Приют ветров

 На потолке сияли светящиеся в темноте звёздочки из виниловой флуоресцентной бумаги, над кроватью поблёскивал ночник с «Микки-Маусом».

Впрочем, ночник мальчику не помогал. Он рассеивал тьму, но не страхи.

Не будь дураком, умолял себя Федя. Не будь дураком. Ложись спать.

Мимо окна проехал автомобиль, свет фар проскользил по стене и потолку, разлиновал Федин плед. Дождь забарабанил ещё громче, ветки застучали по окну с новой силой. Мальчик по-прежнему лежал неподвижно, ощущал тяжесть в грудной клетке, вслушивался в звук за стеной. Мама громко сопела под звук включёного телевизора.

Федя всё думал и думал о светящихся глазах страшных детей и сне на пустыре с неоновыми кругами, по сюжету которого геометрические фигуры росли с молниеносной скоростью и уже не помещались внутри головы. Школьник воспроизводил в памяти момент знакомства с Иваном Григорьевичем Осинцевым, его историю о самолёте и мародёрах. Наконец, мальчик вспоминал тревогу, которая настигла его по пути на улицу Альпинистов. Но чем дольше Федя крутил в голове мысль об этой тревоге, тем больше склонялся к тому, что ему всё показалось. Так что вскоре мальчик уговорил себя перевернуть подушку, положил голову на прохладную сторону и мирно уснул, отправившись в страну снов на своём новеньком бирюзовом велике «STELS», который он получил в подарок от мамы на свой двенадцатый день рождения.

Глава 4 

Ульяна Подсекина поднималась в квартиру по лестнице, минуя пролёт за пролётом.

Сквозь маленькие окна пробивалось послеобеденное солнце, подсвечивая потускневшую побелку и свежие надписи на стенах: «Линкин Парк круче всех», «Римма дура» и «Лицей 135 рулит».

В подъезде неприятно пахло сыростью, разлитым пивом и отравой от тараканов, разбрызганной вокруг мусоропровода.

 Под коленями Ули с двух сторон расползались широкие стрелки. Вторая пара колготок за неделю в урну – всё из-за школьных стульев с шероховатой поверхностью.

На четвёртом этаже девочка остановилась, вытащила из кармана маленькое зеркальце и вытерла слюной с век синие тени.

Лифтом Ульяна не пользовалась уже больше года.

Однажды она зашла в тесную кабину, бросила взгляд на разбитую лампочку на потолке и на ощупь отыскала нужную – подпалённую зажигалкой кнопку. Толстые стальные двери – жвала исполинского паука – захлопнулись и, сотрясаясь, адская машина повезла девочку ввысь.

Третий, четвертый, пятый…

Лифт и не думал останавливаться, а только набирал скорость, кабина дребезжала, двери скрипели, внутри самих стен словно бы что-то гудело, кислорода становилось всё меньше.

Уля стояла там, маленькая в сравнении с этим лифтом, со всем этим миром, с большим школьным рюкзаком за спиной и готовилась к участи: вот-вот кабина либо пробьёт крышу и с грохотом приземлится на проезжую часть, либо же оттолкнётся от потолка, трос порвётся и лифт рухнет прямиком в Преисподнюю. Девочка прижалась спиной к стенке адской машины, затем медленно сползла по ней, села, закрыв руками лицо и затаила дыхание.

Перед глазами Ульяны пронеслась вся её жизнь и смерть… Что, если кабина уподобится гидравлическому прессу и раздавит Ульяну? Скомкает школьницу, как бумажный платок и извергнет наружу.

Ну уж нет, решила Ульяна. Она не из тех, кто распускает нюни. Прыгать в лифте нельзя, драться с ним тоже опасно, а вот заявить дурацкой машина, что она ничего не боится, это пожалуйста.

Несколько раз Уля прокричала, что кабина не напугает её. И лифт, кажется, это услышал…

Потому что сразу после этих слов на последнем – двенадцатом этаже – он всё же остановился и выплюнул девочку.

На четвереньках, дрожа с головы до ног, Уля выползла из проклятого лифта.

Но до того, как машина захлопнула тяжёлые двери за спиной школьницы и отправилась вниз, вероятно, за следующей жертвой, Ульяна успела подняться во весь рост и со всей силы пнуть железные двери. Долбаный лифт, – крикнула она обидчику напоследок.

Отныне Ульяна Подсекина пользовалась только ступеньками. Девочка заходила в подъезд, открывала дверь нараспашку и бежала со всех ног до следующего пролёта. Потому что верила: если успеет добежать прежде, чем закроется дверь, то загаданное желание обязательно сбудется.

А потом она просто шла, стараясь не касаться ни стен, ни перил, ни подоконников. Потому что верила и в другое: дом на Профсоюзной – это логово зла. И зло это принимало форму ядовитого плюща.  Многие годы жильцы дома позволяли плющу разрастаться, и теперь он невидимыми корнями-присосками цеплялся за почтовые ящики и стены, перила и балконы, залезал в квартиры, заполнял пустоты…

Химмаш располагался на холмистом берегу, а многоэтажка на Профсоюзной стояла как бы в низине, а потому в дождливую погоду к дому стекалась вся чёрно-коричневая жижа. Подвал затапливало, а добраться до школы или работы можно было разве что на гондоле.

Дом закрывал собой Нижне-исетский пруд, зимой в окна безжалостно задувал ветер. В такие холодные дни мама Ульяны завешивала окна коврами и пледами, наливала в пластиковую бутылку горячую воду и вручала девочке на ночь в качестве грелки.

За домом вдоль Нижне-исетского пруда протягивалась и вела к Парку-Стадиону так называемая «Аллея разбитых фонарей», по другой версии «Аллея алкоголиков». С самого утра пьяницы занимали скамейки словно шезлонги на пляжах. А по дорожке бездомные туда и обратно возили коляски, доверху набитые пустыми стеклянными бутылками.

На Химмаше по мнению Ули было опасно, но интересно. Уля любила пышную зелень и прохладную набережную, утренние туманы и тенистую тополиную аллею, карусель в парке и каток с горячим чаем в буфете, даже писк летучих мышей, которые, словом, на Химмаше тоже водились. В Нижне-исетский пруд Ульяна швыряла поисковый магнит, а у сквера перед проходной завода «Уралхиммаш» разъезжала то на своём старом «Спартаке» с облупленной зелёной краской, то на скейтборде.

Что же касается дома на Профсоюзной, то здесь Ульяна Подсекина жила словно в восьмибитной игре: прыгала со ступеньки на ступеньку, стараясь не наступать на препятствия, надеясь не встретиться с Боссом – главным злодеем игры.

Ульяна дважды повернула в замке ключ и переступила порог чистой, а в сравнении с подъездом – очень чистой квартиры, оформленной по вкусу матери Ули в красных тонах.  На кухне горел свет, пахло свежесваренным супом.

– Ма, ты дома? – крикнула Уля.

Школьница стянула с себя кроссовки (в те годы шузы, тапки, – как ни назови) и заглянула на кухню, раздвинув шторы-бусины. Те прогремели, ударившись друг о друга.

В квартире Подсекиных вообще всё было громким. Всегда пело радио или разговаривал телевизор, доносился телефонный звонок или бежала из крана вода. Лязгали кастрюли и сковородки.

 Время от времени Ульяне требовалась тишина, и тогда она уходила на берег пруда в одиночестве. Стояла там, сунув руки в карманы любимой фиолетовой олимпийки, кормила уток и голубей, ощущая запах речной тины. Уля смотрела, как в толще мутной воды трепыхаются водоросли, как слегка вспененные волны бьются об израненный берег. Ветер развивал короткие тёмные кудри школьницы, она всё смотрела вдаль, пытаясь угадать, живёт ли кто-нибудь на маленьком островке посреди пруда. Школьники уверяли друг друга в том, что там находится остров бомжей-людоедов и лучше в такие места не соваться, если хочется дотянуть до старости.

– Привет, ма! Я дома.

 Маленький телевизор висел в углу над обеденным столом и показывал сериал «Не родись красивой». Дурнушка Катя Пушкарёва проходила собеседование в компанию по производству модной одежды.

– Привет, что получила? – Тамара Вячеславовна повернулась лицом к дочери и расправила фартук с нарисованными фазанами.

Внешне она и сама напоминала упитанного фазана. Женщина пятидесяти лет весила килограммов сто двадцать, как минимум девяносто из которых аккурат распределились вокруг живота точно спасательный круг. Она предпочитала стрижку пикси и мелировалась в коричневый цвет. Маленькие глаза сверкали светло-карими, почти жёлтыми камнями. На мочках ушей болтались серёжки с рубинами.

– Так, ничего… А чем это так вкусно пахнет? – девочка заглянула под крышку кастрюли и махнула ладонью в сторону носа.

– Опять двойка по математике?

– Ну почему сразу двойка, – Ульяна подошла к раковине и взяла в руки клубничное мыло «Дракоша».

– Ульяна, я знаю, что у вас была контрольная, – с этими словами Тамара Вячеславовна достала из холодильника банку майонеза и поставила у тарелки с нарезанным хлебом. Громко, чтобы дочь поняла, что её мать возмущена.

– Может, и двойка… А с чем суп, ма? – Ульяна вытерла мыльные ладони о школьную плиссированную юбку.

– Ёлки-палки, Ульяна! Ты такой кобылой вымахала уже, а ведёшь себя как маленькая. Иди переоденься сначала и прекрати ногти грызть! – женщина одёрнула руку дочери.

Тамара Вячеславовна плюхнулась на табурет и хлопнула себя по коленям.

– И опять двойка по математике! Ну за что мне всё это?!

– Ма, да ладно тебе, ты же знаешь, что эта Лариса Дмитриевна… она такая…

– И слушать ничего не желаю! Учишься плохо, в комнате бардак, после уроков шляешься не пойми где… Твой старший брат не был таким, брала бы с него пример! Я думала, что ты вырастешь маминой помощницей, а ты…

– Ма, ну что – я? – Уля закатила глаза.

– Уля, ты думаешь, что я не знаю, какие ты конкурсы устраиваешь в школьном туалете? «Назовите самое длинное матерное слово» или «Кто больше всех знает матерных слов на каждую букву алфавита». Ты думаешь, что я этого не знаю?

Ульяна поджала губы и подавила смешок.

– Тебе весело, да? Весело? Ульяна, я иной раз так устаю, что у меня просто нет сил тебе что-то говорить, но это не значит, что я чего-то не знаю и не замечаю. С одного в школе ты, значит, стянула штаны, другой жвачку в волосы плюнула. Что это вообще такое, ёлки-моталки?

– Ма, но они же первые, а я просто…

– Твой брат бы так никогда не поступил. Никогда! Он всегда был хорошим, послушным мальчиком.

«Ну-ну, – усмехнулась Ульяна. – Ну-ну».

 Рома Подсекин оканчивал институт в Санкт-Петербурге. Шёл на красный диплом, подрабатывал в банке, сдавал на права. Первый ребёнок в семье, высокий кудрявый красавец, гордость родителей. «Соображалка у этого парня работает быстрее гоночного автомобиля» – говорил о своём сыне Владимир Петрович Подсекин.

Когда-то Ульяна и Рома делили одну комнату на двоих. И, бог свидетель, чего там только не происходило.

Бывало, Рома пугал Улю, спрятавшись под кровать. Девочка в пижаме с телепузиками вставала среди ночи, чтобы выпить стакан тёплого молока, а когда возвращалась к своей постели, то Рома с воплями высовывал руку и хватал младшую сестру за лодыжку.  Визг стоял такой, что разъярённые родители тут же являлись в их комнату, а соседи стучали по батареям, давая о себе знать.

Стоило маме и папе уйти по делам, как детишки закручивались в шторы, играя в машину времени, катались на дверях, воображая себя обезьянами, карабкались по стеллажам точно по скалам.

Уж эти ребята монстров (не считая лифта, конечно) совсем не боялись. Против чудищ они использовали волшебную воду. Волшебной её делало детское воображение, разумеется, но разве этого мало? Стоило чему-то пошуршать в углу, как ребята тут же вооружались бутылками с пульверизаторами.

Случалось, что брат и сестра дрались. Не могли решить, кому же достанется ломтик сыра с пластиковой цифрой внутри или банан с наклейкой.

Однажды между ребятами состоялась настоящая битва. Ульяна и Рома решили разыграть несколько сцен из комедийного боевика под названием «Час Пик». Потасовка произошла во время распределения ролей.

– Только, чур, я буду Джекки Чаном, – заявила Ульяна.

– Издеваешься? Девчонка будет играть Джекки Чана? Ну уж нет, им буду я.

– Но его напарник ведь тоже мужчина! Какая разница?!

– А всё уже, занято. Я Джекки Чан!

– Но я первая сказала!

– Но я пелвая сказа-а-а-ла!

– Так не честно!

– Так не те-е-е-сно!

– Хватит! – топнула ногой девочка.

– Хватит! – передразнил её брат.

– Прекрати! Быстро прекрати!

– Ой-ой, только мамочке не жалуйся!

В ту же секунду Уля набросилась на старшего брата с кулаками и попыталась повалить его на пол, но Рома швырнул сестру на кровать. Рывком Уля сдвинулась к краю и принялась отбиваться пятками, Рома упал, поднялся на ноги и закрутил-завертел руками так, что сестра не осмелилась подойти. Тогда Уля скользнула на пол, сцепила ноги Ромы своими ногами, крутанулась на бок, и старший брат с грохотом свалился на табурет. Помирились ребята в травмпункте.

Но чаще всего ребята всё-таки ладили. Они прыгали на кресле, глядя в окно, и им всё время казалось, будто деревья прыгают вместе с ними. Они мастерили скворечники, воплощая в каждом из них интерьер из фильма и сериала. Так Рома сделал каюту из «Титаника» и библиотеку из «Бесконечной истории», а Уля – пещеру из «Короля Льва» и комнату «Гарри Поттера».

Бывало, ребята лежали ночью прямо на полу, смотрели через открытую форточку на звёздное небо и много-много мечтали.

– О чём думаешь, Уля?

– О том, на кого из «Зачарованных» я больше похожа: на Прю или Фиби. А ты?

– Я думаю, на что бы потратил миллион, если бы выиграл.

– И на что же?

– Да вот не знаю… а ты?

– Ммм… наверное, я бы купила всё, что продаётся в Роспечати.

– Я придумал! А я бы построил шоколадную фабрику.

– Блин, – Ульяна привстала. – А можно я тоже?

– Нет, у тебя Роспечать, а у меня Шоколадная фабрика.

– Да блин! – сморщилась Уля. – Ну пожалуйста!

– Нет, я же сказал.

– Жадина-говядина!

– Пфф… Знаешь, если бы папа выиграл миллион, то он бы съездил на Мультинские озёра. Он говорит, что Мультинские озёра – это то, ради чего стоит жить.

– Что это означает? – уточнила Уля.

– Ммм… наверное, он имеет в виду что-то очень хорошее в жизни, ради чего хочется подниматься рано утром. Хоть в семь утра!

– Или в шесть!

– Да-а-а, или в пять, – мечтательно протянул Рома, – новый конструктор – то, ради чего стоит жить.

– И ванночка для Бэбибона, – добавила Уля.

– И поездка в крутой лагерь.

– Я буду жить ради набора «Маленькая Фея», – продолжила игру Уля.

– А я ради земляники с бабушкиной грядки. И передач по МТВ вроде «Тачка на прокачку».

– Тогда я… тогда я… Ради счастливого цветочка с куста сирени. С пятью лепестками. И розовых пионов.

– А я ради запаха постельного белья с мороза.

– А я ради подарка от Зубной Феи, – Уля лизнула передние пустые десна, – то место, где ещё недавно белели молочные зубы. – И ради йогурта «Скелетоны». И ещё ради вафельных трубочек со сгущёнкой!

– Я – ради моря, пустыни, китов и чаек.

– А ещё ты будешь жить ради своей одноклассницы Маши, – Уля громко расхохоталась и ткнула брата в бок.

– Тебе конец! – возмутился Рома.

В общем, они были обычными детьми, и «хорошим мальчиком», «ангельским ребёнком», каким его считали родители, Рома уж точно не был, только Ульяна не собиралась доказывать маме обратное. Она была не из тех, кто выдаёт с потрохами собственного брата.

– Господи! Хоть кто-нибудь бы меня пожалел, – продолжала Тамара Вячеславовна.

Ульяна снова закатила глаза и постаралась слушать не маму, а телевизор. Катю Пушкарёву только что приняли на работу.

 «Хоть кто-нибудь бы меня пожалел», – извечная песня Тамары Вячеславовны – женщины в некотором роде экстравагантной.

Ежедневно за полчаса до обеда Тамара Вячеславовна водружала на журнальный столик массивный поднос с большой кружкой чая и несколькими пиалами: с повидлом, сливочным маслом, шоколадным маслом, орехами, изюмом и кусковым сахаром. По чуть-чуть откусывала лакомства, отправляла сладости в рот и тут же запивала чаем, но не просто пила, а как бы полоскала рот вместе со всем содержим. Иногда выплёвывала еду на салфетку, вдруг вспоминая, что сидит на очередной диете.

 По телевизору Тамара Вячеславовна как правило смотрела «Час суда», «Жди меня» или «Понять. Простить», «Битву Экстрасенсов»; всхлипывая, высмаркивалась в носовой платок, размером с добрую наволочку.

Тамара Вячеславовна любила говорить о себе. Она ставила красный дисковый телефон на колени и звонила многочисленным родственникам.

 «Как у меня дела? Ой… на букву х, и не подумайте, что хорошо, – отвечала Тамара Вячеславовна и притворно хихикала. – А чему радоваться? Денег то совсем нет. Володя опять на вахте, а приедет и на всю получку закроем кредиты… Здоровье тоже подводит, кишечник по какой-то причине болит, да и Улька отбилась от рук, одна надежда на Рому…»

Она осуждала нерасторопных и небрежных хозяек. Тех, кто не приведи господь готовит пироги из покупного теста или вечером не начищает ботинки, тех, кто не протирает капли у раковины и суёт контейнер в холодильник прямо в кастрюле, не перекладывая в контейнер.

– Да, мне поставили двойку, – призналась Ульяна. – Поставили. Ма, но ты же знаешь, что Лариса Дмитриевна ненавидит детей, она просто…

– Ульяна, я так устала от этого! Не хочу я ничего слушать.

– Ма, ну я же нормально учусь по другим предметам, просто Лариса Дмитриевна…

Ульяна теребила руками плиссированную юбку, её нижняя губа тряслась от обиды.

– ВСЁ! ХВАТИТ! – Тамара Вячеславовна хлопнула ладонью по столу, на пальцах сверкнули кольца с рубинами. – Всё. Кушать подано – садитесь жрать, пожалуйста. И смой косметику. Что у тебя на глазах размазано? В таком возрасте только кобылы красятся.

– Но ма…

– Я позвоню отцу твоему сегодня, вот увидишь, я позвоню!

Девочка схватилась за волосы и убрала одну прядь за уши. «Ну и звони, папа меня поддержит, – подумала Ульяна. – Папа всегда меня поддерживает».

– Не поняла?! А это ещё что?! – женщина встала с места и, согнувшись, подошла к дочери.

– Где? – Уля вытащила прядь обратно и попятилась.

– Что у тебя с ушами? Быстро показывай!

Ульяна сделала еще два шага назад. Тамара Вячеславовна подпёрла бока руками, её ноздри стали раздуваться всё шире и шире. Казалось, оттуда вот-вот вырвется пламя огня как у дракона.

– Я кому сказала?!

Девочка послушно подошла ближе к матери и оголила ухо. Тамара Вячеславовна нервно втянула в себя воздух.

– Что ты наделала? Ульяна, что ты наделала?!

– Это всего лишь несколько дырочек…

В мочках блестели два шарика из медицинского сплава.

– Несколько дырочек?! Где ты это проколола, Ульяна?!

– Подруга проколола…

– Что?! Какая подруга?

Ульяна молчала.

– Отвечай, какая подруга?!

– Зачем тебе это знать?

– Олеся Трофимова, да? Я знаю, что это она! Когда ты перестанешь общаться с этой Олесей? Я сколько раз тебе объясняла, что эта девочка из неблагополучной семьи! Я видела, как её отец дрыхнет на остановке!

– Будто у нас благополучная, – буркнула себе под нос Ульяна, к счастью, до ушей Тамары Вячеславовны эти слова не донеслись, зато донеслись другие.

– Ма, а зачем ты тогда общаешься с родителями Олеси? Ты улыбаешься им, даже первая звонишь, а потом говоришь мне, что они неблагополучные и лучше бы с ними не общаться. Зачем ты так делаешь?

Женщина оскорблённо уставилась на Ульяну и ничего не ответила.

– Вот скажи мне, пожалуйста, ты совсем с головой не дружишь, а, Уля-хрюля?! Вы же могли занести инфекцию!

 Ульяна устало опустила плечи и простонала.

– Ма, ну хватит, я так намучилась в школе, давай я поем, посплю и потом уж поговорим.

– Не смеши, от чего ты там устала? Не понимаю, от чего можно уставать в школе?

– Ма, ну а на работе тогда от чего? Давай посплю и поговорим.

– А я не хочу разговаривать, – женщина развязала фартук и повесила его на серебристый крючок возле раковины. – Не хочу.

– Ма, только не играй опять в молчанку, а?!

Тамара Вячеславовна не ответила. Женщина развернулась и, перекатываясь с пятки на пятку, под тяжестью собственного тела, поковыляла в гостиную – по совместительству родительскую спальню. Туда, где в серванте за стеклом жили шоколадные зайцы, волки, белочки и медвежата, упакованные в фольгу. Тамара Вячеславовна твердила дочери, что фигурки эти слишком красивые для того, чтобы их есть, а потому изымала их после каждого новогоднего представления. Ульяна поглядывала на зверюшек, стоящих в серванте, представляя, каким вкусным может быть шоколад. И вот однажды, когда никого не было дома, девочка добралась до сладкого зайца, с краю отодвинула фольгу, откусила кончик заветного уха и разочарованного выдохнула. Шоколад оказался испорченным.

Тамара Вячеславовна просочилась сквозь шторы-бусины, заняв весь проём, и скрылась из вида.

Ульяна бросила короткий печальный взгляд на кастрюлю с супом, выключила телевизор с Катей Пушкарёвой на экране, убрала майонез в холодильник и, схватив корку хлеба, отправилась в свою комнату. После отъезда Ромы она принадлежала только Ульяне.

Ещё годом раньше девочка увлекалась Древним Египтом. Увлекалась настолько страстно, что любой вошедший в её комнату мог бы оказаться на гребне дюны, увязнуть в зыбучих песках, ощутить на плечах жар палящего солнца, услышать бормотание верблюдов и шуршание жуков-скарабеев.

Так что неудивительно, что энциклопедия «Я познаю мир», посвящённая Древнему Египту, была зачитана Ульяной до дыр, а любимым фильмом школьницы в тот период жизни оказался приключенческий боевик «Мумия».

Девочка уговорила маму подстричь ей – Ульяне – чёлку как у возлюбленной Имхотепа (собственно, так звали Мумию) – короткую, в форме арки. Тамара Вячеславовна прошлась ножницами «чик-чик-чик», подровняла разок, затем ещё один, и ещё, вышло короче задуманного, но Ульяне понравилось. Она стала выпрямлять её водой и использовать лак для волос каждое утро. Ребята из школы, конечно, посмеивались, но Ульяне было, как она выражалась, начхать на чужое мнение.

Древним Египтом Ульяна интересовалась несколько месяцев, а потом появилось новое увлечение – криминалистика. Теперь в шкатулке Ульяны хранилось шуточное водительское удостоверение на имя специального агента ФБР Дейла Купера – героя сериала «Твин Пикс», над кроватью висел плакат с надписью «Истина где-то рядом». Под летающей тарелкой девочка нарисовала корову, жующую траву, а любимым блюдом Ульяны стали булочки с колбасой, которыми лакомился Комиссар Рекс.

Она просила родителей покупать ей наборы «Юный скульптор», где предлагалось разводить гипс, заливать смесь в формочки, а когда те высыхали – раскрашивать получившиеся фигурки: ракеты, грузовики и кораблики тонкой кисточкой и акварелью. Ульяна же использовала наборы с другой целью: ходила по грязи и песку, снегу и глине, в обуви на размер больше и меньше, с тяжестью в руках и без, а потом брала с помощью глины отпечатки следов. Убирала пинцетом ненужные веточки, пшикала лаком для волос в воздух, так, чтобы склеить землю, но не размочить её, заливала половину гипса в углубление, укрепляла палочками, наконец, заливала следующую половину. А когда отпечаток высыхал, то как следует его изучала.

У девочки имелся настоящий набор для дактилоскопии. Светлый порошок – чтобы проявить отпечатки пальцев на тёмной поверхности, тёмный – чтобы обнаружить светлые.

Ульяне Подсекиной ничего не стоило взломать амбарный замок, вырезав т-обратную отмычку из жестяной банки и даже указать на то, в какую сторону двигался транспорт. Уля обращала внимание на изогнутые стебли травы, расплескавшуюся влагу и даже грушевидные капели тормозной жидкости, оставленные на асфальте.

Девочка всё реже пересматривала «Мумию», зато отныне не пропускала цикл документальных фильмов о работе следователей – «Криминальная Россия». Передачу она смотрела вместе с отцом. Настольной же книгой стала «Век криминалистики».

После ссоры с матерью Ульяна отнесла рюкзак в свою комнату – теперь уже напоминающую не спальное место среди Великих пирамид в Гизе, а кабинет агента Федерального бюро расследований и отыскала круглую кнопку на телевизоре. Крутили «Плаксу» с Джонни Деппом в главных ролях. Ульяна вгляделась в изображение. Персонаж Деппа обучал свою девушку французскому поцелую. Он – красавчик с волосами, смазанными бриолином, она – красотка-блондинка в зелёном топе. Парочка лежала на лужайке под ночным небом, и языки их высовывались, извивались, переплетались между собой. Гадость, сморщилась Уля. Так целоваться меня никто не заставит. Девочка выключила телевизор, плюхнулась на кровать прямо в школьной форме и крепко уснула.

Глава 5

День клонился к закату. Парк-стадион наполнялся персиковым светом, лучи освещали витиеватые тропинки. Вдаль тянулись и гудели линии электропередач. Катамараны не спеша возвращались к лодочной станции. Стихала улица Грибоедова, протянутая от проходной завода до плотины. Химмаш готовился к мирному сну. Вскоре на горизонте вспыхнула алая полоска света и солнце исчезло за горизонтом. Стемнели холмы и переулки. На небе проступили первые звёзды.