарли. Билл считал, что проклятье черно-белой жизни его никогда не покинет.
«Почему вечно все так плохо? Только жизнь наладится – и на тебе, опять черная полоса!»
Мила в это время ползала по комнате в поисках недопитой бутылки бурбона. Пьяное ворчание сменялось несколькими гулкими глотками, после которых тишину разметал бубнеж и причудливый смех сквозь слезы. Так повторялось из раза в раз. Одета Мила во все тот же замызганный халат, на голове всклокоченная прическа, лицо, как мяч для регби, а под глазами синяки. Та уже потеряла счет времени и не понимала, где явь, а где сон. Свою мать и сына не узнавала.
– Билл, я пришла! – крикнула бабушка, хлопнув дверью.
Парень спустился и забрал у нее пакеты с едой. Их обоих раздражало, до чего мама себя довела. Ведь именно спиртное послужило толчком. Будь она трезва, то ничего бы не случилось.
– Знаешь, Билл, ничего в этой жизни просто так не бывает, – успокаивала бабушка. – Если приглянулся небесам наш Чарли, то его уже было не спасти.
Она присела в кухне на стул, положила локоть на стол и развернулась вполоборота, чтобы видеть, как Билл достает продукты из пакетов и раскладывает их по полкам. Она дышала тяжело, а морщинистое лицо омрачала печаль в глазах.
– Все равно непонятно, почему жизнь состоит из черных и белых полос. И я это замечаю уже не в первый раз, – сказал Билл, крепко держа консервную банку с кукурузой. Он ее прижал к груди и горько смотрел на бабушку.
– Человек – художник своей жизни. Если в твоих руках есть зеленый карандаш, то почему бы не добавить новых ярких оттенков. Понадобится капелька фантазии, и получится шедевр. Но если у тебя в руке только черный карандаш, то и жизнь будет соответствующая.
– Наверное, ты права! – тихим монотонным голосом произнес он, поставил банку на стол и сел на рядом стоявший стул.
– Черные и белые полосы в жизни – это миф, – продолжила она. – Люди придумали его для собственного успокоения. Сам подумай, Билли… посмотри на тех бродяг на улице, которые целыми днями стоят с протянутой рукой. Разве они считают, что их жизнь, как зебра? Радуются каждому новому доллару, который вскоре будет пропит? Многие из этих бедных, отчаявшихся людей даже назад не оглядываются; не вспоминают, как до такого скатились, а ведь могут устроиться на мало-мальски оплачиваемую работу, чтобы заработать хоть что-то, или уйти в церковь, где им позволят жить и будут кормить… Не хотят они что-то менять, вот и спихивают все на черную полосу.
– А как же те, у кого дом сгорел, кто потерял работу не по своей вине, те же самые инвалиды? – спросил Билл. – У них не наступила черная полоса?
– Я считаю, что такие моменты делают человека сильнее, – говорила бабушка. – Те, кто не справляется с этим, остаются на улице, а другие продолжают улыбаться. Пусть по лицу их ты этого не видишь, но в душе они остаются прежними, такими, как до трагедии.
– Ты хочешь сказать…
– Вода камень точит! – перебила она. – Для людей вода – это время, а испытания – это сильные волны, которые могут тебя разрушить, а могут сделать острее.
– А как же ты, бабуль? – спросил Билл. – Ты рада своей жизни? Тому, к чему пришла, что было и что может случиться?
– Я прожила долгую жизнь и не могу похвалиться тонной радости. Старшую сестру похоронила, когда мне было тринадцать. Я точно и не помню, от чего она умерла… знаю, что долго болела и мучилась. Иногда я вспоминаю ее раздирающие душу крики, кровь на подушке и желтые, как папирус, глаза. Их я точно никогда не забуду…
– Сколько ей было? – спросил парень, невольно кладя в рот мякиш белого хлеба.
– Кажется, семнадцать… а может, и больше. Я не помню, – говорила бабушка, смотря туманным взглядом в мрачный холл. – Грета точно была моложе тебя. Потом с разницей в два года я похоронила своих родителей…
– А что с ними? – перебил он.
– Мама тоже болела. От малярии тогда многие умирали. А отца за долги убили. Он пытался построить бизнес, открыл продуктовую лавку, а для этого одолжил много денег у местных, как оказалось, гангстеров. Вовремя не вернул сумму и все… Это случилось на моих глазах. Мне тогда было семнадцать. Я выглядывала из своей комнаты. Видела, как отец пошел открывать дверь, а потом…
– Что потом? – с интересом спросил Билл.
– Ворвались двое мужчин. Сначала они долго разговаривали, а папа все время просил меня уйти, но я настолько испугалась, что стояла как вкопанная. Я видела, как один из них достал пистолет и наставил на папу. Тогда я сильно закричала, но мой крик перебили выстрелы. Когда я опомнилась, то видела только папу. Он лежал на деревянном полу и тянул ко мне руку. Я подошла и взялась за нее. Она была холодной и тяжелой. Отец смотрел на меня пустыми глазами, но уже ничего не мог сказать.
– А что потом? – спросил Билл.
– Я долго не знала, что мне делать. Как ты говоришь, настала черная полоса… Хотя со смерти Греты она никуда и не уходила.
– А дальше наступила белая полоса? – с интересом спросил Билл.
– Если можно так считать, – говорила бабушка. – В Нилзе жила моя тетка, сестра матери. Она забрала меня из Бронса. Вскоре я познакомилась с твоим дедушкой…
Роза налила себе стакан воды, сделала несколько глотков и поставила его рядом. Она туманно водила по кромке стакана указательным пальцем. Шмыгнула носом и продолжила говорить:
– Это было в начале тридцатых годов. Потом родилась твоя мама. Казалось, вот она белая полоса, но и та длилась недолго. И десяти лет не прошло. В сорок втором году твой дедушка ушел на войну. Спустя восемь месяцев мне прислали письмо. Представь себе, я не пустила ни единой слезы, так как выплакала все, когда провожала его. Незадолго до этого злосчастного письма он прислал посылку прямо с фронта. Это была маленькая баночка с мидиями и письмо… письмо, которое я часто перечитываю ровно в десять вечера. В это время я получила посылку. Я понятия не имею, откуда он взял мидии во время войны, но в письме он ими восхищался.
– А что же дальше? – спросил Билл.
– Дальше пустота… такая пустота, о которой я не хочу вспоминать. Я не убивалась, не рыдала, не загоняла себя в угол. Просто хотелось тишины и спокойствия. Я держала себя в руках, поэтому и сейчас перед тобой я спокойна. Знаю, что все это тяжело пережить, но если в тебе есть силы, то со всем этим можно справиться!
– Да уж, не знал, что все так сложно, – сказал Билл.
– В этом нет ничего сложного. Всегда бывают сладкие моменты. Для меня это было ваше с Чарли появление на свет, новые знакомства, победы Чарли в конкурсах. Радостных мгновений полно, просто в голове остается осадок чаще от плохого.
– Боюсь, мне долго ждать таких моментов, – сказал Билл.
– А вот это ты зря, Билли. Их не нужно ждать. Они сами приходят ниоткуда, будто их кто-то присылает в награду за стойкость.
– Возможно… – задумался парень.
– Просто нужно жить дальше, – продолжила бабушка. – Помни, что Чарли тоже жив, пока ты его помнишь. Если ты все же веришь в полосы, то просто возьми цветные карандаши и разукрась свою жизнь и судьбу по-своему. Билли, мы все художники своей жизни, и выбор цвета в ней играет большую роль!
Впервые за несколько дней Билл искренне улыбнулся, хотя в душе все еще чувствовал горечь. Нет, это печаль не по Чарли, а по тем словам, что сказала бабушка. Бенктон понимал, что художником жизни можно стать в любой момент. Даже если сейчас тяжелые времена.
Билл решил прогуляться перед сном. Свежий воздух казался ему полезным. Всю прогулку он думал о разговоре с Джессикой, чувствовал себя виноватым за то, что нагрубил ей. Чтобы загладить вину, ему нужно появиться в колледже, куда он так не хотел возвращаться. Взвесив в уме все «за» и «против», Билл все же решил на следующий день сходить на занятия.
Снег крупицами парил над головой. Дорога устелена словно ситцевым покрывалом. Морозный воздух колол пересохшие губы, нос, щеки и мочки ушей. Он водил по лицу своими жгучими коготками, оставляя румяные следы. Билл остановился под фонарем, поднял взгляд в небо и влажными глазами посмотрел на небо. По губам Бенктона скользил теплый пар, вскоре сливавшийся с холодным ветром. Через минуту Билл потер руки, ссутулился и неспешно побрел по заснеженной, казалось, нехоженой дороге.
Придя домой, он снова наблюдал ту мерзкую картину. Мама елозила по истоптанному годами разноцветному ковру с изображенными на нем ромбами, кругами и квадратами. Лицо измазано склизкими соплями, изо рта текли слюни, рядом лежала бутылка из-под бурбона. Билл, как и бабушка, не понимал, откуда у мамы берутся деньги на выпивку. Ее кошелек пуст, в карманах халата дырки, а в заначках, где раньше хранились украшения, уже давно шаром покати. Так или иначе, Билл договорился с бабушкой не выпускать на улицу маму и забирать у нее всю выпивку.
На следующее утро Бенктон стоял у входа в колледж и ждал Джессику. Время шло, но девушки не было. Он увидел ее подружек и подбежал к ним, чтобы спросить, где Джессика, но те дружно пожали плечами. Билл нахмурился, отошел в сторону и начал беспокойно топтаться на месте, потирая при этом потную ладонь о джинсы. В голове витали разные мысли, он тяжело сопел и постоянно зачесывал волосы назад.
Плюнув на занятия, Билл помчал к ее дому. Добравшись до места, он постучал в дверь и принялся ждать. Спустя мгновение дверь открылась. Перед ним стояла хмурая, высокая, в меру упитанная женщина, одетая в бирюзовый халат. На вид ей лет шестьдесят, однако Джессика говорила, что бабушка гораздо старше.
– Что вам нужно, молодой человек? – спросила та, сурово опустив редкие брови к переносице.
– А вы не подскажете, Джессика дома? – улыбчиво спросил парень. – Я ее друг, Билл.
– Она сейчас не может ни с кем видеться!
– Бабуль, пусть он пройдет! – крикнула Джессика, выглядывая из своей комнаты.
Женщина с неохотой впустила в дом Билла, но косо поглядывала на него. Он увидел Джессику. Та стояла с костылями.
– Что случилось, милая? – подбежав к ней, с дрожью в голосе спросил он. – Почему ты на костылях?
– Поскользнулась и подвернула ногу, когда вчера от тебя уходила! – сердилась она.
Билл чувствовал в этом свою вину. Он нежно обнял Джессику и прошептал на ушко:
– Прости меня, родная!
Джессика чувствовала, что не безразлична Биллу. Она улыбнулась и пригласила его попить вместе кофе. Во время беседы познакомился с ее бабушкой Лизой. Она оказалась весьма добродушной и внимательной женщиной старой закалки.
– А вы с моей бабушкой Розой подружились бы! – заявил Бенктон.
– Еще подружимся! – подмигнув сказала бабушка Лиза.
После небольшого застолья Билл предложил помочь по дому, так как Джессика была не в силах что-либо делать. Он прибрался, помыл плафоны, висевшие высоко под потолком, вынес мусор и даже починил дверь в кладовую, что постоянно скрипела и срывалась с одной петли. Затем он пошел в комнату к Джессике, где пробыл еще порядка двух часов.
Городские часы прогромыхали двенадцать раз. Билл шел по пустой улице. Облака стальным полотном растянулись до горизонта. Они грозно нависали над головой, и их, казалось, можно погладить пальцами вытянутой руки. Безмятежное небо вот-вот обрушится снегопадом, о котором все утро из радиоприемников трезвонили синоптики. Они часто ошибались, но в этот день им будто кто-то намекнул, что прогноз сбудется. Синицы издавали звонкую пинькающую трель, кружа в небе, то впереди, то за спиной. Эти милые маленькие пернатые своим поведением и видом заставляли умиляться.
Билл вошел в дом. Из кухни доносился голос матери. Бабушка Роза с мамой сидели и разговаривали, попивая чай из больших кружек. Мила выглядела странно, глаза ее блестели, щеки полыхали красным, но голос был таким, будто она не пила уже несколько недель. Со дня трагедии Билл впервые ее такой увидел.
– Сынок, чай с нами попьешь? – спросила мама.
– Нет, спасибо. Я у Джессики перекусил.
Билл поднялся к себе в комнату. Он чувствовал легкость на душе после разговора с Джессикой. Удивляло и то, что мама наконец одумалась.
«Неужели и вправду мы художники жизни? – удивлялся он. – Еще вчера все было хмуро и плохо, а сейчас светло. Может быть, и мама трезва, потому что я взглянул на жизнь по-другому. Возможно, она это как-то почувствовала».
Билл на минутку задумался. Но ведь за хорошим будет что-то плохое. Это насторожило его.
«Так, плохие мысли уйдите прочь! – думал он, зажмурившись и массируя виски пальцами. – Оставьте меня в покое. Я хочу, чтобы это все прекратилось!»
День пролетел в два счета. Весь вечер семья провела вместе. Они смотрели телевизор и общались. Пытались не вспоминать о Чарли, чтобы не навести тоску, но это сделать сложно. Почти в каждой семейной истории участвовал младший брат. Конечно, все воспоминания о нем светлые. Главное, не зацепить маму, чтобы она снова не взялась за бутылку. Психика ее окончательно рассыпалась, и внезапные перепады настроения были тому подтверждением.
Утром Билл встал рано. За завтраком бабушка сообщила, что ей нужно уехать на пару дней в Нилз. Мила подозрительно цвела в радости и напевала песенку, а Билл сидел молча и уплетал завтрак. Весь его день уже расписан: с утра колледж, затем в гости к Джессике, а в шесть вечера на работу.
– Сынок, а как там Джессика? – поинтересовалась мама. – Сильно подвернула ногу?
– Не особо, мам, – ответил Билл. – До свадьбы заживет.
Конечно, так ответил он в шутку, но все удивились. Они и впрямь решили, что Билл планирует сделать ей предложение. Он пока не задумывался над этим.
– Передавай ей привет! – сказала мама. – И попроси прощения от меня за мое ужасное поведение!
– Хорошо, мам! – ответил Билл.
Он встал из-за стола, со всеми попрощался, оделся, прихватил рюкзак и поспешил на учебу. В колледже Билл не был уже больше недели, и появляться на учебе ему казалось чуждым. Взяв волю в кулак, он пересилил себя и свои внутренние страхи. В колледже на него уже не смотрели так, как до этого, а наоборот, многие удивлялись его настроению и бодрости духа. Преподаватели соболезновали утрате, а сверстники молча хлопали его по плечу.
После учебы Бенктон торопился к Джессике, поэтому совсем забыл купить ей мазь от растяжения, что она просила днем ранее. Постучал в дверь. Перед ним снова стояла бабушка Лиза, но на этот раз она не хмурилась, а приветливо улыбалась.
– Проходи, Билли!
– Спасибо! – сказал Бенктон, робко переступая порог.
Джессика ждала его в дверях своей комнаты. Она светилась от счастья и даже не злилась на него за забывчивость. Поцеловала и пригласила к себе. В комнате они занимались математикой, веселились и слушали музыку.
Спустя пару часов они вышли. Билл подхватил Джессику на руки и отнес в кухню. Девушка смеялась, а бабушка радовалась за счастливые годы внучки. Вместе перекусили и пообщались о жизни и будущем. Биллу нужно было бежать на работу, поэтому задерживаться он не мог, хотя и уходить из теплой компании тоже не желал. Бабушка собрала ему небольшой паек, после чего проводила его, закрыв за ним дверь.
На работе время для Билла летело с неимоверной скоростью. Там он не протирал штаны, как в колледже. Машины для отгрузки подъезжали одна за другой. Бенктон так уставал, что иногда приходил домой без памяти и моментально засыпал.В эту смену из-за сильного снегопада две машины пришли с опозданием, поэтому Биллу пришлось задержаться почти на час.
После работы он подходил к своему дому. С улицы виднелось, что в маминой комнате горит ночник. Обычно она его включала, когда выпивала или читала книгу. Но с утра та была трезва и из разговора не собиралась пить. Открыв ключом дверь, он громко сказал:
– Мам, я дома! Ты не спишь?
Ответа не последовало. Ткацкой нитью расправились нервы, а сердце словно сжала чья-то рука. Холодную тишину растлевала тихая джазовая музыка, а хриплый голос Луи Армстронга мелодично рассказывал, как прекрасен мир. Билл медленно прошел в комнату. Через секунду отпрянул к стене, он будто забыл, как дышать. Сердце освободилось и заколотилось в попытке нагнать упущенное, а пальцы рук онемели. В стылом свете ночника с потолка свисало тело мамы. Через приоткрытое окно закрадывался легкий сквозняк и играл телом, как сломанной, но висевшей на тоненькой коре веткой. Оно покачивалось над полом, аккуратно задевая бледными пальцами ног стул, лежавший рядом. Глаза сквозь спутанные, когда-то цветущие темные волосы молчаливо уставлены на Билла. Комната была наполнена запахом спиртного, а сигаретная горечь еще не успела рассеяться. Тело овивали серые прозрачные струйки едкого дыма. Они гладили бледно-синие сухие губы приоткрытого рта. И только Луи Армстронг из проигрывателя издевательски повторял, как прекрасен мир.
Билл почувствовал слабость. Он упал на колени, не понимая, что происходит. Мороз обволок кожу, а перед намокшим взором расплывались темные пятна. Парень понимал, что это должно было случиться, но не думал, как скоро. Утром ничего не предвещало беды. Видимо, Мила к этому готовилась.
На столе стояла недопитая бутылка бурбона, под которой лежал листок бумаги с написанным маминым почерком текстом:
«Билли, сынок, прости меня, если сможешь! Я не могу так больше жить! Бабушка позаботится о тебе.
P.S. Джон твой отец. Мы боялись в этом признаться. Думали, что не поймешь его и не примешь. Прощай!»
10
Билл, стиснув зубы, завыл. Он смял записку и швырнул в сторону. В голове безостановочно крутилась фраза бабушки: «Мы художники своей жизни!» Он сходил в кухню за ножом и вернулся. В шоковом состоянии цветные моменты прошлого сменялись черно-белыми кадрами настоящего. Секунду назад мама с Чарли сидела на голубом диване, а стоило моргнуть – она висела в белой петле среди бездушных стен. Комната питалась морозом поздней осени. Билл не чувствовал холода, его телом овладел жар, по вискам тек пот. Взобравшись на табуретку, он начал перерезать веревку, один конец которой привязан к забитому в потолок крючку, а другой овивал шею матери. Спустя несколько минут хрупкое тело Милы упало на пол. Билл снял петлю с шеи, взял мать на руки и аккуратно положил на диван.
Он умылся в ванной и побежал к соседу мистеру Моррисону. Разум пришел в себя, и оттенки серого уже не тревожили, однако в голове все еще стоял подозрительный гул. На часах полночь. Улицы города в снегу. Вьюга насмешливо роняла Билла в сугробы, но он вставал и продолжал идти, утопая в них по щиколотку.
– Мистер Моррисон! – кричал Билл, ударяя кулаком по двери. – Мистер Моррисон, откройте, это Билл Бенктон!
Дверь открылась. Сонный Филип стоял в бледно-синей пижаме, на голове пешкой возвышался смешной ночной колпак.
– Что случилось, Билли?
– Мистер Моррисон, – задыхаясь, бормотал парень. – Мама… она повесилась…
Филип впустил его в дом и налил ему стакан воды. Сам ушел в свою комнату переодеваться. Билл в это время позвонил по телефону, находящемуся в гостиной, бабушке Розе. Не сказать, что та была ошарашена. По голосу чувствовалось некое равнодушие. Она сказала, что вызовет такси и в ближайшее время приедет. После этого Билл вызвал скорую помощь. Адрес даже не называл. Им хватило услышать фамилию Бенктон.
Дождавшись Филипа, Билл направился обратно в дом. Там все так же жутко, тихая музыка противно ныла, а в комнате главенствовал сквозняк.
– Жаль Милу, – уронив взор, произнес Филип. – Хорошая женщина была. Правда, алкоголь ей был совсем не к лицу.
Они присели на стулья и стали дожидаться бабушку Розу. Билл выключил проигрыватель, поставил на стол два стакана и налил в них бурбон. Моррисон фыркнул, глядя на стакан, и отмахнулся рукой.
– Сынок, алкоголь убивает все живое. Последний раз я пил, когда находился по работе в СССР. Это был 1959 год, если не ошибаюсь. Водка у них отменная, ничего не скажешь. Напился, а контракт полетел к чертям. После приезда на родину я решил бросить.
– Из-за водки?
– Что? – отвлеченно спросил Филип.
– Контракт полетел…
