скачать книгу бесплатно
– Только стажерок? Они же тут без году неделя. Дайте еще кого-нибудь. Такой фронт работы предстоит, что…
– Ладно, ладно, кровопийца! Бери себе еще напарника, сам выбери, скажи, я приказал. Все, иди искать убийцу. Ты и так мне нервных клеток на неделю вперед потратил. И только попробуй не найти! Ланской нас тут всех тогда…
Что сделает олигарх с их отделом, а может и со всем МВД, он говорить не стал, но было и так понятно. Плотно прикрыв за собой дверь, Андрей подмигнул секретарше шефа и отправился на поиски стажерок.
Это его не сильно вдохновляло. С самого первого дня появления их в отделе, а конкретно появления Осокиной, по отделу поползли слухи о том, что она пришла искать себе крутого жениха-мента. И как назло, вынужденный холостяк Кириллов оказался первым на очереди. Хоть женщин в отделе было немного, но мужики потрепаться любят не меньше, и сплетни все ширились и обрастали подробностями. И, собственно было отчего. Сохраняя видимость приличия на людях (именно видимость, она и не старалась скрыть свои намерения), оставаясь в редких случаях с Кирой один на один, Маргарита начинала вести себя иначе, и вся ситуация начинала походить на прелюдию в порнофильме. Трудоголика Кириллова, уже раз обжегшегося на служебном романе, все это дико выбивало из колеи, вернуться в которую удавалось со скрипом. Это и неудивительно. Стройная улыбчивая девушка, хоть и не без доли надменности и жеманства, она поднимала настроение одним своим появлением в помещении. Большие зеленые глаза смотрели в самую душу, туда, где она еще не зачерствела за время работы. А улыбка и впрямь почти не сходила с лица. Кириллов иногда ловил себя на мысли, что эта девушка сошла с плаката какой-то мелодрамы, но обязательно со счастливым концом. Что же касается профессии, она не хватала звезд, ну или делала вид, что не хватает. Однажды одним ловким вопросом на допросе она порушила хитрую защиту задержанных стрелков, после которой у них не осталось шансов. Смешно было, прием избитый, показанный в кино, но тем не менее сработал. «У кого ствол заклинило?» Эта фраза стала крылатой в отделе и всегда сопровождалась громким одобряющим смехом. Такого на памяти не было даже у матерых сыскарей – вот так расколоть двоих мокрушников при допросе под видеозапись.
Анна Бессонова была попроще в общении, исполнительнее в работе и пришла в отдел, странное дело, из армии. Она сразу получила своеобразный статус «не дает» от мужской части коллектива, но при этом оказалась своей в доску, схватывала нюансы новой профессии на лету и первый свой авторитет заработала тем, что смогла выпить стакан водки залпом. Однако, получить заслуженное уважение она смогла, задержав троих наркоторговцев, пытавшихся скрыться с сорвавшейся сделки. Операция пошла не по плану с самого начала, и когда Бессонова оказалась одна против троих отморозков, которым уже нечего было терять, было уже поздно отыгрывать назад. Но, как оказалось, и не нужно было. Первый отправился в нокаут от ловкого удара ноги, второй упал, схватившись за простреленную ляжку. Третий же после недолгой погони выхватил нож и попытался отбиться, но совершил этим фатальную ошибку. По итогу ему досталось больше всех. Сломанное ребро, три пальца на руке, плюс сотрясение мозга, а нож с отпечатками послужил отягчающим обстоятельством, одновременно развязывая руки задержавшей преступника стажерке.
Все это было, конечно, отлично, но опыта в оперативной работе не добавляло. Девушки пока воспринимались как ученицы. У многих оперов не было даже веры, что девчонки продержатся хоть полгода. Были предприняты неловкие попытки флирта, окончившиеся, впрочем, ничем. Анна оказалась слишком разборчивой, а Осокина уже свой выбор сделала, поэтому стажерок оставили в покое. До поры, до времени.
Третьим напарником Андрей сразу решил взять Саню Трофимова, с которым вот уже пять лет делил кабинет. Парень с головой, будет полезен.
Реакция Нимберга на возможность серии убийств была Кириллову понятна. Петр Григорьевич оттрубил в органах больше тридцати лет. Поступил на службу, сразу после армии, в самом начале восьмидесятых, в небольшом городке в Ростовской области. И лично видел, и даже в какой-то мере участвовал в деле поимки ростовского потрошителя Чикатило. Как у зеленого лейтенанта, после двенадцати лет бесплодных поисков, тыканий в темноте, осталась вера в правоохранительные органы, было удивительно.
Ненависть к садистам, насильникам, педофилам, и просто убийцам, Нимберг пронес сквозь всю службу. Его историю Андрей узнал, что называется, из первых рук, на проводах на пенсию его бывшего начальника и учителя, полковника Алексея Ларина. Интересная тогда вышла компания, два полкана и тогда еще капитан, говорящих на равных. Ларина к старости совсем замучила старая рана, он ушел рано, но на смену пришел не менее опытный Нимберг. Из-за этого отдел в шутку стали называть «филиалом Советского Союза», где одного деда на верховном посту меняет другой.
С новым начальником отношения были сложнее, Кириллов редко держал свое мнение при себе. Он уже привык постоянно быть в опале, но работать умел, и поэтому пока на службе держался.
Глава 3
Дверь магазина хлопнула, выпуская юную покупательницу на улицу. Щурясь от яркого утреннего солнца, девочка тоненькими пальцами разрывала обертку «сникерса», улыбаясь своим нехитрым и легким мыслям. Свежий ветерок трепал длинные распущенные волосы, холодил кожу под футболкой. Она направилась в сторону детской площадки, самой крупной среди этих дворов. Наверняка там уже гуляет кто-то знакомый.
Людей на улице было много. Огромный бедный район, застроенный малосемейками, кипел жизнью. Люди сновали туда-сюда, задумчивые и безразличные ко всему. Им не было дела до солнца, до хорошей погоды, до улыбки ребенка, идущего им навстречу с шоколадкой в руках. Равнодушный взгляд скользил по прохожим, по мусору, разбросанному по аллее, по машинам мчащимся по дороге рядом, по серым пыльным домам, слепленным казалось из того же мусора. Он мог бы зацепиться за улыбку, за веселый прищур маленькой девочки, которой после каникул предстояло переходить во второй класс. Что-то светлое должно было вспыхнуть в мозгу, заставить тоже улыбнуться, подмигнуть ей, может даже остановиться, спросить, как дела, где родители этого маленького комочка счастья, не страшно ли ей на улице одной, не нужно ли проводить ее.
Но люди шли мимо, такая мысль даже не могла родиться в их мозгу. Словно, запрограммированные каждый на свою цель, они плелись к ней, не обращая внимания ни на что. Безучастные невидящие взгляды скользили по окружающему пространству…
Так же безучастно скользили они и по человеку, идущему позади девочки метрах в тридцати. Среднего роста, он был одет в старый потертый джинсовый костюм, на ногах были новые, но уже грязные и потерявшие свой вид кроссовки. Блеклое, казалось бы, вылепленное по стандарту лицо было из тех, смотря на которые, уже понимаешь, что не помнишь его, хоть оно и перед глазами.
Человеку лет тридцать, может тридцать пять, не сказать точнее. И он – сама серость. Он и сам был в этом уверен. Он знал, что все взгляды идут сквозь него, словно сквозь пустое место. Он и был пустым местом. Таким же как все.
Единственное, чем он был примечателен – это глазами, но спрятав их под козырек бейсболки, он был невидим для окружающих. Он видел цель. Она была в тридцати метрах от него, ничего не подозревающая. Он шел за этой целью.
Обертка от шоколадки полетела в урну, девочка весело улыбаясь облизнула пальцы. Вот уже и пешеходный переход со светофором, а за ним и поворот к детской площадке. Красный. Она дисциплинированно встала в ожидании зеленого.
– Катя, это ты?
Она удивленно посмотрела на мужчину, вставшего рядом с ней.
– Да… а вы…
– Помнишь, я двоюродный брат твоего папы, мы у вас в гостях были. Или забыла уже?
– Нет… – девочке было немного стыдно, но врать что помнит было еще неудобнее.
– Ну ничего, ты еще тогда совсем маленькая была. Как дела у папы?
– Нормально. Только он спит сейчас, вчера поздно домой пришел, устал сильно, шатался.
– А мама не ругалась?
– Мама не живет с нами… – глаза девочки увлажнились, но добрый дядя тут же уловил это.
– Слушай, – заговорил он еще веселее, – а давай я твоего папу навещу сейчас. Только, проводишь меня? А то я уже адреса не помню. А по дороге в магазин зайдем, я торт к чаю куплю. А?
Катя посмотрела в сторону площадки. Там играли дети. Но и тортика вдруг сильно захотелось.
– Ну ладно, пойдемте, а в какой магазин зайдем?
– Слушай, а чего идти, давай заедем! У меня машина недалеко стоит, – дядя показал в сторону гаражей. – Заедем в большой магазин купим самый вкусный торт. Пойдем? – он протянул девочке руку.
Катя шла рядом, держась за влажную потную ладонь незнакомого человека, думая о том, как обрадуется папа гостям и торту и как похвалит ее, что она привела его двоюродного брата.
Ее маленький и светлый мир не мог и помыслить о том, что через восемь месяцев ее обезумевший от горя отец, узнав о страшной находке поисковиков, попытается вскрыть себе вены в туалете клиники, куда его положит бабушка, его мать, полностью поседевшая от горя и переживаний.
Глава 4
Наверно самым сложным, одновременно, как и самым страшным и чудовищным в своем безумии проявляется в мировой криминалистике такое понятие, как серийный убийца без выраженного мотива. Мы привыкли таких называть маньяками. Это, кстати, не совсем верно, только наполовину. Маньяком можно назвать любого человека с ярко выраженной маниакальной идеей. Трудоголик, зацикленный на своей работе – тот же самый маньяк. Только кому он несет вред своими действиями. Разве что самому себе! Это, согласитесь, не так страшно. Куда хуже, когда, например, подобный субъект начинает коллекционировать мусор с близлежащих свалок в своей квартире. Это может быть чревато принудительной госпитализацией и, в худшем случае – выселением и потерей квартиры. И уж совсем никуда, когда подобный индивид вдруг начинает думать, что станет жить лучше, начав убивать других людей, в силу одному ему известных причин. Вот таких наша непредвзятая в некоторых случаях пресса традиционно и нарекает маньяками. В основном, когда журналисты начинают раздувать пламя, на счету у душегуба уже не одно, не два, а уже порядочная серия убийств. И объявить его маньяком не составляет труда.
Правоохранительные органы предпочитают более простой термин – серийный убийца. Они, в силу своей службы, вынуждены работать не с домыслами, предположениями или сплетнями. А с тем, что может быть материально или документально подтверждено. С фактами. В наше непростое время обыватели все чаще забывают, что вину надо доказывать, что линчевание вне закона, что профессия законника не так проста, как показывают по телевизору. И как ни странно, к серийникам это тоже относится. Один случай расследуется как обычное нападение или убийство, а вот уже при повторении делаются определенные выводы и может произойти слияние дел. Есть расхожее правило: один эпизод – случайность, два – совпадение, три – закономерность. А зачастую бывает, что и после четвертого, и пятого, и даже десятого – по какой-нибудь причине уголовные дела не объединяются. Причины могут быть самыми разными, но почти всегда сводятся к тому, что правоохранители не хотят признать, что на их территории действует серийник. Иногда это доходит до абсурда. Взять того же Чикатило. Сейчас редко встретишь упоминание о так называемом «деле дураков». Или, например, в соседней республике орудовал такой милейший и уважаемый дяденька по фамилии Михасевич. За его художества незаслуженное наказание понесли четырнадцать человек. Вдумайтесь! Четырнадцать! Если не говорить о преступной халатности органов, тут ничего другого на ум не придет.
Серийные убийцы были всегда. Просто не всегда так назывались. Возможно, древние поверья про вампиров, оборотней, вурдалаков и прочих упырей – это попытка темного неграмотного народа объяснить природу этих чудовищных явлений. Это сейчас можно определить, почему тот или иной человек, живя на показ обычной жизнью, имеет и вторую – зверскую нечеловеческую личину. Кто раньше мог подумать, что человеческая психика – не просто набор норм поведения в обществе, которые навязываются каждому индивиду. Что это – сложный жизненный опыт, из которого складывается мировоззрение человека. И опыт этот у каждого свой собственный. Как можно судить о человеке, не зная его прошлого? Люди хитры, за всю историю человечества он научились обманывать, притворяться, мерить чужую личину, скрывать от всех свое истинное нутро. Человеческое общество само порождает серийных убийц.
Не стоит утверждать, что самый известный из них, Джек Потрошитель, был первым. И даже не его первого так назвали. Термин «серийник» придумали американцы. ФБР. В семидесятых. Около полувека назад. А кто скажет, когда они появились? Мир был страшнее, нормы и порядки суровее. Мы знаем о Жеводанском звере, как о некоем проявлении жестокости, но не знаем, сколько было сожжено людей во время инквизиции. Есть много задокументированных случаев сожжения детей лет от девяти-десяти, по подозрению в колдовстве. О времена, о нравы! Мы застываем в немом шоке и не можем сказать ни слова, а тогда… тогда ребенок считался тем же взрослым, только маленьким. Сейчас об этом не снимут кино, не напишут книгу, но в те времена это может быть и не было нормой, но точно не повергало людей в ступор. Может, поэтому о маньяках и нет информации в источниках раньше девятнадцатого века. Кто посчитает, сколько крестьянок барон замучил в своем подземелье, после чего в благоговении кланяется королю. Который тоже наверняка не так прост, как пишут в учебниках. Конечно, вы обязательно возразите, кто же тогда леди Батори, жившая в шестнадцатом веке, или наша Салтычиха, которую Екатерина Вторая разжаловала из «людей». Они тоже серийницы. Вот только, необычные. Они оставили след в истории, «прославились» в веках. И относятся к ним сейчас, как к, своего рода, сказкам. А кто через сто лет вспомнит Иртышова, Оноприенко, Ионесяна, Спесивцева, Ряховского, Джумагаллиева, Кулика, Шувалова? Сколько они причинили горя? Меньше? Численно-то конечно, меньше. Но ведь, не скажешь так родным их жертв. Терминатор с Мосгазом уже никому не навредят, а Игорек Иртышев до сих пор небо коптит. Вот скажите, заслуживают они памяти людской?
Да даже если и не заслуживают – мы запомним их! Вопреки всем мнениям – мы помним зло! Мы помним жестокость, мы ее априори не прощаем, ненавидим! Боимся, ужасаемся! Но в очередной раз, узнав о поимке злодея разводим руками. Кто же знал? Даже не догадывались!..
Петр Григорьевич Нимберг замолчал, остановив плавающий взгляд на пустой рюмке. Земцов с сожалением выключил цифровой диктофон и убрал в карман. Полного экскурса в историю серийных убийц от начальника убойного отдела не получилось. И неудивительно. Откупорили уже второй литр «Финляндии».
– Мне особенно понравилось ваше определение психике, – он предпринял еще одну попытку увести разговор с этой очень болезненной темы. – Вы на психолога не учились?
– Ты, зятюшка, пожалуйста, не скалься, – вступился за боевого товарища полковник Ларин. – Петр Григорьевич знает, о чем говорить, и в какое время.
Максим вздохнул, но промолчал. Куда там? Пьяные менты даже не заметили, как от несъедобной темы из-за стола исчезли все дамы. Что им его жалкие попытки пошутить. Любое застолье у людей одной профессии рано или поздно в разговоре перейдет на нее. Но не в этом случае. День рождения тестя сразу же превратился в оперативное совещание. На тосты и поздравления никто особо не реагировал. Первый литр водки размыл границы, но служебный долг строго заставлял держаться выбранной темы.
На кухне, оборудованной на просторной и уютной веранде дачи Алексея Николаевича Ларина, под лампой с узорным абажуром, из женщин оставалась лишь Марина, и то, по просьбе Земцова. Но, она возилась у плиты, раковины и шкафчиков, как истинная женщина, найдя себе дело на ровном месте. А два полкана и майор Кириллов увлеченно обсуждали проделанную и предстоящую работу. Максим поначалу пытался сменить тему и вернуть за стол женщин, но потерпел полный провал. Теща с женой Нимберга ушли бродить по вечерним сумеркам в просторном, но уже облетающем саду дачного участка.
В принципе Земцов понимал Нимберга с Кирой, которые последние две недели впахивали, как буйволы, и уже не могли переключиться с темы работы, даже в день рождения Ларина, под которое подгадали единственный выходной. И тестя он тоже мог понять. Алексей Николаевич, давно отошедший от дел, в душе вновь рвался на работу. Ведь бывших ментов не бывает.
А работа была проделана титаническая, а сколько ее осталось, не смог бы сказать и астролог.
За это время были опрошены все жильцы дома, где было обнаружено тело Ланской, жильцы соседних домов, родные, друзья, сокурсники, преподаватели. Проверялись все бывшие бойфренды, просто знакомые, те с кем у потерпевшей были конфликты или разговоры на повышенных тонах. Выдвигались версии одна за другой. Кто-то всерьез предложил, что таким образом хотели наехать на самого Ланского. Была версия о брошенном молодом человеке, который не перенес обиды. Все они отрабатывались и, одна за другой, отсеивались.
Убитая не была идеалом во всех проявлениях, но и не вела себя, как типичный представитель золотой молодежи. Училась в обычном институте на маркетолога, не гнушалась передвигаться на метро. Ее отец, Александр Витальевич, конечно, пытался приставить к ней машину и охранника-водителя, но своенравная дочь наотрез отказалась. По крайней мере, жила не в общежитии, а в собственной квартире.
На момент трагедии она ни с кем не встречалась, бывшие бойфренды хором отвечали, что расстались полюбовно. Наталья была со всеми мила, и, казалось, врагов и завистников у дочери олигарха нет. Как и подозрительных знакомств. Она избегала шумных тусовок, клубов, больших компаний, предпочитая им уединение с книгой или прогулки на природе. Единственная подруга, она же сокурсница рассказала, что Наташа умела быть общительной и доброй, равно как и скрытной настолько, что клещами не вытянешь и слова.
Александр Витальевич Ланской первое время лично курировал ход расследования. Не без его участия был создан оперативный штаб, куда стекалась вся информация. Хотя на бумаге все было красиво и функционально, на деле же он состоял из четырех человек. Кириллова и Трофимова с двумя стажерками. Нося гордое звание опер штаба, этот квартет, даже не получив отдельного помещения, почти все время проводил в архивах. На Осокину с Бессоновой надежд было немного, опыта работы с архивными документами у них явно не хватало. Андрею и Александру приходилось работать за двоих каждому. Но, вскоре, олигарх от переживаний слег и вынужден был отправиться на лечение за границу. Опера и начальство вздохнули спокойнее. В любом деле нужны профессионалы, и чтобы им не вставляли палки в колеса, так что, на время оставшись без ценных указаний олигарха, никто из них не расстроился.
Кира, помня о вырванной странице, внимательно вчитывался в дела прошлого, сводки происшествий, и старался уловить связь убийства с книгой. А потом случилось непредвиденное.
Разосланные по области ориентировки, спустя полторы недели, стали возвращаться с ответами. И вместо сухой отмазки, типа, «не выявлено», «не в курсе», «не привлекался», в оперативный штаб попали два уголовных дела со схожими приметами. Одно было из Гатчины, второе из Пушкина. Оба повисли в своих районах глухарями, и местное начальство было радо спихнуть их в центр.
В первом случае жертвой стал мужчина сорока шести лет, бывший десантник, ныне тренер рукопашного боя. Его тело было найдено на территории парка, на берегу небольшой речки. Причиной смерти стало утопление. Казалось бы – какие сходства с нынешним делом? А сходства было три. Вырванная страница из «Острова», тонкий, но глубокий разрез на скуле… и надругательство над трупом. У него были вырезаны гениталии. Странное сходство, конечно, вот только это придавало некий специфический окрас всему делу. Не каждый день или, допустим, месяц бывает такое, чтобы кого-то обескровили, как добычу на охоте, а перед этим жестоко надругались над телом здорового сильного человека.
Странностей в деле тоже хватало. Утопленник был найден у воды, однако одежда была абсолютно сухая. В легких обнаружили ил, тину и грязь, схожую с той, что была в воде у самого берега. Выходило так, что огромного мощного борца просто окунули головой в воду и держали так, пока он не захлебнулся. Кто мог быть на такое способен? Место преступления нашли сразу, тут же в пяти метрах от тела. Взрытая руками земля, следы от пальцев и ладоней, грязь под ногтями жертвы не вызывали сомнений. Отпечатков, следов, примет убийцы и свидетелей так же, как и в исходном случае, обнаружено не было.
Аккуратно сложенный листок был обнаружен в заднем кармане джинсов жертвы. На него не сразу обратили внимание, кровавое месиво застило глаза не только молодого следователя, но и нескольких экспертов.
Во втором случае была убита женщина неопределенного возраста без определенного места жительства. Документов при ней не обнаружили, установление личности провалилось, и покойница так и осталась безымянной. На вид ей было сильно за пятьдесят, хотя определить точнее из-за нездорового образа жизни и сильного разложения тела, не представлялось возможным. Страница книги была обнаружена зажатой в руке жертвы, вперемешку с мелкими бумажными купюрами. Она была повреждена настолько, что только начитанность эксперта, узнавшего текст по паре предложений, помогла сохранить важную улику.
Женщину обнаружил дворник, пожилой узбек, заглянувший в подвал заброшенного дома на окраине, с целью справить нужду. К тому моменту она пролежала там уже несколько дней, и вполне возможно лежала бы и дальше. Орудие убийства было обнаружено непосредственно в теле. Это была острая заточка, сделанная из большого треугольного напильника, заточенного на конце и загнанного в сердце по самую рукоятку, так, что острие его показалось с другой стороны.
И у этого трупа имелся небольшой отличительный знак, который загнал в суеверный ступор всех, кому довелось лицезреть труп. Была грубо выломана и отсутствовала нижняя челюсть. Черный, подверженный разложению язык болтался на шее чудовищным аксессуаром. Перед руководителем оперативного штаба Нимбергом встала непростая задача. Объявить, что все три случая – совпадение, или объединить их в одно дело.
Собственно, это и решалось сейчас за столом, на даче семейства Лариных, в пригороде Тосно. Результаты экспертизы Петр Григорьевич узнал по телефону, уже по дороге сюда. Процентов на восемьдесят, по заключению экспертов, можно было утверждать, что все три страницы из одной книги.
Попытки решить что бы то ни было на месте прекратились, когда закончилась первая бутылка. Дальше пошли воспоминания молодости, байки, рассуждения и сравнения опыта.
– Я не могу понять, что за человек способен одновременно убить молодую девчонку, старую бомжиху и накачанного амбала, – взгляд Нимберга был устремлен в одну точку. – В голове не укладываться.
Все промолчали. Даже Земцову было понятно, что убийца необычный. Он неплохо знал принципы работы правоохранительных органов. В основном все преступления раскрываются, когда определен мотив. Сыщики, в первую очередь ищут его. Мотив – это залог раскрытия. Конечно, немалую долю превозносят тайные сотрудники, они же стукачи, но их к делу не пришьешь и на допрос не вызовешь. Мотив в преступлении – основополагающий фактор.
Тем и сложны поиски серийного убийцы, особенно маньяка. Мотив ему не нужен. У его он свой, не подвластный человеческой логике. И если он никак не пересекается с криминалом в обычной жизни, а такое зачастую встречается, то оперативники остаются практически слепы и глухи. Все присутствующие это понимали. Молчание нарушил Алексей Николаевич Ларин.
– Петя, я все понимаю. Тайна следствия и все такое, но…
– Знаю, что ты хочешь спросить, Леша. Как ловить его будем? А вот на это ничего тебе не могу ответить. Потому что не знаю. Понимаешь, поимка маньяка – это лотерея. У него любой билет выигрышный, а у тебя один шанс из миллиона. И сколько он людей положит, пока ты его вытянешь? У нас не рассчитана система на поимку таких преступников. Знаешь, сколько их уже было? И до сих пор не придумали, как ловить. Вон, американцы в семидесятые годы создали целый отдел в ФБР, изучали их, допрашивали уже пойманных, деньги и время на это вбухали. И что? Как орешки щелкают, их ловят. Начальник отдела этот, даже книгу написал, не помню название…
– «Охотники за умами», – рискнул вставить свои две копейки Земцов.
– Во, точно! – ткнул в него пальцем Нимберг. – А мы? Поймали, сразу к стенке. Зачем изучать? У нас же нет преступности. Социализм! Развитой! – Он сокрушенно покачал головой. – Столько дураков у власти сидело, такую страну умудрились развалить. Ее ведь за семьдесят лет отстроили с нуля практически, в страшнейшей войне человечества она победила, и снова расцвела после этого. А вот с внутренними врагами бороться не научилась. Идеалисты сидели у власти. Вон, Никита наш, Сергеевич, даже сроки установил, когда милиция последнего жулика поймает. И что? Кончились у нас жулики? Что уж про маньяков говорить. Не может в стране развитого социализма быть таких персонажей! А Хрущев сам контролировал милицию, когда Ионесяна ловили. Неужто ничего не дрогнуло в голове?
Петр Григорьевич замолчал, словно готовясь к исповеди. Никто не перебивал его и на кухне воцарилась звенящая тишина. Даже Марина, перестала возиться у раковины, повернулась и переводила взгляд с одного хмурого мужчины на другого.
– Знаете, как мы Чикатило ловили? – наконец проронил Нимберг. – Никак! Сети расставили и ждали. Двенадцать лет ждали. Он больше полусотни человек выпотрошил, это только доказанных. Детей, женщин. А мы ждали. Предпринимали, конечно, какие-то действия, психиатров приглашали, экспертов. Костоев, вон, даже в тюрьму к Анатолию Сливко на консультацию ездил, как к Ганнибалу Лектору в «Молчании ягнят». Что толку? Тот только руками развел, не поймаете, сказал. А попался Романыч к нам ведь в восемьдесят четвертом, три месяца просидел, а не смогли привязать его. Что там было, ошибка эксперта или у него что с группой крови было, уже и разберешь. Выпустили чудище на свободу. И дальше ждали. А он опять резать пошел. Да больше скажу, его в 78-м могли взять после первого убийства. Там и искать-то почти не надо было, все на виду. Нашли козла отпущения, расстреляли и успокоились. А через три года началось…
Не было еще операции, масштабнее «Лесополосы». Да и будет ли? Нужно было задуматься, ведь вся наша система показала свою несостоятельность на этом деле. Сколько людей посадили, одного расстреляли ни за что, – полковник вытер тыльной стороной ладони выступившие слезы. – Сколько зверей за то время расплодилось, – выставил перед собой обе руки и начал перечислять фамилии, для наглядности загибая пальцы.
Остальные молча смотрели на него. Эти фамилии знала наизусть вся страна. На восьмом загнутом пальце резкий звон посуды оборвал Нимберга на полуслове. Все взгляды устремились на побелевшего Максима. Тот смущенно откашлялся и поднял выпавшую из дрогнувшей руки рюмку.
– Макс, ты чего? – обеспокоенная Марина подошла и села рядом с ним.
Земцов убрал руки под стол, чтобы никто не видел подрагивающих пальцев и медленно обвел взглядом всех собравшихся…
Конец лета 1990-го года. Десятилетний Максим, скучая, прохаживался по перрону маленькой железнодорожной станции Перхушково. Уставший от длинной прогулки, отец присел на лавке у ограждения. Они выехали вместе на электричке, рано утром, чтобы побродить по лесу, поискать грибы, может быть искупаться. Максим, редко выбирающийся на природу, таскал отца по лесу весь день, и под вечер, Николай Тимофеевич, и так не выспавшийся из-за ночных кошмаров, уже не чувствовал под собой ног. Но, он был доволен – сын просто светился от радости. В это нелегкое для семьи, да и для всей страны время, такие минуты спокойствия и безмятежности были большой редкостью.
Направление прогулки они выбрали спонтанно. Сели в первый же автобус, который и довез их до Белорусского вокзала. Дальше на электричке они ехали до тех пор, пока у Земцова-младшего не кончилось терпение. Выйдя, они углубились в лес и бродили там до сумерек. Заблудиться не боялись – район густонаселенный, куда-нибудь да вышли бы. В лесу часто попадались старушки, бродящие с ведрами и корзинками.
До электрички было еще минут сорок, и Максим отпросился у отца прогуляться до ближайших коммерческих ларьков. Тот нехотя разрешил, велев ни с кем не разговаривать и сразу идти обратно.
Спустившись с платформы, мальчик развязным шагом направился вдоль дороги в сторону светящихся вдалеке витрин. На ходу он достал из кармана перочинный нож средних размеров, раскрыл его и принялся подбрасывать, стараясь, поймать за лезвие. Такой прием он видел в кино и загорелся желанием научиться так же.
Однако, вредная тяжелая железка не хотела слушаться, норовя выскользнуть из рук или рубануть остро отточенным клинком по пальцам. Один раз чуть не порезавшись, Максим с досады плюнул и уже собрался убрать нож, когда услышал:
– Осторожнее играться надо с ножом. Не порезался? Хорошая у тебя игрушка. Дай посмотреть.
Земцов обернулся. К нему подходил высокий, темноволосый мужчина, одетый в ветровку цвета хаки и черные штаны. В нос ударил резкий запах пота. В свете фонаря Максим хорошо разглядел мужчину. Спокойное выражение лица, уверенная походка. Мальчик не заметил, откуда он появился, словно материализовался в воздухе. С другой стороны дороги, на обочине, стоял неприметный «Жигуленок»-тройка бежевого цвета. Может быть, он сидел в нем?
Мужчина без интереса повертел в руках ножичек и, возвращая его, спросил:
– А чего ты тут с таким тесаком гуляешь, ограбить кого-то хочешь? – он указал взглядом на ларьки.
Земцову стало смешно. Он представил, как десятилетний шкет, как его называли взрослые, с трудом доставая до окошка, грабит ларек. В силу возраста, он не видел, как горят глаза у этого болтливого дядьки.
– Слушай, – тот перешел на заговорщицкий полушепот, – я знаю одно место, где и правда, можно разжиться. Курево там, спирт. Только мне помощь нужна будет. Ты, вроде, парень смышленый, справишься.
Максима, словно, что-то кольнуло внутри. Спустя годы, он, размышляя об этом, пришел к выводу, что это был инстинкт самосохранения, который со временем и опытом, превратился в чуйку. Вряд ли бы какой-то мальчишка его характера, отказался бы от такого приключения. Вот только, Максим сразу подумал, что этот странный дядька неспроста позвал именно его.
– Давай, это быстро, смотри, я на колесах, – мужик, дружески улыбаясь, указал на «Жигули» – ты вообще один тут?
Земцов молча смотрел на него во все глаза. Чувство безотчётного страха, вынырнувшее непонятно откуда, все усиливалось. На дороге, как назло никого не было, ни людей, ни машин.
– Чего застыл-то? Пойдем, – мужчина, развернувшись, сделал два шага к своей машине и оглянулся, – или не хочешь?
– Мне домой надо. Меня родители ждут, – пискнул Максим, пятясь от него. Он вдруг, всем своим детским сознанием ощутил, что к этому человеку опасно поворачиваться спиной.
Человек не шел следом. Он стоял на месте и молчал, буравя мальчика глазами. Дружеской улыбки уже не было, на Максима смотрела холодная черная бездна. Это лицо врезалось в память десятилетнего ребенка на всю оставшуюся жизнь, как и сама встреча, каждое слово разговора. Не раз еще это воспоминание придет к Земцову в ночном кошмаре, пропитает холодным потом подушку, заставит вскрикнуть.
Пройдя спиной вперед метров тридцать, Земцов развернулся и бросился бежать к лестнице на платформу. Добежав, он рывком взлетел наверх, после чего, позволил себе обернуться.
Мужчины уже не было, машины тоже, лишь вдалеке мелькнули красным светом габариты, словно передавая прощальный привет.
Все оставшееся время до электрички Земцов не отошел от отца, в самом поезде он сидел, словно в воду опущенный, глядя в одну точку. Николай Тимофеевич заметил, как изменилось поведение сына, но списал это на усталость.
Мама, весь день прохозяйничав на кухне, встретила их накрытым столом. С ожиданием восторженного рассказа она посмотрела на сына. И изумилась, насколько тих и бледен он был. Под ее взглядом стушевался даже отец. Максиму ничего не оставалось, кроме как, рассказать об этом случае. Он старался говорить ровно и спокойно, но, видимо, не получилось. Глядя, как бледнея и хватаясь за сердце, рухнула на табуретку мать, как, посерев лицом, бросился к телефону отец, мальчик понял, что произошло нечто совсем не обычное и не хорошее.
Он так и не понял, что случилось с матерью, куда звонил отец на протяжении двух часов. Его насильно уложили спать, но Максим долго вслушивался в голоса за плотно закрытой дверью, силясь разобрать хоть слово.
Много позже Максим узнал, что звонил Николай Тимофеевич в милицию, долго пытался узнать номер прокуратуры города Одинцово. В конечном счете дозвонившись куда-то, он передал рассказ сына оперативнику, поднявшему трубку. Честный, до мозга костей, верный солдат государства, он собирался сам выехать в ночь на поиски, но прислушался к голосу разума и жены, остался дома.
Спустя день, в квартиру заявился вежливый оперативник в штатском, с целью допросить мальчика. Земцов без утайки, хоть и с удивлением, рассказал о человеке, предложившем совершить воровство, припомнил внешность, машину, хоть и не запомнил номер. Его изумило, что милиция отреагировала даже на неудачную попытку сговора о мелкой краже. Оперативник внимательно записал все в протокол, после чего удалился. На этом все и завершилось. Возможно, этот протокол хранится в огромном многотомном деле, оставившем след в мировой криминалистике. А возможно он был банально утерян в лихорадке государственных органов рушащейся некогда великой империи. А возможно, он был принят за глупую шутку и выброшен в корзину из-за нежелания тратить время на ерунду. Время, которого было впустую потрачено до безобразия много, на выходе дав преступнику лишь его кличку, которая, впрочем, стала страшилкой у маленьких москвичей, да и у больших – тоже. Максим так и не узнал в тот раз, кто же был этот человек, просто предложивший украсть сигарет и спирта, и почему его за это так усердно разыскивает милиция.
Он узнал это гораздо позже, через пять с лишним, лет, из «Криминальной России», сериала, ставшего главным ужастиком на всем постсоветском пространстве. Музыка его заставки, написанная виртуозом Назаруком, до сих пор наводит на людей ностальгический ужас. Земцов, увлекавшийся детективами, в то время не пропускал ни одного выпуска.
Лицо, мелькнувшее на экране в одной из серий, показалось ему удивительно знакомым. Хорошая тренированная память, покопавшись в своем архиве, услужливо подала требуемую информацию. Максим запомнил свои чувства в тот момент на всю жизнь. Уже порядком забытая загадка детства разрешилась, словно обухом по голове рубанула. По позвоночнику прокатилась волна ледяного ужаса, руки и ноги ослабли и онемели от мысли, чем могла закончиться та встреча на маленькой подмосковной станции далеким прохладным летним вечером 90-го года.
Мужчину звали Сергей Головкин. По оперативным сводкам он проходил как «Удав», народная молва прозвала «Фишер». Тот самый! Фишер, которым родители пугали непослушных детей, которым дети пугали друг друга, сидя у костра. Живая легенда и ужас ночных кошмаров, он наводил страх на жителей Москвы и Подмосковья в течение шести лет.
