скачать книгу бесплатно
Во-первых спешу сообщить, что я жива и здорова, и что и тебе желаю того же. Вот выбрала свободную минуту и пишу тебе письмо. Ты думаешь с какой это стати я решила тебе написать. Понимаешь Леша в Таганрог я больше никогда не приеду и больше не увижу Славку Харьковского да и тебя тоже. Ты мне пожалуйста напиши где он там и как он. Вобщем напиши все за него. Помнишь Леша я тебе говорила чтобы ты передал ему чтобы он пришел ко мне в пятницу до свитофора в 8 часов. Так он не пришел. А потом в субботу в 4 часа я уехала.
Леша я тебя очень прошу напиши мне все за него. Мне это очень надо. Понимаешь я ему хочу написать письмецо.
Ну немного о себе. Работать я буду на ферме молодой дояркой. Буду доить коров. Знаешь тянет туда к вам в Таганрог, но я теперь туда и ногой не ступлю. Знаешь почему я оттуда уехала? Меня там чуть не прирезали, руку немного зацепили ножом. Но я еще жить хочу.
Ну что тебе еще написать? Погода у нас прохладная. Вчера прошел дождь. Сегодня небольшой ветерок и светит солнце. Леша если Славик никуда не уехал то дай ему мой адрес, хорошо? А ты мне тоже пиши. Если увидишь Сопилкина и Дешевенко передавай им привет и конечно же Славику Харьковскому.
Да Леша если ты сможешь то вышли мне ту картину когда ты меня срисовывал, она мне очень нужна. Только вышли обязательно. Ты же мне ее подарил но я ее у тебя тогда забыла.
Ну у меня пожалуй все.
Леша отвечай сразу же, жду с нетерпением.
26.4.73 г.
Конечно, если судить по орфографии, можно подумать, что письмо писала иностранка, но под диктовку нашей любимой Гали. И удовольствие от этого я получил не меньшее, чем некогда от Надиных посланий.
Я тут же написал ответ и вложил в конверт рисунок. И представил себе, как она покажет его своим подругам-дояркам и как те раскроют рты. А она расскажет им, какую богемную жизнь вела в Таганроге. А может, и не расскажет. Не знаю. Но вряд ли этот рисунок ей понадобился, чтобы показать его маме.
Последний раз видел Галю в тот день, когда мы собирались в поход. Она поделилась со мной тревогой по поводу охлаждения к ней Харьковского. И просила устроить встречу. Но тогда нам было не до этого, и я отделался пустыми обещаниями. Даже Харьковскому ничего не сказал. Просто забыл.
Потом я слышал, что она уехала домой, но настоящей причины не знал. И поэтому сейчас я попросил ее подробнее рассказать о том, что произошло с ней в Таганроге.
123. Я заслуживаю аплодисменты
В обед подходим с Сопилой к бурсе. Осторожненько так подходим, чтобы не нарваться на мастачку. Потому что задумали грешное дело – закончить трудовую неделю еще одним прогулом. И вдруг навстречу Лариса Васильевна!
Не видел ее с последнего экзамена. И наверняка бы не умер, если бы не видел ее еще сто лет.
Она двигалась по другой стороне улицы, не одна. В сопровождении своего чичисбея. Я сделал вид, что не вижу ее. И тут же услышал:
– Соболевский, иди-ка сюда!
Я остановился, посмотрел на нее и послал ей радостную улыбку. Затем любезно поинтересовался, зачем это вдруг ей понадобился еще один мужской объект.
– Иди сюда быстро! – повторила она со строгостью, которой позавидовала бы мастачка.
Я понял, что речь пойдет о Данте. И, дав Сопилкину знак следовать за мной, перешел дорогу.
– Ты когда принесешь книгу, Соболевский? – начала она.
– Здравствуйте, Лариса Васильевна! – отразил я атаку.
Ее обожаемый торчок отошел в сторонку и, приняв позу терпеливого ожидания, волчонком покосился на меня.
– Учти, Соболевский, – продолжила англичанка, совершенно напрасно буравя меня глазами, – я приеду к тебе в Дарагановку! Сама приеду! И завтра же!
– Приезжайте, Лариса Васильевна! Вы же знаете, я всегда рад вас видеть.
Ей очень хотелось сказать мне что-нибудь убийственное. Может быть, даже зубами вцепиться в лицо. Но сдерживающий фактор стоял за спиной. И тоже, кстати, сопел от возмущения. Наверняка ему хотелось проявить себя.
Она проговорила с умеренной строгостью:
– Ко мне можешь приходить в любой день. Ты знаешь, где я живу. В училище я бываю три раза в неделю.
– Хорошо, Лариса Васильевна. Я, правда, бываю всего один раз, но ничего, думаю, когда-нибудь встретимся. А за книгу не беспокойтесь! Я отношусь к ней бережно. Как к женщине.
Она была в замешательстве. Тот, за спиной, ей здорово мешал.
И я повернулся, чтобы уйти. И вдруг услышал его голос:
– Ну, ты понял, что тебе сказали?!
Словно это я был первогодкой, а он уже заканчивал бурсу! Меня как обухом огрели по башке. Чуть не задохнулся от взрыва чувств. И, наверное, поэтому не смог ничего сказать.
Некоторое время я смотрел на него округленными глазами. Смотрел на его ровный пробор, аккуратно уложенные волосы со следами расчески, на его молочное лицо и на черненький пушок над верхней губой, из которого он, видимо, спешил оформить усы. И он потянул меня к себе. Я подошел, взял его за локоть и тихонько сказал:
– А кто тебя просил совать сопливый нос в чужой разговор?
С этими словами резко развернул его и что было силы врезал коленом под зад. Молодец отскочил на несколько шагов и выронил из рук свой пузатый портфель.
– Соболевский, прекрати! – закричала англичанка.
Но в голове уже громко стучали молотки. Стучали гневно, с нарастающей силой.
Мальчишка в растерянности кинулся поднимать портфель, но потом передумал и бросился на меня. Махнул раза два в воздухе неуклюжими руками и раскрыл свою физиономию для удара. И я ударил. Сильно и точно, от всего сердца.
И он буквально сковырнулся. Перелетел через стриженый кустарник, упал и тут же вскочил. Волосы его безобразно взлохматились, молочное лицо окрасилось розовым, из одной ноздри вытекла капелька крови.
– Соболевский, прекрати, я сказала! Прекрати немедленно! – где-то вдалеке продолжала кричать англичанка.
Но меня уже охватила дрожь, в глазах поплыла рябь, голова превратилась в одну большую наковальню.
– Теперь ты понял, как обучают правилам хорошего тона? – сказал я пацану, который в полной растерянности метался за кустами.
Он шмыгнул носом и окрысился:
– Не понял! Не понял!
И я тут же достал его через кусты. Сильнее прежнего. Он рухнул навзничь на перекопанный газон. И на этот раз поднялся не скоро. От агрессивности его не осталось следа. На лице был только страх.
И я сказал ему почти доброжелательно:
– А теперь, козлик, постарайся обходить меня стороной. Буду бить тебя при каждой встрече.
И больше не смотрел на него.
– Соболевский!.. Я этого так не оставлю! Я заявлю в милицию! Ты за это ответишь! – все еще орала англичанка.
– Заткнитесь, Лариса Васильевна! – сказал я с такой злобой, что она тут же заткнулась.
Не глядя на нее, я тронул Сопилу за плечо, и мы пошли прочь.
– Молодец, Леха, молодец! – восторженно твердил по дороге Сопилкин. – Я бы его вообще убил!..
Неприятная дрожь долго не проходила. И я молчал. А кто-то сидящий во мне радостно аплодировал.
124. Явное стремление к постоянству
Итак, вчера был первый день лета. Мне исполнилось восемнадцать.
Такое впечатление, что этот самый изумительный в году день стал потихоньку терять свою прелесть. Раньше я ждал его уже с зимы, а теперь вот даже не заметил. Не заметил не только как он подошел, но и как прошел!
Я поднялся в шесть у Харьковского. Лил дождь. За последнее время он уже осточертел, этот дождь. Даже если его и нет, все равно смотришь на небо и ждешь, когда он пойдет. А это все равно, что он идет.
Спать не хотелось, и мы вышли прогуляться. Зашли на хату к Дешевому. Там уже бухали. Мы присоединились. Дешевый принялся вспоминать о походе как о самом светлом празднике в своей жизни. И под завистливое внимание тех, кто там еще не был, стал строить новые планы.
А я вдруг очень ярко вспомнил Любашу. И страшно захотел ее увидеть. Я забыл, когда последний раз видел ее. Вспоминал ее часто, но ноги почему-то не доходили до 27-го переулка. И тут я плюнул на все и пошел к ней.
Любаша была очень удивлена, но еще больше обрадована. Она побежала переодеться и вскоре вышла со свертком в руках.
– Это тебе, – сказала она.
– Мне?
– Ну да. У тебя же сегодня день рождения. Поздравляю!
Честно говоря, я не помню, что когда-нибудь говорил ей о своем дне рождения. Это было очень приятно, и я расцеловал ее.
В Любашином свертке оказался галстук, одеколон и носовой платок. Это был единственный подарок, который я получил в этот день. Неделю назад еще мать преподнесла мне рубашку. Она всегда дарит что-нибудь наперед.
Я сунул сверток в карман пиджака, и мы отправились гулять.
Прогулка затянулась до трех ночи. И могла бы вообще продолжиться до утра.
Любаша в последнее время как-то преобразилась. И меня потянуло к ней сильнее прежнего. Я целовал ее без устали.
И уже у дома заговорили с ней о предстоящем походе. Я открыто сказал, что каждое утро молю бога о хорошей погоде, потому что хочу быть с ней.
– Я хочу тебя, Любаша! Очень тебя хочу. Сил уже нет никаких. Я поэтому и редко прихожу к тебе, чтобы не дразнить зверя…
Она смотрела на меня без всякого страха, смотрела широко раскрытыми глазами, терлась об меня и сдерживала радостную улыбку.
И потом сказала:
– Я тоже тебя очень хочу.
Ничего не пообещала. Только это вот и сказала.
И я подумал, что этого достаточно.
125. Игра
Если уж так устроено, что люди наполовину состоят из женщин, то вполне логично, что половина мыслей мужчины направлены на противоположный предмет, то есть на женщин. Но если учесть, что в старости оно уже и ни к чему, то, выходит, основной груз женской проблемы как раз и выпадает на мой возраст.
И вот мы, бедные, волочим этот непомерный воз. Вчера опять вернулись из Залевской балки…
Теперь в наш мужской состав с полным правом включился Сопила. От Дешевого отделаться не удалось. Он убедил нас, что перевоспитался.
Леночка с ним так и не прижилась. Причину своего дурного поведения подлец свалил на нее. Она не имела возможности возразить, потому что отсутствовала при этом. И мы ее исключили. Дешевый должен был о себе позаботиться сам. До последнего момента он ходил с кислой рожей и разводил руками. Пока девочки сами не подогнали ему Галчонка.
Галчонок этот был веселой, умной и подвижной девчонкой с большими восторженными глазами. И если повнимательней вглядеться в них, то можно было сразу увидеть, что Дешевому там делать нечего.
Сопила свою проблему решил самостоятельно. Урвал, как он выразился, в первой группе самую зазевавшуюся. Ею оказалась Ира Коробко по кличке Кнопка. Очень добрая и спокойная девочка, не какая-нибудь там выскочка. И в группе у себя она была бы совсем незаметна, если бы не нахватала больше всех двоек. Однако я, как и Сопила, считаю, что не пятерки украшают девушку. Это не те оценки, за которые наш брат их любит.
Костяк женской половины составили боевые подруги Марина Бисюхина и Люба Матвеева – моя Любаша.
* * *
После дождей Залевская балка выглядела как невеста в зеленом наряде. Все цвело, пело и благоухало. Так что сразу же мы ощутили себя в райском саду. А наше излюбленное место вновь подернулось девственностью.
Лагерь из четырех палаток мы разбили быстро и со знанием дела. Каждый отвечал за свое жилище, и поэтому все старались. Девчонки тем временем колдовали над столом.
Спиртные запасы в этот раз были увеличены с учетом двух добавившихся ртов и средней нормы, за которую был взят аппетит Дешевого.
Солнышко еще не успело спрятаться, а мы уже повеселели и за-хорошели.
Только Дешевый приуныл. Его Галчонок наотрез отказалась пить.
Выручила Марина. Она выпила все за свою юную подругу. А потом стала дурачиться с Дешевым. Тот позабыл обо всем на свете, стал зажимать ее самым откровенным образом и в конце концов утащил в свой вигвам.
Завидев это, Харьковский схватил Галчонка и уволок к себе. А Сопила, испугавшись за свою Кнопку, тоже поспешил ее упрятать.
Только мы с Любашей еще долго сидели у костра. Потягивали вино и целовались, тихо и мирно. И пьянели пьяней обычного.
А когда уже забрались на ночлег, я попытался раздеть ее. Она не захотела. Тогда я повторил ей то, что говорил в день своего рождения. Она тоже повторила, что хочет меня, но убрала мою руку со своих ног. Я спросил, почему она так неразумно поступает. И она ответила, что сама не знает.
Я принялся ломать свою пьяную голову над этим противоречием. И очень скоро пришел к выводу, что мне необходимо довести ее до экстаза, когда она потеряет свой глупый разум.
Где-то через час непрерывной атаки, уже с опухшими губами, я повторил дерзкую попытку. И убедился, что разум ее ничуть не ослаб. Но сдвинулся. На нее напала игривость. Самый важный и серьезный момент жизни вместе с моими титаническими усилиями был переведен в какую-то идиотскую шутку.
И еще черт знает сколько времени прошло. Я два раза подкреплялся вином и двадцать раз возобновлял всевозможные провокации, неожиданные налеты и затяжные осады. Бастилия не сдавалась.
Уже под утро я спохватился и понял, что в этой борьбе лишился главного – того удовольствия, которое получал от Любаши раньше. И тут же подумал: стало быть, и ей тем самым что-то подпортил. Здесь, видно, и скрывался корень моего поражения.
На этом я уснул.
Наутро оказалось, что Марина все-таки ночевала с Харьковским. И у них происходило примерно то же, что и у меня с Любашей. Дешевый промучился с Галчонком и вылез из палатки с красными глазищами и набрякшей, как фурункул, физиономией. Вылез на четвереньках и сразу же бросился опохмеляться. У Галчонка же был такой вид, будто она вышла на свет после сеанса веселой комедии. И вообще, я подозреваю, что она пишет стихи.
