скачать книгу бесплатно
Однажды приехал из Швенченеляя за грибами один из владельцев хутора – загорелый, обстоятельный человек Саша. Велосипед он всегда оставляет на дворе в тени. А тут решил поставить в стодолу.
Открыл ворота, вкатил велосипед, выходит, а навстречу змея ползёт. Поднял Саша с пола прутик да и стеганул Эгле. С испуга, наверное, стеганул, от неожиданности.
Эгле не стронулась с места. Только свернулась в тугой мрачный клубок и подняла головку: не понимает Александра Аркадьевича.
А Саша, видно, не оправился от испуга и еще раз Эгле прутиком.
Расправился уж во всю немалую длину, вытянулся, как плеть обжигающая, и, не страшась человека, не таясь, повернул к выходу.
Ушёл из своего третьего дома.
С того дня мы больше никогда не видели нашего ужа.
– Я же пошутил, – оправдывается до сих пор Александр Аркадьевич. – Кто же знал, что он такой обидчивый.
Антон Антоныч слушает взрослых и не очень понимает, в чём дело. Может, хорошо, что не понимает…
Поздний сиреневый вечер. Хутор тонет в густом сиреневом цвету. Запах сирени смешивается с клейким тополиным ароматом. Дорожки наши, сама пыль дорожная напитались этим бальзамом.
Антон Антоныч спит.
Где ты теперь, Эгле?
Душный вечер раскачивает травы вдоль её невидимой тропы.
Ложкой по лбу
Землянику собираем с двадцатого июня. Много её возле хутора. Лесные полянки, опушки, сосновый молодняк, береговые склоны – всё земляничники.
Сто раз на дню вспомнишь: «Стоит Егорка в красной ермолке, кто пройдёт, всяк поклон отдаёт?» Про землянику загадка.
Антон Антоныч собирать не умеет и не хочет. Куда бабушка, туда и он, – ходит не отстаёт. Собрала бабушка горсть – мальчишка рот открывает, а кузовок пустой. Собрал я горсть – мальчишка рот открывает…
Горсть – рот, горсть – рот, а кузовок пустой. Много ли так соберёшь?
Пришлось разделиться. Я хожу утром, жена – после обеда, когда мальчишка спит. Вечером ходим втроём.
Может, Антон Антоныч и кормился бы на земляничниках, да комары отвлекают – чешется и нас потерять боится – глазами постоянно ищет.
Попробуй-ка, поброди по лесу один! Тут привычка нужна.
А прошло денька три и освоился.
Отстал он как-то от нас и закричал:
– Ба-ба-аа!
Бабушка не откликается.
– Де-да-аа!
Не откликаюсь.
Наблюдаем за ним и помалкиваем. Он нас тоже видит.
Покричал-покричал и вдруг словно решил: а чего кричать-то? И сам стал собирать ягоды в рот.
Нагнётся, сорвёт, почешет комариный укус – и в рот ягодку. Присядет, сорвёт, почешется – и другую в рот. Зацепится за елочку белыми льняными штанами, упадёт, полежит-полежит, сорвёт третью ягодку. И подниматься-то с травки ягодной совсем не обязательно: вон она четвёртая земляничина, почти перед носом!
С того вечера редко просит срывать ему ягоды. Сам собирает с удовольствием. Только не в лукошко, а в роток шестизубый.
День первой земляники стал для Антон Антоныча праздником «Ложкой по лбу». Обычай есть: пробуешь кушанье первый раз в жизни или первый раз в году – получай ложкой по лбу. Такое вот весёлое благословение, разрешение. Чтобы добрая слава шла о кушании.
Тебе ложкой по лбу, а ты благодаришь за новое. Мы этого обычая не знали. Просветил друг Марукас.
А бабушка ещё одну игру вспомнила. Она росла в Калужкой деревне Агапино. У них был обычай хлестать ребятишек и скотину первой вербой. Стегали и приговаривали: «Как вербочка растёт, так и ты расти!» или по-другому:
Верба хлёст
дери до слёз,
верба красна
бьёт не напрасно!
Верба с давних пор служила символом силы и здоровья…
Насыпала бабушка землянику в железные кружки, добавила сахарного песку. Подавила ягоду липовой толкушкой и залила молоком.
Земляника! Самый душистый витамин природы! Земляника с молоком! Кто не ел – не поймёт.
Взял я деревянную ложку. Антон Антоныч и жена зажмурились. Хлопнул по лбу внука и бабушку. Они открыли глаза и засмеялись.
– Антоша, возьми ложку, хлопни деда, – напоминает справедливая бабушка.
Я зажмурился, страшновато всё-таки.
С первого раза Антон Антоныч промахнулся. Попал по уху. Или лоб у меня маловат, или уши великоваты, или поговорка «выше лба уши не растут!» – неправильная. А может мальчишке жалко меня? «Благослови, да головы не сломи!»
Хлопать Антон Антоныча ложкой по лбу приходится каждый день. На хуторе для него почти вся еда новая: литовский ржаной хлеб, сало, лук-порей, щавель, ревень, грибы, черника, костяника, брусника, ежевика, клюква, пироги с мясом, со щавелем, со всеми ягодами, даже с черёмухой.
И муравьиный «сок»!.. Не пробовали? Очистите от коры (ошкурьте!) небольшую липовую или можжевеловую палочку. Хорошо послюнявьте её и положите на муравейник. Через две минуты возьмите палочку, стряхните муравьёв и облизывайте. Ну, как? Ложкой по лбу.
А называется это угощение «вкусная палочка».
Весело поели, дружно. Убрали со стола посуду. И забыли на столе деревянную ложку.
Примета есть: ложка, забытая на столе, к гостю. Милости просим. Земляника с молоком ждёт. И ржаной хлеб.
Кайка
Хорошая вещь пустышка. Разве заснёшь без неё по-хорошему?
Антон Антоныч уважает пустышку и ловко научился затыкать ею собственный рот.
Пустышка во рту – и начинается:
– Кай-кай-кай-кай-кай, – верещит мальчишка синичьим голоском.
– Кай-кай-кай-кай-кай, – то выше, то ниже, то тише, то громче поёт Антон Антоныч.
Это он себя усыпляет.
– Кай-кай-кай…
Сколько раз за одну трель споёт он мягкое словечко «кай»? Никто не считал. Может пятьдесят, может, и сто пятьдесят раз.
Пустышку мы теперь называет «кайкой» или «каюшкой».
Перед сном бабушка обязательно спрашивает Антон Антоныча:
– А что, мой хороший, мы забыли взять?
Мальчишка бросается к посудному шкафчику, хватает «кайку» и ловко забрасывает в рот.
– Правильно, мы же «каюшку» забыли! – соглашается бабушка.
– Кай-кай-кай-кай-кай… – верещит в кровати полусонный человек.
– Кай-кай-кай! – отзываются за вечерним сиреневым окном поздние желтогрудые синички.
Что значит «кай-кай»? Не знаем. Полгода слышим и даже не догадываемся. Песенка-верещалка просто нравится нам.
Подрастет Антон Антоныч тогда и спросим, про что пел-верещал песенку «Кай-кай».
Макушка лета
Пришел июль. Середина лета. Дни короче и короче, но сперва не замечаешь.
Солнце высоко. Смотреть на него нет сил. Заслонишь глаза ладонью – ладонь и пальцы просвечивает рубиновый свет. И уводишь взгляд по косому лучу к земле.
Июль называют месяц-прибериха. Теперь на дворе да в избе пусто, а на поле густо.
Проверяет хозяин посевы, но радоваться никогда не спешит. Помнит:
взошли хлеба – не дивись,
налились хлеба – не хвались,
хлеб на току – про урожай толкуй.
Серьёзные слова, обязательные, справедливые.
Правда, сладкоежка-июль богат лесными ягодами.
Высоко, опрятно сложено жаркое сено: крестьянин июлю памятник поставил. В душистые стога прячет крестьянин лето.
«Щука ныряет, весь лес валяет, горы подымает?» – про косу, про сенокос загадка сложена.
А сенцо наше на любой вкус, «сенцо – что твой чаёк»! Есть и заливное, и пойменное, и боровое, и чисто луговое. Это всё злачное сено.
Косят и на болотах. Здесь берут сено «листовняк». Оно ботвистое, широколистое. Листовняк похуже злачного…
В разогретых травах перекатывается жаркий стрёкот кузнечиков. Самый знаменитый звук в июльском хоре! К ясное погоде песня кузнечиков звенит, не остывает до глубокой ночи.
До позднего вечера носятся-свистят ласточки и бегают по дорожкам лесные трясогузки.
Песни июля далеко разносятся в закатном воздухе, особенно над рекой и озером. Слышу – косарь на лугу прибрежном: «Жих-дёр-р, жих-дёр-р!» Видно, Михал решил покосить по вечерней росе. Роса косу точит: «На травах роса – легче ходит коса».
– Пойдем Михала поглядим?
– Аг-га! – соглашается мальчишка.
Перешли мостик через Лакаю. Косаря не видно, а коса совсем рядом ходит.
«Жих-дёр-р, жих-дёр-р! – хрустит срезаемая под корень трава.
Поднимаемся повыше, к лесу – никого, и звук отдаляется. Мы – назад, прямо лугом идём на звук. «Жих-дёр-р, жих-дёр-р!» – приближается.
А где же косарь?
Скрытый осокой у кромки берега бежит коростель и скрипит в свое удовольствие:
«Жих-дёр-р, жих-дёр-р!»
Нет здесь никакого косаря. Это коростель-дергач так кричит. Пошутить над нами надумал.
Антон Антоныч и заметить птицу не успел. Убежал косарь луговой. Здорово бегает, летает хуже.
– Пошли домой, бабушке расскажем.
– Аг-га!
Пудик
На хуторе появился серый котёнок с белым крестом на животе. Я привёз его из Вильнюса. Ездил за книжками для Антон Антоныча, а Лиля, соседская внучка передала со мной котёнка для стариков.
Назвали котёнка Пудиком. Не потому, что легче пуда, а просто так: «хорошо там и тут, где по имени зовут».
Ни Жука, ни Антон Антоныча, ни Лайки котёнок не боится с первого дня. Держится как равный. Да и не догнать им никогда Пудика.
